Читать книгу В поисках острых ощущений - Максим Кустодиев - Страница 6

По утрам Валерий Ефимович тщательно и, как правило, с удовольствием разглядывал себя в зеркале. Это было данью ритуалу (такой же данью, как и ежедневный поцелуй спящей жене перед уходом на службу). Осмотр производился в ванной комнате, где имелось яркое освещение, а большие, во всю стену зеркала позволяли изучить себя со всех сторон.

Фигура у Валерия Ефимовича спортивная, лицо молодое, спокойное, глаза внимательные, иногда принимающие этакое насмешливое выражение – вот так… Но хуже всего дело обстояло с волосами. Собственно, волос было много, лысины не намечалось. Но вот седина! С этим надо было что-то делать. Егор, парикмахер, у которого Журбенко подстригался уже много лет, советует краситься. Но нет, это решительно невозможно. Люди будут знать, что он, Валерий Ефимович, красится. Все будут знать. Это не скроешь. Это плохо. Люди, с которыми Журбенко вступает в контакт, вправе рассчитывать, и они рассчитывают, хотя не важно, на что они рассчитывают, но ведь отношение к мужчине, который красит волосы… Но разве правильно, чтобы импозантный, подтянутый человек выглядел намного старше своих лет из-за предательских столбиков седины, пронизывающих вполне еще густую шевелюру?

Валерию Журбенко на какую-то секунду стало жаль себя. Неужели же это я, обратился он к грустному отражению в зеркале, неужели это я, тот самый мальчик, которого так любила мама, который всегда подавал большие надежды? И чем же он занимается? Пишет книжки-пустышки. Хорошо еще, не так уж много пишет. А жизнь проходит.

Ну, ничего, ничего, сказал сам себе Журбенко, расплываясь в блаженной улыбке, мы еще повоюем! Про седину он уже и думать забыл.

Жизнь продолжается. Она таит в себе немало занятного, даже на работе. Например, Пьер. Пьер Планес. Сотрудник отдела прессы французского консульства в Питере. Фанатичный поклонник Достоевского. Валерий Ефимович опекает Пьера, помогает ему в издании книги о любимом писателе. Пьер свободно говорит по-русски, правда, с акцентом.

– Поймите, Валерий Ефимович, – он смущенно прикрывает веками свои круглые глаза, может ведь быть и другое мнение, другая точка зрения…

– Воистину, – важно кивает Журбенко.

Но что, думает он, если это точка зрения идиота? Что тогда? Как прикажете быть терпимым к такому вот чужому мнению? То, что Пьер – идиот, это не обсуждается, это аксиома.

Повесть Пьера, которая с помощью Журбенко включена в план издательства, начинается в поезде, идущем из Франции в Москву. В одном купе случайно оказываются три милых француза, один из них наш Пьер Планес. Попутчики, как водится, знакомятся, и вскоре выясняется, что каждый из них взял с собою в дорогу томик Достоевского. Возникают нудные комментарии к прочитанному, переходящие в нудные литературные споры. Пьер, продемонстрировав спутникам свой диплом – диплом национального института восточных языков и цивилизации (русский язык) – становится как бы арбитром. За окном поезда невзрачный пейзаж, перелески, поселки с коробками девятиэтажек, и вот, наконец, Москва. Беседа подружившихся любителей Достоевского прерывается на самом интересном. (Это Пьер так пишет. На самом деле и в этом месте, и в том, что ему предшествовало, интересного мало). Но, разумеется, повесть о трех мушкетерах не заканчивается. Они все приехали в Россию надолго, и без конца встречаются в Москве на разных квартирах, в кругу иностранцев и экспатов, немного разбавленном местными интеллектуалами, а позднее – и в Петербурге, где у Пьера служба (он документально описывает свою работу во французском консульстве).

Дочитать повесть до конца нет никакой возможности – скука неописуемая. Пьер, вероятно, все-таки понимая, какие трудности приходится преодолевать читателю, подстилает себе соломки, ссылаясь на авторитет Достоевского – дважды приводит длинную цитату из романа о том, что обыденность, обычные люди, как бы скучны они ни были, необходимы писателю, без описания обыденности ну никак нельзя, и романист обязан увидеть в простом, в повседневном некую красоту.

Журбенко не согласен. Романисту незачем описывать скуку и обыденность, даже если он способен сделать это талантливо. Искать нечто в скучном не стоит, а важно не пропустить момент, когда это скучное превращается в занимательное. Это происходит непонятно как, часто и без вмешательства авторской фантазии. Валерий Ефимович советует поклоннику Достоевского ввести в текст парочку активных персонажей. Например, бывшего офицера Французского легиона и (или) контрабандиста, уговаривающего Пьера вывезти нечто из страны под видом дипломатического багажа. На что вежливый автор обещает подумать.

Беседу с Пьером приходится прервать. (Собственно, беседа уже в стадии завершения). В кабинет вкатывается улыбающийся толстяк. Это непосредственный подчиненный Журбенко – жополиз Зыкин. Он с демонстративной сердечностью пожимает руку шефа, а затем и Пьера. Зыкин говорит исключительно приятные вещи, и в глазах умеренно ироничного начальника, не склонного писать кипятком от самой откровенной лести, Венеамин Зыкин выглядит комично. Впрочем, вдруг осенило Журбенко, если пририсовать Венечке солидные усы, он как нельзя лучше впишется в образ начальника департамента тайной полиции – одного из персонажей нового романа Серафима Бравого.

«Сергей Сергеевич числился осведомителем в сети Павлова, своего надзирателя, с которым он скорее приятельствовал, нежели по долгу службы, и то сказать, какой же от него мог быть прок в сыскном-то деле. Ибо кто таков Сергей Сергеевич – скромный приказчик писчебумажного магазина, не более того. Вот будь он актером, либо дворником, либо, на худой конец, студентом – другое дело. А что пользы от продавца канцелярских товаров? Одна только видимость. А, напротив, для Сергея Сергеевича некоторая выгода налицо. Раз за разом даровые билеты на театральные представления, а то и по железным дорогам.

От Ивана Павлова, надзирателя, Сергей Сергеевич знает о многослойной системе контроля в сыскном аппарате. Несколько надзирателей и их агентов объединяются в группу, ее возглавляет чиновник особых поручений, который не только сам пристально следит за работой своих подчиненных, но использует для этой же цели и ряд секретных агентов. Но и это еще не все. Сам начальник сыскной полиции наблюдает над деятельностью чиновников особых поручений, располагая для этого целым отрядом совершенно секретных агентов, имена и адреса которых известны одному ему лично.

Не так ли обстоит дело и в его, Сергея Сергеевича учреждении? Вестимо, именно так, если не хуже. Ведь Учреждение, то бишь, тайная полиция призвана защитить общество и самого государя от опасностей, кои куда как пострашнее будут, чем всяческая бытовая преступность. Бунтари, революционеры, подпольщики – эти преступники посягают на сами устои общества.

Жалование у нашего брата не скажешь, чтоб уж очень обширное, сетует Павлов, и иной раз закроешь вроде как глаза и сделаешь недозволенное. А, сдается, наверху уже и все известно. На одно лишь уповаешь, что на незначительные нарушения там не станут смотреть строго. Да, именно так, Сергей Сергеевич отлично понимает своего товарища. Он-то и сам не без греха: утаил, не передал по инстанции последнюю информацию о Лидии. А ведь это в «незначительные нарушения» никак не укладывается».

Журбенко перечитал написанное, закрыл файл, мельком взглянул на дату. Почти три недели прошло со дня отъезда Грицая. Пока ни слуха, ни духа.