Читать книгу Пока не растаял снег… - Максим Сергеевич Стрельцов - Страница 1

Ослепительный блеск люминесцентных ламп, метко отраженный от ярко-белых витрин, словно отсвет солнца от морских волн, ослепляет опущенные глаза человека, настолько глубоко и сильно погрузившегося в свои мысли, что ни шум проходящей толпы, ни даже милые женские улыбки не способны оторвать его от дела истинного – от раздумий…

«Сразу видно, буквально с первых десяти-пятнадцати страниц, что Хемингуэй – писатель действительно редкой когорты. Ему не нужны яркие смелые эпитеты и броские метафоры, чтобы поразить читателя. История – честная, правдивая, близкая каждому – вот его главное оружие… и сражает оно сразу и наповал, как выстрел из винтовки в голову. Он подает ее без лишних прикрас, без излишеств, без ненужных, неуместных описаний и диалогов. Его истории честные, на первый взгляд простые и даже грубые. Но жизнь всегда ли к нам нежна? И вся гениальность Хемингуэя в этой самой простоте. Он не стремится как-то блеснуть изысканными фразами или поставить себя в интеллектуальном плане выше читателя, а называет вещи действительно своими именами, на что способны единицы… Хемингуэй – это не блестящий шикарными витринами центр города. Это паб на окраине в вашем спальном районе. Это история завсегдатого барной стойки, которую тот не стесняется рассказать случайному соседу. Хемингуэй – писатель-воин, солдат, который остался один из немногих, кто умудрился уйти с фронта живым, а теперь рассказывает нам наиболее животрепещущие воспоминания как о больших сражениях, так и о повседневном быте».

Правда, мыслительный процесс один из самых важных и показательных с точки зрения анализа человеческой природы. Существует даже такой подход: давать субъекту невыполнимую задачу, но не для того, чтобы тот волшебным образом ее решил, а чтобы проследить ход мыслей испытуемого. Если бы мы могли тем или иным образом прочитать то, о чем человек думает, тогда, очевидно, на основе именно этих объективных данных выстраивалось бы наше о нем представление. Но хватит фантазировать… Мысли потому так красноречивы, что как раз таки никому не слышны. Услышать же можно чью-то речь, увидеть лицо, потрогать одежду… Это нам и отдано на откуп, когда необходимо выстроить о ком-либо первое впечатление. Ну, тогда к чему же растекаться пространными фразами, которые, словно монотонная колыбельная, будут усыплять критическое напряжение читателя и, нежно держа за руку, сквозь свежий туман расплывчатых сновидений проводят вас в удивительный мир книги, что заняла внимание ваше на добрых пару часов. Да, лучше сразу перейти непосредственно к тому, чтобы обладатель вышеописанных мыслей обрел лицо, тело и одежду, а читатель обрел о нем свое полноценное первое впечатление.

По пути на улицу его взгляд невольно столкнулся с собственным отражением в разъезжающихся дверях на выходе из Галереи. Высокая широкоплечая натура помещалось в таком же высоком и широкоплечем теле. Вообще это был типаж такого человека, о котором постоянно говорят, что он выглядит гораздо старше своих лет. Но будем все же двигаться от частного к общему, и начнем с главного. Итак, обут он был в демисезонные нубуковые ботинки, которые прекрасно шли к черным брюкам, судя по всему, нагло оторванным от костюма с пиджаком из качественной шерсти. Сейчас же несколько одомашненный образ дополнялся темно-синим пуловером с умеренным узором. Поверх же всего этого нарисовалось очень плотное драповое пальто длиною до колен.

На лице сего мужчины, не смотря на явную зрелость, можно было при желании найти достаточно признаков пока еще не увядшей юности. Во-первых, волосы – темно-русые с отблеском необычно ранних седин на висках, но все еще чертовски густые, как балканский лес. Во-вторых, грубый и хмурый, но все-таки свободный от морщин зрелости лоб. Во многом именно эти детали выдавали в нем двадцатилетнего студента, коим он и является на самом деле. Остальная же часть лица в основном оставалась закрытой под отращенной на зиму бородой, которая напоминала больше растянутую от ушей до шеи грубую шерстяную мочалку, чем аккуратно ухоженные бакены. Отдельного, немаловажного и весьма увесистого слова требуют, что неудивительно, глаза. И даже не сами глаза, а в целом вся та композиция множества лицевых мышц, которую мы привыкли лаконично именовать взглядом. Так вот взгляд этот был, как правило, трагически спокойным, уравновешенным и предельно надменным. Принято в такие моменты упоминать о цвете глаз, но в данном случае это может вызвать определенные затруднения, связанные с тем, что их оттенок постоянно колебался от приторно-серого до грязно-зеленого. Сами решайте, какой эпитет лучше. Между глаз иронически красовался царственный нос. Вместо того чтобы описывать его долго и нудно, скажу лишь, что им можно было б закрыть от проливного дождя условную Республику Адыгея. Довершали композицию взгляда широкие брови, вечно сведенные в хмурую гримасу. В конечном счете, мы получаем полный серьезности и надменности типаж какого-нибудь сибирского помещика, неожиданно оказавшегося в Краснодаре второго десятилетия двадцать первого века.

Выйдя-таки на улицу, он почувствовал пронзительно сильный мороз. За два с половиной часа в кинотеатре тело успело привыкнуть к теплу и комфорту, но в первую же секунду его окатило, точно альпийской лавиной, колючим холодом. Ощущение жжения от острых снежных ветров заставило студента спешно заворачиваться потеснее в пальто. Тут же во внутреннем кармане отыскался шарф и тугим узлом завязался на высокой шее. В левом наружном кармане вовремя материализовалась шапка и обрела свое смысловое значение, плотно усевшись на голове молодого человека. Далее, из правого кармана он с грохотом вытащил перчатки. С грохотом? Да, с грохотом. Вместе с ними из кармана выпал телефон. Молодой человек грубо чертыхнулся и подобрал его. Проверил… Все в порядке. Но есть новое непрочитанное сообщение. Номер незнаком. Текст следующий: «По поводу книги. Перезвоните: назначим место и время». Превозмогая треск зубов и резкое переохлаждение пальцев на руках, он, слегка поразмыслив, все-таки решился набрать номер.

На свежем влажном воздухе гудки становятся несколько звонче, а паузы между ними на таком лютом холоде кажутся бесконечными. Выдержав предельно необходимые полминуты ожидания, студент сбросил вызов и, разочарованно вздохнув, направился непосредственно к ближайшей остановке. Но не успел он подойти к первому же светофору, как его телефон снова дал о себе знать звонком и вибрацией. Вновь достает его: номер тот же. Отвечает на вызов.

– Да.

– Алло! Вы звонили?!

– Да. Это… По поводу книги.

– Книги?!

– Да! Книги! Шекспир! Помните?

– А!.. Так.

– Вы просили перезвонить… там… Ну, время, место уточнить. Когда я могу ее забрать у вас?

– Да, хоть сейчас!

– Эм… Хорошо. А где?

– Пересечение Красной и Гаврилова. Где Цветочные часы. Знаете?

– Да. Хорошо. Так во сколько?

– Давайте где-то минут через сорок-пятьдесят.

– Договорились.

– Всё, хорошо. До встречи!

Молодой человек поспешил закончить разговор, поскорее положить телефон обратно в карман, натянуть перчатки на вновь возгоревшиеся от холода руки и укутаться лицом в шарф и воротник пальто.

«Так. Я сейчас на Красной. Гаврилова, вроде, где-то в той стороне. А Цветочные часы… Что он имел ввиду? Понятия не имею, что это… Хоть и третий год живу в этом городе. Ладно, черт с ними – на месте разберусь со всем. На крайний случай, созвонимся с ним, свидимся как-нибудь. Цветочные часы… Достопримечательность, наверное, какая-то… Что-то необычное или, по крайней мере, весьма заметное».

Раскинув эти мысли в своей голове, как карты за игральным столом, он направился вдоль улицы Красной в сторону Авроры. Вся эта сцена, окутанная январским морозом и от того полупустыми тротуарами, толкает на метафору…

Представьте себе путника, который посреди пустыни тянется к последнему оазису. Или лодку одинокого моряка, неустанно ищущую берег, дрейфующую на океанических волнах по воле ветра, шторма, грозы, неба и моря. Точно так же человек, оставшийся один посреди холодного неведения, идет вперед… Не уверен он ни в знаниях своих нынешних, ни в познании будущем, но уверен он в своем стремлении, в своем желании идти к чему-либо, пока весь остальной мир застыл в сугробах снега, выпавшего с небесного пепелища догорающей западной цивилизации.