Читать книгу Дьявольский остров - Максим Шахов - Страница 3

Не бывает войны без пленных, и этих пленных всегда надо где-то содержать. Вот и с началом советско-финской войны – с 30 ноября 1939 года – стали появляться первые советские военнопленные. И их оказалось гораздо больше, чем ожидало финское правительство. Для взятых в плен красноармейцев наспех создавались лагеря в западных частях страны, подальше от линии фронта. Как раз один такой временный лагерь и был организован на Аландских островах.

Он был небольшой, и привозили сюда только представителей комсостава РККА. К концу января 1940 года тут насчитывалось чуть менее ста человек. Условия были довольно сносные – Маннергейм держал слово.

В недавно сколоченном бараке вокруг печки-«буржуйки» по периметру стояли двуспальные деревянные нары – военнопленные спали ногами к печке, головой к стенам с узкими в одну доску решетчатыми окнами.

Этот барак построили рядом со старинным замком, подземелья которого некогда были местом заключения государственных преступников. Теперь замок был необитаем, а вот тюрьма «переехала» в пристройку к замку. Эта тюрьма была небольшая – на десяток человек. На Аландских островах показатель преступности стремился к нулю, и бывало, что сидельцев вообще не было. Сама пристройка служила и домом для коменданта, только вход был с другой стороны.

Теперь кусок земли около стены замка отгородили трехметровым забором с колючей проволокой, на самой стене поставили часовых и прожекторы. Тюремный хозблок и баню подготовили для нужд лагеря. Военнопленные не работали, но островитяне нередко брали их для домашних работ за продукты, курево, бывало, и за рюмку водки. Красных командиров отправляли к «хозяевам» – пилить дрова, таскать тяжести, подправить коровник или коптильню. Многие военнопленные, особенно те, кто был из крестьян, с охотой соглашались на «трудовой фронт», все лучше, чем просто сидеть в четырех стенах. Да и лагерная пайка многим казалась маловатой. Война для маленькой Финляндии, которая дерзнула сопротивляться колоссальному Советскому Союзу, стоила невероятных экономических затрат.

На помощь коменданту Леннарту Хольмквисту для охраны лагеря вызвали резервистов – несколько десятков немолодых шведов и говорящих по-шведски финнов, да еще отставных полицейских, которых призвали на службу. Все они считались «добровольцами» и служили в «частной охране», а не в регулярной армии. Для них в замке оборудовали специальное жилое помещение – также поставили «буржуйку» и нары, одноярусные.

«Буржуйки» топили углем, который привозили кораблями с материка. Военнопленные придумали обкладывать печку камнями, чтобы они аккумулировали тепло. Но если ветер был сильный, барак все равно выдувало. Поэтому военнопленные постоянно ходили в шинелях…

– Нашего лепилу ночью куда-то водили, теперь отсыпается, – сказал конопатый и долговязый парень, по виду лет двадцати пяти.

– Запомни, Данила, старший военфельдшер, а не лепила, – шепотом произнес коренастый широкоплечий мужик средних лет в военно-морской форме, только без отличительных знаков, – Альберт Валерьянович устал, ему надо поспать, не шуми, пожалуйста.

– Ты, Броненосец, лучше сюда глянь, – Кривошапкин показал на набитую соломой подушку Шпильковского – из-под нее торчал сверток.

– Тихо! – сказал краснофлотец.

Он нагнулся над военфельдшером и засунул сверток дальше под подушку, чтобы со стороны не было видно.

– Надо было посмотреть, что в нем, – скривился Данила.

– Цыц, парень. Потом Валерьянович нам сам все расскажет. Что-то заработал, значит.

К краснофлотцу и Даниле Кривошапкину подошел человек. Про таких говорят – шкаф: квадратный торс, мощные бицепсы, пудовые кулаки. У него был злой, всегда недовольный взгляд исподлобья.

– Что там у вас? – пробасил он.

– Ничего, Никанор, – ответил краснофлотец.

– Э, ты, Бронислав, не виляй… Что с Валерьяновичем?

– Да что – спит, не видишь, что ли? – встрял Данила.

– А где он ночью был? – не переставал донимать Никанор.

– Кто его знает. Проснется, сам все расскажет. Не переживай.

В это время Шпильковский вдруг открыл глаза.

– Капитонов, – обратился он к Никанору, – ты можешь так не греметь? Дай поспать.

Военфельдшер засунул ладонь под подушку, почувствовал, что сверток на месте, перевернулся на бок. Но сон уже не шел, он сел на кровати, протер глаза.

* * *

Эти четверо хоть и попали в плен в разное время и из разных частей, решили в лагере держаться вместе. Правда, вначале сдружились только двое – краснофлотец Бронислав Вернидуб и Альберт Шпильковский. Помог случай. Военфельдшер еще в пересылочном лагере под Выборгом прочистил на ноге моряка гноящуюся рану, чем фактически спас тому жизнь, ну в лучшем случае его ногу – иначе могла вот-вот начаться гангрена. А затем случился неудачный побег, что еще больше сблизило здоровяка с буйным нравом и интеллигентного, худощавого тихоню – военврача.

Вернидуб в недавнем прошлом был капитаном тральщика. В одну из ночей во время шторма его корабль отогнало к финским берегам и бросило на скалы. Бронислав успел добраться до берега, пока тральщик не поглотила холодная вода – благо суша была совсем рядом. Однако, к глубокому сожалению Вернидуба, это была чужая суша – поэтому красный капитан не миновал плена. Еще он очень сожалел, что потерял свою капитанскую фуражку, пришлось подобрать чью-то бескозырку…

Старший военфельдшер Шпильковский попал в плен во время первого штурма линии Маннергейма. Из финского дзота беспрерывно строчил пулемет, трем красноармейцам дали приказ уничтожить вражескую огневую точку. Бойцы еще не успели доползти на расстояние броска и швырнуть гранаты, как их прошили очереди из хорошо замаскированного второго дзота, который ни бойцы, ни разведчики до этого момента не замечали. Два финских дзота были расположены таким образом, что из них можно было вести перекрестный огонь, тем самым защищая друг друга. Один красноармеец выжил и смог ползти к своим, но перед самыми передовыми позициями силы оставили его. Старший военфельдшер Альберт Шпильковский заметил раненого и вызвался помочь ему. Медик дополз до него и уже осматривал раны. Он разорвал на груди солдата гимнастерку, когда началась контратака финнов. Советского фельдшера не застрелили только из-за уважения к его профессии. Раненого красноармейца он спасти так и не смог, а вот нескольким финнам, повинуясь клятве Гиппократа, уже после боя, помог. Тщательно обработал раны одному, у второго вытащил пулю из предплечья. Правда, Шпильковский не любил вспоминать этот эпизод своей биографии. Один пленный красноармеец, явно из комиссаров, заметил, как военврач заботился о финских раненых, и выкрикнул:

– Врагов спасаешь, сволочь!

Этого пленного уволокли в кусты, затем раздались выстрелы, Шпильковский это не совсем ясно помнил, вернее, он совсем не хотел это помнить. Да, и кроме того, помогая финским солдатам, он в первую очередь спасал свою жизнь. Когда его вели под дулом автомата, он затылком чувствовал холодное дыхание смерти. Тогда ему было очень страшно. Он видел много чужих смертей, спокойно мог заходить в секционный зал морга – ведь он же врач, и причем неплохой, некогда он даже преподавал анатомию в университете… Но когда идешь под прицелом автомата и представляешь, что сейчас в любой момент в твое тело войдет пуля, становится невыносимо жутко. Финские раненые, сами того не подозревая, психологически помогли Шпильковскому – его руки привычно делали свое дело, и эта работа всецело поглотила его. Затем Альберта Валерьяновича этапировали в глубь Финляндии и переправили на Аландские острова.

Позже к этой странной двойке – крепкому и задиристому капитану тральщика Брониславу Вернидубу и мягкому, интеллигентному, но физически слабому фельдшеру – присоединился старший лейтенант Никанор Капитонов. Он командовал взводом саперов. Их группа по заданию отправилась на разминирование минного поля. Так называемые «кукушки» – снайперы на деревьях – поджидали тех, кто отважится сделать проход войскам среди мин и заграждений, и основательно «проредили» взвод Капитонова. А оставшихся финские солдаты в белых маскхалатах, на лыжах, окружили.

– Хотел сам на мины броситься, – рассказывал Капитонов, – сами взорвемся и белофиннов на воздух пустим. Ведь сапер тоже летает… Один раз в своей жизни, – грубо шутил он. – Вообще-то саперов финны уважают. Ведь после войны кто будет разминировать все их леса? Конечно же, саперы. Так что мы можем им еще очень пригодиться. И своим я пригожусь. Саперы – это стальные нервы и холодная голова. Я по такому принципу и ребят себе подбирал. Они в мине, учебной, конечно же, ковыряются, а я им на ухо – «бабах»! Вот если руки не дернулись – молодец, годится. А что, всякое ведь может быть. Кто-то рядом ошибется – полетать соберется, так что же? Если дрогнешь, тоже взлетишь.

Никанор был прямолинеен, честен и вынослив.

Четвертым к этой компании присоединился младший лейтенант Данила Кривошапкин. Он был заместителем командира в разведгруппе. Сам старался попасть именно в войсковую разведку, чтобы воевать было интересно. Он не любил рутину – рыть, копать, тягать, таскать, а разведчик – это совсем другое дело. Надо уметь взять «языка», надо хорошо ориентироваться на местности. Кривошапкин был молод, горяч и нагловат. Как-то по секрету признался Альберту Валерьяновичу, что знает финский язык, потому что его папа – в прошлом судовой механик из Гельсингфорса, теперешнего Хельсинки. Поэтому именно в разведку и была ему прямая дорожка. Вот только карты, которые выдали разведгруппе, были составлены некорректно и не соответствовали действительности. И разведчики просто заблудились в лесу среди топей и болот. Их захватили в плен финские егеря.

Конечно, под внешней дружбой таких разных людей: интеллигентного фельдшера Альберта Шпильковского, резкого и ненавидящего классовых врагов моряка Бронислава Вернидуба, неотесанного солдафона Никанора Капитонова и заносчивого, грубоватого разведчика Данилы Кривошапкина – должно было быть что-то общее. И это общее у них было. Их цель – побег. Этих четверых мужчин невероятно тянуло домой. Их тяготило чувство несвободы, словно постоянно носишь тяжелый, сковывающий движения костюм, который не позволяет тебе шагнуть туда, куда ты хочешь, не дает вздохнуть полной грудью. По глазам, по обрывкам фраз, по какой-то злости и раздражительности в поведении они поняли, что у них на душе и в голове одно и то же желание – бежать.

В лагере все четверо находились около месяца, плюс-минус пару недель. Но эти дни тянулись для них невыносимо долго. Военфельдшеру снилась его клиника, улыбчивые медсестры. Альберт Валерьянович изучал кишечные заболевания, и ему было просто невыносимо оттого, что он попусту теряет время, а мог бы продолжать научные исследования. Когда Шпильковского призвали в действующие войска, он думал, что это ненадолго – Финляндия капитулирует за неделю, максимум за две. 1939 год ему, впрочем, как и всем советским людям, казался годом великих побед Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Ведь уже были разбиты японские части на реке Халкин-Гол, совершен марш-бросок до Бреста и воссоединены Украина и Беларусь, контингент войск СССР вошел в Литву, Латвию, Эстонию. Советский Союз заключил пакт о ненападении с фашистской Германией на целых десять лет, с автоматическим продлением на следующие пять, поэтому возможное начало большой войны откладывалось на неопределенный срок. И Финляндия оставалась один на один с огромным Советским Союзом. Что может сделать страна с 3,5 миллиона жителей против государства с численностью населения в 170 миллионов человек. Конечно же, долго продержаться финны не могли. Но война все же затягивалась, а желание совершить побег из лагеря у Шпильковского с каждым днем только усиливалось.

Но больше всех хотел бежать Бронислав Вернидуб. Под подкладкой бушлата он сохранил воззвание, которое раздавали политруки:

«Мы сражаемся за землю наших предков, за правительство рабочих и крестьян и за Сталина. Мы помогаем финскому национальному правительству добиться свободы и независимости. Солдаты, офицеры и служащие Красной Армии, ни при каких обстоятельствах не сдавайтесь в плен! Вперед, во имя Ленина и Сталина!»

– Вот видите, – говорил он. – Написано – ни при каких обстоятельствах не сдавайтесь в плен! Но мы же и не сдавались! Нас всех четверых, насколько мне известно, захватили в плен силой. И это совершенно меняет дело! Если мы не сбежим, то тогда выходит, что мы добровольно сдались. Нам необходимо доказать своим, что мы ни при каких обстоятельствах не желали находиться в плену. И не желаем сейчас. Мы просто вынуждены бежать! Мы еще повоюем против врагов!

С этими аргументами соглашался старший лейтенант Никанор Капитонов. Не попадать в плен – приказ самого товарища Сталина! И поэтому приказ надо выполнять при любых обстоятельствах.

Младший лейтенант Данила Кривошапкин чувствовал, что засиделся на одном месте. Его действенная натура требовала перемен. И еще парня увлекала сама романтика побега.

– Мы перехитрим всех этих чухонцев.

Четверка начала форсированно готовиться к побегу, делать запасы продуктов, спичек, курева. Выменивали теплые вещи на еду. Особенно отличились в этом деле Никанор Капитонов и Бронислав Вернидуб, они записывались на работу к «хозяевам», зарабатывали еду или вязаные вещи, а попутно осматривались на местности. Пару раз к «хозяевам» сходил и Данила Кривошапкин, но работать в коровнике ему не понравилось.

Главное, что после всех этих походов заговорщики уже неплохо знали местность.

Конечно же, военфельдшер Шпильковский был слабым звеном в их компании, но, как ни крути, доктор в рисковом предприятии был просто необходим.