Читать книгу Рыжая и кактус возмездия - Маргарита Блинова - Страница 9

«…отказано согласно пункту 3.68 (подпункт 9/7) кадастровой карты города и решению публичного слушания по вопросу благоустройства и застройки…» – бубня себе под нос, я листала распечатку и все больше уверялась в мысли, что данный пункт был выдуман некими почитателями взяток.

Официантка бродила между столиками и с улыбкой предлагала подлить кофе или забрать тарелки. Мне она предложила только косой взгляд.

Будь я на ее месте, тоже вряд ли обрадовалась бы странной девице, которая притащилась к открытию кафешки, обложилась книгами по юриспруденции и заказала три стакана воды.

Но я была на месте той самой девицы, что выглядывала из-за книжной баррикады и кидала в сторону счастливых посетителей, заказывающих кофе и вкусняшку, завистливые взгляды.

После памятной встречи в сквере прошла почти неделя.

Неделя, в течение которой я пыталась найти деда или зацепку, где он может быть.

Так как его столичные друзья ничего путного не знали, пришлось взять расследование в свои руки. И начала я со взлома книжного магазина.

Хотя это и взломом-то не назовешь: дед знал, что я еще пару лет назад сделала себе запасной ключ на случай непредвиденных обстоятельств, но те все никак не хотели наступать, поэтому ключ все это время просто оттягивал связку.

Перерыв все бумаги на жилом этаже, я наткнулась на извещения о выселении, достала из мусорной корзины перечеркнутые черновики заявления о коллективной жалобе, нарыла черную папку с планом улицы Великих Домов и парочку копий с официального уведомления.

Дедушка в общих чертах рассказал мне о том, как возглавил народное ополчение против администрации города, вознамерившейся заняться реконструкцией улицы Великих Домов. О том, как они подали коллективную жалобу. О том, как почти выиграли судебное слушание. О том, что он не теряет надежды и припрятал пару козырей в рукаве.

Но не о том, что дед намерен делать дальше, и зачем ему потребовалось ехать в столицу.

И теперь он пропал, а вместе с ним пропала и решимость жителей улицы Великих Домов.

– А что мы можем, Фелисити? – разводил руками господин Плюх, державший на нашей улице лавку по пошиву одежды. – У меня семья, внуки в школу идут, дочка, может, к следующему году свадьбу надумает играть. Я должен позаботиться о своем благополучии, а не играть в борца за права! Вот если бы твой дед не пропал…

Собственно, слова «вот если бы твой дед…» считались фразой-выручалочкой, которой заканчивался любой диалог с обитателями улицы Великих домов.

Нет, сперва они, конечно, возмущались. Громко и продолжительно. Кто по отдельности, кто в большой компании. Загибали пальцы, подсчитывая, сколько теряют в связи с этой дурацкой реконструкцией и выселением. Ругали власть, допустившую этот беспредел, а после…

После неизменно складывали с себя ответственность за борьбу и поминали деда.

«Вот если бы твой дед…»

Вот если бы я смогла с ним связаться, то не дергалась бы так сильно. Оптимизм оптимизмом, но люди, не погнушавшиеся подставить меня, чтобы иметь рычаг давления на деда, взявшего на себя роль борца за улицу, способны на многое. На много отвратительных поступков.

Всемилостивые Предки! Я очень рассчитываю, что с дедом все в порядке. Пусть с ним будет все в порядке!

Мозг кипел и отказывался работать. Желудок настойчиво ныл на одной голодной ноте. Здравый смысл подсказывал, что зря я выбрала кондитерскую, где постоянно сновали посетители, галдели дети и взрывались от хохота компании моих сверстников. Но что поделать, если из дома меня выгнали презрительные шпильки.

И ладно бы, там были только подколы от сестры.

В конце концов, за свою короткую жизнь я успела скопить парочку миллионов. Парочку миллионов претензий от Каролины Локвуд. И приобрела какой-никакой, но иммунитет.

Однако впервые на моей памяти ворчать начала мать.

Дело было накануне вечером, делать было нечего. Поправочка: ей было нечего делать.

Каролина сбежала на свидание, а я засела в комнате, обложилась книгами и не теряла присутствия духа вкупе с верой в свои возможности расшифровать птичий язык крючкотворов, отказавших в коллективном обращении.

И мне бы вспомнить: неприкаянный родитель сразу начинает терзаться муками совести, посыпать пеплом голову и донимать детей воспитательным процессом, чтобы успеть вовремя подсунуть любовный роман или подсуетиться с просьбой связать ему шарф, но увы…