Читать книгу Последний мастер по детству - Максим Шлыгин - Страница 2

Мы очень любили слушать дедушкины сказки. Откуда он их вычитывал – было абсолютно непонятно. Но они были совершенно не похожи ни на одну из тех историй, которыми забиты книжные полки нашей городской квартиры в панельной многоэтажке. И были они такими настоящими и захватывающими, что, возвращаясь после лета домой, мы ещё очень долго не притрагивались к купленным в избытке обычным книжкам. А самое главное, и, наверное, в этом-то и было всё дело – в дедушкиных сказках героями были мы сами. Максимка да я.

И в какие только передряги мы не попадали, слушая рассказ и покрываясь тревожными мурашками под своими тёплыми одеялами! И какие только чудища и злюки нас с Максимкой не пытались атаковать, разлучить и победить! А вот фи-гуш-ки! В итоге все они ближе к концу историй получали от наших героев по всем своим вреднючим заслугам. А когда дедушка рассказывал нам, какими именно способами мы восстанавливали нарушенную справедливость, то мы могли дохохотаться не только до громкой икоты, но и, не удержавшись, даже… Ну да ладно, это не важно. А важно то, что теперь вы можете себе представить, как нам не терпелось, чтобы поскорее наступил этот вечер и зазвучал долгожданный дедушкин рассказ.

Обливаясь после парилки тёплой водой из погнутых местами жестяных ковшичков, мы с братом пытались придумать различные причины старения людей. Стареют, потому что телевизор много смотрят. Стареют, потому что на работе постоянно пропадают. Стареют, потому что каши мало едят. Но самую, на мой взгляд, смешную версию предложил Максим.

– Стареют, потому что перестают мыться детским мылом! – прокричал он сквозь шум воды, взбил мыльную пену в тазике и прилепил её к себе на бороду, брови и голову. Седой ребёнок!

– Дедушка! Смотри, какой я дедушка! – кочевряжась, кричал Максим, бегая от меня по помывочной комнатке до тех пор, пока дед не остановил эту кутерьму, вылив на нас обоих большой ушат холодной воды.

– А-а-а, холодно! Холодно! – завопили мы в один голос и побежали в парилку греться на влажной горячей соломе, разложенной дедушкой на полках под тоненькими льняными простынями.

Напарившись свежими душистыми вениками и намывшись до скрипа ароматным щипучим мылом, мы, закутанные до носов в мягкие банные полотенца, были отнесены в дом и десантированы сохнуть на печку, пока дедушка ходил мыться сам и прибирать в бане. Немного обсохнув и накинув чистую длинную футболку с котятами, я спрыгнула с печки в свои ушастые тапки и решила в неё заглянуть. Через щёлку в створке было видно стоящий в уголке чугунок с пекущейся рассыпчатой картошечкой, которую так и норовили облизнуть языки пламени, прорывающиеся раз за разом из почерневших и потрескавшихся от жара головешек. Яркие угольки то немного затухали, то вновь вспыхивали, освещая оранжевыми вспышками широкий арочный свод кирпичной топки. Зрелище, надо сказать, завораживающее, какое-то колдовское даже. Смотреть можно бесконечно, как семечки лузгать. Ох, а если и смотреть, и грызть…

За окном снова раздался крик петуха, только на этот раз уже какой-то не воинственный. Видимо, по дороге из бани дедушка пошёл загонять кур в курятник, а петух, весь день копивший свою птичью обиду, словно решил в итоге наябедничать ему на проказников-внуков.

Я закрыла глаза и отвернулась от печки. Иначе так бы и продолжала туда пялиться. Ступени крыльца заскрипели, и в дом вошёл краснощёкий и довольный дедушка.

– Ну что, проголодались, поди, после баньки-то?! Небось, уже проскочили через вас ваши конфетки. А ну, ребятня, марш за стол, сейчас ужинать будем.

Уже через несколько минут на дедушкином столе красовалась печёная румяная картошечка, глиняная крынка[8] с парным молоком, ещё тёплый деревенский хлеб и собранные мною яички, сваренные, как я люблю, – в мешочек. Дедушка поставил на стол солонку с крупной, немного сероватой солью и, разлив по кружкам молока, стал чистить нам с Максимом горячее картофельное лакомство, то и дело катая жгучие клубни в ладонях и изо всех сил на них дуя. А ещё почему-то хватаясь за уши. Я взяла два яичка и стукнула их друг о друга острыми концами. Потрескалось то, что было в левой руке. С него я и начала, чуть-чуть макнув кончиком в солонку.

– Дедушка, а сколько тебе лет? – спросил Максим.

– А как ты думаешь? – ответил вопросом дед.

– Ну не знаю… – задумчиво протянул Максим, запихивая в рот половину ещё горячей картофелины. – Ты шедой, но не лышый, жначит, тебе ещё нету шта лет.

Дедушка засмеялся, поцеловал Максима в чистую после бани макушку, прямо в самый центр его пышной копны из золотистых локонов, и спросил:

– А если бы я был лысый и седой, что тогда?

– Тогда ты был бы дед за сто лет! А может быть, и за все тысячу, наверное. Ну, короче, очень старый… – на полном серьёзе ответил Максим, жуя картофелину и не понимая, почему дедушку так развеселил его вопрос.

– Ну ты загнул, тысячу! – недоверчиво произнёс дед. – Столько же дедушки не живут!

– А сколько живут? – спросила я.

– Обычно меньше, внученька, – ответил он, нежно посмотрев на меня.

– А ты сколько будешь жить? – спросила я и подсела к деду на коленку.

– Сложно сказать, внученька… Мне никто не говорил же. Но я вам обещаю, что постараюсь жить как можно дольше, – и он крепко обнял меня и подошедшего Максима.

– А я хочу, чтобы ты жил всегда, – глядя в дедушкины глаза, твёрдо сказал Максим. – Де-да, все-гда!

– Ну что же, дорогие мои, если вы оба так сильно этого хотите и просите меня, то я обещаю вам, что постараюсь убедить Хозяек Времени вернуть мне его капельку или хотя бы не забирать у меня то, что ещё осталось, как можно дольше, – ответил дед.

Но меня это совершенно не устроило.

– Кто такие Хозяйки Времени? – взволнованно спросила я. – И как они посмели у тебя его забирать?!

– Да, это ещё кто такие? – грозно повторил вопрос Максим. – Да я их за уши поймаю и на Луну выкину. Ишь, моду взяли, у деды моего чего-то отнимать!

– Так, малышня, доедаем ужин, умываемся – и живо по кроватям! – сказал дедушка, спуская нас на пол и вставая. – Я же вам обещал рассказать историю после ужина. Так что жду вас в постелях через десять минут. У матросов вопросы остались?!

Энергично дожевав остатки на столе, мы помчались к умывальнику и уже минут через пять лежали под одеялами в своих мягких пижамах. Я вытащила из подушки торчащее белое гусиное пёрышко и рассматривала его, крутя в пальцах. Дедушка погасил свет на кухне, зашёл в нашу комнату и сел на шаткую табуреточку между нашими кроватями. Было заметно, что он немного волновался.

Обычно дедушка рассказывал нам истории без книжек, как будто все сказки хранились у него в голове на специальных полочках. Но на этот раз он принёс с собой старый и немного пыльный альбом, на обложке которого виднелась чёрно-белая фотография какого-то светловолосого мальчика на маленьком трёхколёсном велосипедике. Когда дедушка стряхнул с альбома пыльный налёт, я взглянула на снимок повнимательнее и поймала себя на ощущении, что мальчик смотрит прямо на меня, глаза в глаза.

Я пригляделась. Круглое милашное личико с тёмными, воспалёнными от чего-то щёчками источало какое-то необычно глубокое детское спокойствие и умиротворение. Огромные серые глаза смотрели куда-то в глубь меня, словно изучая самые далёкие уголки моей души с абсолютно детской непосредственностью. На нижних ресничках левого глазика что-то поблёскивало. То ли это была маленькая невысохшая слёзка, то ли просто дефект старой фотографии, трудно было разобрать. Дедушка положил альбом рядышком с моей подушкой, накрыл нас получше одеялками и подоткнул их под нас, как он всегда это делал, со всех сторон. Стало очень мягко, тепло и уютно. Сев обратно на табурет, он надел потускневшие от времени очки со сломанным ушком, перемотанным изолентой, потом надел ещё одни, такие же старые, поверх первых и тихонько начал.

– Я хочу вам рассказать историю одного маленького-маленького мальчика, который жил здесь много-премного лет тому назад. Вот он, смотрит на вас с фотографии. Знакомьтесь. Как вы, наверное, уже догадались, это ваш дедушка, в далёком детстве. Да-да, Максимка, это я. Тот ещё пострелёнок и шныра.

Максим вылез из-под одеяла, сел на краешек кровати и, взглянув на фотографию поближе, удивлённо сказал:

– Какой упитанный карапуз. Дедушка, это что, правда ты?!

– Ага, я, собственной персоной, – мягко улыбнувшись, ответил дедушка.

– Сколько же тебе здесь лет?

– Я уже не помню, внучек. Наверное, даже поменьше, чем тебе сейчас.

– Велик у тебя какой старинный, никогда таких не видел, – добавил Максим, разглядывая крошечный велосипедик с непривычно тонкой рамой и такими же тонкими колёсиками. – А где он сейчас?

– Там же, где и этот мальчик, – ответил дедушка, погладив Максима по белокурым завитушкам волос. – В моём далёком детстве.

– А почему этот мальчик так грустно на меня смотрит? – приглядевшись к снимку, спросил Максим. – Он что, плакал?

– Не думаю. Мне кажется, он просто спокойный здесь, – ответил дедушка задумавшись. – Он вообще был очень спокойный, даже когда болел или озорничал. Странно, но у меня действительно нет фотографий, где бы он улыбался, – дед быстро пролистал страницы альбома, вглядываясь в выражения детского личика на старых снимках. – Но скорее всего, это потому, что тогда фотографа надо было специально приглашать. Вот представь, приходит к тебе совершенно незнакомый дядя с фотоаппаратом и пытается тебя сфотографировать. Наверное, мне просто не очень нравились незнакомые дяди, – добавил дедушка с улыбкой.

И действительно, разглядывая вместе с братом странички альбома, я не нашла ни одной фотографии, где бы мальчик улыбался. А дедушка между тем продолжал:

– Как-то раз со мной произошёл необычный и удивительный случай. Диковинный даже. Случай, который изменил всю мою дальнейшую жизнь. О нём я и хочу вам рассказать. Вы готовы? Потише мотайте головами, а то отвалятся, – подшутил он. – Ну, тогда начнём.

Дедушка подложил себе на табурет ещё одну подушечку, уселся поудобнее и начал рассказ.

– Как-то раз, давно очень, мы с друзьями, кстати такими же неуёмными пострелятами, как вы, решили залезть в соседский сад. Зачем? А там созрела крупная и вкусная белая вишня. Смешно вспомнить, но тогда у каждого в саду росли и вишни с черешней, и яблони с персиками, и крыжовник с виноградом, и тутовник – всё что угодно. Однако мне почему-то казалось, что самые вкусные ягоды росли именно на чужих огородах.

– Деда, я тебя понимаю, – мечтательно прошептал Максим. – Завтра полезу к соседу. Там черешня ранняя, обсыпная…

– Вот-вот, в этом-то всё и дело. Соседское – оно же самое вкусное, так глаза говорят. Да к тому же белая войлочная вишня созревает обычно чуть пораньше красной, во всяком случае в том году так было. И она росла, насколько я помню, только там, на соседнем участке, куда доступ босоногим сладкоежкам был строго запрещён. Мы так и ходили, заглядывая между жердей на соседскую вишню и облизываясь, пока как-то раз всё-таки не решились туда пробраться. Дело было ближе к вечеру. Мы возвращались с рыбалки с удочками и вёдрами, где в чистой речной воде поблёскивали чешуйками только что выловленные окушки,[9] карасики и даже налим.