Читать книгу Счастье на стенке - Марат Арнис - Страница 5

Утром, когда я разбирал бумаги на рабочем столе, до меня донесся разговор моих зеркальных соседей. Из беседы я понял, что Катя и Аня уезжают к бабушке. Вслух я пожелал им доброго пути и сам отправился на работу. Из машины позвонил доктору Залгаллеру и записался на прием. Я рассчитывал заскочить к нему в обед между делами. Сегодня мне не требовалось встряски и я поменял вчерашнюю музыку в магнитоле снова на Меркури. «Богемскую рапсодию» в своей жизни я прослушал, наверное, миллион раз. И все равно каждый раз не перестаю восхищаться. Меня поражает ее размах. Если провести параллели с живописью, то её можно сравнить с грандиозным полотном гигантских размеров, где цельная мощь какого-нибудь эпохального события разбита на основную сцену и десятки микросюжетов. Как «Бородинская Битва» или «Ночной дозор», например. И если центральная композиция очевидна, то остальные часто как бы замаскированы. Чтобы их заметить, надо напрячь зрение и воображение. Как правило, это удается только знатокам, фанатам художника или тем, кто просто внимательно и вьедливо рассматривает картины. Перед такими зрителями и раскрывается весь букет, скрытый автором. Так же и в музыке. Традиционно в классике, но сюда можно отнести и Queen. Практически все песни группы, содержат сразу по несколько мелодий. Это поразительно. Из одной композиции могло бы получиться четыре-пять самостоятельных. В то время как на нашей эстраде, наоборот, из одного мотива делают по пять песен. По всей видимости у Фредди и Мэя было слишком много мелодий, чтобы из каждой делать отдельную песню. Вот и приходилось запихивать их пачками в одну.

К студии я подкатил часам к десяти. Внутри уже кипели страсти. Под руководством художников рабочие строили декорации. Это было похоже на муравейник. Десятки людей в бейсболках, с рациями и шуруповертами сновали туда и сюда. Стоял шум и крик. В центре событий уже свирепствовал режиссер. Он нервно двигался, курил, кричал, ругался, матерился. Я притаился за пределами освещенной площадки. Так чтобы меня не было заметно, а я видел все. Мимо меня прошли двое разнорабочих.

– Что это за тип там разорался? – спрашивал один.

– Да, – отмахнулся другой, – это режиссер Праздников.

– Каких еще праздников? Если так, пусть праздники и снимает, если он режиссер праздников. Здесь-то он что забыл! Мы же серьезное кино готовим. Кстати, а каких он праздников режиссер? – вопросительно повернул в сторону режиссера свой взгляд рабочий.

– Да нет, – рассмеялся второй, – это у него фамилия такая, Праздников. Известный скряга. От него все рабочие плачут. Ты что, с ним никогда не работал?

– Да нет, – деловито ответил первый, – я недавно шоу-бизнесе.

Когда я вышел на свет, Праздников немного успокоился. Вместе с художниками он подошел поздороваться. Они рассказали, что все идет по плану и что, по всей вероятности, уложатся в сроки. Я сходил наверх к «маленькому телевизионному боссу», чтобы отдать нужные бумаги, полученные от шефа. После чего решил заглянуть в редакцию, где когда-то трудился корреспондентом. Она находилась в этом же здании. Там я застал только редактора Веру и телережиссера Мишу. Они пили кофе.

– Какие люди! – фальшиво улыбнулась Вера.

– Здравствуй, – протянул руку Миша.

Мы пожали друг другу руки. А с Верой, как сейчас модно, поцеловались, не касаясь щеками. У Миши была холодная, узкая, мягкая рука. Он никогда не сжимал её, когда здоровался.

– Ты все так же даешь руку только подержать, Спилберг? – с искусственной улыбкой спросил я.

– А ты все такой же зануда, – также искусственно улыбнулся он в ответ. – А что, надо жать до одурения?

– Вовсе нет. Просто рукопожатие на то и рукопожатие, что нужно руку жать.

– Ладно, ладно. Не нервничай. Лучше расскажи, как живешь?

– Нервы здесь не причем. Ты же знаешь, я спокоен как дохлый лев. А живу отлично.

Миша продолжал меня рассматривать. Это был один из тех представителей молодых антагонистов, которые делили мир на себя – свободных и талантливых художников – и остальных гадов, претендующих на их свободу. Плюс ко всему Михаил считал себя гениальным телережиссером. И вместо «мотор» или «сьемка» говорил «экшн». Причем старался это делать с американским акцентом.