Читать книгу Рондо - Маргарита Гремпель - Страница 11

В вопросах определения целости девственной плевы я полагался только на себя. Но нередко озабоченные мамочки попадали с дочерями сначала к гинекологам, а те вдруг начинали, порою со злом и ехидством, учить и стыдить простых людей:

– Следить за дочерью надо. Вот где и когда она потеряла невинность? – так у нас часто заявляла Черташина.

Людмила Петровна – очень худая, с маленьким личиком и запавшими холодными глазами. В свое время она работала акушеркой, потом решила стать врачом-гинекологом. Говорили, только потому, что живший давно и уже ушедший из жизни хирург Кучурин – плотный, добротный, кучерявый, черноволосый до самой смерти и много пьющий – стыдил и унижал ее за грубость. Она тогда поклялась самой себе, назло ему, лихому пьянице, стать врачом и доказать, что не хуже и, уж тем более, не глупее его. И, наверное, в благородном порыве, она забыла про милосердие, что является главной, неотъемлемой частью выбранной ею профессии.

Дальше мамочки, с понукаемыми ими дочками, после взбалмошной Черташиной, бежали ко мне, судебному врачу, в поисках истины и справедливости. А я не мог им помочь. Отправлял в прокуратуру. Смотреть девочку без направления или постановления прокурора, следователя или без определения суда, я не имел права. Не мог давать консультаций родителям. Потому что отделение судебной экспертизы – не женская консультация.

В конце концов, Черташину пригласят в прокуратуру и покажут статью, по которой ее могут привлечь к уголовной ответственности. Она станет более сдержанной и осторожной, и уже направо и налево не разбрасывала упреки и оскорбления в адрес родителей и их дочерей.

Привлекать к экспертизе по Маскаевой Ирине неопытного доктора, ту самую девочку из нового поколения, я передумал. Потому что каким-то внутренним чутьем заподозрил, что экспертиза станет непростой. А от Тостова отказался по другим причинам. В нем жил человек с поверхностным взглядом на все, в том числе и на профессию. Он был небрежным, неаккуратным, да еще и рыжим очкариком. А главное – необузданным и твердолобым. Однажды я угодил к нему с потерпевшей и ее мамой. И он начал рассказывать скабрезные анекдоты, от которых у меня краснели и горели уши. А что творилось в душе матери и девочки, я боялся даже представить.

– Видишь ли, Серега! – так обращался он ко мне, наверное, думая, что раз я позволял участвовать ему в серьезных судебных экспертизах, значит, оказывал особое доверие. И у нас, по его представлениям, неминуемо уже должны сложиться доверительные отношения. – Я даже не знаю, где анекдот, а где суровая правда жизни. Обратилась женщина в полицию, что ее изнасиловали. Ищут насильника сутки, вторые, третьи… Находят. Полковник говорит: в камеру негодяя. Тут изнасилованная как завопит: да вы что, какая камера, я же его не для этого искала. Впервые, мол, встретила мужчину с таким «достоинством». «Благодарю вас, товарищ полковник, что нашли!» – тут Тостов залился смехом, а потом ни с того, ни с сего спрашивает меня: – Здесь у нас так не получится?!

Я не знал, куда деться от стыда, а мать с дочерью виновато хлопали глазами. Таращились на меня. В их взгляде можно было прочесть, что они чувствуют себя не потерпевшей стороной, а, наоборот, теми, кто сам мог изнасиловать того мужчину, на кого они написали заявление. Хотя не стану скрывать, что и такие случаи у нас в городе тоже случались.

Давно уже, за железной дорогой, построили тюрьму для особо опасных преступников. Сначала тюрьма была женская. Как-то освободившиеся осужденные отловили в селе Пригородном юношу, перевязали капроновыми чулками мужское хозяйство под самым основанием и прыгали на нем изголодавшимися женскими плотями до тех пор, пока его не увезли в реанимацию и с трудом спасли ему жизнь и его мужские органы.

Как-то я пытался объяснить Тостову, что нельзя говорить с изнасилованными, особенно публично, на такие темы. Но меня угораздило попасть к нему и во второй раз. И можно было бы сказать уже раньше, как обычно говорят – «это первый и последний раз» – но, к сожалению, он оказался уже вторым. Он шутил точно так же, и ржал как ретивый конь или племенной жеребец. Радовался и восхищался своими шутками на щекотливые и пикантные темы. Он продолжал думать, что нашел самое подходящее время, игнорируя мои предупреждения. И не понимал даже, что у людей – горе. В такой момент им не хочется смеяться. Да еще он так рассказывал пошлые истории, что смеяться они должны были бы над собой.

– Серега, из нового! – Я крутил головой из стороны в сторону, как бы намекая: только не сейчас. Но он и слышать не хотел. Часто говорят, что профессия накладывает отпечаток на характер человека. Наверное, так и есть. Я тоже рассказываю анекдоты как гинеколог, выходя на улицу, восхищается: «Ба! Лица!» – А патологоанатом: «Ба! Живые!» – Насильник спрашивает женщину, – продолжал нести свою чушь Тостов, – ты, что же девственница? А она ему в ответ: если бы ты не спешил, я бы колготки сняла!

Но мать девочки, с которой я пришел в этот раз, оказалась не простолюдинкой, когда легко проскочила бы дурь даже у Черташиной. Она оказалась из районной администрации. Заговорила сама, обращаясь к веселому гинекологу:

– Вспоминаю вашу маму! Какая была умная женщина!

– Почему «была»? – перебил ее любитель анекдотов. – Она и сейчас есть. Жива. На пенсии!

– Я вот и говорю, почему у такой умной женщины сын – дурак?! – неожиданно она закончила начатую фразу, и здесь напрашивалось – «неожиданно для всех», но я ошибся…

Тостов слышал такое в свой адрес уже не в первый раз. Тут же легко и без обид отреагировал:

– На детях, моя милая дама, природа отдыхает!

Теперь, чтобы пойти к Тостову, я не знаю, кто бы меня мог принудить. Мне оставалось только одно – подняться в отделение. И, к моему большому удовольствию, я попал снова на Светлану Анатольевну Пичугину. Но она вдруг стала немного упрямиться. Мол, опять придется ходить по судам. Ни один врач не любит, поэтому сотрудничать с экспертами. У гинекологов профессия мирная. Не то, что у судебных экспертов – убийства, изнасилования, причинения тяжкого вреда здоровью, которое нередко заканчивается смертью. Тут она порекомендовала мне свою дочь, которая к тому времени уже тоже работала гинекологом. Но, правда, всего несколько месяцев.

– Светлана Анатольевна! – я решил ее переубедить. – Я обязательно посмотрю девочку и с вашей дочерью! Но необходимо сначала с вами! – и я объяснил сложность самого вопроса, не выходя за границы тайны следствия. Хотя сам еще не мог понять, где начиналась и где заканчивалась тайна, и существовала ли она вообще с Маскаевыми…

Отказать она мне, конечно, не смогла, потому что оставалась порядочным и добросовестным человеком и врачом. Как-то, еще совсем недавно, я приводил к ней свою жену. Ее прооперировали в области. Гинекологом-хирургом оказалась высокая, сильная, крепкая женщина. Еще до операции, у нее в кабинете, я положил ей деньги на стол, и она закрыла дверь изнутри. Я хлопотал о благополучие своей супруги.

– Ой, Сергей Петрович! Балуешь ты меня! – рассмеялась добродушно хитрая татарка. Дальше, то ли съязвила, то ли пошутила, или приятно удивилась моей благодарности и решила отработать по полной программе. Как она считала, уважить здесь меня, или сделать очень приятное на перспективу моих интимных отношений с женой. Не могла только предвидеть, как и я, что сами отношения скоро лопнут, и начало всему положат именно проблемы по экспертизе Маскаевой, а значит, и с моим работодателем. – Сделаю я для тебя «мышиный глазок». Всю жизнь меня вспоминать будешь! – говорила она, оценив взглядом ту сумму денег, которую я обозначил числом на клочке бумаги.

Она сделает супруге пластику влагалища, одновременно с той серьезной операцией, что стала необходимой и обязательной. Иначе, ее болезнь могла закончиться злокачественным новообразованием и дальнейшим лечением в онкологическом центре. Потом у жены начнется длительный лист нетрудоспособности. Продлевать его предстояло у себя в районе, у своих гинекологов. Здесь Асия Бореевна, та самая татарка-гинеколог, предупреждала, что смотреть супругу зеркалами в такое время ни в коем случае нельзя. Не меньше месяца. И лучше, если врачи, объяснила она нам обоим, не станут лазить даже пальцами. И, уже обращаясь ко мне, настаивала:

– А через месяц привезешь ее ко мне, и я посмотрю сама!

И вот я – врач, судебный эксперт, веду жену к своим гинекологам – продлить больничный лист. А тут доктор Кочетова. Не хочется говорить оскорбительных слов в ее адрес, что она врач с одной извилиной в голове или одной веревочкой. Если ее перерезать, отвалятся уши. А если и была у нее вторая извилина, отец все-таки долгое время работал анестезиологом, то она отвечала и контролировала в ее мозгу самолюбование и амбиции от явного безрассудства. Она однозначно настаивала на том, чтобы моя вторая половина улеглась в гинекологическое кресло. И собиралась смотреть ее зеркалами. Без такого осмотра она, якобы, не сможет продлить больничный лист. Выглядела самоуверенной и нахальной. Она не стала даже раскрывать амбулаторную карту с выписным эпикризом, где отмечены все нюансы осмотра и послеоперационного ведения таких и похожих пациенток.

– Я не верю! – запротестовал я. – Что по записям областного гинеколога вы не можете продлить больничный лист! Потому что тогда, как понимаю даже я, вся пластика пойдет коту под хвост…

Я собирался говорить сейчас в прямом и переносном смысле. Ведь она порвет гинекологическими зеркалами и, даже может пальцами, растянуть вновь образовавшуюся ткань по шву. Моя жена долгое время терпела и выжидала вместе со мной. Половые отношения между нами на время прекратились. И операция оказалась не настолько простой и безболезненной. В послеоперационный период ей добавляли через спинномозговой катетер снотворного и обезболивающего. Она ждала и терпела, когда болевые ощущения закончатся. До операции она ни один год мучилась и кровоточила. Уровень гемоглобина упал тогда до критических отметок. Несчастная учительница, кем она была, не переставала смотреть в зеркало на свои бледные уши, что указывало на малокровие. Еще я понимал, что вся пластика затеяна не ради удовлетворения наших похотливых страстей вместе с женой. Здесь хирург Асия Бореевна убивала двух зайцев: вроде как бы хотела сделать для нас то, что очень дорогого стоит само по себе, как пластика половых путей у женщин. Еще важнее, ей хотелось не допустить грозного осложнения после такой операции, как выпадение влагалища и даже матки, если бы она у нее осталась бы, и тогда уже пластика становится не ради любовных утех, а жизненно важной необходимостью.

Но доктор Кочетова Мария Ивановна не ведала стыда. И не боялась позора. Фамильярно и беспардонно, наверное, считая, что все выглядит убедительно, и, думая, вероятно, что в такой момент можно шутить, проговорила и показала, как показывают уличные ханыги, поддев край коронки своего зуба, ногтем большого пальца правой кисти, сопровождая это щелчком:

– Зуб даю! Без осмотра больничный не продлит ни один врач!

Она была большая, огромная. Гром-баба – говорили о таких. Пузатой стала, как отец, анестезиолог, давно покинувший наш мир. Остался он в памяти многих, как очень страшный, гориллоподобный, живший с красавицей-женой, матерью Марии Ивановны. Та гуляла от него налево и направо, не опуская хвоста. У дочери вырос живот сразу после первых родов. Из-за гнилого характера за глаза ее звали «бабушкой на сносях». Она была обжорой до неприличия. За столом чавкала. Изо рта летели в разные стороны крошки не пережеванной пищи.