Читать книгу В краю несметного блаженства - Максим Вадимович Багдасаров - Страница 7

Появилась первая сцена, мирная сцена осенней природы, ещё не полностью избавившейся от летнего влияния. Можно было предположить, что время шло к середине сентября. Боковые трубы начали выделять тёплый, медленный воздух. Веху стало приятно и свежо. Невидимая камера пролетела через полосу пожелтевших деревьев и очутилась на просторном поле, покрытом ярко-зелёным травянистым ковром. Началась музыка, похожая на ту, которую любил слушать Вех, ненавязчивая и умиротворительная, частично передававшая нарастание природного беспокойства, вызванного безжалостным наступлением осени.

Камера тянула зрителей за собой, петляя по безграничным просторам. Опустившись ближе к земле, она продемонстрировала двухполосную дорогу для автомобилей, которая затесалась под густыми верхушками золотых деревьев. По дороге на большой скорости ехал удлинённый серый седан, и это странное зрелище уже повергло кинозал в лёгкий шок. Они и не догадывались до премьеры, что события фильма могут происходить в те допотопные времена, когда по дорогам ещё разъезжали эти железные гробы на колёсах. Все, в том числе и Вех, удивились: а не на комедию ли они пришли? Теория, навеянная стариком Келли и в краткой форме пересказанная доктору Брайану, при таких обстоятельствах могла сбыться. «Сейчас рассмешат нас, покажут, в каких дерьмовых условиях жили тогдашние люди, чтобы мы, молодые, начали ценить то, что есть у нас сейчас», – подумал Вех.

В машине сидели парень и девушка, лицами не похожие на героев с рекламных объявлений фильма, и, следовательно, можно было предположить, что это не особо важные герои, введённые для незначительного продвижения сюжета. Им обоим было не больше двадцати лет. Парень сидел за рулём. Белки его уставших глаз были красными, как у разъярённого быка, а руки дёргались, еле держась за кожаную баранку и порой совершая ненормальные движения, что приводило к лишним покачиваниям автомобиля. Девушка, с испуганным и не менее усталым взглядом, в потрёпанной майке, сложила колени перед собой и ехала, наполовину уткнувшись в них головой. Иногда она смотрела на водителя. Молчание длилось недолго. Музыка становилась более напряжённой.

– Ты – жалкий, мерзкий, ублюдочный обдолбыш! – воскликнула девушка, подняв голову и бросив холодный, ненавистный взгляд в сторону зеркала заднего вида, в котором отражалась увеличенная голова парня. – Куда мы едем, чёрт тебя дери? Говори! – Она толкнула верхушку водительского кресла, и голова человека отпружинила вперёд.

Услышав ругань, мама охнула и закрыла дочери уши. Кинозал также с неудовольствием воспринял грубую лексику, но все продолжили просмотр, понадеявшись на одноразовое употребление таких слов, просто чтобы показать внутренние переживания уставшей девушки, несмотря на то что любая брань в кино давным-давно была запрещена. Но кинопремьере всё можно и даже брань… не правда ли?

– Марк везёт тебя к своему хозяину… – бормотал водитель, рассказывая о себе в третьем лице. – Ты понравилась хозяину… Марку было поручено найти тебя и привезти на виллу хозяина… За это Марк будет хорошим мальчиком и получит лекарства… Вкусные лекарства. От них Марк перестаёт чувствовать боль и теряет восприятие пространства… Марк перестаёт чувствовать всё: вину, мораль, ответственность, собственную неполноценность…

Тонкие руки девушки, не выдержавшей бессвязных бредней наркомана, обвили его бледную шею и попытались начать душить её.

– Тебе не стоило трогать Марка, дочь ты сучья. Не стоило! – кричал Марк, совершенно не чувствуя натиска слабых рук. Он надавил на педаль тормоза, машина со скрипом остановилась перпендикулярно дорожной полосе.

После этого началась сцена, изображённая в максимальных подробностях, сцена избиения несчастной девушки. Удары были скорее хлёсткими и приносящими Марку удовольствие, чем направленными на сильное изувечение или вовсе убийство. Каждый последующий удар наносился с меньшей силой, но завершающий был нанесён со всей силы твёрдым кулаком в область правой щеки. Не меньшим ужасом была операторская работа, снимавшая всю сцену с экзотическим, больным интересом. Камера, как змея, проползала между актёрами и обращала внимание на потные лица, на каждый удар, на каждое нелепое движение хилыми конечностями…

Поражённый зал больше не мог вынести подобного. Мелькнули первые слухи о том, что кому-то на задних рядах стало плохо и его вырвало. Некоторые повставали с мест и ринулись к выходу, бросаясь следующими словами: «Да они с ума посходили – ради этой проклятой чернухи подняли на уши всех жителей! Я просто не могу в это поверить, здесь явно какая-то ошибка!» Но большинство продолжало пялиться в экран, впиваясь от шока в свои кресла и не имея возможности пошевелить даже пальцем. В числе «смельчаков» находился и Вех. Его спасала вера в теорию. «Теперь нет сомнений в том, что к созданию этой сатанинской гадости приложили руки Надзор и некоторые другие правительственные учреждения, иначе её не только не пропустили бы в прокат, но и всех причастных к ней немедленно отправили бы в Орган Социальной Реабилитации, – разговаривал он сам с собой. – Размах рекламы, короткий пятничный рабочий день, отмена Субботней Уборки… что за мракобесие они решили устроить? Самоуничтожить себя? Они ведь понимают, что замять эту тему не удастся, что придётся отвечать перед всеми, кого им удалось завлечь на этот сеанс?!

Они, все эти люди, до сих пор не ушедшие и сидящие здесь, пытаясь сломить свою совесть, – они не досидят до конца, я уверен в этом до мозга костей. Если прошло пять минут фильма, а нам уже успели засветить подобное, если нам за столь короткий промежуток времени успели плюнуть в лицо и размазать слюну по щекам, то дальше будет только хуже.

Фильм явно был подготовлен группой больных нелюдей, и от происходящего на экране стоит ожидать чего угодно, но моя задача заключается в том, чтобы досмотреть эту содомию до последней минуты, узреть последние кадры и впоследствии иметь полное представление как о гнусности создателей этого шедевра, так и об информационном оружии, применённом в целях развернуть теорию социальных циклов в обратную сторону. Ценой потери целостности собственной психики я получу ответы на все вопросы. Там, сверху, в Правительстве, которое профинансировало премьеру, только и ждут, чтобы все выбежали из кинозала, как невинные зайчики, заметившие серого страшного волка, а потом дяди с улыбками на лице скажут: «Это ошибка! Вы всё неправильно поняли!» и нас же выставят идиотами. Интересно, в остальных кинотеатрах та же картина или нет? Я думаю, да. В любом случае придётся просидеть весь сеанс. Нужно самому понять, что это не ошибка, а целенаправленное действие. Нужно просто абстрагироваться, выключить мозги и смотреть на сию мясорубку, смотреть и не понимать, о чём смотришь…»

– Что же ты наделал, Марк? – дрожал водитель, ровно усаживая бездыханную девушку на заднее сиденье и пристёгивая её ремнями безопасности. Когда с этим было покончено, он сбегал к переднему сиденью, открыл бардачок, порылся в нём, откопал упаковку влажных салфеток и без особой пользы протёр воспалившийся потвердевший синяк на щеке избитой. – Хозяин будет недоволен. Марк не получит лекарств! Только не это!

Сцена резко прервалась и сменилась. Марк не успел вернуться за руль, как тут же очутился возле прямоугольный серой виллы, выполненной по всем канонам минимализма. Территория вокруг неё была огорожена невысоким заборчиком. Вокруг – ни дома, ни людей, ни каких-либо иных признаков цивилизации, за исключением знакомой двухполосной дороги, которая при приближении к вилле завершалась широким кругом для разворота в обратную сторону.

Марк остановился на обочине, вышел и направился к задней двери. Девушка сидела в неестественной позе и напоминала набитый мешок, свалившийся на пол и не имевший возможности исправить бедственного своего положения. Глаза её были закрыты, а ноздри приоткрывались и загоняли в себя душный воздух, который накопился в автомобиле. Марк вздохнул с облегчением: «Жива». Несколько лёгких толчков пробудили девушку. Налитые кровью глаза приняли испуганный, задёрганный вид.

Тяжёлая ладонь приземлилась на плечо Марка. Парень напрягся, но сопротивляться был не в силах. Ладонь тоже напряглась и оттолкнула его так, что он улетел в неглубокий кювет и одеждой зацепился за острые ветки кустов.

– Но-но-но! – возмутился старческий, но ещё наполненный жизнью голос, приближаясь откуда-то издалека. – Дарвин, полегче с моим мальчиком.

Камера уставилась на старика. Его густая седая причёска была насквозь промокшей. Одет он был в лёгкий пушистый халатик и белые шлёпанцы. Столь лёгкое одеяние, тем не менее, не помешало ему спуститься в кювет и помочь Марку подняться на ноги.

– Спасибо, хозяин, вы очень добрый, хозяин, – повторял парень, пока выбирался из кювета. – А лекарства будут, хозяин? Вы отсыплете мне горсточку лекарств?

– Не суетись, не суетись, – отвечал ему старик, – всё будет, но сперва я должен посмотреть на девочку, которую ты мне привёз. Как доехали? – прибавил он. – Без происшествий?

– Должен признаться, – чуть не зарыдал парень, – что происшествие всё-таки возникло. Она… попыталась помешать мне, начала душить, пришлось ей немного… ну, того, наподдать, чтобы успокоилась.

– Видимые следы?

– Синяк на правой щеке…

Вернувшись на дорогу, старик подошёл к девушке. Она к тому времени окончательно успела прийти в себя и выглядела ещё более жалко, чем в поездке. Теперь она была похожа не на мешок, а на сжиженный комок плоти, в котором человеческого оставалось немного. Место удара переливалось всеми оттенками фиолетового, а непонятные белые пятнышки на нём мерцали, как яркие звёзды. Подобная игра космических цветов на заплаканном, размалёванном лице девушки впечатлила хозяина. Это поражающее разум сочетание вселенской безграничности вкупе с приземлённой низостью и чернотой не могли пройти мимо его изощрённой фантазии.

– Это – новый вид искусства! – провозгласил он, расшатывая и без того хрупкие кости ног прыжками с места на место. Марк вмиг оказался заключён в его пламенных объятиях, а худое его лицо подверглось пыткам при помощи поглаживаний и неприятных щипков. – Ты понимаешь меня, мальчик мой? Я не могу оставить без внимания эйфорические эмоции, полученные при созерцании этого фиолетового божественного отпечатка на её коже! Мне нужно ещё! Она у меня вся будет сверкать космосом! Ни один участок её гадкой, мерзкой человеческой оболочки не останется целёхоньким! Но с этим я и без тебя разберусь. Сейчас ты можешь отдохнуть. Пользуйся всеми благами моей неприличных размеров виллы, ты всё заслужил, дружище. Только если захочешь пошалить с лекарствами – делай это подальше отсюда, пожалуйста. Ух, как я рад!.. Дарвин, покажи гостье прелести нашего жилища… пока её глазки способны моргать и что-либо видеть. И понежнее с ней: я не потерплю твоей неуместной жестокости!

Слёзы перестали вытекать из глазниц похищенной и избитой. Началась фаза полного отчаяния. Она, без всяких планов побега, с разбитым взглядом, осознававшим всю безысходность её положения, позволила взять себя на руки. Дарвин понёс её на участок. Старик шлёпал вслед за ними и, казалось, напевал что-то весёлое.

Половина зрителей испарилась из кинозала, будто их здесь никогда и не было. Вех отвлёкся от просмотра (на самом деле вышел из выключенного состояния), чтобы осмотреться по сторонам. Люди на задних рядах, перед началом фильма выкрикивавшие что-то про культуру и мировоззрение, остались сидеть в полном составе. Причём они не были заинтересованы в просмотре, а скорее наблюдали за самими зрителями, что очень напрягало Веха, ведь его затылок непрерывно сверлили тупыми взглядами.

– Что, нравится кино, защитники? – ядовито спросил парень, на секунду повернув голову на сто восемьдесят градусов. – Вы бы расселись по залу, чтоб уж совсем за придурков нас не держать! И так всё понятно: не избежать вам ответственности!

Молчали. Всей группой. И противно ухмылялись в ответ. «Действуют на нервы, следят за оттоком людей и следят за состоянием тех, кто продолжает смотреть», – перечислил их функции Вех.

Началась психоделическая солянка из перемешанных друг с другом кадров и коротких отрывков. Действие переместилось в виллу. Камера тряслась и шипела, словно хорошенько получила кулаком по объективу, а цветовая палитра прыгала и сменялась радужными цветами. Затем всё возвращалось на своё место и превращалось в привычную картинку преимущественно холодных цветов.

Марк шёл, точнее плёлся босиком по мраморному молу вдоль кухни, отделённой деревянной перегородкой и тонким слоем стекла. В трясшихся руках, перепрыгивая с ладони на ладонь, оставалась одна последняя таблетка, которую он решил приберечь на потом. Следя за ней, как за изысканной кремовой жемчужиной, он не заметил тупика и лбом врезался в стену с картиной. Пришлось завернуть налево, в узкий проём с узкой лестницей, ведшей в какую-то подземную часть виллы. Сюжет не стал ждать и показывать одурманенного волшебным действием таблеток наркомана, с трудом перебиравшего ногами по крутым ступеням, а «телепортировал» его сразу к большой двери.

Изнутри доносились свистящие звуки, похожие на удары хлыстом, а после них шли продолжительные приглушённые всхлипы. Да, это действительно был хлыст: Марк заметил его в руках неизвестного охранника. Крепкого телосложения и уродливого вида лысый изверг размахивался и стремительно направлял кожаные полосы хлыста в сторону тела обнажённой девушки, по рукам и ногам привязанной ремнями к деревянной подвижной платформе. Рот её был забит грязными скомканными тряпками. Старик сдержал своё обещание: страдалица превратилась в одно тёмно-синее пятно. Спереди, то есть со стороны лица, половина тела было уже искалечена. Также было видно, что некоторые удары разрезали кожу, впивались в плоть и оставляли после себя глубокие резаные и рваные раны. Теперь настала очередь для спины и ягодиц. Они уже прошли стадии розовой шероховатости, красного следа и незамедлительно приближались к этапу багровой опухоли.

Хозяин мелькнул на заднем плане и подошёл к растерянному Марку.

– Что ты здесь забыл, мальчик? – ласково спросил он, стараясь не отрываться от красочного зрелища. Его глаза вспыхивали с каждым разом, когда хлыст заносился над спиной охранника и с криком разрезал воздух, чтобы оставить очередной след на измученной девушке.

Марк протёр глаза и ответил с безумной улыбкой:

– Я заблудился и случайно забрёл сюда.

– Выход за твоей спиной. Ты взял лекарства? Только одна таблетка? – удивился старик, увидев в слегка сжатой руке парня единственную кругляшку.

– Остальные съел, ням-ням.

– Четыре? Больше двух нельзя! Да там и от одной башню сносит… Что ж, оставим это на твоей совести. Ещё что-то?

– Можно с ней поиграть? Отхлестать эту полудохлую суку хочу. За инцидент в моём автомобиле.

Старик чуть не засмеялся, но разрешил Марку «поиграть», а охраннику приказал:

– Достаточно, Эндрю. Теперь сходи наверх и принеси мне рюмку текилы, а лучше сразу вместе с бутылкой. И дай мальчику хлыст.

Когда хлыст был получен, Марк несильно, только для вида ударил девушку; она даже рефлекторно не дрогнула. И при этом парень пристально следил за реакцией хозяина, не отводя глаз от его разгорячённой физиономии. Старик покраснел (Вех, стараясь не вникать в сюжет и слепо глазеть на экран, всё-таки предположил, что дед-растлитель, как и Марк, принял психотропные таблетки), рассвирепел и стал требовать, находясь в состоянии завистливой ярости, чтобы Марк прекратил и вернул оружие ему.

– Поиграть хочешь? – изысканным голоском поинтересовался парень и совсем нежно провёл кожаными полосами по спине привязанной. Это действие совершенно вывело старика из себя.

– Я говорил тебе, гадёныш, говорил же: никакого приёма лекарств в моей вилле! – рычал экс-хозяин, экс, потому что всю ситуацию теперь контролировал Марк. В этом подвале они находились вдвоём, не считая полумёртвой девушки-синяка. – Ты совсем распоясался! Кто… кто дал тебе право вот так вот нагло расхаживать по моей территории? Ты не понимаешь, что это приведёт к расторжению нашего с тобой контракта? А это значит – никаких тебе больше лекарств и лёгких денег!

– Поиграть хочешь? – неумолимо настаивал Марк.

Старик попытался совершить рывок и броситься к единственной двери, через которую две минуты назад вышел Эндрю, но ловкий парень опередил его, всем весом своего тела влетел в дверь и защёлкнул обе щеколды.

– Последний раз спрашиваю: поиграть хочешь? Или на её месте, – он указал пальцем на платформу, – окажется твоё старческое скрюченное тельце.

– Дерзай, – от безысходности прошептал в ответ растлитель.

– Правила просты. Я успел заметить, что она небезразлична тебе, несмотря на больное желание увидеть её страдания. – Марк игриво продолжил водить хлыстом по синей спине и уходил всё ниже. Девушка не проявляла никаких признаков внимания или вовсе жизни. – Всё потому, что ты жалок. Ты любишь командовать, любишь управлять, любишь смотреть на то, как дрожит свисающая кожа на её тощем животе, но при этом тебе совесть не позволит собственноручно причинить ей боль. Десять ударов – нормальных ударов, а не поблажек – по её костлявой спинке, и я исчезну из твоей жизни навсегда. Вперёд.

Марк был прав во всём. Жалость и любовь, запрятанная на самом дне души тщедушного садиста, нивелировала его внешнюю дерзость и безнравственность. Первый удар получился, как первый блин – отвратительный. Старик получил смачный подзатыльник и получил приказ исправиться. Парень занял табуретку и принялся размышлять:

– Таблетки, то есть это дерьмо, которыми ты меня пичкал и продолжаешь пичкать, настолько вжились в мой организм, настолько им усвоились, что без них я превращаюсь в бесцельное существо. Только под их воздействием я пробуждаю в себе человека. Да, жестокого, да, заслуживающего гильотины, но человека. Поощряя меня «лекарствами», как ты их любишь называть, ты растил во мне хищника, теперь способного отомстить. Я не вижу ударов! – отвлёкся он. – Да, вот так вот… второй. Я вырос хищником, ты же изначально им был, но, увлёкшись таблетками, изменился до состояния овоща. Три! Сильнее!.. Кем ты был раньше? Профессором? Лектором в престижном университете? Куда теперь делись твои знания и качества? Не надо в очередной раз рассказывать со слезами на глазах историю твоих несчастных отношений с женой и пытаться приплести её измену к причинам твоего постепенного схождения с ума. Четыре! Продолжай! Я знаю всё: ты почувствовал себя королём этой жизни, начал позволять себе выпивать, тусоваться где попало, а там и до наркотиков дошло. Просто потерял контроль над своим существованием, отчего жена и пошла по рукам. На последние деньги отгрохал себе виллу вдали от цивилизации и начал заниматься хрен пойми чем! Пять!

В дверь постучал Эндрю:

– У вас всё в порядке? Кажись, дверь захлопнулась! Я принёс выпить.

– Держи рот на замке, ублюдок, – пригрозил старику Марк, поднял с сырого пола давно отвалившийся острый кусок толстой трубы, взял поувереннее и ответил охраннику: – Ой, сейчас открою!

Когда дверь щёлкнула и отворилась, в неё аккуратно вошёл Эндрю, держа в одной руке две гранёные рюмки, а в другой – бутылку красиво переливавшегося золотого напитка. Марк стоял за дверью и готовился нанести удар. Заметив голову ничего не подозревавшего охранника, он замахнулся и шандарахнул по ней длинной железякой. Эндрю грохнулся на пол в форме креста. Осколки рюмок разлетелись и достигли ног старика. Текила образовала пятно, которое расчленилось на тонкие струйки и потекло во все стороны, образуя подобие некой трещины.

– Что ты… – остолбенел старик, переключив взгляд на произошедшее. – Эндрю! – Он подскочил к телу охранника, валявшегося с проломленной головой, и попытался поднять его, но тщетно: не хватило сил. – Эндрю, приятель, боже мой, очнись! Нет!.. Он не дышит, он… Я убью тебя, тварь сумасшедшая! Довольно издевательств и жертв! Ты ляжешь вместе с ним!..

…Можно было только догадываться о том, что произошло после этих слов, ведь дальнейшие события не были продемонстрированы и сопровождались одной лишь дёргающейся рябью. План Веха находился под угрозой отмены, а сам парень практически не мог больше вынести этой жуткой бесовщины. Он протёр влажные глаза и выдавил из них несколько слёз, каждая из которых была до предела наполнена душевными переживаниями.

Людей в зале можно было по пальцам пересчитать. Их буквально осталось не более десяти. Группы людей на задних рядах и след простыл. Вех поднялся с кресла. Его тянуло немедленно посмотреть на последних оставшихся, чтобы выяснить: «Кто они? Неравнодушные мученики, возомнившие себя героями, на которых так же, как и на мне, лежит непосильная миссия, или пустые чучела наподобие тех, что сидели за моей спиной?» Передвигаться в темноте было невыносимо тяжело. Он протиснулся и медленным приставным шагом очутился на ступеньках. На ряду L, почти что на самом нижнем ряду, неподвижно сидела фигура с маленькой головой, которая держалась на очень длинной шее. Вех пошёл к нему, стараясь, тем не менее, держать под своим зрительным контролем весь зал. До человека оставалось пройти считанные шаги, спуститься на одну ступеньку вниз, как вдруг случайное неловкое движение сильно качнуло кресло этого зрителя. Его безжизненная голова плюхнулась на ручку кресла и полузакрытыми глазами уставилась прямиком в сторону Веха. На губах оставались густые остатки пенящейся слюны, основная же её масса текла по подбородку и, превращаясь в нить, скапывала на пол.

Пронзительный крик вырвался из до смерти испугавшегося парня и разошёлся по залу. Вех окончательно потерял ясность ума и перестал себя контролировать. Он желал устремиться к выходу, за дело взялись инстинкты, которые ограничивали любой порыв умственной деятельности и направляли всю энергию на параметры физические. Ускорилась реакция, в глазах всё стало каким-то резким и чересчур отчётливым, а медленные черепашьи передвижения превратились в настоящую прыть гепарда.

– Ну что ты орёшь? – услышал в свой адрес Вех. – Не мешай, сейчас как раз начнётся следующая часть сюжета. Иначе я тебя поколочу.

– Кто это сказал? – растянув улыбку, ответил парень и бросился на слух.

Он прыгнул на ряд кресел, прошёлся по их спинкам, слетел с них вниз и попал к тому, кто оскорбил его. Перед ним, бесформенно развалившись в кресле и наблюдая за рябью, которая продолжала дёргаться на большом экране, находился чудаковатого вида мужичок неопределённого возраста, сплошь покрытый бородатым мехом.

– Не преграждай мне взгляд, – скомандовал он сиплым голосом, – присаживайся.

Вех, стараясь игнорировать никак не оставлявшее его в покое желание набить болтливому старику морду, упал в кресло, согнулся и демонстративно вытянул перед собой ноги. Мужичок, оказалось, знал Веха, так как ненароком произнёс его имя, и на вопрос: «Откуда?» ответил:

– Я являюсь очень давним приятелем твоего наставника Брайана в Центре Послесмертия. Скорее всего, он даже не помнит, как я выгляжу. Слишком давно дела происходили. Недавно проходил мимо Центра и решил заглянуть внутрь, посетил ваш главный ресепшн и выведал информацию о Брайане и о тебе. Меня зовут Кларенс, кстати, будем знакомы.

– Разве эта информация не должна быть скрыта?

– Скрыта? – Кларенс скорчил дикую гримасу, пытаясь этим высмеять дикость слов своего собеседника. – Неужели мир, в котором всё скрыто, привлекает тебя больше, чем мир, где я могу в открытом доступе узнать распорядок дня каждого без исключения члена Правительства? Где по щелчку пальца мне предоставит любой необходимый отчёт любое государственное учреждение? Где я смогу получить список всех жильцов первого встречного дома, а также их контакты? Наш мир! Я так понимаю, сегодня вас, подростков, знатно поимели, верно?

– О чём вы…

– Молчи. Это вопрос, ответ на который вовсе не обязателен, поскольку он откровенно очевиден. Если кинозал, битком наполненный зрителями, через полчаса превращается в выжженную пустыню, то вас поимели беспрекословно.

– Кого вы подразумеваете, говоря «подростки»? На кино пришли люди всех возрастов!

– Ты выделяешь подростков по возрастному критерию, а я – по образу мышления. Когда по земле ходили мои прапрадеды, возраст и образ мышления почему-то сопоставлялись и представляли из себя нераздельное целое, что и приводило к ошибкам на самых ранних этапах развития человека. Был я молодым, как ты, и имел опыт общения с мальчуганом лет десяти, не более. В общем, все наши разговоры заканчивались слезами, которые я извергал от неимоверного стыда. Он знал всё. Он глотал тома книг по всем наукам, ни на день не останавливаясь, и моментально избавлялся от любой книги, что попадала в его маленькие розовые ручки. Он объяснял многие вещи на таких примерах, понять которые мог кто угодно, даже самый необучаемый кретин. А его принуждали учиться в школе, где он выглядел как колонизатор посреди толпы неандертальцев. Судьба его сложилась не лучшим образом: после школы он понял, что не ужиться ему с остальным обществом, всё пытался проникнуть в какие-то клубы для умников…

– Школа… – перебил Вех. – Это что-то старое?

– Совсем забыл, – отвлёкся Кларенс, – у вас эта хрень по-новому называется. Центр Социальной Адаптации, что ли? Терпеть, кстати, не могу все эти навороченные и усложнённые названия. Кругом – одни центры, отделы, учреждения… Гадость. Завершу свой рассказ: пытался мальчуган проникнуть в клубы для умников, и однажды его перехватила какая-то деструктивная организация по типу секты. От отчаяния он согласился на все её условия, лишь бы у него появился круг общения, а по итогу он фактически перешёл в состояние раба и так и не смог оттуда выбраться, спился, сторчался и умер в какой-то подворотне. Вот что неправильно сконструированное общество делает с людьми.

– Это в прошлом! Сейчас такое вообразить невозможно!

– Вполне возможно. Посмотри, что происходит прямо сейчас, в эту, чёрт подери, самую секунду. Ты сидишь в опустевшем зале, через силу смотришь это, как ты его называешь, «отребье» и корчишь из себя героя. Зачем?

– Как такое возможно, как вы смогли заметить?.. Впрочем, чему уж удивляться… – Вех вздохнул и шлёпнул ладонями себя по лицу. – Да, Кларенс, вы раскусили меня, раскололи на две части, как орешек. Всё происходит именно так, как вы сказали. Но что же теперь делать? И почему вы не уходите? Вам доставляет удовольствие смотреть это?

– Этот фильм – матрица, некий источник информации, который в каждом кадре был тщательно закодирован. Он не для вас, детишек, и не для взрослых, а для представителей старшего поколения. Только мы, старики, способны понять истинную суть происходящего в этой картине, игнорируя внешнюю её мерзость. От начала показа и до этого момента я насчитал двадцать семь отсылок и матричных кодировок! Двадцать семь! Такого скрытного информационного потока не было ни на одной кинопремьере, и вот почему её рекламировали на каждом шагу. Чтобы и детишек напугать, но в то же время и знающим людям дать необходимую пищу для размышлений. Поэтому, дабы не отвлекать нас, знающих людей, от просмотра и не травмировать свой собственный мозг, просто уходи отсюда, Вех. Так ты поступишь на пользу всем, в первую очередь, самому себе.

– Но зачем… всё это? – вставая, пламенем выпустил из себя Вех.

– Остановить теорию циклов.

– Вы тоже о ней знаете???

– А кто не знает? Ха-ха, Вех, ты такой чудак, век ищи – не найдёшь подобного! Боже мой, нашёл, что спросить. Ну серьёзно, хватит выставлять себя каким-то обособленным, не таким, как все, и теорию столетней давности изображать как нечто новое.

– Да будет вам известно, Кларенс, – не выдержал парень, – что меня наглейшим образом обвёл вокруг пальца тип из Надзора! Так что немедленно перестаньте издеваться надо мной! Да, вы старше меня и знаете о нашем государстве многое, но это не повод возвышать себя до уровня небес!

– Тип из Надзора? И что же он тебе такого наболтал?

– Что теория социальных циклов недавно начала разрабатываться у них в Надзоре!

– Тогда ладно, разгорячился я, прости. Таких из Надзора поганой метлой нужно гнать. Как его зовут? Чисто для информативности.

– Келли.

– Келли, значит… угу. А теперь расскажу тебе правду, чтобы ты уходил отсюда с чистой головой. Теория социальных циклов – мощное оружие, разработанное век назад умными людьми, приближенными к власти. Изначально оно даже оружием не было, а служило памяткой и предостережением для всех государственных органов. Мол, в плохие времена необходима концентрация всех сил для правильного управления страной, а в хорошие времена эту концентрацию можно отложить и ослабить влияние. Когда начались действительно плохие времена, – а это лет двадцать-тридцать назад, – то в органах началась грызня за владение этой теорией. Теперь каждый из них обладает собственной терминологической базой с подчас искажёнными мыслями, которые изначально присутствовали в оригинальной теории. Правительству вместе с Председателем такой разлад явно не к месту, и поэтому оно одновременно как отказывается от теории циклов, так и нагружает органы работой, чтобы стабилизировать обстановку и заполнить сор в головах нерадивых сотрудников важной информацией. Так что в ближайшем будущем жди глобальных перемен, ведь кое-какие структуры обладают достаточной силой для сопротивления Правительству. Запасись припасами, сооруди себе подвал и не высовывайся из него лет десять. Быть может, к тому времени всё сумеет устаканиться.

Кларенс хихикнул и несколько раз шлёпнул рукой по кисти Веха, принося извинения за неуместную свою шутку.

– Всё, сынок, угомонись, пора тебе делать отсюда ноги, – продолжил он после короткой паузы. – И вообще, не твоего калибра эта игра. Отложи свои подростковые героические затеи в долгий ящик и ступай себе, не то последствия будут необратимыми. Лучше позаботься о близких. Брайану от меня привет передавай, когда его увидишь.

– Вы просветили меня, сэр! – произнёс Вех с новой силой, неизвестно откуда возникшей у него в груди. – Я был идиотом, им же и остаюсь, но благодаря вам мои глаза приоткрылись, на какой-то жалкий миллиметр, но приоткрылись! Примите глубокий поклон, нет, тысячу глубоких поклонов! Разрешите пожать вашу руку? – И, не дождавшись ответа, он двумя руками обхватил сжатую в кулак ладонь Кларенса и несильно, чтобы не причинить дискомфорта, потряс её.

– Хе-хе, прощай, парнишка.

Что-то грохнуло на весь зал. Оказалось, в фильме всего лишь прогремел какой-то взрыв, и динамики передали резкий хлопок на всю катушку. Своим проницательным взглядом Кларенс провожал Веха до самых дверей, пока тот не скрылся за ними.