Читать книгу Душегуб - Максим Михайлов - Страница 2

Урал, натужно хрипя движком на пониженной передаче, переваливался на выбоинах и неровностях когда-то бывшей асфальтированной дороги. Когда-то, это лет десять с лишним назад, при Союзе, до обретения долгожданной независимости и суверенитета. Тогда дорога была вполне сносной, а еще безопасной. Вообще многое тогда было гораздо лучше, чем теперь. Вот, например мелькнувшая справа на кромке леса не то птицефабрика, не то молочная ферма когда-то исправно функционировала, поставляя в закрома Родины то ли молоко, то ли мясо. А теперь она, так же как и дорога, была… Так же как и город, называемый Грозным, был… И городков и поселков размером поменьше без счета. Тоже, были… И населения миллион с лишним, было когда-то…

Убаюканный мерным покачиванием такой уютной, такой домашней, тянущейся вдоль борта кузова деревянной лавки Люд тряхнул головой, сгоняя сонный морок. Не время спать, не время. До тех пор пока не добрался до койки в надежно охраняемом пункте временной дислокации рейд не закончен и то, что они уже погрузились в прибывший специально за ними транспорт, движутся по сто раз проверенной и безопасной дороге, а вокруг не ставшая привычной ночная темень, а яркий солнечный свет ни о чем не говорит и ничего не гарантирует. Здесь смерть может прийти в любую секунду, здесь вокруг аномальная зона по недоразумению именуемая человеческим именем Чеченская Республика, живущая по своим нестабильным изменчивым законам ничего общего не имеющим с законами федеральными и вообще любыми законами цивилизованного мира. Цепко оглядевшись, насколько позволял откинутый наверх задний полог тента, Люд удовлетворенно вздохнул. Густые заросли молодых корявых деревьев и кустарников тянувшиеся справа от дороги сменились ровным степным разнотравьем, просматривающимся до самого горизонта. Слева лениво катил мутные желтоватые воды Хумык. На том берегу реки тоже, сколько хватало глаз, тянулись покрытые молодой сочной травой поля. Врагу даже при большом желании им напакостить все равно засесть негде. Разве что какой-нибудь камикадзе мог попытаться пару раз пальнуть, прежде чем его самого вобьют в землю, разорвут в клочья ответным огнем, но подобные отморозки встречались теперь крайне редко, большинство джигитов к собственной жизни относились достаточно трепетно, не то, что в начале войны – Аллах акбар и вперед на пулеметы, повыбили фанатиков. Однако, это не повод для того, чтобы расслабляться. Сами за их, да и свою военную науку тоже не мало крови пролили. Крови вообще было много и своей и чужой, иногда казалось, что своей больше, иногда нет…

– Эй, старшие бортов! Не спать, уроды! Глаз на жопу натяну, если вахов проморгаете!

– Нормально все, тащ капитан! Мы бдим, все спокойно, – с развязной приблатненной интонацией произнес, поднимая голову и щуря красные от недосыпа глаза, сержант по прозвищу Жердяй.

– Бдишь, Жердяй? Хорошо, что не бздишь, а то и так от ваших портянок вонючих не продохнуть, – вклинился в разговор заскучавший от монотонно-однообразной дороги заместитель командира группы молодой, меньше года как из училища, лейтенант.

– Можно подумать, Бизон, ты французским парфюмом благоухаешь, – беззлобно оборвал его Люд. – Нечего тут из себя аристократа корчить. Пни вон лучше Тунгуса, а то он скоро храпеть начнет вместо того, чтобы фишку рубить.

Прозванный Бизоном за удивительное для разведчика бычье телосложение, что впрочем, не мешало ему, когда это нужно двигаться с потрясающей быстротой и ловкостью, лейтенант одним гибко-стремительным движением сгреб сидящего у левого борта снайпера за воротник и хорошенько встряхнул.

– Дембель проспишь, солдат!

– Я не спать! Я глядеть! – возмущенный столь фамильярным обращением сын якутского народа совершенно позабыл сложные грамматические правила русского языка, чем вызвал гомерический смех всей группы.

– Хорош ржать, кони! – гаркнул Люд, перекрывая дружный гогот.

Смех стих мгновенно, будто резко повернули регулятор звука, бойцы судорожно задвигались, поправляя оружие и снаряжение, натягивая на лица маски тупых исполнительных служак. Люд медленно обвел их внимательным взглядом. Все было хорошо и правильно, лишь лейтеха по всегдашней своей строптивости попробовал было сыграть с командиром в гляделки, но уже через несколько секунд все же опустил глаза, делая вид, что рассматривает что-то невероятно важное на полу. Остальные даже не пытались. Люд про себя довольно усмехнулся, знал, что его взгляда не выдерживают, боятся… Это хорошо, боятся, значит уважают…

– Извините меня, парни, – тихо и мягко проговорил командир. – Не люблю я веселья до возвращения, как бы не накаркать чего… Вы ведь не сердитесь на меня, правда?

И снова пристальный осмотр, и снова вместо лиц лишь бритые макушки склоненных голов. Почему-то сейчас это злило… Хоть бы один в глаза глянул, хоть бы один… Ведь еще совсем недавно все было по-другому… Группа была слаженной дружной семьей, где каждый боец почитал его, Люда, за строгого, но однозначно справедливого отца. В то время им никогда не пришло бы в голову его бояться, по-крайней мере просто так, без всякого повода. И лишь недавно все изменилось… А может давно, просто он не замечал… Но почему? Должна же быть какая-то причина? Должна… Но об этом после… Сейчас главное одернуть не в меру развеселившихся бойцов. Они молодые, зеленые, не понимают, что здесь нельзя расслабляться ни на секунду, что кругом, куда ни глянь, злобный коварный враг, ловко маскирующийся и только и ждущий, что пустить им пулю в спину. Они слишком молоды и не умеют ненавидеть так, как умеет он, потому не могут быть всегда на стороже, они давно погибли бы здесь, но на их счастье есть опытный никогда не позволяющий себе забыть, что они на войне, командир.

– Что молчим, уроды?! Уже не весело?! – голос Люда срывается на истеричный визг. – Правильно! Не хрена веселиться! Мы на войне, а не в цирке! На войне, блядь! Всем понятно!

Горящий настоящей отнюдь не наигранной ненавистью взгляд вновь оббегает кузов, вновь утыкается в покорно опущенные головы.

– Жердяй, Тунгус, ребятки, смотрите внимательно, ладно? Мало ли… Сами знаете, всякое здесь бывает. Знаю, устали, тяжело… Но мы все на вас надеемся. Не проморгайте, лады? – голос вновь звучит мягко и почти просительно.

Тунгус от такого внезапного перехода испуганно вздрагивает, а откуда-то из ближнего к кабине угла долетает свистящий шепот: «Псих контуженный, вот послал Бог командира на нашу голову…». Урал, мерно покачиваясь, ползет вперед, с каждым метром приближая бойцов группы спецразведки к желанному полевому лагерю, к бане с горячей водой, нормальной не консервированной пище и самому уютному в мире ложу – брошенному на деревянные нары матрасу.

После короткой вспышки гнева Люд погружается в вялое оцепенение, гипнотизирующий ритм колыхания машины, накопившийся за время рейда недосып и уныло однообразный пейзаж за бортом кузова делают свое дело. Командир группы недоволен рейдом, ничего достойного внимания за неделю блуждания по окрестностям не случилось. Сняли информацию с завербованных агентов в селах, проверили оперативные данные насчет склада с оружием, как обычно не подтвердилось, да три дня просидели в засаде на окраине затерявшегося в лесу хутора в ожидании бандитского связника, который так и не пришел. Не густо. Просто зря потерянное время с точки зрения командования и непростительный простой в той личной войне, которую здесь вел Люд. Да, именно так, в отличие от большинства своих сослуживцев командир группы спецразведки капитан Кукаринцев здесь вел войну, а не принимал участие в контртеррористической операции. И в последнее время совмещать эту личную войну против чеченского народа с исполнением служебных обязанностей становилось все труднее. Уж больно либерально и мягко старались действовать командиры и начальники. А Люд никакой мягкости и законности не хотел, он хотел крови. Свежей, горячей, фонтаном бьющей из порванных пулями вражеских тел… Иногда он сам себе представлялся этаким ненасытным вампиром, который вынужден проливать кровь других, чтобы жить самому. Ни страха, ни отвращения этот образ, возникающий в воспаленном измученном постоянными стрессами мозгу, не вызывал, наоборот казался притягательным исполненным своеобразного шарма и мрачной романтики. Люд отдавал себе отчет, что с ним творится что-то неладное, что проснувшаяся и пожирающая мозг атавистическая тяга к убийству явление совсем не нормальное, замечал, что его недолюбливают и боятся однополчане и подчиненные, но ничего не мог с собой поделать. Да если уж совсем честно, не только не мог, но и не хотел.

– Что я буду делать, когда все это закончится? Кого тогда убивать? Хотя чичей еще много, на мой век хватит…

Поймав ошалелый взгляд Бизона, Люд понял, что последнюю мысль, забывшись, произнес вслух и, стараясь сгладить произведенное этими словами впечатление, принужденно рассмеялся. Бизон тоже неуверенно улыбнулся, глядя в блеклые глаза командира, из которых на него смотрела пустота высохшего в знойной пустыне колодца с затаившимся где-то глубоко на дне безумием. «Надо быть внимательнее, – внушал себе тем временем Люд. – В последнее время что-то участились такие вот опасные оговорки. Пока парни просто смотрят с подозрением, но если так пойдет и дальше, то недалеко и до врачей. А к врачам мне нельзя. Нельзя, пока не кончится эта война. Ребята без меня пропадут, и пусть себе косятся сколько угодно с недоверием и страхом. Потом они и сами поймут. Потом благодарить будут. Поэтому надо быть осторожнее, меньше думать, меньше говорить… Ведь на самом деле все нормально… Нормально…». Он повторял и повторял это «нормально», как заклинание, чувствуя, как леденеют кончики пальцев, а в голове мучительно пульсирует зарождающийся огненный шар непереносимой периодически накатывающей откуда-то изнутри боли, как он растет, распирая ставшие тесными стенки черепа, а перед глазами яркой метелью кружатся радужные мушки.

Грохнуло когда они въезжали в Курчалой, уже потянулись по сторонам от дороги первые окраинные постройки, пахнуло жильем и разведчики ощутимо расслабились, в самом поселке нападения боевиков никто не ждал. Асфальт перед капотом Урала вздыбился, будто дорога вдруг решила выгнуть натруженную спину, ярко полыхнуло пламя взрыва, мощный кулак ударной волны с размаху врезал по кабине, вышибая лобовое стекло, сминая железо крыши и играючи переламывая шейные позвонки водителю. Последним инстинктивным усилием, сидевший за рулем солдат-срочник еще успел вдавить в пол педаль тормоза, и автомобиль с намертво заклиненными колесами юзом швырнуло в кювет. Впрочем, находившиеся в закрытом тентом кузове разведчики этого не видели, сначала резкий толчок бросил их головами вперед в центр кузова, создав в какой-то момент на дощатом полу чудовищную мешанину из тел, оружия и снаряжения, и лишь потом до них докатился грохот взрыва.

Люд чувствительно приложился лицом об чей-то автомат вдрызг раскровянив нос и разодрав щеку. Зашипев от боли, он отпрыгнул назад к борту, судорожно вцепившись в поддерживающую тент дугу и устояв на ногах.

– Фугас! Суки нас подорвали! Из машины, уроды! Быстро! – ревел он, раздавая щедрые пинки бестолково возившимся на полу бойцам.

Сидевшие с краю уже были снаружи, лихорадочно передергивая затворы падали за колеса, щупая окружающее пространство настороженными стволами. Не долго думая распоровший ножом тент и протиснувшийся в прореху, Бизон метнулся к кабине, рывком распахнул дверцу водителя и, уцепив солдата за рукав камуфляжной куртки, вовсе не деликатно выволок безвольное тело на землю. Помощь уже не требовалась. Бизон на всякий случай прижал пальцы к тому месту на шее бойца, где, по его мнению, должна была проходить сонная артерия, но биения пульса не услышал. Результат его не удивил, действие было предпринято чисто на автомате, по неестественно вывернутой голове он давно понял, что парень мертв. Отшвырнув еще теплое тело в сторону, лейтенант головой вперед сунулся в кабину, кроме водителя там должен был быть еще старший машины. Вытянутые руки вляпались во что-то теплое и липкое, Бизона передернуло от отвращения, но он уже нащупал ворот куртки, а сдавленный стон подсказал, что на этот раз его усилия не окажутся напрасными. Сильный рывок и с натужным всхрипом лейтенант перевалил чужое враз погрузневшее тело через неловко вздыбившееся сидение, выволакивая из покореженной кабины наружу. Прямо перед ним оказалось бледное, перемазанное кровью лицо старлея, бывшего старшим машины, губы лихорадочно прыгали, силясь выпихнуть какие-то слова, широко распахнутые глаза смотрели куда-то вдаль сквозь Бизона. Понятно, мужик в шоке и, скорее всего, ранен.

– Док, ко мне! Здесь раненый! – во весь голос заорал лейтенант, подзывая санинструктора группы.

Однако вместо Дока с полевой медицинской сумкой рядом почему-то оказался Люд, раскрасневшийся, с азартно блестящими глазами и перемазанной кровью физиономией.

– Командир! – схватил его за грудки, вглядываясь в лицо, Бизон. – Ранен?

– Отцепись!

Люд одним коротким движением выскользнул из захвата, вскинул автомат и танцующими приставными шагами пошел вперед, обходя машину. Тут только Бизон разглядел, что кровь толчками выхлестывает из разбитого носа командира.

– Фугас! – рявкнул Люд, выглянув из-за капота и оценив солидную воронку, образовавшуюся посреди дороги. – Быстрее всего управляемый! Поторопились кнопку тиснуть, а то всех бы в клочья разнесло! Парни, эта сука где-то рядом!

Бизон быстро огляделся. Бойцы, грамотно рассредоточившись вокруг машины, ощетинившись настороженными стволами, крутили головами по сторонам. Слава Богу, все вроде живы. Справа от дороги стоял покосившийся сарай с вывеской «СТО», слева пологий откос переходил в небольшой, щедро усыпанный обкатанными рекой голышами, песчаный пляжик. У самой воды замер зеленый, крытый выгоревшим брезентовым тентом «УАЗ» с гражданскими номерами, а чуть дальше вдоль реки улепетывал молодой парень в джинсовой куртке. Бизон крикнул, чтобы привлечь внимание Люда и указал рукой на бегущего чеченца.

– Вон он, сука! Вон!

Люд, кровожадно оскалившись, вскинул автомат, но, вдруг передумав, бросил Бизону через плечо:

– Возьми троих посмотри сарай! Я сейчас. Копыто, со мной!

Люд видел, что русло реки буквально в сотне метров делает крутой поворот и, если чеченец так и будет бежать вдоль берега, у них появлялся шанс выскочить ему наперерез. Красный туман боевого бешенства затапливал сознание, делал рефлексы в сотни раз быстрее, в тысячи раз обостряя остроту всех чувств, глуша повседневное сознательное восприятие реальности, отбрасывая его в глубинную черноту мозга, выводя на первый план инстинкты охотящегося первобытного зверя. Синяя джинсовая куртка беглеца то и дело мелькала над откосом, и Люд не отрывал от нее глаз, будто сопровождал движущуюся мишень на зачете по стрельбе. Он знал, что вовсе не его командирское дело гоняться за удирающим боевиком, что он должен в первую очередь проверить, живы ли бойцы группы, нет ли среди них раненых, нуждающихся в помощи, толково организовать оборону на случай внезапного нападения или снайперского обстрела, да мало ли в такой ситуации забот у командира. А удирающего во все лопатки духа вполне мог стреножить тот же напряженно сопящий за левым плечом Копыто. Но проснувшийся где-то глубоко внутри, жаждущий крови зверь неумолимо и властно требовал лично броситься в погоню, первым вцепиться зубами в горло жертве, по праву сильного, по праву вожака этой стаи.

С разбегу они вылетели на край откоса прямо перед носом у бегущего чеха, заметив военных, тот резко изменил направление движения и, заверещав, как затравленный охотниками заяц броском метнулся в сторону. Люд уже рассмотрел, что враг безоружен, по-крайней мере в руках у него ничего нет.

– Живым брать суку! Живым! – проревел он, взвиваясь в воздух в мощном прыжке.

По всем расчетам приземлиться он должен был точно на спину метавшемуся под откосом чеху, но в тот момент, когда пальцы разведчика уже готовы были сомкнуться на горле врага, чеченец внезапно остановился и вся девяностокилограммовая тяжесть тела Люда пришлась не на центр его спины, а на правое плечо. Инерция удара развернула чеха вокруг оси, а Люд хрипло взвыв от досады сумел лишь рвануть на себя рукав джинсовки и кубарем покатился по песку. Перепуганный чеченец метнулся в сторону и с разбегу налетел на второго разведчика, да так неудачно, что умудрился изо всех сил засветить выставленным вперед плечом Копыту под дых. Солдат согнулся, судорожно ловя ртом ускользающий воздух, а чеченец, совершенно потеряв голову, развернулся и бросился назад точно навстречу поднимающемуся с песка Люду. Тот криво ухмыльнулся, и встретил летящего, не разбирая дороги врага простым и безыскусным прямым в голову. Чеченец рухнул на колени, да так и остался стоять, согнувшись и ошалело мотая головой. Люд тут же добавил с ноги влет, без всяких изысков по-футбольному, прямо по мячу – голове. Чех коротко всхлипнул и сунулся лицом в песок, потеряв сознание. От реки, тихо постанывая и переломившись пополам в поясе, брел Копыто.

Люд деловито перевернул чеченца на спину, всмотрелся в разбитое рифленым протектором десантного ботинка лицо. Молодой парень, лет двадцать – двадцать пять, не больше. Из свернутого набок носа тонкой густой струйкой ползла по щеке темная кровь. Быстро охлопав карманы куртки и брюк, Люд извлек их них немудреный набор: одноразовую зажигалку, смятую пачку дешевых сигарет, потертый кожаный бумажник и связку ключей. В бумажнике обнаружились паспорт, водительские права и несколько сотенных купюр, остальные находки Люд небрежно бросил на песок. Деньги разведчик, не считая, сунул себе в карман брюк, права еще старого образца, бумажные, разорвал и отбросил в сторону, а вот паспорт принялся изучать куда более внимательно.

– Так… Хамзат Умарович Гелиханов… восьмидесятого года рождения…, прописка местная… Ясно. А ну, Копыто, плесни ему водичкой на морду, хватит отдыхать. А то, как фугасы ставить, так они как стахановцы пахать готовы, в три смены, а тут слегка ботинком задели и уже полчаса валяется.

Кряжистый, крепко сбитый Копыто молча отстегнул с ремня армейскую фляжку и тонкая струйка теплой щедро сдобренной обеззараживающими таблетками воды полилась на лицо отключившегося чеченца, затекая тому в нос, брызгая в глаза, перемешиваясь со струящейся по щеке кровью. Парень вначале сморщился, потом замотал головой, пытаясь уйти от льющейся сверху струи, наконец, громко чихнул и рывком приподнялся в сидячее положение, протирая глаза руками. Копыто прикрутил колпачок фляжки, кивнув Люду на чеченца, мол, пожалуйста, Ваше приказание выполнено, пользуйтесь, и отступил в сторону, на всякий случай поудобнее перехватив автомат и время от времени внимательно и недобро зыркая по сторонам.

Люд присел рядом с чеченцем и, дождавшись, когда тот опустит трущие глаза руки, пристально глянул ему в лицо.

– Где пульт, сука? Дистанционка где? Понимаешь про что я, обезьяна? – почти ласково выговорил он.

Чеченец непонимающе затряс головой, вид Люда перемазанного уже засохшей кровью, похоже, сильно впечатлил пленника, он смертельно побледнел, а губы его вовсю дрожали, отплясывая танец страха.

– Не понимаешь? Совсем случайно мимо шел, да? Мамой клянусь, да? – нежно пропел Люд, придвигаясь чуть ближе.

Пленник инстинктивно подался назад, всем телом отстраняясь от этого страшного русского.

– А это ты понимаешь?! – в руке разведчика как бы сам собой, из ниоткуда, появился пистолет, причем не табельный «Макаров», а огромный американский кольт. – Сука! Прямо сейчас кончу, здесь же!

Вороненое бездонное дуло равнодушно глянуло прямо в глаза молодому чеченцу.

– Я не знаю! Я машину здесь мыл! Мину не ставил! Не ставил! Правда! Не надо стрелять!

– Не ври мне, сука! – в бешенстве взвыл Люд и, чуть приподняв ствол пистолета, дважды выстрелил над головой парня.

Оглушительный грохот рванул барабанные перепонки, кисло шибанула в нос вонь сгоревшего пороха, чеченец в голос заверещал, отшатнувшись было назад, но крепкая рука разведчика дернула его за ворот куртки, совсем рядом с лицом юноши вдруг оказались налитые кровью, горящие бешенством глаза, горячий ствол проехался по щеке обжигая кожу.

– Зачем тогда бежал?! Бежал зачем, спрашиваю!

– Испугался! Испугался я! – в голос рыдал чеченец. – Думал, на колонну напали! Испугался! Вдруг убьют! Не взрывал я! Не взрывал!

– Тогда кто?! Кто?! Сука! Завалю! Кто в селе фугасы ставит? Ну?! Говори!

– Я… Нет…, не я…, я не знаю, – запинаясь выкрикнул пленник.

Люд глубоко выдохнул, успокаиваясь, и разжал стиснутую на воротнике джинсовки руку, провел ладонью по лицу, будто смахивая облепившую его невидимую паутину, и уже совершенно спокойным взглядом окинул вздрагивающего и инстинктивно пытающегося отползти подальше чеченца.

– Я хочу кого-нибудь убить, – доверительно сообщил ему Люд. – Мне все равно кого… Желательно того, кто поставил фугас. Но в принципе сойдешь и ты.

Чеченец в ужасе замер вглядываясь в пустые водянистые глаза командира разведчиков, внезапно до самой глубины души, до печенок осознавая, то, что сейчас говорит этот заляпанный грязью и кровью русский с пустым взглядом – правда, что он Хамзат сейчас действительно умрет, если не укажет этому убийце другую мишень. Вот сейчас убийца поднимет свой огромный пистолет, вдавит ненормально широкое дуло ему прямо в лоб, привычным движением прикроется выставленной вперед левой ладонью от ошметков мозга и сгустков крови и нажмет спуск, потом спокойно и буднично сунет пистолет в кобуру, перешагнет через дергающееся в агонии на речном песке тело и пойдет по своим делам. А он, Хамзат, будет в последних судорогах сучить ногами по песку, царапать его напряженными пальцами, как тот русский, отбившийся от своих и случайно забредший на огород дяди Самура. Дядя тогда не растерялся и влепил солдату заряд крупной дроби из охотничьего ружья прямо в живот. Умирал солдат долго, и бывший еще совсем мальчишкой Хамзат с соседскими пацанами стоял над ним, с интересом наблюдая, когда же наступит смерть. Теперь, похоже, тоже самое предстояло пережить ему самому. Он так ясно представил себе картину будущей гибели, что его замутило, а где-то в глубине живота противно заворочался тяжелый холодный булыжник.

– В фильмах обычно считают до трех, – устало и абсолютно безразлично выговорил русский. – Я до стольки считать не умею. Поэтому считаю до одного. Итак… Раз!

Остро пахнувший сгоревшим порохом ствол пистолета уперся в лоб чеченца, больно вдавив кожу, палец на спусковом крючке мучительно медленно пополз назад, выбирая свободный ход. Перед затуманенным взором Хамзата вновь мелькнул царапающий пальцами с оборванным до мяса ногтями жесткую землю солдат.

– Я скажу! Скажу! – вскрикнул парень. – Не надо стрелять!

Давление на лоб чуть ослабло, палец на спуске замер. Русский ждал продолжения.

– Я точно ничего не знаю. Но люди говорят, что Абу Махмаев с сыновьями настоящие ваххабиты, они могли поставить фугас, – заторопился чеченец.

– Молодец, – равнодушно похвалил его русский. – Еще что расскажешь?

– Я больше не знаю! Клянусь! Больше не знаю ни про кого! – в панике залопотал Хамзат, отчетливо представляя, что вот сейчас русский выстрелит.

Тот действительно долго медлил, раздумывал, наконец, с явственным вздохом сожаления опустил пистолет.

– Обещал ведь, что не убью тебя. Слово надо держать, а жаль…

Хамзата передернуло от взгляда полного какого-то ненормального тоскливого вожделения, которым одарил его русский, будто ребенок в красочном детском магазине смотрел на слишком дорогую, недоступную, но от этого отнюдь не ставшую менее прекрасной и желанной игрушку.

– Копыто! Свяжи ему руки и потопали к нашим, посмотрим, что там у них.

Кряжистый разведчик, переваливаясь с ноги на ногу, будто косолапый медведь подошел к чеченцу.

– Лапы за спину, падаль!

Хамзат покорно завел руки назад. Их тут же нещадно вывернули в локтях и туго перетянули узким брезентовым ремнем. Резко вздернув связанные руки вверх, разведчик заставил пленного подняться на ноги и мощным рывком поволок его к искореженному «Уралу». Боль в вывернутых плечах была просто невыносимой, но Хамзат терпел, закусив губу, боясь нечаянно вырвавшимся стоном рассердить своих страшных пленителей.

Около подорванного грузовика кипела деловитая суета. Бизон, размахивая руками и периодически взбадривая нерадивых пинками и подзатыльниками отдавал распоряжения. Док деловито бинтовал плечо привалившегося к переднему колесу старлея, белая марля бинтов быстро набухала кровью, однако выглядел раненый вполне сносно, морщился от боли, но отчаянно пытался сохранить мужественное выражение посеченной осколками лобового стекла физиономии. Ухо – сержант-контрактник и штатный радист группы, тихо матерясь, что-то бубнил в гарнитуру рации, пытаясь выйти на связь с базой сводного отряда. Отдельно от всех в стороне от дороги стояли на коленях заложив руки за опущенные головы двое чеченцев в заляпанном драном камуфляже, за их спинами маячил Цапель, длинный и нескладный срочник, самый молодой разведчик в группе. То, что именно ему было поручено сторожить задержанных доказывало, что Бизон посчитал их абсолютно неопасными и лишь нежелание принимать решения без старшего группы помешало ему тут же отпустить пленных на все четыре стороны.

– Кто такие? – мельком кивнул на нохчей Люд.

– Механики с автосервиса, – пояснил Бизон, пренебрежительно махая рукой. – Документы в порядке. Во время взрыва шаманили чью-то «пятерку», абсолютно убитую. Ни оружия, ни взрывчатки в здании нет, мы проверили.

– Ясно…, – протянул Люд, хищно вглядываясь в покорно склоненные фигуры чеченцев.

– Так что? Отпустить их?

– Погоди пока, я сам побеседую… Что еще?

– Наши все целы, только синяки и царапины. Раньше времени рванули, гниды, нервишки-то не железные. Тунгус и Зяма на охране, смотрят. Ухо связался с местными, сейчас подъедут. За старлеем и его бойцом вертушка вышла. У старлея проникающее в плечо, похоже, дрянь какая-то все же была на фугасе, а может с машины какая железяка, еще порезы лица, но ерундовые, боец готов. С базой почему-то связи пока нет, дрыхнут они там что ли? Вроде все…

– Хорошо, молодец! Иди к радисту, контролируй связь. Если буду занят, на базу сам доложишь…

– Люд, – нерешительно окликнул его, уже отвернувшийся было лейтенант.

– Ну чего еще?!

– Ты бы умылся, что ли… А то ходишь, как оживший мертвец, аж жуть берет. Давай я тебе полью…

– Отстань, не до того!

– Ну как знаешь…

Лейтенант широко зашагал к скорчившемуся за колесом радисту, издалека что-то грозное рыча на тему, будет ли вообще сегодня связь, или нет. Продолжавший монотонно бубнить в гарнитуру сержант исподтишка, так чтобы офицер не рассмотрел, показал ему вытянутый средний палец.

Люд подошел к задержанным и внимательно их рассмотрел. Цапель при его приближении попытался было вытянуться по стойке смирно, но командир группы лишь раздраженно махнул рукой, одним скупым жестом отменяя все его старания. Нохчи, как нохчи, лет по сорок, хотя тут можно и ошибиться, возраст у них на глаз тяжело определять, крепкие, в меру небритые, в меру грязные, на боевиков не похожи, да и кто на самом деле похож на боевика? Подойдя к крайнему справа, командир запустил пальцы в жесткие густые волосы и вздернул голову чеченца вверх, тот в ответ ожег разведчика ненавидящим взглядом из-под сросшихся на переносице бровей.

– Не любишь нас? – расплываясь в широкой улыбке, произнес Люд, вглядываясь в искаженное болью и злобой лицо.

Чеченец молчал, лишь задышал придушенно и сипло.

– Ты мне тоже не нравишься, – все еще улыбаясь, сообщил ему Люд. – Может убить тебя? Почему-то мне кажется, что без тебя этот говенный мир станет чуточку лучше… Сам как думаешь?

– Пачему хочешь? – заволновался чеченец. – Зачем такой гаварыш? За что?

– А ты меня за что? – дружески осведомился Люд. – Я ехал, тебя не трогал, а ты мою машину взорвать решил. Солдата убил, офицера ранил, мне лицо разбил… Зачем так делал, а?

– Я не делал, – задергался под его рукой, пытаясь заглянуть в глаза, пленник. – Я машин чинил, я не боевик, я механик. Машин людям чиню. Фугас не взрываю!

– Не врешь? Нет?

– Нет, чем хочешь клянусь, не взрывал!

– Значит ты хороший чеченец? Добрый чеченец? Русские тебе как братья, да?

Пленник молчал, лишь быстро-быстро моргали широко открытые испуганные глаза.

– Тогда кто поставил фугас на дороге?! Кто?! Кто?! – затянутый в черную кожаную перчатку с обрезанными пальцами кулак врезался в скулу чеченца, сшибая того на землю. – Кто это сделал, сука?! Он?! Говори! Это он, да?!

– Нет, нет! Не он! Я не знаю, кто это сделал! – отчаянно заголосил чеченец, бросив быстрый взгляд на скорчившегося рядом от страха напарника.

– Врешь, сука! Врешь! По глазам вижу, знаешь! Насмерть забью, сука! Говори!

Пинки тяжелыми подкованными ботинками посыпались градом, на губах разведчика хлопьями выступила пена бешенства. Цапель вздрагивал от каждого глухого попадавшего по бессильному телу чеченца удара, так будто били его самого, он отчаянно втягивал голову в плечи, стараясь отвернуться, не видеть впавшего в дикую ярость командира. Охотнее всего он вообще сбежал бы отсюда, но опасался, что если нарушит приказ, командирский гнев обратится на него самого. Люд тяжело дышал, сказывалась усталость и неимоверное нервное напряжение последних дней, страх, испытанный при подрыве, сумасшедшая на пределе сил гонка за удирающим чеченским парнем. Однако он не переставал тупо месить ботинками уже обмякшее, не пытающееся закрыться или сопротивляться тело давно потерявшего сознание чеченца. Он уже не выбирал цель для каждого удара, стремясь причинить максимальную боль, как в начале избиения, он просто отводил ногу назад и с размаху втыкал ее в распростертого на земле человека, не заботясь, куда попадет кованый носок ботинка. «Сука! Сука! Сука!» – как заведенный твердил разведчик, хрипло отплевываясь забившей горло слизью, со свистом втягивая в легкие воздух.

– Прекратить! – выкрикнул кто-то сзади. – Немедленно прекратить!

Цепкие пальцы схватили Люда за локоть левой руки, помешав в очередной раз замахнуться, резкий рывок назад чуть не сбил его с ног, но прежде чем обернуться лицом к неожиданной помехе капитан все же успел еще раз опустить каблук на что-то мягкое с хрустом прогнувшееся под его весом.

– Да что же это такое! Помогите же мне кто-нибудь! – надрывался голос сзади.

– А самому что, никак не справиться? – сплюнув вязкую слюну, ехидно поинтересовался Люд, оборачиваясь к говорившему и даже удивленно присвистнул.

Действительно, зрелище было то еще. За рукав его тянул невысокий щуплый капитан в чистой безупречно выглаженной повседневной форме. Встретить такое чудо в Чечне, по мнению Люда, можно было разве что в Ханкале при штабе группировки, но никак не здесь в Курчалое. Оказывается, он ошибался. Ярко блеснули золотом эмблемы с накладных погон – щит с перекрещенными мечами. Понятно, прокуратура в гости пожаловала, сейчас начнет лечить про права человека. За спиной прокурорского капитана замер потрепанный «шишарик» из которого выпрыгивали вооруженные солдаты. Ясно, местные комендачи на помощь подтянулись. Только на кой хрен они с собой этого петуха привезли?

– Товарищ…, – начал было, и тут же осекся прокурорский, только сейчас сообразив, что никаких знаков различия на перемазанном грязью и кровью камуфляже нарушителя порядка не наблюдается.

– Капитан Кукаринцев, командир группы спецразведки ГРУ ГШ, – пришел ему на помощь Люд, еще раз демонстративно сплюнув почти под ноги прокурорскому.

Тот заметно сбавил тон, но все же был исполнен праведного гнева.

– Старший следователь Шалинской военной прокуратуры капитан Дроздиков. По какому праву Вы позволяете себе так обращаться с задержанным? Вообще, что здесь произошло? Почему Вы задержали этих людей?

– Как ты сказал, сынок? – скривился, приставив ладонь к уху Люд. – Почему задержали? Что произошло?

– Я Вам не сынок! – взвился прокурорский. – Потрудитесь объяснить, что здесь происходит?!

– Происходит нападение на спецгруппу ГРУ, возвращающуюся со спецоперации! – рявкнул Люд. – Происходит заранее подготовленная засада с целью уничтожения разведгруппы! Происходит полевой допрос лиц захваченных в непосредственной близости от места подрыва! А ты думал, я тут для своего удовольствия прохлаждаюсь, сынок?

На этот раз прокурорский капитан «сынка» проглотил, проигнорировал так же и явно издевательский тон.

– На каком основании Вы сочли, что задержанные лица причастны к взрыву? – коротко и по-деловому спросил он. – У них найдены подрывная машинка, пульт радиодетонатора, оружие? Может быть, кто-то видел, как они закладывали фугас?

Люд скривился, как от зубной боли, ну началось!

– Послушай, капитан, – попытался было он объяснить очевидное. – Ты же понимаешь, что в таких случаях взять исполнителя с оружием на руках нереально…

– А раз нереально, то я требую немедленно отпустить незаконно удерживаемых гражданских лиц! – отрезал Дроздиков.

– О как! – нехорошо заулыбался Люд. – Требуешь? Да пошел ты в жопу, пидор! Это не тебя, это меня и моих пацанов тут чуть было не убили! Ты, законник хренов, ты что здесь, чичей крышуешь, или как?! Ты сам-то русский, или может нохча крашенный, а?

– Прекратите! Что Вы себе позволяете! – взвизгнул прокурорский капитан. – Да я сообщу о Ваших действиях…

На секунду он замялся, соображая кому бы из больших начальников покруче пожаловаться на произвол, творимый вконец обнаглевшим разведчиком.

– Ага, родной, сообщишь, – нежно промурлыкал ему прямо на ухо Люд, с наслаждением сгребая грязной закопченной пятерней накрахмаленную выглаженную рубашку прокурорского на груди и рывком притягивая его к себе. – Обязательно сообщишь, если жив останешься. Чего я отнюдь не гарантирую. Значит, они тебе бабки платят, а ты за это своих братьев славян продаешь, так?

– Я…, мне…, – возмущенно заперхал сдавленным горлом Дроздиков.

– Угу, – подтвердил Люд. – Само собой. Ты и тебе. Эй, кто там?! Копыто, Зяма! А ну под белы рученьки товарища капитана и в кузов, пусть там посидит охолонет немного! Да не забудьте у него пистолетик забрать, а то ненароком поранится.

Подскочившие разведчики, глумливо улыбаясь, подхватили возмущенно кричащего что-то капитана под мышки и волоком потащили к замершему на дороге «Уралу». Люд повернулся к напряженно застывшим у своей машины комендачам. Те старательно делали вид, что ничего не происходит, ссориться с офицером ГРУ из-за и так доставшего всех своим занудством прикомандированного следака никто не собирался.

– Мужики, кто у вас старший, – дружелюбно улыбнувшись, окликнул их Люд.

Вперед выступил наголо бритый по-борцовски кривоногий крепыш в явно шитом на заказ из легкой пропускающей воздух четырехцветной ткани комке.

– Помощник военного коменданта майор Степченко, – коротко отрекомендовался он.

– Капитан Кукаринцев, – кивнул Люд. – На «ты» нормально?

– Без проблем, – пожал плечами крепыш.

Обменялись рукопожатием, ладонь у помощника военного коменданта оказалась сухой и крепкой, Люду это понравилось, он терпеть не мог вялые потные ладошки, робко протягиваемые с желанием чуть что, отдернуть назад, как правило, и хозяин такой руки оказывался боязливым и гниловатым.

– Слушай, тут такое дело. Мы здесь рядом еще одного духа прихватили. Он сдернуть пытался с перепугу, сам, похоже, не взрывал, но когда тряхнули, дал наколочку.

Степченко внимательно слушал, не перебивая и никак не комментируя, и Люд поймал себя на мысли, что ему все больше нравится этот спокойный деловитый парень.

– Адрес: Виноградная, дом 12. Есть вообще такая улица?

– Есть, – кивнул майор. – Скорее не улица, а так переулок. Там одни частные дома.

– Так вот, там якобы живет некий Махмаев с сыновьями. Мой дух говорит, что они ваххабиты и вполне могли фугас поставить. Как думаешь, стоит по горячим следам съездить тряхнуть, или порожняк это?

– Ну ты спросил…, – развел руками Степченко. – Или ты думаешь, я здесь всех вот так вот знаю? Извини, сам не местный. Я про этого Махмаева и не слышал раньше.

– Ну вот теперь услышал! Так что, давай, прокатимся, пока вертушка за раненым идет, чего просто так стоять? – в голосе Люда прорезались азартные нотки, а глаза весело и зло заблестели. – Как говорится, там где не был побывай, а?

– Так вы чего, вертуху за трехсотым вызвали? Что тяжелый?

– Да не, нормально там все, дырка в плече и морда оцарапана…

– А на хрена тогда? Как еще летуны вас не послали…

– А вот не послали! ГРУ все же, сам понимаешь. Ну так что? Вертушка не раньше чем через час будет, успеем смотаться с ветерком. Вдруг повезет?

– Ну блин, уговорил, черт языкастый! Мертвого уболтаешь, поехали!

– Молоток, братуха! Уважаю! – Люд радостно хлопнул комендача по плечу. – Айн момент! Пару человек с собой прихвачу и заму распоряжения оставлю!

«Шишарик» остановили за три двора до нужного дома, не бог весть, конечно, какая конспирация, но лучше, чем вообще ничего. Дальше потопали пешком. Шли в рост, не скрываясь, глупо было бы изображать подкрадывающихся к цели ниндзей на залитой солнцем улице. Степченко деловито шагал впереди, за ним едва поспевали четверо срочников с комендатуры поминутно оглядывающихся на Люда и его команду. Командир разведчиков взял с собой Тунгуса, Жердяя и Копыто. От валуховатых комендачей разведчики понятно отличались как небо от земли. Совершенно другая манера двигаться, гибкая хищная, обманчиво небрежно болтающееся на груди оружие, любой понимающий человек сразу бы понял, что в нужный момент пистолетные рукоятки кое-как висящих автоматов сами прыгнут в ладони стрелков, ну и экипировка, конечно, добротный камуфляж, импортные, по большей части трофейные разгрузки с под завязку набитыми карманами, на коротко стриженых головах вошедшие в последнее время в моду косынки. Орлы одним словом, куда уж там комендатурским. Потому и шли позади, старались раньше времени внимание к себе не привлекать.

Вот и нужные ворота, добротно сделанные, сразу видно справный хозяин в доме обитает. Звякнула цепь, коротко, предупреждающе, взлаяла собака, мол, здесь я, на страже.

– Тунгус, обойди дом справа. Копыто, слева. И присматривайте там, мало ли. Вдруг кто-нибудь с нами встречаться не захочет.

– Есть, сэр! – браво гаркнул, подражая виденным в кино американским морпехам, Копыто, ныряя в промежуток между заборами.

Тунгус лишь молча кивнул, вскидывая к плечу «Винторез». Один из срочников, повинуясь знаку майора, с размаху бухнул в ворота прикладом. Псина во дворе тут же ответила яростным лаем. Хлопнула дверь дома, по направлению к воротам просеменили быстрые легкие шаги. Скрипнуло, отворяясь, прорезанное в железе створки ворот маленькое окошечко.

– Зачем пришли? Что нужно?

Женщина. Средних лет, глаза маленькие колючие, смотрят подозрительно, все лицо, сколько видно в окошке напоминает остренькую крысиную мордочку.

– Водки нет. Травы нет. Уходите!

– Махмаев Абубакар здесь проживает? – откашлявшись, спросил Степченко.

– Здесь проживает, но сейчас дома нет. Уехал к брату в гости в Майртуп. После приходите, когда вернется.

– А ты кто будешь, женщина?

– Я его жена, Эльза Махмаева.

– Отлично, – радостно потер руки Степченко. – Раз он уехал, значит, ты теперь здесь хозяйка. Открывай, проверка паспортного режима и досмотр. Сыновья-то дома?

– Никого нет, все уехали. Чужим открывать не могу. Приходите, когда мужчины вернуться.

– Ты чего, тетка? – начал закипать майор. – Сказано же, плановое мероприятие, досмотр и проверка паспортного режима! А ну, открывай!

– Если проверка, почему участковый не пришел? Почему Салиха Акмаева нет?

– Это что еще за перец? – шепотом осведомился Люд у одного из комендатурских бойцов, белобрысого парнишки с пухлыми розовыми щеками.

– Глава администрации местной, – сплюнув, пояснил солдат. – Приказ командующего есть, все проверки только в присутствии администрации, местных ментов и прокурорских. Грамотная, зараза. Сейчас придется разворачиваться.

– А ну ка! – Люд вовсе неделикатно отстранил замявшегося майора, шагнув к самым воротам.

– Чува мегар дуй, нана? (Можно войти, мать?) – широко улыбнулся он женщине.

Та замерла, не зная как реагировать на прозвучавшие из уст грязного окровавленного гаска слова на чеченском языке. Тогда Люд продолжая обворожительно улыбаться, добавил свистящим шепотом по-русски:

– Отпирай, овца! Не то сейчас подгоним БТР и выбьем ворота на хрен. И вот тогда разговор у нас получится совсем неприятный. Ну, чего ждешь? Отпирай! Сих! (Быстро!)

Неизвестно удалось бы все-таки Люду заставить чеченку открыть ворота или нет. Потому что именно в этот момент шаткая рулетка военной судьбы выдала очередное коленце и костяной шарик, пущенный рукой невидимого крупье, вновь запрыгал по лункам человеческих жизней, выбирая, на какой именно остановиться.

За домом в той стороне, куда ушел Копыто, грохнула полновесная автоматная очередь, почти сразу же за ней послышались несколько быстрых хлопков, будто умелый бармен на скорость открывал бутылки с шампанским. Именно такой звук при стрельбе издает бесшумный автомат «Вал», которым был вооружен разведчик. И Люд с Жердяем, и комендачи и застывшая по ту сторону ворот чеченка на какую-то секунду оцепенели, они отлично понимали, что значила донесшаяся с задворков перестрелка, понимали, что иллюзия тихой мирной жизни, так удачно наброшенная этим ярким весенним днем на еще только просыпающееся село, грубо смята и сорвана суровой реальностью, что уже гремят выстрелы, стонут раненые, падают убитые, что сквозь прореху в изображающих покой и умиротворение декорациях опять выглядывает звериный лик уже много лет ведущейся здесь войны. Просто так неприятно было опять окунаться в жестокую реальность, в кровь и боль, так отчаянно хотелось остаться здесь в солнечном весеннем дне под пение не потревоженных стрельбой птиц посреди мирного пусть только на первый взгляд села, что они почти инстинктивно оттягивали тот миг, когда иллюзия окончательно рухнет и придется действовать: куда-то бежать, кричать, стрелять…

Секундное оцепенение разрушил звон бьющегося в окне второго этажа стекла. Вскинув голову вверх и мгновенно вычислив выбитое окно, Люд увидел тупорылый ствол ручного пулемета с торчащими снизу сошками, будто сам собой укрепляющийся на подоконнике. Различить стрелка в глубине комнаты было невозможно.

– Все назад! – рявкнул Люд, пригибаясь и одновременно разворачиваясь на сто восемьдесят градусов.

Левая рука почти на автомате вцепилась в воротник куртки так и оставшегося стоять с открытым ртом Жердяя, пригибая сержанта к земле, таща за собой, за спасительный угол бетонного забора окружающего соседний дом, туда, где не достанут пулеметные пули. Краем глаза Люд увидел как медленно, неуверенно, будто в толще воды задвигались комендачи. «Не успеют!» – в какой-то момент отчетливо мелькнуло в мозгу. Первая неуверенная и слишком длинная, будто пробная, пулеметная очередь плетью хлестнула по улице в тот момент, когда Люд уже нырял за забор, все еще продолжая тащить за собой обалдевшего Жердяя. Пули бестолково щелкнули по асфальту, взрыли посыпанную гравием обочину так никого и не задев. Не успел упавший за укрытие Люд порадоваться этому обстоятельству, тут же записав для себя невидимого стрелка в категорию толком не умеющих обращаться с оружием лохов, как две короткие, прицельные, экономно отсеченные очереди перечеркнули сложившееся было впечатление. Первая наискось, поперек живота рубанула замешкавшегося белобрысого солдатика, того самого, что говорил о главе администрации, вторая расчетливо осыпала каменной крошкой засевших за массивным развесистым деревом на другой стороне улицы комендачей вызвав взрыв свирепой матерщины и невольный вскрик боли.

– Грамотно, сука, грамотно… – пробормотал Люд присев на корточки и осторожно, в треть лица, выглядывая из-за спасительного забора.

Пулеметчик находился на втором этаже дома, скорее даже не этаже, а эдаком флигеле, типа летней веранды с балконом. Сейчас пулемет молчал, потерявший цели стрелок не желал даром расходовать не бесконечные боеприпасы, и это Люд тоже про себя записал ему в плюс. Посреди улицы лежал, раскинув руки, словно желал вцепиться в слишком быстро вдруг завертевшуюся планету, белобрысый солдат. Эта мысль при взгляде на него возникала сразу же, потому что пальцы парня с маниакальным упорством все сильнее и сильнее царапали покрытие дороги, будто надеясь, что пусть старый выщербленный, но все же асфальт вдруг поддастся усилиям слабой человеческой плоти. Лицо было жутко перекошено в страдальческой гримасе, из ран на груди и животе толчками выхлестывала темная кровь. Почему-то раненый не кричал, видимо эмоциональный шок от всего происшедшего пока заслонял собой боль, не давал ей в полную силу вгрызться в разорванное пулями тело. «Не жилец», – коротко отметил про себя Люд и постарался как можно быстрее выкинуть этого мальчишку из головы, не до него сейчас, о живых надо думать. Он коротко оглянулся на присевшего рядом с автоматом наготове Жердяя и только сейчас заметил еще одного комендантского бойца. Тот, пригнувшись, стоял у забора и, видимо, сам этого не замечая, кусал губы, колени его явственно дрожали, но глаза при этом были шальные, как у готовящегося кинуться в драку за самку мартовского кота. «Откуда он тут взялся? С самого начала что ли за нами следом рванул, а я не заметил?» Люд качнул головой, сам себе удивляясь, старею, похоже, ни хрена вокруг не вижу. Но много времени парень ему на удивление не оставил, судорожно набрав полные легкие воздуха, он вдруг метнулся из-за забора назад к воротам.

– Куда, блядь?! – в голос взревел Люд, едва успев уцепить бегуна за ремень и, одним мощным рывком втягивая его обратно. – Жить надоело, урод?!!

Грохнул пулемет, фонтанчики выбитой из дороги асфальтовой крошки весело процокали совсем рядом с забором. Поудобнее перехватив солдата локтем под горло и чуть сдавив, чтобы не трепыхался, Люд всем телом вжался в нагретый полуденным солнцем бетон забора, страстно желая в тот момент разом стать как можно меньше, муравьем, букашкой, чтобы посланный из дома свинец не нашел его, пролетел мимо. Собственное тело вдруг показалось ему невероятно большим и неуклюжим, огромным куском вытарчивающим из укрытия, таким, в какой просто невозможно промазать.

– Пусти! Пусти! – хрипел, задыхаясь солдат, бестолково дергал руками, сучил ногами в тщетной попытке освободиться. – Пусти! Там Леха остался! Ранен он! Пусти!

– Заткнись, урод! – злобно зашипел ему прямо в ухо Люд. – Убит твой Леха, труп он, все! Двухсотый!

– Врешь, гад! Он живой! Я видел! – захлебывался солдат.

– Все, я сказал! Мертвый он, это агония была, парень! Ты что думал, умирают как в кино? Раз и все? Ни хрена подобного! Вот так умирают, долго, ногти обрывая, за жизнь цепляясь, в крови, в дерьме, в блевотине! Вот так вот! – горячечно шептал Люд на ухо солдату первое, что приходило на ум, изо всех сил удерживая дергающееся бьющееся тело. – А ну, соберись, сынок! В себя приди, воин! Ну!

Солдат, наконец, прекратил попытки вырваться из рук Люда, и теперь лишь крупно дрожал, периодически громко всхлипывая, давясь злыми истеричными слезами.

– Жердяй, присмотри за ним! – зло крикнул Люд, переваливая обмякшее тело бойца себе за спину.

Сам бледный как мел с мелко подергивающимся правым веком Жердяй отнюдь не являл собой образец спокойствия. Однако порученный приказ исполнил с присущей ему добросовестностью.

– Очнись, мазута! – рявкнул он в самое ухо солдата, сопроводив окрик довольно чувствительным тычком кулака в живот. – Очнись и держи нам спину! Улицу в той стороне секи! Понял? Улицу и дома! Прощелкаешь вахов, урою на хер!

Люд уже выбросил из головы бестолкового бойца, все равно в предстоящей схватке рассчитывать можно было лишь на своих, неоднократно проверенных и побывавших во всяческих передрягах. От комендачей теперь требовалось только не путаться под ногами.

– Копыто! Копыто! – позвал он, не высовываясь из-за забора.

– Ответил! – долетел крик из-за дома.

– Что там у тебя?

– Дух с оружием хотел из дома выскочить! – проорал Копыто. – Меня заметил и пальнул. Я ответил, но не попал. Он обратно через забор прыгнул.

– С той стороны подход к дому есть?

– Нет, чехи из окон секут, не сунешься!

– Хорошо! Будь там, следи, чтобы не выскочили!

– Принял!

– И сам не высовывайся!

– Понял, Вы осторожнее, тащ капитан!

– Без сопливых, – проворчал Люд, невольно улыбнувшись, и вновь заорал, напрягая горло: – Тунгус! Тунгус!

– Ответил! – откликнулся разведчик.

– Как у тебя?

– Тихо, за окнами я смотрю!

– Хорошо! Будь там!

– Принял!

– Ну что, Жердяй? Как сук выкуривать будем? – подмигнув сержанту, спросил Люд.

– На кой хрен нам их выкуривать? – пожал плечами Жердяй. – Вон пусть комендатура и выкуривает. Их проблемы…

– Да нет, сержант, теперь это и наша проблема… – задумчиво проговорил Люд, еще раз осторожно выглянув на улицу.

Кардинально там за прошедшее время ничего не изменилось, только белобрысый Леха окончательно затих, да комендачи возились за своим ненадежным укрытием не то, пытаясь устроиться поудобнее, не то, надеясь, не привлекая внимания стрелка, отползти из зоны его видимости по змеящейся вдоль улицы неглубокой канаве. В принципе положение было конечно патовое. Чехи не могли покинуть окруженный дом, вряд ли их там больше трех-четырех человек, так что на прорыв особо не пойдешь, разве что под прикрытием пулеметного огня, хотя тоже мало реально, да и пулеметчик в этом случае остается на верную смерть. Разведчики и комендачи в свою очередь не располагали достаточными силами для штурма, но время работало на них, стрельба посреди полностью подконтрольного федералам села остаться незамеченной не могла, наверняка сюда уже спешит поднятая по тревоге дежурная смена из комендатуры, а когда она будет здесь духов выкурят тем или иным способом, можно не сомневаться.

– Эй, в доме! – донеслось с улицы, и Люд узнал голос Степченко. – Вы окружены! Сопротивление бесполезно! Выходите без оружия с поднятыми руками! Всем кто сдастся, гарантирую жизнь и справедливый суд!

– Пищел в жоп, пидар! – откликнулся со второго этажа звонкий молодой голос.

– В противном случае вы все будете уничтожены! – невозмутимо закончил майор.

– Заибесся! – тут же отозвались из дома.

– О как! – с осуждением покачал головой Люд. – Грубим… Наглеем… Жердяй, ну-ка, мухой метнись к «шишарику» и на нем к нашим. Там возьмешь у Бизона два «Шмеля», они во вьюке должны быть, он знает. И назад с низкого старта. На все десять минут. Усек?

– Усек, – понятливо кивнул Жердяй и, согнувшись в три погибели, чтобы не мелькать над забором, рванул вдоль по улице.

«Шишарик» вернулся даже раньше отведенных десяти минут, подкатил почти вплотную и встал, лишь когда Люд свирепо замахал водиле рукой. Из кабины вывалился тяжело нагруженный вьюком из двух толстых зеленых цилиндров Жердяй и потрусил, пригибаясь к замершему у угла забора командиру.

– Доставил, тащ капитан, все в ажуре!

– Молодец, Родина тебя не забудет, – улыбнувшись, хлопнул сержанта по плечу Люд. – Ну, распаковываем! Один тебе, один мне, по-братски.

Много времени на то, чтобы перевести «Шмели» из походного положения в боевое не потребовалось, уже удерживая на плече готовую к применению зеленую трубу с откинутым прицелом и рукоятью Люд начал инструктаж:

– Так, ты, воин, отползи подальше, открой рот и не отсвечивай. Жердяй, готов?

– Всегда готов, – улыбнулся непослушными прыгающими губами сержант.

– Молодец. Тогда слушай и запоминай. Сейчас я выскочу из-за угла и выстрелю по второму этажу, потом сразу ныряю обратно. Тут же выскакиваешь ты и целишься тоже во второй этаж, на случай если я промазал. Если я попал, стреляешь по первому этажу, понял?

Жердяй молча закивал.

– Не ссы в компот, щас вахов на шашлык пустим! – ободряюще гаркнул командир.

Жердяй опять лишь вяло кивнул, однако Люд предпочел не заметить явного мандража охватившего подчиненного при одной только мысли о том, что придется выскочить пусть всего на секунду под возможный пулеметный огонь. Сам он был весел и оживлен, в мозгу приятно пульсировала до предела накачанная адреналином кровь, рождая бодрость и звенящий яростно-злой кураж. «Щас, суки, щас…», – шептал про себя капитан, размахивая руками, чтобы привлечь внимание залегших в канаве за деревом комендачей. Без их участия, план превратился бы в чистое самоубийство, просто необходимо было, чтобы огнеметчиков прикрыли огнем, оттягивая на себя внимание чехов.

Наконец взаимопонимание было достигнуто, и комендачи, приготовив автоматы к бою, уставились на поднятую высоко вверх руку разведчика. Как только он опустит ее вниз, будет открыт шквальный огонь. И в этот момент в конце улочки взрыкивая двигателем показался БТР, облепленный облаченными в каски и броники бойцами. Степченко в международном жесте всех водителей показал Люду скрещенные руки и махнул в сторону подходящей брони. Завязывай, мол, подкрепление прибыло, теперь и так разберемся. Однако Люд лишь досадливо скривился и резко опустил поднятую руку. Грохнуло несколько очередей, все это время ждавшие сжавшись в канаве от страха, сигнала бойцы с удовольствием принялись опустошать магазины своих автоматов. Так было легче. Стреляли они кто куда, не заботясь особо о том, чтобы целиться, ствол направлен в нужную сторону и ладно. Да, впрочем, точность от них и не требовалась. Пулеметчик немедленно откликнулся, положив несколько длинных очередей прямо перед канавой, в которой корчились, поднимая автоматы над головой, солдаты.

– А-а-и-и-я! – неожиданно тонко взвизгнул Люд, одним прыжком выскакивая на улицу.

Оптический прицел бросил к самому лицу выбитое окошко с торчащим пулеметным стволом, показалось даже, что мелькнула где-то в глубине темной комнаты оскаленная бородатая рожа стрелка. Но уверенности в этом у Люда не было, потому что в этот момент он уже жал спуск, еще в полете, еще не закончив движения, но почему-то, точно зная, что промаха не будет. По ушам ударил басовитый вой, и темная капсула ушла к оконному проему, а разведчик уже метнулся обратно за угол, где, прижавшись спиной к стене, ждал его белый, как мел, Жердяй.

– Ну! – рявкнул Люд прямо в его бледное, мелко дрожащее лицо.

И уперся глазами в пустой расфокусированный взгляд подчиненного.

– Дай сюда! – в бешенстве зарычал он, пытаясь вырвать из судорожно сведенных пальцев сержанта огнемет.

И тут грохнуло, да так, что заложило уши, мгновенно лишая окружающий мир звуков, превращая его в гротескное немое кино. Тяжелым раскаленным ветром пронеслась упругая воздушная подушка взрывной волны. И даже сквозь забившую уши вату донесся сильно приглушенный, будто долетевший с другого конца земли восторженный вопль комендачей.

Жердяй рванулся на улицу, выдергивая огнемет из рук Люда, в глазах его плескался предельный ужас.

– На, падла!!! – расслышал разведчик истошный крик.

А потом вновь свирепый вой разбуженной огненной смерти. Струя обратного пламени лизнула угол забора в паре метров от его лица. И снова грохот взрыва. Люду даже показалось, что землю под ногами ощутимо тряхнуло. В мозгу молнией мелькнула мысль о том, что, похоже, шарик раскололся на части, и они все сейчас окажутся в холодном вакууме плывущими среди опаленных огнем кусков планеты.

Из-за угла вывалился, шатаясь и зажимая руками уши, оглушенный Жердяй из под плотно прижатых к голове ладоней сочились тонкие струйки крови. Глаза бессмысленно мазнули по Люду и вновь уставились куда-то вдаль.

– Эй, боец! – окликнул все еще лежащего носом в землю комендатурского солдатика Люд.

И поразился, неприятный режущий голос казалось, звучал где-то у него внутри, бился об стенки черепа, абсолютно не вылетая наружу. Однако солдат услышал и вопросительно глянул ошалевшими глазами на Люда.

– Слышишь меня, солдат?!

Боец заторможено кивнул.

– Присмотри за сержантом. Контузило его! Усади, дай воды, что ли! Я сейчас!

Осторожно, держа оружие наготове, он вышел из-за угла и застыл пораженный. Дома больше не было. Просто не было и все, потому, что назвать домом, или даже развалинами груду пылающих обломков посреди двора не решился бы даже самый оптимистичный наблюдатель. Рассчитывать, что кто-то мог выжить в этом аду, было, по меньшей мере, наивно. Люд когда-то давно на учениях видел результат стрельбы из «Шмеля» по специально для этих целей построенному бетонному остову двухэтажного здания и, потому, представлял себе, какой должен быть эффект. Однако такого не ожидал даже он. Люд устало опустил автомат и направился к чудом уцелевшим воротам. Подойдя вплотную несильно пнул железную воротину ногой, постоял, надеясь услышать гулкий звон металла, но в ушах стояло лишь ровное гудение пламени расходящегося пожара, а может это просто ныли протестующие барабанные перепонки. Одна из секций забора рядом с воротами завалилась практически наземь и висела, поддерживаемая соседними, на высоте примерно в пол метра над землей.

Люд легко запрыгнул на поваленный забор, сделал два осторожных шага на пружинящих ногах и оказался во дворе. Пошел напрямую к горящим обломкам, не глядя по сторонам, не заботясь о том, что происходит вокруг. Остановился он лишь когда жар, пышущий в лицо, стал совершенно нестерпимым и долго стоял так, молча глядя в огонь. Потом, коротко сплюнув, процедил сквозь зубы: «Вот так вот, суки! Вот так вот!», круто развернулся через левое плечо и, не оглядываясь, пошел обратно.

На улице за время его отсутствия произошли разительные перемены, с обоих концов она оказалась запружена возмущенно гудящей толпой. В основном ее составляли одетые в глухие длинные платья дородные чеченки, но мелькали также прожигающие солдат черными ненавидящими глазенками дети, а позади просматривались и взрослые мужчины. Над улицей бился многоголосый плач и вой, летели к небу жалобы и проклятья. Растерянные солдаты жались к БТРу, не зная, что предпринять, а разъяренные чеченки продвигались к ним все ближе и ближе, осыпая оскорблениями и угрозами. При появлении Люда, толпа качнулась к нему навстречу, а вперед протолкалась закутанная в черный платок старуха, что-то возмущенно кричавшая, показывая на разведчика пальцем. Что она говорила, Люд не слышал, в забитых выстрелами ушах до сих пор плыл колокольный звон, но особо сомневаться в содержании речи не приходилось. И тут Люда по-настоящему затрясло от внезапно нахлынувшей ненависти. Оскаленные лица чеченок, скрюченные готовые вцепиться в глаза пальцы, плюющие в него губы, все завертелось в сумасшедшем хороводе, и Люд медленно, будто во сне поднял автомат. Он не видел рванувшегося к нему от БТРа Степченко, не слышал его крика, но подступившее совсем близко безумие все же не смогло полностью поглотить его разум. Пока не смогло… Длинная очередь градом простучала по асфальту прямо под ногами напирающей толпы, заставив первые ряды отпрянуть и попятиться.

– Что, суки?! – захлебываясь выступившей на губах пеной истерично выкрикнул Люд. – Не нравиться, да?! Не нравиться?! А русских резать и насиловать нравилось?! А, суки, нравилось?! Все ответите! Все! Нет среди вас невиновных! Всех сожжем! Со всеми так будет! Слышите, суки?! Вы что думаете? Генералов купили и все! Конец! А вот хрен вам! Всех не купишь! Ответите еще! Все ответите! Всех убью! Всех!

И такой звериной ненавистью веяло от этого крика, такой мощной первобытной злобой, что толпа дрогнула, подалась назад, втягиваясь в промежутки между домами, пятясь, не в силах вынести жуткую волну ярости, что хлестала от человека одиноко стоявшего посреди улицы.

Возвращались все на том же «шишарике», только теперь в прыгающем на колдобинах кузове было намного просторнее. Комендачи остались у горящего дома охранять место происшествия и обеспечивать порядок. Люд, тяжело привалившись к туго натянутому тенту, пытался закурить, но дрожащие непослушные пальцы никак не хотели удерживать ставшие в одночасье слишком тонкими и ломкими спички. Нервы гудели перетянутыми гитарными струнами, из осипшего перехваченного спазмом горла то и дело вырывался предательский истеричный смешок. Люд знал, что это всего лишь отходняк, непроизвольная реакция организма на только что произошедшую стрессовую ситуацию. После третьей по счету неудачной попытки прикурить, сидевший рядом Копыто поднес к его сигарете горящую зажигалку. Кивком поблагодарив бойца, Люд жадно затянулся, и так раскалывавшуюся от боли голову будто сжали стальным обручем. Никакого удовольствия и расслабления сигаретный дым не принес, так просто – привычное ритуальное действие, обычно помогает хоть чуть-чуть. В этот раз не помогало совсем.

Неожиданно где-то в глубине живота противной холодной гнидой зашевелился страх, и не просто страх, а лишающий сил смертельный ужас. До боли ясно предстала перед мысленным взором картина недавних событий. Вот он ловкий, сильный, собранный, в чем-то подобный ждущей лишь команды сжатой пружине замер у края забора с тяжелым давящим плечо огнеметом наизготовку. Вот чуть сгибаются перед броском его колени, вот распрямившиеся мышцы бросают его за угол. А навстречу огненным веером пулеметной очереди летит смерть. Он почти физически ощутил как раскаленные кусочки металла впиваются ему в грудь и живот рвут, наматывают на себя эти только что бывшие такими сильными, такими упругими мышцы, вырывая огромные куски плоти выходят из спины… И чуть было не взвыл в голос от скрутившей кишки жути.

– Какого хрена ты сделал это, парень! – крикнул вновь где-то в пустой черепной коробке Степченко. – Какого хрена ты это сделал?! Ведь наши уже подъехали.

И удивленные широко раскрытые в пол лица глаза. Действительно, зачем? Почему? Ведь на самом деле убить могли…

Голова трещала, раскалываясь от невыносимой боли, перед глазами плыли огненные круги, мелькали яркие радужные мушки. Они не давали сосредоточиться, мешали найти ответ. Но он все-таки вспомнил, вспомнил, то лавинообразно обрушившееся чувство мутной нечеловеческой запредельной ярости, темное, пахнущее тяжелым запахом свежей венозной крови желание убить. Острое и неодолимое, заставляющее позабыть обо всем, кроме того, что здесь рядом находится враг. Враг, который должен быть уничтожен, разорван в клочья, растерзан и смят, сейчас, немедленно! Откуда это взялось?! Почему?! И новый приступ острой боли заставившей тихо замычать, кусая губы и отчаянно замотать головой, которую будто пронизывал раскаленный вертел. Что это?! Что со мной?!! Мысль, бьющаяся в пустом гудящем пространстве черепа будто бабочка, попавшая в паутину. Испуганная, суетливая, паническая. Неужели? Страшная догадка резанула будто бритвой. Нет! Нет! Это не так, это глупая, чужая мысль, которой нельзя дать даже оформиться, иначе она может стать правдой. Вон из моей головы! Вон! Пошла! Ну! Это не про меня! Это не я! Я не…

– Я не сошел с ума! Я не псих! Не псих! Нет!

Голос прозвучал неожиданно громко и резко, как хриплое воронье карканье. Он криво улыбнулся, обводя взглядом ошарашенные испуганные лица разведчиков, только теперь осознавая, что произнес это вслух.

– Все нормально, воины! Все нормально! Не обращайте внимания! Мандраж, отходняк!

Солдаты неуверенно закивали, привычно опуская, пряча глаза.

– Нормально все! – вновь, будто уговаривая сам себя, повторил Люд.

А у самого перед мысленным взором уже встало окровавленное лицо пожилой чеченки. Да, точно, это уже было с ним. Тогда, на прошлой неделе, или позапрошлой… Нет, не вспомнить точно. Группа получила задачу во время общей зачистки села адресно тряхнуть дом местного участкового, который по оперативной информации был связан с боевиками. Там это и произошло. Когда милиционера уже выводили с крепко стянутыми за спиной руками, в подвале дома обнаружился целый склад самодельных фугасов, эта женщина кинулась на него. Кричала что-то, обзывала и проклинала, пыталась вцепиться в лицо, вела себя, в общем, так же, как сотни других до нее. Люд давно привык к бабьим крикам и ничего другого от чеченок не ожидал. Обычно старались как-то унять, успокоить взбесившихся баб, побыстрее сделать то, зачем пришли и уйти. Не связывались в общем, ну их к бесу, или к Аллаху, кому они там нужнее окажутся. Но в этот раз его вдруг захлестнуло той самой мутной волной, что и сегодня, всего на мгновенье, но накрыло полностью с головой. Он не понял, как это произошло, но когда очнулся, его крепко держали за руки Бизон и кто-то из контрактников, а женщина тонко скулила, лежа на земле, зажимая ладонями разбитое в кровь лицо. Потом так же жутко болела голова, и тряслись пальцы, а Бизон и бойцы смотрели на него искоса, непонимающе и недоверчиво. Они думали, что Люд не замечает этих взглядов. Но нет, он все прекрасно видел…

Тогда он списал происшедшее на единичный нервный срыв. Мол, с кем не бывает, особенно здесь? Но сегодня это повторилось, причем на более сильном уровне. И что делать теперь? А ничего! Что ты хочешь? Пойти к местным айболитам и заявить, что у тебя клинит башню? В дурке окажешься на раз! И надолго, если не на всю жизнь… Мигом сдадут в поликлинику для опытов. Так что забудь, выбрось это все из головы, и просто старайся себя контролировать. Нормально все! Нормально…

Чеченец смирно сидел под колесами «Урала» изредка недобро зыркая на суетящихся рядом разведчиков. Бежать он даже не попытался, и это было хорошим знаком. Люд присел рядом с ним, устало привалился к горячей пахнущей резиной покрышке и дружески приобняв парня за плечи, проговорил пристально глядя в глаза:

– Ты молодец, Хамзат. Я сначала не поверил, что ты честный чеченец, а теперь вижу, что ошибался. Махмаевы действительно оказались настоящими ваххабитами, правильно ты сделал, что нам рассказал. Теперь они уже никому не причинят зла.

Чеченец задергался, пытаясь сбросить его руку. Но Люд цепко ухватился за ворот джинсовой куртки и, все так же дружески улыбаясь, притянул его голову поближе. Зашептал в самое ухо:

– Теперь ты с нами, парень. Будешь на нас работать. Выхода у тебя другого нет. Понял? Сейчас я тебя отпущу, а через неделю, тебя вызовут в комендатуру. Запомнил? Подходящую причину комендант придумает. Ровно через неделю. Я там буду тебя ждать. Расскажешь мне что-нибудь полезное, получишь деньги. Не очень много, но получишь. Чем интереснее рассказ, тем больше денег…

– Я ничего не знаю! Я не боевик, откуда мне знать? – задергался чеченец.

– Тише, тише… Не ори, – свистящим шепотом одернул его Люд. – Не знаешь, так узнай. Поспрашивай у тех, кто знает. Постарайся… Это мой тебе бесплатный совет. Если ничего интересного за неделю не выяснишь, мы расскажем людям, кто навел комендачей на Махмаевых. Как думаешь, что с тобой тогда будет?

– Да я… – взвился, было, парень.

– Тихо, я сказал! – рявкнул Люд сдавливая двумя пальцами шейную мышцу чеченца и, дождавшись, когда тот вскрикнет от боли, тем же спокойным увещевающим тоном продолжил. – Если тебе хочется стать героем и отказаться от сотрудничества с русскими оккупантами, то объясняю популярно, для тебя уже поздно. Ты уже замазался по самое не могу. Из-за тебя уже погибли люди, настоящие борцы за чистый ислам. И теперь у тебя лишь два пути: либо дружба с нами, либо позорная смерть. Причем, я думаю, во втором случае твоей смертью дело не ограничится. Кровная месть, так ведь? Воздаяние равным, как по шариату, да?

Хамзат прекратил вырываться из рук разведчика и затих, напряженно о чем-то размышляя. Люд прекрасно знал, что сейчас его будущий агент, а в успехе вербовки он не сомневался ни на секунду, изо всех сил ищет и не находит выхода из мышеловки в которую его загнал русский, куда ни кинь, всюду клин. Именно сейчас необходимо было показать парню узенькую тропинку к спасению, пусть подленький, но все-таки выход из сложившейся ситуации.

– Ты не думай, – жарко зашептал в самое ухо чеченцу Люд. – Если мы с тобой будем дружить, об этом, никогда никто не узнает. Мы же не просто так парни с улицы, мы ГРУ! Сечешь разницу?

Хамзат судорожно сглотнув, кивнул.

– Мы за дружбу всегда добром платим и тех, кто с нами работает, не сдаем. Наоборот, поддерживаем и помогаем во всем. Ты не бойся, никто ничего не узнает. Вот ты чем живешь? Машина у тебя хорошая, ухоженная… Автомобилями промышляешь? Или что? Может нефть? Точно, нефть! Говори, не бойся! Мы же теперь друзья!

Хамзат вновь еле заметно кивнул.

– Ну вот видишь! А ты со мной дружить не хотел! Небось, на блоках половину выручки оставляешь, иначе солдатики хрен пропустят. Так? Конечно, так! А если толковую информацию нам поставлять будешь, я договорюсь, тебе вообще платить не надо будет. Сечешь? Никогда платить не надо будет! Богатым станешь! Все тебя уважать будут! Жена есть? Нет? Ну вот! Теперь будет! За любую калым заплатить сможешь! За самую лучшую! Видишь, как тебе повезло!

Чеченец испытующе глянул в лицо разведчику, не врет ли? Ждавший этого момента Люд постарался нацепить маску самого неподдельного дружелюбия и радости. Похоже, получилось. Хамзат ощутимо расслабился и успокоился, вот только в глазах парня мелькнула какая-то нехорошая тень. Он сейчас задумался о выгодах своего будущего положения и, скорее всего, считает себя здесь самым умным, надеясь, что сможет отделаться от разведчиков какими-нибудь пустячными, а то и вовсе ложными сообщениями. Пусть… Пусть пока так и думает, молодой самонадеянный болван… Русскую пословицу «коготок увяз, всей птичке пропасть», он похоже не слышал, так что пусть тешит себя дурацкими надеждами, пусть воображает, что ему удастся провести недалеких гасков…

С самым дружелюбным видом, на который был только способен, натянув на лицо сводящую скулы улыбку, Люд поднялся и потрепал парня по плечу.

– Ну до встречи, партнер. Не забудь, через неделю в комендатуре.

И уже развернувшись, чтобы уйти, неожиданно остро и жестко глянул в глаза чеченца.

– Только новости должны быть интересными… И правдивыми… Иначе… – левая рука выразительно чиркнула ребром ладони по шее.

И не было больше в лице разведчика ничего доброго и веселого, а от кривой ухмылки веяло могильным холодом.

Полковник весь кипел от титаническим трудом сдерживаемого негодования. Внешне он оставался совершенно спокоен, на непроницаемом холодно-отстраненном лице не дрогнул ни один мускул. Но обмануть он мог кого угодно, только не Люда прошедшего с ним через всю Чечню, сожравшего напополам не один, а десять пудов соли, испытавшего и огонь, и воду, и медные трубы. Люд отчетливо видел, что полковник находится в последней стадии бешенства и причина тому никто иной, как капитан Кукаринцев собственной персоной. Напряжение висело в воздухе физически осязаемой плотной давящей ватой. Во всей фигуре полковника: в зло прищуренных глазах, сжатых, так, что побелела кожа на костяшках, кулаках, в напряженной спине, в подрагивающих уголках губ, отчетливо читалось клокочущее у него внутри справедливое негодование.

– Ну заходи, заходи, сокол ясный, – медовым голосом пропел полковник, и тут же, не выдержав, сорвался на крик. – Ты что там опять устроил?! Да сколько можно это все терпеть?! Ты что творишь, ковбой задрюченный?! Да я тебя обратно в часть отправлю! Завтра же! В пункт постоянной дислокации на хрен! Пока ты пол республики мне тут не перерезал…

Люд улыбнулся, пожав плечами.

– Извини, Максимыч, так получилось…

– Получилось у него, да лучше бы у твоего папы в свое время не получилось! Это же надо такое учудить! Нет, все, мое терпение лопнуло! Домой! Завтра же!

Люд страдальчески возвел очи горе и, постояв так с минуту, посмотрел на полковника с явным сожалением, как смотрит учитель на бестолкового, но вместе с тем все же любимого ученика.

– Не поеду я домой, Максимыч, – тихо, но твердо произнес он.

– Нет! На этот раз поедешь! Потому что ты у меня вот где уже сидишь со своими выходками! – полковник рубанул себя по горлу, показывая, где именно у него сидят проступки подчиненного. – Или под трибунал пойдешь за невыполнение приказа. И вообще на хер из Вооруженных Сил.

– Вот это запросто… – лениво протянул Люд. – Подамся на вольные хлеба… К казачкам на ту сторону Терека, отряды самообороны организовывать. По-крайней мере не придется как здесь за каждую удавленную гниду отчитываться… Да и от армейского маразма подальше. Отожрусь на молоке да сметане, высплюсь наконец… Не жизнь, малина….

– Ты мне еще поюродствуй тут! Ты мне поюродствуй! – вылетел из-за стола полковник. – Ты на кой хрен прокурорского следака задержал?! Ты что, совсем дурак?! Или прикидываешься только?! Он тебя придурка задержать мог, а не ты его! ОН! Улавливаешь разницу?!

– Да не задерживал я его, – чуть отстранился от брызжущего слюной праведного гнева начальства Люд. – Так просто, попросил под ногами не путаться, ради его же безопасности. Он одет был как попугай. Мало ли какой снайпер вредный поблизости оказался бы. Отвечай потом…

– Ты мне мозги тут не задуривай! Заботливый наш! Ты знаешь, что прокурор из Шали хотел самому командующему запрос насчет тебя направить? Нет? Так я тебе докладываю! Ты знаешь, сколько мне пришлось его упрашивать, чтобы это дело замять? Тьфу, пропасть! Что ты буркалами своими тут ворочаешь?! Раскаяние что ли изображаешь? Да не трудись уж! Вижу, что тебе по барабану! Так, нет?

– Честно? Да…, – устало выговорил Люд. – Хорош кипятиться, Максимыч. Понял я все. Чего по сто раз пережевывать? В следующий раз будет какой прокурорский под ногами путаться, грохну урода и там же зарою, чтобы не нашли…

– Понял он! Что тебе человека грохнуть, как комара прихлопнуть, я и так знаю…

Поймав загоревшийся совершенно безумным бешенством взгляд подчиненного, полковник как-то разом осекся.

– Как комара, говоришь, – чужим неестественно глухим голосом повторил Люд. – Вот так ты думаешь, да?

– Ладно, все, успокоились, – примирительно поднял руки вверх полковник. – Все, извини, занесло меня. Только ты тоже пойми, что нельзя так, нельзя… Все, нет войны! Кончилась! И если ты и дальше воевать будешь, то кончишь как Буданов, Аракчеев и кто там еще… Пойми, теперь, все должно быть строго по закону. Иначе сядешь! Надолго сядешь, и никто не спасет. Даже я! За эту историю сел бы уже. Даже не знаю, каким чудом опять удалось тебя прикрыть! Вот свалился ты на мою голову… Черт, если бы не вытащил меня тогда из-под обстрела, давно бы уже на тебя плюнул… Добром прошу, прекращай свои художества… Прекращай…

– А я тебя, Максимыч, не для того вытаскивал, чтоб ты мою задницу прикрывал, – набычился Люд. – Так что можешь считать, что ничего мне не должен.

– Гордый…, – протянул полковник. – Гордый и глупый. Я ведь с тобой не шучу. Ты на кой хрен дом сжег?

– Стреляли оттуда. Пацана комендантского завалили. Что я смотреть должен на них был? – мрачно произнес Люд.

– Смотреть! А знаешь, что про это в газетах пишут? Нет? А вот я тебе зачитаю: «Это произошло на территории, где официально война закончена, где ФСБ вроде как кого-то ищет, добывает некую оперативную информацию, а не обугленные трупы. Как будто задача у федералов одна – уничтожать все что движется. И не просто уничтожать, а сжигать дотла. Тогда не надо мучаться, доказывая, что на тот свет ты отправил отпетого бандита, целившего тебе в лоб, а не мирного крестьянина. С этой точки зрения огнемет надо признать самым стерильным оружием для проведения зачисток в Чечне. Следов не оставляет. Однако все это вовсе не свидетельствует о появлении на территории Чечни Закона. Как мы убедились, здесь пока действует один прокурор – „Шмель“». Ну как тебе?

Люд задохнулся от возмущения и не сразу нашел что сказать.

– Пидоры, – наконец выдохнул он. – Вот пидоры! Это что же выходит, мирный крестьянин лупил по мне из пулемета, а я должен был искать доказательства, чтобы официально привлечь его к уголовной ответственности! Так что ли получается?

– Получается, представь себе, – процедил через губу полковник, устало опускаясь на придвинутый к обшарпанному письменному столу табурет. – Все, отвоевались. Теперь здесь не наша масть работает, а законники, да местное МВД. А наш номер девятый, пора бы запомнить уже.

– Угу, запомнил. Они наработают. Через год придется наново войска вводить.

– А вот это уже не наше дело! Понял?! Приказы не обсуждают, ясно? А раз ясно, то я тебе приказываю: больше ни на шаг в сторону от выполнения задачи! Никаких больше мне историй с местной милицией и с прокуратурой! – полковник побагровел от ярости и брызгал слюной. – Помяни мое слово…

Деликатный стук в дверь прервал его гневную речь. Полковник поперхнулся так и не произнесенной фразой и, откашлявшись и постаравшись придать лицу дежурное бесстрастное выражение, рявкнул:

– Войдите!

Дверь рывком распахнулась, и через порог переступил незнакомый Люду офицер, капитан, как разглядел он мельком косонув краем глаза на погоны вошедшего.

– Товарищ полковник, капитан Моргенштейн, представляюсь по случаю прибытия к новому месту службы.

– А, давненько ждем тебя, – расплылся в улыбке полковник. – Я – здешний начальник, полковник Удальцов Владимир Максимович. Если не при бойцах, можно просто по имени отчеству. Как добрались? Сколько людей?

– Спасибо, добрались без приключений. Со мной вместе двенадцать человек: офицеров два, прапорщик один, контрактников трое, остальные срочники. Вот все документы, – капитан шагнул к столу и четким движением протянул полковнику внушительную пачку бумаг, мелькнули бланки командировочных удостоверений, продовольственные аттестаты, еще какие-то бумажки с печатями.

Удальцов лишь замахал руками.

– Нет, нет, нет… Всю эту мутоту заберешь и сдашь начальнику штаба, мне оно не нужно.

Люд исподтишка изучал вновь прибывшего. Впечатление, надо сказать, было не в пользу последнего. Слишком уж он даже на вид был правильным, будто только сошел с рекламного плаката «Я выбираю службу по контракту»: гладко выбритое лицо, чистое, даже вроде бы глаженное камуфляжное х/б, горящие черным огнем ботинки, что он по воздуху сюда прилетел что ли? Ну прямо ангел, только крыльев не хватает. Вот от таких зануд и аккуратистов в армии и возникают все проблемы. Все из-за этих тупых служак, что ни на шаг не отступят от требований уставов и инструкций, какими бы идиотскими они ни были. Даже легкая спортивная фигура и пружинистые точные движения, в которых отчетливо читалась отточенная смертоносная пластика мастера рукопашного боя, не смогли исправить впечатления, впрочем, накачанными мышцами, да костоломными приемами в спецразведке никого не удивишь, здесь все орлы, как на подбор. А с ними дядька Черномор… Да, Черономор, тоже хорош, смотри как лыбится, такое счастье изображает, будто этот прибылой перец его незаконнорожденный сын, как минимум…

– Моргенштейн, странная фамилия. Немец что ли? – с развязной интонацией дворового хулигана выдал Люд, чуть наклонив голову и нагло, в упор, разглядывая новичка.

Тот ответил спокойным и добродушным взглядом с некой долей философского долготерпения, мол, чем бы дитя не тешилось…

– Немец, только давно обрусевший, предки еще до революции в Поволжье перебрались.

– Если немецкий язык не забыл, то Моргенштейн значит утренний камень. Рано просыпаешься, наверное?

– Люд! – предостерегающе произнес полковник, окидывая разведчика строгим взглядом.

– Могу и рано, – также снисходительно-добродушно отозвался новичок, спокойно оглядывая стоящего перед ним грязного и ободранного офицера.

– Это хорошо, что можешь, будешь у нас вместо будильника, – криво ухмыльнулся Люд, он ощущал какую-то иррациональную ненависть к этому чистенькому, аккуратно по форме одетому парню. – Знаешь, как петухи в деревне, по утрам кукарекают?

– Капитан Кукаринцев! – рявкнул полковник. – Прекратите!

– А что? Я ничего, – с совершенно невинным видом, который, тем не менее, никого не мог обмануть произнес Люд. – Просто сказал, что в деревнях вместо будильников обычно бывают петухи. А у нас же здесь деревня, разве нет?

Новичок склонил голову набок и с интересом, будто редкого жука на булавке рассматривал Люда, щуря пронзительно синие глаза. С виду он оставался абсолютно спокойным, будто и не понял оскорбительного намека разведчика.

– Капитан Кукаринцев, я Вас больше не задерживаю! – официальным голосом произнес полковник. – Идите, проследите, чтобы группе были созданы условия для полноценного отдыха.

– Есть, товарищ полковник! – демонстративно четко приложил руку к повязанной на голове косынке Люд. – Разрешите выполнять?

– Да, идите!

Строго по уставу развернувшись через левое плечо и, лихо щелкнув разбитыми каблуками, что любой начальник в данной ситуации справедливо расценил бы примерно как вытянутый вверх средний палец, Люд протопал на выход и аккуратно прикрыл за собой дверь.

– Да… интересные у Вас тут кадры служат… – после долгого молчания протянул новичок, искоса глянув на полковника.

Удальцов смущенно откашлялся и нейтральным голосом заявил:

– Капитан Кукаринцев опытный разведчик, мастер своего дела. А на это несколько неадекватное поведение обращать внимание не надо. Он только что вернулся из длительного и тяжелого рейда, так что несколько возбужден и агрессивен. Отдохнет, придет в себя будет совсем другой человек. Да и вообще, коллектив у нас тут подобрался, хоть и дружный, но довольно характерный, у каждого в голове свои тараканы. Но друг дружку в обиду не дадут, в беде не оставят. Настоящие мужики! Железные! Ну да еще познакомишься! Главное – себя сразу правильно поставить, а то сожрут без соли. Я этих оболтусов знаю, им палец в рот не клади.

Моргенштейн по давно выработанной привычке все мало-мальски интересное вокруг замечать и анализировать обратил внимание, что полковник о подчиненных говорит почти с нежностью, как о беспокойных, шаловливых, но от этого отнюдь не менее любимых детях, а в словах его явно проскальзывает гордость за них.

Он успокаивающе кивнул:

– Я обычно хорошо лажу с людьми. К тому же, они ведь все здесь уже давно, значит, на первых порах мне придется у них учиться. Перенимать опыт, так сказать. Вот и сблизимся, Вы за меня не волнуйтесь.

– Да я и не волнуюсь, – пожал плечами полковник. – А Люд просто только что взбучку получил, а тут ты под горячую руку, вот он и вызверился…

– Люд, – медленно протянул, будто пробуя слово на вкус, капитан. – Странное какое имя…

– Это не имя – позывной. Сокращение…

– От имени Людмила? – широко улыбаясь, перебил новичок.

Ответной улыбки он не дождался. Удальцов смотрел серьезно, даже неодобрительно.

– Сокращение от слова людоед. И надо сказать позывные у нас просто так не дают, их вначале заслужить нужно, а потом соответствовать. Люд своему соответствует на все сто… Так что имей ввиду… И бесплатный совет, не дай бог тебе при нем пошутить насчет Людмилы как сейчас. Уяснил?

– Так точно, – коротко ответил новичок, улыбка медленно сползала с его лица.