Читать книгу Кресло для курения - Максим Павлович Вилькс - Страница 4

Знаешь, в чем прелесть ножа? На него не нужны патроны.

Последние слова члена группировки «Восьмиконечное колесо».

Бывает такое чувство, когда после сна просыпаешься в своей постели, не понимая, где ты и что происходит. А после на тебя наваливается вся жизнь, и остается только сказать: «Вот же дерьмо». Это было именно такое утро. Через полуоткрытые шторки в окно светило теплое солнце, а радость внутри меня была как сердце бывшей – ледяной. Свалившись с кровати вместе с одеялом, я утонул в кипе бумаг, разбросанных по полу вперемешку с моими вещами. Тупая боль от падения позволила проснуться совсем. «Надо бы уже купить себе нормальную кровать», – промелькнуло в голове. Только собираясь впасть в блаженные остатки сна, я резко распахнул глаза и начал шарить руками по полу в поисках телефона. Утро обычно всегда начиналось именно с него. Некоторые могли часами лежать и питать этого монстра своим вниманием. Не найдя телефон, я поднялся над картиной полного хаоса и начал раскидывать ногами бумаги и одежду. Время было восемь утра, и вроде бы летом это означало, что можно еще спать и спать. К сожалению или к счастью, я был студентом, у которого сегодня экзамен. Университет, куда я поступил, имел хорошую репутацию и был одним из лучших, куда пробиться было по карману моей семье. Он был назван в честь Кобозова, выдающегося инженера и изобретателя, который много сделал для нашей страны. Поэтому я не особо удивился, когда нам сказали писать реферат о жизни этого человека и его заслугах перед обществом. Помимо всего, Кобозов участвовал в разработке искусственного интеллекта. Его патентов хватило бы на лист бумаги А4 мелким шрифтом, и, читая его историю, можно было вдохновиться на подвиги. Конечно, машина так и не научилась творчески мыслить, но он сделал огромные шаги в создании кода, что способен к логистике. А также внедрил его в сферы, начинающиеся с игрушек и заканчивающиеся автотранспортом. Одно из наиболее известных изобретений – военный экзоскелет, который мог продолжать вести боевые действия еще 30 минут после смерти оператора, адаптируясь под условия местности. Правда, во время тестов эти машины часто переставали отличать мирные цели от враждебных и палили во все подряд, кроме себя и таких же экзоскелетов. Без человека машина теряла контроль и со временем просто вставала, ожидая указаний. В шутку потому это назвали синдромом Кобо – когда ты в пылу ярости крушишь все подряд, не понимая зачем. Он был выдающийся ученый, а сейчас гремел скандал, который перечеркивал все его заслуги, а сам университет должны были переименовывать. Говорят, он стал предателем, бежал, оставив все свои наработки и бросив коллектив. Но сколько бы ни твердили об этом, он все равно оставался моим кумиром. Человек бы просто так не сбежал, бросив свою жизнь. Источников информации было много, и все говорили разное. Начиная с великого гения-предателя и заканчивая фразой «мы все просрали». Мой дядя Саша говорил, что встречался с ним на раннем этапе его работ, и это был удивительный человек с неординарным мышлением.

Забросив идею позавтракать и быстро умывшись водой, из отражения в зеркале на меня посмотрело замученное лицо невысыпающегося студента. Интересно, все великие люди так начинают свое утро? Затолкав зубную щетку в рот, я посмеялся про себя этой мысли. Очень сильно подсев на идею, что нужно создавать, и изучая множество литературы, легко потеряться в мире, где живешь сейчас. Каша, которую можно считать моими мыслями, сливалась с суровым настоящим и создавала мне множество проблем, начиная с определения дня недели и заканчивая заданиями из института. Порой вопрос – зачем я вообще учусь? – очень остро мелькал в голове. На первом курсе была всего пара предметов, которые представляли для меня интерес, а все остальное давалось с трудом. Может, бросить все да ремонтировать компьютеры на дому, попутно занимаясь моим маленьким проектом? Но голоса взрослых из детства твердили другое. Нужно отучиться! Без образования никуда! Кому ты будешь нужен без диплома? Вот и сейчас у меня крутился диалог перед поступлением в этот институт, который произошел с другим моим дядей.

– Зачем мне вообще это образование? Повсюду люди зарабатывают деньги, даже не учась! Просто потеря времени, – сердито говорил я, сидя за столом и попивая чай.

– Ага, а если у тебя не получится? Будешь потом банки разносить в магазине, думая о том, как хорошо на стабильной работе. Вот я не жалуюсь, недавно, между прочим, получил повышение. А все почему? Учился и еще раз учился, – дядя Артемий начал постукивать себя по голове указательным пальцем. Он был юристом отдела по сбыту электроники и теперь стал заместителем начальника этого отдела. За тот день я услышал об этом уже в четвёртый раз.

– Зато это жизнь в свое удовольствие, а не получение тонны бесполезной информации про то, как нужно правильно вставлять бумагу в принтер, – передразнивать его было моим любимым занятием. Он так гордился своей должностью, что смотрел свысока почти на всех.

– Между прочим, этим кто-то должен заниматься. Как говорится, кто на что учился, вот и ты учись! – продолжал Артемий, уже начиная краснеть. Его пухлые щеки с каждым словом все больше начинали трястись, и это вызывало улыбку. – Возьмем в пример двух лошадей, первая лошадь – беговая. Красивая, стройная, кушает все самое лучшее и бегает на дальние дистанции, забавляя публику. А теперь возьмем вторую лошадь. Она трудовая, пашет луга, таскает груз, эта лошадь кормит беговую. И что станет с беговой лошадью, если грузовая умрет? Она тоже сдохнет! Вот поэтому не смотри ты на этих фрилансеров, актеров, футболистов, пусть себе бегают. Без нас они никто!

– А кто сказал, что я хочу кормить беговую лошадь? Дядя Артемий, если вы привыкли кормить беговых лошадей, чувствуя себя грузовой, то мне вас жаль. Это разве жизнь? Когда пашешь на то, чтобы кто-то развлекался. Это рабство! Я лучше создам третью лошадь, что будет кормить и беговую, и грузовую.

– Ничего ты не понимаешь! Еще слишком юн, чтобы знать о жизни. Поэтому попридержи язык и слушай, что говорят старшие.

– Тогда зачем нужны беговые лошади? – спросил я, глядя ему в глаза.

– Они были и будут всегда, и они нужны для восхищения, – ответил дядя Артемий, который не особо-то и пахал, чтобы так говорить.

– Ну, все, хватит тут разглагольствовать, развели конюшню. Сходи, сына, я думаю, у тебя всё получится. А закончишь институт – ты волен делать, что хочешь, главное, чтобы диплом был, – мама, которая всё это время слушала наш диалог, подошла и обняла меня.

Оторвавшись от зеркала и поставив щетку в стакан, я начинал жалеть, что тогда послушал её. Было бы намного меньше головной боли и больше свободного времени. Может, сказать, что заболел? Хотя чутье подсказывало: человек, работавший педагогом хотя бы пару лет своей жизни, не поверил бы ни в одну такую историю, даже если она правдивая. Пиная ногой самые большие кучки в поисках тетрадей, застегивая рубашку и одновременно с этим смотря на часы, я уже почти начал входить в срок своей поездки, и чувство опоздания потихоньку начало спадать. Да и вообще спешка – удел отстающих. Расчесываясь правой рукой и засовывая кучу хлама в портфель левой, мне в голову пришла мысль о проекте. Он из себя ещё толком ничего и не представлял. Наброски уже существующих проектов, с помощью которых я пытался найти своё. Порой происходили вот такие озарения, что надо было записать. Взяв листок и бумагу, я произнес вслух: «Если доработать алгоритм реакции механизма на кожу, можно получить контроль над действиями машины удаленно через сигналы».

Подумав и поежившись от невыразительности этой мысли, на меня нахлынуло воспоминание, что где-то такое уже проводилось. Расстроившись, я смял листок и продолжил собираться. К этому времени почти вся моя компания перестала меня понимать, и наше общение скатилось на нет. Если быть честным, я и не особо имел желание общаться с ними и дальше. Мечты о будущем шли вперед, школьные друзья оставались позади. Зачем прислушиваться к мнению людей, что хотят остаться в прошлом? Проходя к двери, из зеркала в прихожей на меня посмотрел растрепанный парень в шортах и рубашке, покрытый легким черным волосяным покровом по всему телу. Да, надо что-то сделать с внешним видом. Неудивительно, что Аня от меня ушла. Пригладив волосы и глядя на слоника, что болтался у меня на ключах, я шагнул через порог и позволил прохладе подъезда обступить меня. Ждать лифт – долгое занятие, и, начав свой забег как олимпиец, я перепрыгивал по две ступеньки, совсем не переживая о переломах шеи и позвонка. На ходу мне попадались надписи, нанесенные слишком влюбленными или слишком глупыми людьми, в одних были истории восхваления и вечные признания, а в других – порицания и отвращения. Ушла и ушла, найду другую. Нужно выкинуть из головы старых тараканов, что вновь начали шевелиться там. На улице в тело ударило утренней прохладой и обещанием жары сегодняшнего дня. Поправив портфель и мысли, я двинулся на остановку. Летним утром встречается определенный класс людей. Ведь это самое безопасное время в городе. Школьники, что не уехали из города в какие-нибудь зарубежные страны и теперь крадутся домой после бурной ночи в ожидании суровых наказаний, либо идущие на заработки в мелких кафе. А вон местные забулдыги с миллионом интересных историй очнулись и теперь бесцельно шастают или сидят на лавочках, пытаясь вспомнить, что происходит. За поворотом на остановку бригада рабочих восстанавливает трансформаторную будку, что снесло безопасным транспортом, видать, не такой уж он и безопасный. Девушки вышли на пробежку со своими собаками, а вон мужчина в костюме садится в автомобиль. Город начинал расцветать. На удивление на моей остановке было пусто, и я смог вдоволь насладиться сигаретой, при этом не думая, что оскорбляю людей своими вдохами и выдохами. Людям редко нравится, когда в их сторону выдыхают дым, особенно они нервные при детях. Если куришь рядом с некурящим, ты виноват во всех грехах мира. При этом всем может быть безразлично, что некурящий рядом топит котят ради удовольствия. Он ведь не курит! А в наше время тебя еще и оштрафуют за сигарету. Зато если некурящий, молодец, ведет здоровый образ жизни, наверное, еще и спортсмен. Правда, в голову людям не приходит, что этот спортсмен может быть конченой мразью. Заведя сам себя, я стоял и злился фиг пойми на что. Глядя на чистое голубое небо и впадая в его гипноз вперемешку с никотиновым отравлением, мне удалось успокоиться. Все будет хорошо, я рад, что существую. Завершу свой проект, правда, пока непонятно какой, буря, что все время происходит в голове, уляжется, и буду плыть по течению самодостаточности. Мои мысли были прерваны мужиком, что вывалился из кустов, чуть не рухнув на дорогу. Встав, если это можно назвать так, c колен, он побрел дальше, кажется, даже не видя в пьяном угаре, куда идёт. Такое порой называют полетом на автомате. На том месте, куда он упал, что-то блестело, и как сорока я медленно подошёл к этому предмету. Приподняв его двумя пальцами и рассмотрев получше, у меня в руке оказался раскладной нож, переливающейся на солнце и покрытый разными узорами. Замечательное острое лезвие отражало лучи и было без малейших царапин или следов грязи. Я хотел окрикнуть человека, но он уже скрылся в подворотне. Пожав плечами, я положил его в карман шорт, вдруг пригодится.

Зимой эти автобусы забиты настолько сильно, что, если не обладать разрядом по сумо и попытаться сесть в середине его маршрута следования, скорее всего, вы получите место в пеших войсках. Но сейчас он был полупустой, и кондуктор лениво отрывал билетики раздавая их немногочисленным пассажирам. Несмотря на большой скачок в развитии транспорта, у нас все так же использовался обычный автобус с кондуктором, который мог сдержать напор сотни людей, и водителем, который всегда резко тормозил, чтобы посмотреть, как по салону летают пассажиры. Заняв своё место у окна, автобус повез меня по просыпающемуся городу. Лотки открывались, как и окна многоэтажек, жаждущих впустить в себя побольше свежего воздуха. Машины начинали выползать из дворов и гаражей. Бабушки на лавках во дворах – занимать свои места в ожидании спектакля. И вся эта картина была теплой и атмосферной. В ней не было ироничной печали осени или расцветающей радости весны. Это было лето – время отдыха и беззаботности. Время острых ощущений. Потрогав нож в кармане, я начал задумываться о том, что этим ножом могли резать не только цветы в чистом поле. Может, у меня вообще нож убийцы?

– Глупо, скорее всего, просто нож, – проговорил я себе под нос. Есть что-то в лете странное, людям, которые знают, что такое настоящая зима с обмороженными конечностями и вечным кашлем, лето кажется спасательным кругом. Но всё хорошее надоедает, и вот ты уже ходишь потный, недовольный, ожидая прохлады. В окне мелькали здания, а вместе с ними – воспоминания жизни, которую я прожил. Как назло, тут был дом Ани, и все мои попытки не смотреть в её окно стали провальными. Было тоскливо от того, что я вспомнил нашу последнюю встречу.

– Ты так сильно занят своими делами, что уже попросту перестал обращать внимание на меня и окружение, – срывающимся голосом Аня чуть ли не кричала на меня.

– Подожди, разве не ты всегда твердила, что нужно идти к своей цели, чтобы добиться счастья? Вот я и иду, – спокойно покуривая и стоя перед ней, я был уверен в своей правоте.

– Ты одержим! Пойми, суть была не в этом! Идти – это одно, но ты бежишь, не замечая ничего. Просто убирая всё со своего пути, – казалось, сейчас она заплачет, а мне совершенно не хотелось истерик. Еще больше мне не хотелось говорить, что я ещё не знаю, куда бегу. – Это неправильно! У нас была мечта.

– Вообще у нас с тобой были разные мечты, и я благодарен тебе, что ты поддерживаешь мою. К чему этот разговор? Я рад, что ты у меня есть и помогаешь мне. Просто окружение – как преграда, что мешает найти себя.

– То есть я для тебя преграда? – Аня вскинула руки вверх, явно горячась. – Да ты в последнее время вообще не общаешься со мной. Сидишь в своей крепости и хрен пойми чем занимаешься.

– Ну, сейчас же мы общаемся. Аня, послушай, у меня всегда найдется время на тебя. Вот, например, сейчас, пойдем погуляем, подышим воздухом, успокоимся.

– У меня сегодня дела, – спокойным, даже гробовым голосом сказал она. – Можешь пойти сам погулять. Хоть что-то полезное сделаешь для своего организма.

– Ой, простите, будто я все время его уничтожаю. Вообще какие у тебя дела, если ты позвала меня? – действительно, я не шавка, чтобы просто так бегать. Если ей хотелось выговориться, могла позвонить.

– Я позвала сказать, что мы расстаемся. Ты не та личность, которая мне нужна. Надеюсь, ты придёшь к своей мечте, но поверь: если и дальше так будешь двигаться, всё, что вокруг тебя, исчезнет, – сквозь слезы уверенно произнесла Аня.

Да кто она такая, чтобы так судить? Это был как выстрел в спину! Разве не этот человек говорил мне, что жизнь живется лишь моментом и этот момент должен радовать? А конечная цель – это мечта. Сжав поручень в автобусе, те чувства, что были у меня тогда, вновь вернулись.

– Да и пожалуйста, ради этого не стоило тратить моё время.

Кажется, я сказал это сам себе. Мои попытки вернуть её были тщетны, и в конце концов я сдался. Это был не мой выбор, и я по ней тоскую. Во всяком случае, мне не хватает её теплого взгляда и голоса. Успокаивать себя приходилось тем, что это чувство пройдет, но оно только больше и больше росло и по ночам порой сжигало, поглощая всё сознание.

Объявление моей остановки вытолкнуло из мыслей и автобуса. Шум улицы и движение людей уничтожили часть грусти и тоски. Проходя мимо киосков, что каким-то чудом еще держались на плаву, меня занимало лишь время. До начала сдачи оставалось еще полчаса, и, двигаясь по растрескавшимся плиткам асфальта, я подобрался к моему заведению. Оно представляло из себя здание с двумя корпусами, что возвышались по бокам основного входа как башни вокруг маленького замка и своим видом напоминало здание эпохи Возрождения. За ним находилась парковка для персонала и студентов, причём парковки были отдельными. Всю территорию учебного города, как ров, опоясывал забор, что состоял из кирпича и решётки, местами, правда, уже выломанной. Также тут находилось два общежития, парк и разные домики под оборудование. Башни здания были высотой в семь этажей и делили его на два лагеря учащихся. Конечно, мы переходили в соседнее крыло на определенные пары, но в основном мое обучение проходило в правом крыле. Левое же походило на неизведанный кусок территории для моего курса, и редкость пребывания там делала его загадочным и интригующим. Я обошел левый корпус и встал рядом с парковкой в место, где учащиеся время от времени собирались покурить.

Сейчас тут было пусто, ну, ещё бы, ведь большинство уже закрыло сессию. Затягиваясь едким дымом от сигареты, я взглянул на время. Никогда не мог понять людей, которые по своей воле опаздывают. Это некрасиво хотя бы по отношению к людям, которые их ждут. Вспоминается фраза «Относись к людям так, как хочешь, чтобы они относились к тебе».

Если бы мир жил по таким простым правилам, уверен, счастливых людей сейчас было бы больше. Ну а пока я наслаждался шелестом листьев на деревьях и продумывал, что будет сейчас происходить. Эдуард Васильевич, мой преподаватель, говорил, что ему нужно подготовить стенд для презентации. Он защищал второе высшее образование, и я удивлялся, как человек, работавший чуть ли не целые сутки, умудряется еще и учиться. Подойдя к мусорному баку и бросив туда бычок, у меня в голове будто возник диалог знакомства с одногруппниками.

– Ну они и лечат, кажется, будто хотят возложить на нас роль по спасению мира, я сюда просто для галочки пришел, – говорил парень с длинной шевелюрой, стоя у стены. Его имя я так и не удосужился запомнить за весь курс.

– Да ладно тебе, так в любом заведении при поступлении говорят. Зато тут не угрожают отчислением в первый семестр, – девушка, на вид шестнадцати лет, тряслась от осеннего холода, стоя в одной лишь кофте.

– Пфф, перваши всегда думают, что смогут доучиться, у нас после первого курса полгруппы отчислили. Так что удачи вам, – какой-то бородатый парень вписался в диалог, стоя обособленно около урны.

– Че, впрямь все настолько сложно? – поинтересовалась девушка.

– Ну как бы сказать, если будешь учиться, то нет. Если будешь лизать жопы преподавателям, то, может, и вывезешь, а если ни то, ни другое, то, скорее всего, пойдешь мести улицы.

– А тут взятки берут? – спросил я. Всё трое разом взглянули на меня как на организатора мятежа.

– Ну, на четвёртом курсе они уже редко помогают, – хохоча, сказал бородач. – Знаете, вот если мыслить, как этот парень, то у вас может всё получится. Ведь деньги решают.

Странная похвала, если это была она. Денег у меня на взятки всё равно не было, но нужно было внести свою лепту в разговор.

Развернувшись, я поспешил к главному входу. Ступеньки его были длинными и вели к двум маленьким дверям, которые совершенно не сочетались с величественным видом этого заведения. Казалось, будто их построили отдельно. Внутри же царили тишина и спокойствие. Свет пробивался через большие окна, освещая большую часть главного холла, где был пост охраны и гардеробы для учащихся. Поздоровавшись с неприветливой серой будкой, где должен был находиться охранник, я приложил свой пропуск и вошел в царство знаний и науки, а также безделья, разного рода вымышленных проблем и просто заведения, которое бы не хотелось видеть летним днем. Убрав в сумку пропуск, я направился в левое крыло, попутно ища взглядом хоть какое-то подобие жизни. Но единственный человек, который мне попался, – это гардеробщица, которая дремала на стуле за стойкой. Взбежав на пару этажей ввысь, я попал в длинный безлюдный коридор с распахнутыми дверями. Мне нужно было в 342 кабинет, и я начал выискивать его взглядом, пройдя 341 и 340, я уперся в 344 и начал сомневаться в умственном развитии людей, что распределяли эти кабинеты. Побродив еще немного и прислушиваясь к шорохам, мне посчастливилось найти своего преподавателя вообще в другом конце этажа в самом дальнем кабинете с номером 342. Прокляв еще пару раз эту систему и убедившись, что не опоздал, я постучался и вошел в аудиторию.

Он увлеченно собирал кипы бумаг и раскладывал их по партам.

– Кхм, здравствуйте, Эдуард Васильевич. Я не опоздал?

«Конечно же, нет», – подумал я про себя, но с чего надо еще начинать разговор с преподавателем, который разрешил тебе не приходить на сдачу основного экзамена?

– О, это вы! Как раз вовремя, здравствуйте, – он почесал голову с волосами пепельного цвета. – Одну минутку, сейчас я разложу бумаги и поясню, что вам делать, – двигаясь как стервятник, на которого он и был слегка похож, Эдуард Васильевич обладал неким шармом. Мужчина чуть старше тридцати лет в костюме жениха, ему даже шло, что он немного горбился. Правда, следы мела и легкий запах пота говорили о том, что он редко обращает внимание на гигиену.

Присев на парту перед ним, я начал скучающе наблюдать за его действиями. Он будто собирал странную картину, которая была мне совершенно непонятна.

– Так, ну, вроде всё, а где твой друг? – спросил он, подняв на меня лицо хищной птицы.

– Какой друг?

– Ну, вообще вас тут должно было быть двое, разве я не объявлял это на паре? – что ж, вопрос загнал меня в тупик, и надо было выкручиваться. После объявления моего имени и того, что я освобожден от экзамена, мне резко перехотелось слушать его дальнейшую речь.

– Наверное, он задерживается, скоро подойдет. Просто мы с ним не особо общаемся, – как учили меня кинофильмы, лучшая ложь – где есть доля правды, а коллектив я просто не понимал. Мне казались глупыми и вычурными рассуждения о том, как вчера напились в гараже и избили дворника лопатой. Даже во время пар я чувствовал себя изгоем, но мне было не особо это важно. Я не лез к ним – они не лезли ко мне.

– Ну, тогда приступим без него. Подойди сюда, сейчас поясню, что делать.

Сползая с парты, я все не мог отделаться от мысли, что он сейчас начнет мне задавать вопросы по своему предмету. А вел он не те предметы, которые были мне интересны. Философию и религиоведение. Если и можно было хоть немного заболтать преподавателя, то точно по этим предметам.

– Итак, смотри, ты берешь все листы, что справа, и с помощью вот этого практичного инструмента под названием молоток и вот этих прекрасных гвоздей делаешь им рамку. А потом обтягиваешь вот этим скотчем и прикрепляешь, чтобы получилось что-то вроде этого, – он достал образец из-под парты – обычный лист в рамке. – В общем, нет в этом ничего сложного, сделаешь всю стопку – и ты свободен, а пока давай зачетку.

Робко протянув свою зачетку, которую он вырвал из моих рук, я взял молоток и начал рассматривать деревяшки, c нетерпением ожидая зачета.

– Что ж, вижу, мой предмет последний! Поздравляю. В следующем семестре будет сложнее, – сказал он, пока черкал подпись. Воодушевившись, я начал работать, и уже спустя пятнадцать минут у меня получилась довольно неплохая рамка. Все это время он сидел за своим столом, что-то помечая карандашом в тетрадке. Внезапно прекратив эти действия и посмотрев на меня, Эдуард Васильевич задал вопрос: – Вот скажи мне, какова концепция бога в твоем представлении?

Так и знал, что он ещё и экзамен проведет. Хотя терять мне уже было нечего, зачет стоял, и за чушь меня не отчислят.

– Да очень простая, хочешь верь, хочешь не верь. Людям надо во что-то верить. Это придает им сил, – эту фразу я сопровождал небрежным пожатием плеч. Раньше за такое, возможно, на тебя бы косо посмотрели, подержались бы за крестик или отправили в одну из церквей, что стояли по три на одной улице, но сейчас с этим проще. Веришь, не веришь, времена, когда можно было оскорбить этим, ушли в историю, и теперь все в этом отношении просто.

– Ну а ты веришь в высшую силу? Или в то, что наверху кто-то есть?

– Скорее это вопрос морали, Эдуард Васильевич, трудно верить в высшие силы, когда они не влияют на твою жизнь. Зло и добро существуют, и то это рамки, что ставит общество.

– То есть ты совершенно не веришь в высшие силы? А что, по-твоему, будет с тобой после смерти?

Я отложил скотч и был рад поговорить. Работа оказалась рутинной и неинтересной.

– Ну, мне кажется, ничего. Темнота и всё. Никаких чувств и полное безразличие к тому, что с тобой стало, так что в этом всём, верующий, не верующий, я больше чувствую, что жизнь одна и прожить её надо ради чего-то. А почему, собственно, вы спрашиваете? Вы всё-таки решили принять у меня зачет? – с кислой улыбкой спросил я.

– Просто интерес, защищаю дипломный проект, который подразумевает то, что и кто мы есть в этом мире. Может быть, тебе было бы интересно послушать, пока ты занят?

Отлично, я буду работать молотком, пока мой преподаватель по философии будет рассказывать мне дипломный проект. Хороший способ подружиться с преподавателем и сойти с ума. Хотя дружба с ним не будет лишней. В голове мелькнул тот бородатый парень, который рассуждал о лизании жопы.

– Конечно, почему бы и нет. Рассказывайте, я с удовольствием послушаю.

Он прокашлялся и, приняв позу поудобнее, всмотрелся в меня.

– В моем представлении, если простым языком, – начал он, – мы все всего лишь математическая линия, то есть отрезок. У нас есть начало, есть и конец, как осознанный жизненный цикл любого живого организма, – я начал стучать молотком в надежде, что спишу непонимание на слух.

Он тем временем подошел к доске, взял мел и нарисовал луч. После он поставил посередине две точки, сделав отрезок.

– То есть вот эта линия – твоя жизнь. А теперь проведем через неё сплошную волнистую линию. Как амплитуда переменного тока, ну, вы же изучали на электротехнике? Ладно, не важно. Мы получим наши действия, эмоции, чувства, мысли. И у каждой есть свой период. И это делает нас нами. Предположим снова, что это вы, – он ткнул мелом в свой рисунок. – Теперь рядом с вами я нарисую себя, почти идентично, но при этом наши амплитуды местами пересекаются. Вот это я, и, как ты видишь, своими действиями я соприкасаюсь с твоими. Как сейчас, ты работаешь, ведь я на это повлиял. У нас получается, так сказать, контакт мыслей, действий. Иногда эти соприкосновения чаще, иногда реже, иногда даже человек, который не имеет к тебе и ко мне никого отношения, создает такую волну, которая затрагивает нас обоих. А теперь представь, что все мы – это просто линии, отрезки, и в то же время, хоть мы и имеем начало и конец, наши поступки и жизни, по сути, это лучи. И весь наш мир состоит из кучи этих лучей.

Он взглянул на меня довольно безумным взглядом человека, захваченного идеей. А в моей голове мелькало лишь, что он точно употребляет наркотики. Хотя звучало все крайне непонятно, своим выражением и подачей он заставлял в это верить.

– А какое это отношение имеет к богу? Если все мы лучи, которые идут в никуда.

– Вот именно! – воскликнул он, поднимая руку с мелом вверх. – Как мы знаем, теоретически луч бесконечен. Но вообще в реальности свет рассеивается, поглощаясь атомами вещества.

При этом он стоял, разглядывая меня и разводя руки чуть в стороны, что было почти комично, он выглядел будто ожидал оваций и не понимал, почему зал молчит. Или Эдуард Васильевич просто давал время додумать мне самому.

– Так, то есть вы хотите сказать, что бог – это луч?

– Нет! – ответил он, вскидывая руки. – Луч – наша жизнь, даже после смерти. Отрезок – это жизнь, в которой ты себя осознаешь, как человек. Ладно, представь, что ты состав, ну, поезд, что движется по рельсам, то есть по жизненному пути, представил? Бог – это точка, из которой берёт начало луч.

– Ну, предположим, – сказал я, сделав задумчивый вид, в голову мне уже пришел поезд с моим лицом, который едет в пропасть. Ну а за ним едет паровоз «Томас».

– Ну так вот, по своей сути рельсы имеют и начало, и конец, и кучу разветвлений, как и наши жизни. Ты начинаешь свой путь с определенной станции. И в тебя постепенно загружают разные товары – это и есть твои мысли и идеи, которые закладываются с рождения. От них зависит, куда ты поедешь и куда они тебя приведут. Конечно же, ты можешь изменить своё направление по прихоти самого себя или сломаться на своем пути и так и не доехать, но суть от этого не поменяется. У тебя есть путь. Машинист, что внутри тебя, – это и есть твой внутренний разум и логика, которая позволяет добраться до конечной цели и начать новую. Луч – это рельсы, но они идут вдоль оси нашей планеты. Из этого следует: не важно, из какого депо ты выйдешь и куда приведут тебя дальнейшие странствия, луч – это сама жизнь до и после тебя. Вот, например, ты пошёл в списание, в утиль, больше ездить не будешь, но тот товар, который ты развёз, те места, что посещал, – они и дальше будут существовать и делать твой уже пройденный путь чем-то бесконечным. Считай, что ты оставил свой след в истории и он дальше будет существовать, даже после того как закончится у тебя топливо.

– Хорошо, двигаюсь из точки «начало жизни» в «конец жизни» и оставляю свой след, пример с амплитудой было понятней, – ответил я, вбивая гвоздь и попадая в парту.

– Я пытаюсь людям по-разному донести, – сухо ответил Эдуард Васильевич, глядя, как я тщетно пытаюсь вытащить гвоздь.

– Хорошо, а вот вы говорили про наши чувства, эмоции, мысли. Тогда это, получается, товар, который я развожу? – пытаясь вернуть его в состояние педагога, спросил я. Мне совершенно не нравился укоряющий взгляд, которым Эдуард Васильевич на меня смотрел.

– И да, и нет, товар – это лишь часть всего этого, товар в тебя закладывается другими личностями или местами, чтобы ты мог его развозить, а машинист отвечает за то, чтобы его доставить. Твой внутренний я определяет, куда его везти и как им пользоваться. Тот же товар может везти кто-то другой, ведь поездов много, и некоторые даже хотят вторгнуться в твой жизненный путь.

– А как же то, что мы придумываем? Как это можно соотнести с тем, что в нас закладывают?

– На разных станциях в тебя закладывают разные товары, и если их совмещать, комбинировать, то можно получить нечто уникальное, своеобразное.

– Ну, допустим, – лишь пробубнил я, уже чувствуя, как начинает болеть моя голова.

– Так вот, возвращаясь к другим поездам. Вы можете поехать вместе, вы можете договориться, ты можешь свернуть и поехать в другой город, чтобы попробовать продать этот самый товар, но другой поезд влияет на тебя, также как и ты на него. У тебя может возникнуть желание подружиться и нести свои идеи вместе с ним, может возникнуть агрессия по отношению к нему, но так или иначе это и есть те самые чувства, мысли и эмоции, что заложены в тебе. Ведь не будь их, ты бы и не знал о существовании соседнего поезда, – тут я вспомнил Аню и попытался прогнать эту мысль у себя из головы. Дурацкие поезда, втирает мне какую-то дичь.

– Хорошо, а что тогда такое бог? И вообще какое он отношение имеет к поездам? – пытаясь выгнать из головы другие мысли, я чуть ли не закричал.

– Бог по отношению к поездам – это сама планета, по которой движется множество поездов по множеству рельс, поезд – это ты, твои мысли – это груз и товары, рельсы – это твой жизненный путь, а ось земли – это луч или же то, что останется от тебя потом, та дорога, что была до и будет после тебя, твои поступки.

– Но какое отношение имеет бог к поездам, лучу, грузу?

– А никакого, по сути, это просто живая материя, что позволяет тебе жить и существовать. В масштабах вселенной бог – это вселенная. Она не будет обращать на тебя внимание. Ведь она фактически даже не знает о твоём существовании. Поэтому это и называется высшей силой. Ты можешь ощутить, что она влияет на тебя, но ты на неё сильно повлиять не можешь. Бог дает тебе жизнь, как бы глупо это ни звучало, ведь бог – энергия.

– И к чему это всё ведет в конечном счете? – спросил я.

– К более глубокому понимаю человеческого существования, естественно. По сути, это еще одна из теорий, что не отрицает существование высшей силы, но в то же время она не говорит, преклонятся перед ней. Веди свой путь, живи и процветай. Оставь после себя что-нибудь, и это приблизит нас к высшему. По отношению к муравью разве мы не высшая сила?

Посторонний шум оборвал его, и мы вместе уставились на дверной проем. Там стоял молодой парень, которого звали Антон, и по тому, что я слышал, он был знатным раздолбаем. Это подтверждал тот факт, что он опаздывал уже на полчаса.

– А, Антон, кажется, ваши часы идут неправильно, или у вас есть другое оправдание на этот раз? Опять переводили пять старушек через оживленную автомагистраль? – саркастично спросил Эдуард Васильевич.

Антон казался комичным благодаря неправильным пропорциям тела. Одетый в футболку с надписью What и джинсовые шорты, можно было сказать, что они ему малы. Бледный цвет кожи, даже очень бледный для лета, делал его похожим на затворника, что не выходит из дома. Хотя о его бурной ночной жизни ходили легенды. Я посмотрел в сторону Антона, стараясь сделать максимально осуждающее выражение лица, но в нём не было и грамма раскаянья. Видимо, и эта ночь была у Антона бурной.

– Извините, пробки, – пожав плечами, Антон сделал шаг через порог. Его темные волосы отлично сочетались с густыми бровями и карими глазами. Скулы были сильно подчеркнуты на фоне острого носа, и чем-то он напоминал сенатора из древнего Рима, что не привык отчитываться. – Можно я пройду?

– Заходи быстрее, мы и так слишком долго тебя ждали. Покажи пока ему, что нужно делать, а я отлучусь.

– Вы обещали поставить зачет, – Антон прошёл мимо меня, пытаясь впихнуть книжку в руки преподавателя.

– Обещал, когда ты выполнишь работу, а поэтому бери молоток и принимайся за дело, – Эдуард Васильевич взял сумку, испепелил взглядом Антона и скрылся за распахнутой дверью.

– Вот мудак, задержался на пару минут всего, а он уже обиделся, – Антон сжал зачетку в кулаке и улыбнулся.

Так мы и остались с ним одни. Антон сел на стул, закинул ноги на парту и начал активно строчить что-то в телефоне. Нет, он издевается?

– Кстати, чем быстрее начнёшь работать, тем быстрее мы закончим, – сказал я, не выдержав. Его дерзость была притягательна, с другой стороны, он сваливал всю работу на меня.

– Подожди, ты вроде должен мне объяснять, что делать. Ты пока рассказывай, а я доделаю дела, – он даже не посмотрел в мою сторону, от чего меня сильно покоробило.

Не знаю, что в тот момент раздражало больше: вид его толстого живота или манеры гопника.

– Ну и хрен с тобой, тогда тоже делать ничего не буду. Зачет я уже получил, свою часть работы сделал, а ты сиди тут до вечера, – кажется, мне удалось привлечь его внимание, так как телефон он отложил и с громким вздохом встал со стула.

– Ладно, показывай, что тут нужно делать, шантажист.

Так мы и стояли, проделывая эту монотонную работу в течение ещё двух часов, которые тянулись очень медленно. На удивление он оказался работящим парнем и всё время рассказывал глупые истории из своей жизни. В конце концов они начали казаться мне совсем неправдоподобными.

– Ай, твою мать, засунуть бы эти доски в Эдуарда Васильевича. Кто вообще придумал использовать рабский труд студентов для достижения личных целей?

Сначала я подумал, что Антон опять начал пустой треп, но потом кровь с его пальца закапала на парту, где лежали плакаты.

– Вечно у тебя все не слава богу! Пойдем промоем палец в туалете.

– В этот раз крови не так уж много, помню, один раз мне проткнули ножиком ногу, – он указал на еле заметный шрам на ноге, – вот тогда кровь текла ручьями.

– Понятно, у тебя есть истории, где нет поножовщины, криминала и пыток? А то в скором времени ты себя чем-нибудь убьешь.

– Я себя и так каждый день убиваю, и мне это нравится, – он улыбнулся мне, но я лишь вопросительно посмотрел в его сторону. – Понятно, видимо, ты не выкупаешь. Живи одним мигом, друг, ведь жизнь для этого и создана.

– Как это относится к ножу и твоему пальцу? – сегодня, видимо, был день, когда меня все грузят своей философией.

Он пожал плечами, и мы вышли из кабинета. Антон не был похож на человека, у которого каждая минута жизни на счету. Скорее, он прожигает её, не думая о завтра, но его суждения о «живи тут и сейчас» напомнили мне наш разговор с Аней. Почему все постоянно пытаются указать тебе, как надо жить?

– У тебя нет какой тряпки? Чтобы сделать повязку, – человек-ножик-в-ноге начал давить на палец еще больше, выпуская кровь, оставляя за собой следы на полу.

– Серьезно? Ты просто пришиб свой палец. Причем не ты ли мне говорил, что крови почти нет? Может, перестанешь на него давить как имбецил и пойдем быстрее к воде? Не хватало ещё, чтобы ты в обморок грохнулся от потери крови, – этот человек умудрялся вызывать много противоречивых чувств. Хотя, может, проблемы, которые на меня навалились в последнее время, давали о себе знать. Еще и Аня, которая сидела у меня в голове и говорила: «Ты не выходишь из дома и лишь занимаешься своими проектами. Тебе нужно найти друзей и опору».

– Знаешь, а ты мне нравишься, – сказал Антон, подмигивая.

– Извини, меня не интересуют парни.

– Ха, сука, я в другом смысле, пупсик, – он послал в мою сторону воздушный поцелуй, чем вызвал у меня чувство негодования.

Пройдя по коридору и свернув направо, мы вышли прямо на два раздельных санузла для мальчиков и девочек. Всегда было интересно, что же творится в женских туалетах, но это настолько заезженная тема для шуток, что тут я её решил не вставлять. Было лето, и, казалось, во всем институте мы одни. Тем не менее вонь канализации была всё так же сильна, будто рядом проходит фестиваль на тысячу человек. В общем, я был не в лучшей компании, не в лучшем месте, и лишь закрытая сессия могла меня радовать. Антон матерился и продолжал заливать раковину своей кровью. Видимо, палец он пришиб хорошо.

– Прекрати ты на него давить, что за дурацкая привычка. Смочи его аккуратно водой да обмотай туалетной бумагой, – пытаться казаться дружелюбным было для меня слегка в новинку.

– Тебе не интересно, почему, получив рану, мы два или три раза проверяем, не идёт ли кровь? – Антон завороженно смотрел на разбитый палец.

– Может, если тебе так нравится вид крови, стоило пойти на врача или хирурга?

– Суть не в этом. Я заметил за собой одну штуку. Смотри, – он показал мне палец, который выглядел не очень хорошо. – Первое, что делает человек после удара, – это смотрит, не выходит ли из него кровь. После, убедившись, что она идет, он просто в это не верит. И ты давишь, давишь в надежде, что она закончится и все будет хорошо.

– Какая-то больная у тебя фантазия. Антон, мне кажется, ты просто любишь кровь или садомазохизм.

– Возможно, мне и нравятся плетки, – он улыбнулся, глядя мне в глаза, а в голове у меня возникла мерзкая картинка, где его тело хлещут плетками, кошмарное зрелище, – но я к тому, что мы сосуд, который пытается не пролить все содержимое наружу.

– Кажется, тут один человек и один сосуд, и в сосуде уже мало что осталось, – съехидничал я, открывая форточку, чтоб не задохнуться.

– Слушай, если ты вечером ничего не делаешь, может, поехали, отдохнешь в моей компании? Ты просто ходячий сарказм, – Антон достал сигарету, видимо, думая, что форточку открыл я для этого. Не хватало еще вылететь за курение в туалете. Хотя мысль с поездкой он предложил заманчивую. Может, заведу пару полезных знакомств и Аня наконец выйдет у меня из головы. Надо доказать ей, что она не права, почему я все ещё думаю о ней?

– Хорошо, и куда мне подойти? – согласился я.

– Никуда не надо. За нами заедут в пять, а пока можно поискать этого дебила, который мнит себя преподавателем. Страдаешь тут на благо нации, а тебя нихера не ценят, – плюнув на край раковины, он прошёл мимо меня, туша сигарету о стену. Вокруг раковины были видны остатки крови, и громко вздохнув я пошёл за ним. Сомнения начали уже потихоньку грызть меня изнутри. Стоило ли вообще с этим человеком куда-то ехать? В пустой коридор солнечный свет пробивался из распахнутых кабинетов. Это давало ощущение лета и радости. Антон быстрыми шагами направлялся в кабинет, а его путь обратно шёл по маленьким каплям крови. Будто идёшь за раненым зверем, что возвращается в свое логово. К сожалению Эдуарда Васильевича, в кабинете не оказалось. Раздосадованный Антон стоял с видом человека, который решил завоевать вселенную, и смотрел в окно, думая о чем-то своём. Подойдя к почти законченной рамке, я продолжил вколачивать уже загнувшийся гвоздь, стыкуя две деревянные панели.