Читать книгу Метаморфы - Маргарита Евгеньевна Лукашкина - Страница 4

Я вышла из кареты и помогла спуститься Оливии, она брезгливо переступила через лужу, ровно перед которой стоял лакей и свысока поглядывал на неё.

– Посидишь в карете, как и договаривались, я недолго, – Оливия радостно подмигнула мне и, все также брезгливо посматривая под ноги, пошла по ступеням веерх.

Я сидела в карете, как мне и было сказано, рассматривала дам и их кавалеров, отмечая красивые платья, украшения и искусные причёски. Вдруг среди гостей, поднимающихся по ступеням наверх, мелькнуло знакомое лицо. В голове пронеслось – МАМА?! Конечно же, я задней мыслью понимала, что мама никоим образом не могла здесь находиться, она погибла в тот день, когда родилась я, её могила находилась недалеко от той сгоревшей избушки, где мы жили с бабушкой. Мы часто носили туда цветы… И всё же это лицо я знала очень хорошо. На чердаке у бабули находился портрет, написанный её рукой, на нем внизу бережно было выведено «Мэриэнн» – полное имя моей мамы. Картина была хороша, на ней была изображена женщина, моя мама, смотрящаяся в зеркало, только вот в зеркале женщина смотрела в другую сторону и улыбалась даже по-другому, но бабушка говорила, что это она специально так нарисовала. Я верила ей.

Нежные тонкие черты, которые я разглядывала долгими часами, веснушки на прямом, точёном носу, лукавые карие глаза и темно-рыжие волосы, которых мне так хотелось коснуться в детстве, да и сейчас. Я заучила эти черты наизусть, запечатлела в своей памяти, и эта женщина, проскользнувшая сейчас внутрь, была точно она, я была уверена в этом также хорошо, как в самой себе. Но как? Промелькнула предательская мысль о том, что, возможно, мама жива каким-то чудом…

Я вышла из кареты, мне нужен был воздух, я смотрела туда, где в темнеющем и становившемся холоднее воздухе сиял ярким светом проход на светский раут. Неужели и правда она? Неужели я?.. А если ошиблась? Я не могла… Я так разволновалась, что мне перестало хватать дыхания. Я ухватилась за край перил лестницы и начала дышать глубокими вдохами, но все равно в глазах как-то сгустилась тьма, и в ушах зашумело.

– Ох этой даме плохо! Ей плохо! – Словно сквозь вату проскользнули чьи-то слова. Я почувствовала сильные руки, подхватывающие меня и несущие куда-то. Голова словно пребывала в калейдоскопе.

– Вы в порядке? – Голос прорвался ко мне сквозь пелену, и я уставилась в золотые глаза, а затем вскрикнула и отстранилась. Да, эти глаза были красивы, но они были так похожи на мои…

– Спокойно, я не причиню вам вреда, – его голос был бархатным и очень приятным для слуха. Я обратила внимание на обладателя этих глаз, я хотела вернуться к изучению его лица, но его руки, поднятые в успокаивающем жесте, привлекли моё внимание. Точнее, это пятно на ладони. Родимое.

– Нет-нет-нет, – я встала и отгородилась от него ладонями в таком же жесте, как и он. При чём сделала это не специально, но похоже взгляд мужчины упал на мою ладонь, также как и секунду до этого мой – на его.

– О нет, – мужчина шарахнулся от меня назад, покачав головой. Мы одновременно посмотрели друг на друга и хором закончили:

– Нееет.

– Чарльз, в чем дело? Что-то случилось? Мне сказали, ты тут.

Я оглянулась, мы были недалеко от входа в дом, там, где мне вдруг стало дурно, меня посадили на скамейку, напротив меня стоял странный мужчина, а к нам подошла та женщина… Та самая. Мама…

Женщина удивлённо покосилась на меня, а потом с усилием отвела взгляд. Кажется, я произнесла это вслух.

– Чарльз, идём, нас ждут.

– Ах да, конечно…

Мужчина устало потёр глаза, снова взглянув на свои руки, усмехнулся чему-то, когда женщина взяла его под руку. Они собирались уйти.

– Энн? – Я шагнула им вслед, пытаясь в отчаянии использовать свой последний шанс, единственную ниточку.

– Боюсь, вы обознались, милочка, – проговорила женщина, окидывая меня оценивающим взглядом и поглядывая на своего кавалера. – Идём же, Чарльз.

Я осталась стоять в сумраке наступающей ночи, чувствуя, как ветер холодит застывшие слезы. Это было глупо, но это были, похоже, мои родители. По крайней мере отец точно, те же глаза и те же черты… Марлина сказала, что я очень похожа на него, но даже если это и можно было списать на совпадение, то родимое пятно. Он узнал его, и он понял, кто я… И это его не интересовало. Я даже не знала, что больнее, не знать его столько лет или видеть, как он понимает, кто я, и всё же не хочет общаться со мной. А эта женщина… она так похожа на маму, но если бы она была ею, она не могла бы не узнать меня. И все же… она очень тревожно поглядывала на меня, словно все же что-то знала. Почему они так быстро сбежали…?

Я должна подойти ещё раз к ним. Мне нужен ещё один шанс.

Почти полвечера я проторчала у выхода, замёрзнув вконец. Оливия, даже если и сказала, что ненадолго, всё равно наверняка увлеклась кавалерами и танцами, так что я не беспокоилась об этом. Да и в случае чего она бы поняла меня. Мне улыбнулась удача, когда я совсем потеряла всякое терпение, и готова была уйти в карету, дверь приоткрылась и оттуда вышла Она. Она была одна и очень задумчива, она спустилась в парк и пошла по одной из мощёных дорожек. Я шла за ней некоторое время и, наконец, окликнула:

– Подождите.

Женщина вздрогнула и с удивлением обернулась, и её лицо вмиг стало испуганным, едва она взглянула на меня. А я, подходя ближе, жадно разглядывала её черты. Не такие молодые, как на картине, но такие знакомые…

– Вы ошиблись, я же сказала Вам.

– Я так не думаю, Мэри. – В голове пронеслись тысячи мыслей, я сказала это наобум, просто доверившись своему чутью. Это была просто недостающая деталь мозаики, которая бы все прояснила. Женщина вздохнула и сгорбилась, словно из неё вытащили внутренний стержень. Потупившись, она потянула меня за рукав к ближайшей скамейке и села. Я опустилась рядом.

– Вы – сестра моей мамы… – Поражённо прошептала я, рассматривая снова и снова эти черты, они недовольно кивнула, поджимая губы и разлаживая невидимые складки на подоле.

– Не просто сестра, сестра-близнец.

– И ваши имена… они одинаковые?

– Не совсем… – Мэри поморщилась, мне не нравилось видеть это недовольство на мамином лице, оно должно было улыбаться всегда. Ведь мамы всегда улыбаются, да? – Наша матушка считала, что это очень удачный каламбур. Она ждала одну дочь и назвала её Мэриэнн, а когда родилось двое, то она обоих так и назвала. Но всю жизнь мы живём под разными именами – Энн и Мэри. Никто даже и не в курсе маминого каламбура.

Она покачала головой.

– Но почему я о вас совсем ничего не слышала?

Кажется, эти слова оскорбили её, потому что лицо Мэри приобрело нахмуренный и грозный вид и, если честно, я немного испугалась. Мне совсем не хотелось её обижать.

– Спроси лучше у неё об этом сама.

– Я не могу, – просто ответила я, вдруг поняв, что она не знает… – Я не умею разговаривать с мёртвыми….

– Мёртвыми? – Голос моей родной тёти зазвенел и затих, грозный вид растворился, и на лице проступила боль. Боль и горечь, губы скривились, и из карих глаз градом полились слезы. Я тронула её за руку, не зная, как утешить её в этой потере. Она достала из кармана большой платок и, вытирая лицо, переспросила:

– Давно?

– Родами.

– О, Энн… О, моя дорогая Энн… мне так жаль… – Она порывисто взяла мою руку, её рука была тёплой и мягкой и заставила моё сердце биться так быстро. – Я… Я.. поссорилась с ней, когда в последний раз её видела… Это было очень давно, так давно… она тогда уехала, и я думала, что она поселилась где-нибудь, как наша матушка в глуши и живёт там, не зная прелестей и благ цивилизации О, боги, я не думала, что она… Я не успела с ней проститься… – Мэри снова покачала головой в расстройстве. – Сколько тебе? Как тебя зовут?

– Аселия, мне восемнадцать.

– Красивое имя, – женщина через силу улыбнулась, сжимая мои руки. – Она всегда хотело так назвать дочь… ох.. так жаль. Мы поссорились так давно, получается… за год до твоего рождения, значит, она… бедная… Но откуда тогда ты знаешь, как выглядит Энн?

Я улыбнулась ей:

– Портрет, у бабули на чердаке был ваш портрет. Странная картина, там была изображена очень красивая девушка, которая смотрится в зеркало и подпись была МэриЭнн, только я не сразу поняла, что имелись вы обе сразу.

– Ах да… Эта картина, матушка нарисовала её, прежде, чем её дочурки вылетели из гнезда, чтобы разлететься по всему миру. – Мне показалось, что в голосе Мэри прозвучала горечь. Она жалела, что покинула дом матери? – Подожди, ты сказала у бабули? Ты жила с нашей мамой?

– Да… После смерти моей мамы, у меня больше никого не осталось. Она воспитала меня, мы жили в том же доме, что и вы.

– А твой отец?

То есть она не знает? Или не догадывается?.. Я пожала плечами, решив умолчать о Чарльзе.

– Какой кошмар, бедный ребёнок… Мне тебя очень жаль, – все ещё всхлипывая, но все же уже не так сильно, сказала Мэри. – Никогда не любила это место. Промозгло, сыро и древние отсталые людишки, считающие тебя ведьмой. Я так рада, что смогла выбраться оттуда.

– Мне там нравилось, – растерянно ответила я. Мои догадки о том, что Мэри жалела, что покинула родной дом, растаяли словно дым.

– Вся в мать. Энн… она обожала это место, так что нисколько этому не удивлена. Как и тому, что с ребёнком она пришла туда, к маме.

– А Чарльз, он кто?

– Чарльз? – Удивлённо переспросила Мэри. – Ах, Чарльз, он мой муж… Да, муж… мы здесь проездом. Но больше я в этот город ни ногой, а то в следующий раз, чувствую, встречу маму здесь. А этого мне хотелось бы меньше всего на свете.

Мэри встала со скамейки, отряхивая платье, промокнула ещё раз глаза, и когда она закончила приводить себя в порядок, она встретилась взглядом со мной. Некоторое время мы просто молчали, а потом Мэри, отведя глаза, уточнила плаксивым голосом, в котором снова намечались слезы:

– Когда?

– Год назад…

Она снова села на скамейку, и её плечи затряслись от рыданий. Как можно жить в одном мире с родными и не знать, как они, и даже пропустить момент их ухода?

– Отчего?

– Просто пришло время.

– Она всегда отворила, что именно так всё и будет… – Сквозь всхлипывания проговорила Мэри, она улыбнулась мне и снова залилась слезами. Потом, поплакав некоторое время молча, я в это время гладила её по спине, она вдруг спросила:

– Осенью, да? – Я осторожно кивнула, – и Энн тоже да? – Я опять кивнула. – Это были самые ужасные две осени в моей жизни. Мне было очень плохо, но я совершенно не могла понять, в чем дело… Я все время плакала и была в таком подавленном состоянии…

Проплакавшись, Мэри встала и помогла встать мне. Она готовилась попрощаться. Мне было горько от этого… мне хотелось узнать больше. О ней, о маме… о Чарльзе.

– Мне жаль, я не могу приютить тебя, мы и сами кочуем из города в город, да и Чарльз… Он знал Энн, – тётя отвела глаза, – и они не ладили, совсем не ладили, так что вряд ли он согласиться взять тебя к себе.

Если же они не ладили, как появилась я?..

– Ничего, – я улыбнулась и сжала её тёплую веснушчатую руку, – у меня тут работа, есть где жить, в этом нет необходимости.

– Я рада, что познакомилась с тобой, и я рада, что у тебя все в порядке. Но мне нужно…

Над парком раздался зычный крик, заставивший нас обеих вздрогнуть:

– Мэри!

– Собственно, о чём я и говорила, – она закатила глаза. – Чарльз меня будет искать, так что давай сохраним втайне наше знакомство, дорогая. Мне нужно идти.

Она порывисто обняла меня и, огладив напоследок по щеке, скрылась дальше по аллее. На какое-то время мы стали близки с ней, словно я нашла ниточку, что вела к моему рождению и снова потеряла. Ах… сколько вопросов мне ещё нужно задать! Может быть, она знала, кого любила моя мама? Где она жила? Что любила? Её друзья? И… была ли она тёмной?