Читать книгу Самба на острове невезения. Том 1. Таинственное животное - Маргарита Малинина - Страница 2

Но все по порядку.

Мы прибыли на место около полудня. Перед нами расположилось длинное четырехэтажное здание, облицованное бело-синей плиткой и огороженное недюжинным забором. Машины проверялись на въезде, так как мы были пешими, то спокойно прошли на территорию, украшенную клумбами, елями и кустарниками, зато на входе в здание путь нам преградили бравые ребята в защитной форме с оружием в нагрудной кобуре и затребовали пропуск. Слегка опешив, мы переглянулись, затем Катька немного заторможенно полезла в сумочку (при ее действиях парни заметно напряглись и потянулись к пистолетам) и извлекла единственное доказательство того, что все происходящее не сон, – анкеты на наши имена. Ребята тут же расслабились и сунули нам в руки пропуска, заблаговременно выписанные предусмотрительным Григорием Николаевичем, которые мы по завершении сеанса должны будем вернуть.

На лифте мы поднялись на третий этаж и, пройдя чуток по коридору, оказались возле двери 312, за которой и ждал нас старший брат Бориски в высоком вертящемся кресле. Лицо следователя по особо важным расположилось перед мерцающим монитором компьютера, к которому он вернулся тут же, едва кивнув нам и бросив «заходите».

Честно говоря, я и представить не могла, что брат нашего Лысого друга будет выглядеть так. Вся моя вера в бессмертный и умнейший ген ДНК как-то сразу померкла, причем без возможности реабилитироваться когда-нибудь в будущем.

Дело в том, что если нижняя часть лица Григория и сама фигура в целом еще более или менее походили на Борисовы, то глаза, лоб, а главное, волосы ну никак не желали подтвердить кровное родство двух мужчин. Бориска имел светлые глаза, белесые, почти отсутствующие брови и жидкие рыжевато-русые волосы, обрамлявшие большую плешь на макушке. И все же он о них, волосах (вернее, их остатках), заботился, регулярно посещал парикмахера, который подравнивал концы и придавал им приблизительный вид какой-никакой прически. Здесь же мы наблюдали следующее: глаза у следователя темные, брови же и волосы неимоверно густы и имеют цвет ослепительно яркого воронова крыла. Сама прическа длинная, лохматая и неряшливая. Черные пакли свисают на лоб, на шею, кое-где доходят до нешироких полных плеч, но где-то обрываются еще в районе ушей, короче длина отдельно взятых волосинок варьируется неслабо.

– Проходите, садитесь, – улыбнулся Лохматый глупой мещанской улыбкой и показал на кресла. Мы сели. – А мой брат знает о том, что вы здесь? – спросил мягко и мимолетно, еле заметно подмигнул. Мы покачали головами, продолжая хранить упорное молчание, вызванное неожиданной внешностью будущего соучастника рискованной операции под названием «распознай террориста в толпе». – Ну и прекрасно, он вас просто недооценивает. – Что это было? Наглая лесть или настоящая ода нашим способностям? Не беря на себя полномочия сделать выбор, я глянула в сторону подруги: та с беззаботным счастьем растянула губы до ушей. «Значит, лесть», – резюмировала я, так как знала свою подругу как пять пальцев, и наивысшим источником наслаждения для нее является именно грубая, неприкрытая лесть. Катерина очень умна, как я уже говорила, соответственно, она всегда знала, что ее хвалят неискренне, а с конкретными целями, однако она как-то призналась, что ей это, черт побери, все равно приятно и она ничего не может с этим поделать! – Итак, вы в курсе нашей проблемы и того, что мы имеем на данный момент, не так ли? – продолжил он, подкупленный Катиной улыбкой. – Раз я вижу вас здесь, стало быть, вы приняли решение оказать посильную помощь в поимке этого… хм, злоумышленника?

Мы повторно переглянулись.

– Вообще-то, – кашлянув, робко начала Любимова, – я не уверена, что мы в полной мере располагаем информацией для того, чтобы принять окончательное решение. Лучше расскажите нам все сначала, по порядку.

Мужчина с минуту разглядывал наши лица. Затем поднялся:

– Ну хорошо, – и подошел к высокому стеллажу, занимавшему аж две трети этой большой комнаты.

Пока он рылся на полках, Катька стянула лист бумаги из принтера, затем взяла из органайзера черную ручку. Набросала портрет, который через минуту очутился у меня в руках.

Дикий, волосатый и до ужаса кудлатый неандерталец держал в растущих прямо из головы руках дубинку и неестественно улыбался. Подпись гласила: «Я – Гриша!»

Я тут же расхохоталась, вспомнив бессмертный фильм «Семь стариков и одна девушка», так было рождено второе «погоняло» старшему Акунинскому. Первое, если вы помните, – Лохматый.

Я-Гриша тем временем недоуменно уставился на вашу покорную слугу. Похоже, раскованный, непосредственный хохот в этом месте слышать приходилось нечасто.

– Что с ней? – осторожно осведомился он у моей подруги, чуть понизив голос. Будто был уверен, что если спросит чуть тише, чем говорил до этого, то я не услышу. Странно было это предполагать, учитывая, что я сидела между Катей и стоящим следователем.

– Она у нас немного пришибленная, – с легкостью отозвалась бессовестная Катерина и удивленно зашевелила ресницами: – А что, Борис Николаевич вас не предупреждал на этот счет?

Григорий Николаевич сделал серьезное лицо: задумался. Потом просиял: вспомнил.

– Ах, да, ну конечно! Он говорил, что она лежала в… – Акунинский с опаской глянул в мою сторону (я все еще изнуряюще хохотала) и понизил голос почти до шепота: – она лежала в неврологии, да? – Хотя я все равно прекрасно его слышала.

– Да, это так, – за бесценок выдала Катька мою страшную, свято хранимую тайну и заметила: – Как видите, квалификация нынешних эскулапов оставляет желать лучшего.

– Н-да, малость не долечили, – согласился Григорий Николаевич. – Ну ничего, для нашего дела, возможно, это и к лучшему.

– Так что нам предстоит за дело-то? – повысила голос нетерпеливая Любимова, потому что уже вторые сутки пыталась выяснить, в чем состоит миссия, но ни один из Акунинских пока не затруднил себя пояснениями, только усиливая час от часу степень тревожного любопытства.

Я моментально умолкла, так как тоже давно желала получить ответ.

Следователь вместо устного ответа протянул нам листы бумаги, каждый из которых был бережно упакован в прозрачный файл. На проверку это оказались ксерокопии с записок сумасшедшего, о котором мы читали в статье.

Записка № 1

прислана 17 июля

«Повсюду телевизор… Из всех разговоров только и слышно: «Я смотрел вчера… Ой, а ты видел… Сегодня будешь смотреть…?»! И было бы что-то стоящее, ценное, поднимающее интеллектуальный и культурный уровень, внушающее желание учиться, так нет же! Все пустой треп, а то и похуже: сплошное насилие, беспочвенные убийства, жестокие драки. А эти тупые молодежные фильмы и телесериалы про один бесконечный секс, растлевающие и без того аморальную вследствие эпохи своего рождения и озабоченную в силу хлещущих через край гормонов молодежь! Возникает резонный вопрос: куда катится этот мир?..

Ты бы, Григорий Николаевич, задумался, у самого двое деток обоих полов. Неужели так трудно поднапрячь старые знакомства и заставить их прекратить вещать всю эту гребаную чушь?! Пусть будет как раньше: старые добрые советские мультики, качественные кинокомедии, культурно-познавательные программы.

Я верю в тебя, я знаю, что ты можешь все исправить, пока не поздно».

Записка № 2

прислана 1 сентября

«Я честно выждал полтора месяца, но ничего так и не произошло. Я знаю, что ты получил мое письмо, более того, знаю, что читал его. Почему нет никакой реакции? Дорогой Григорий Николаевич, подумай над тем, что я говорил тебе. Я ведь не шутки тут шучу, я готовлю масштабную операцию, и только ты вместе с друзьями из хренового Останкино можешь остановить все это, пока я не начал».

Записка № 3

прислана 12 сентября

«Ты разочаровал меня, Григорий. Я так и не дождался от тебя решительных действий. Да, ты встречался со знакомыми из Останкино, но вместо того чтобы заставить их прекратить трахать мозги человечества бесконечным дерьмом по ТВ, ты пытался предупредить их обо мне. Дурак, им совсем не страшно! Они могущественны, даже президент вечерами протирает портки перед теликом. Что сделает им какой-то идиот, присылающий письма следователю?

А вот сделаю. Увидишь, сделаю! Ненависть во мне кипит уже достаточно долго для того, чтобы наконец выплеснуть ее в какое-то важное дело. Возможно, это будет делом всей моей жизни. Возможно, моя жизнь и вовсе этим делом закончится. Мне плевать. Надоело. Не могу больше видеть эти постылые рожи по телику и слышать шизонутый смех обдолбанных придурков, всерьез полагающих, будто у них есть чувство юмора. Не понимаю, отчего мир не может узнать настоящую ситуацию в военных точках, зато он просто обязан знать, какого по счету выродка произвела на свет очередная Анджелина Джоли, Кристина Агилера и кто там у них еще.

Мы все тупеем помаленьку. Мы реально лишаемся мозгов. Мир катится в бездну, и, похоже, только я один это отчетливо вижу.

Что ж, значит, мне и придется это остановить».

Записка № 4

прислана 15 сентября

«Григорий, знаешь, что я больше всего ненавижу? Телешоу. Вот это тупость и лажа в последней инстанции. А люди сидят и смотрят. Часами. Твоя обожаемая супруга тоже. И дочь. Тебе это по-прежнему нравится?..

Что ж, раз ты не сделал, что я велел, значит, да. А мне нет. И я это исправлю.

Что? Ты думаешь, я собрался взорвать телебашню? Глупости. Я и смотрю, забегали все: и СК, и МВД. Усилили охрану в Останкино. Пускай. Я пойду другим путем.

В Останкино мне все равно не пробраться. Зато я знаю, куда пробраться можно, было бы желание. А оно у меня есть, кому как не тебе это знать. Ты ведь уже понял, что парень я настойчивый? Тем лучше.

Узнал, что готовятся к старту два новых телешоу. Таких же тупых, лживых и бессмысленных, как и все остальные. Что же, видимо, это и есть мой шанс. Хотя бы в одно из двух я сумею пробраться. Требования там несерьезные, им нужны придурки, готовые за просто так покрасоваться на экране телевизора. Думаю, при небольшом усилии я сумею за такого сойти.

А дальше… Прикинь, в самом что ни на есть прямом эфире раздастся большой БУМ! Такой БУМ, что заставит задуматься многих. Задуматься над тем, что они сморят, на что они провоцируют. Надеюсь, после этого телевизионный бред прекратится.

Как думаешь, Григорий, понравится БУМ твоей дочери?»

Записка № 5

прислана 21 сентября

«Мне удалось! Я прошел отборочный тур. Ну и идиоты там были, жаль, что тебя со мной не было, Григорий!

Кстати, я не говорил тебе, что у меня есть надежная, верная спутница жизни? Просто я подумал, отчего не сделать сразу два БУМА? На двух телешоу вместе. Поэтому она, полностью разделяющая мои мысли и чувства, согласилась тоже пройти кастинг. Ведь я не могу быть сразу в двух местах, к сожалению.

Так или иначе, но скоро стартуют на ТВ наши с ней проекты (это тупые организаторы думают, что проекты их, на самом деле они целиком с этой минуты принадлежат нам, и уже никто, даже ты, не сумеет ничего исправить).

Жаль, наше долгое, но редкое общение подошло к концу. Зато теперь ты сможешь увидеть меня по телику! Вау, любой другой озабоченный телевидением и собственной популярностью кретин был бы счастлив из-за такого поворота. Но меня моя рожа не экране отнюдь не будоражит. Меня будоражит другое: как сделать так, чтобы твоя дочь увидела сразу два БУМА?..»

– Он ненормальный! – воскликнула Катька, дочитав последние строки. Я была с ней солидарна и, кивая головой, ощутила, как проклятая температура снова начала подниматься. А ведь с утра было тридцать шесть и шесть!

Лохматый пожал плечами:

– Проведенная экспертиза заявила, что писал человек психически стабильный, возможно, с небольшими отклонениями от нормы, не больше. Короче, нервозный, но адекватный. Хотя смысл ужасает. – Я-Гриша с важной миной устроился напротив нас в свое любимое кресло. – Я позволю себе посвятить вас в процесс работы органов с этими письмами. Думаю, вы сейчас гадаете, почему же за два с половиной месяца ничего не было сделано.

– Нет-нет, что вы! – смущенно залепетала я, что было несколько далеко от правды, Катька же в один голос со мной заявила:

– Да, есть немного, – как всегда особо не заботясь, какое впечатление производят на окружающих ее слова.

– Катя! – ткнула я локтем подругу.

– А что?

– Нет, ваша подруга права, Юлия. Вы имеете право знать, как все обстояло на самом деле. Может показаться, что я просто плевал на то, что какой-то псих шлет мне послания. Хотя после первого, сказать по правде, так оно и было. Меня удивило обращение. «Ты» и «Григорий Николаевич», которое к третьему письму уже сокращается до простого «Григорий». – Следователь устало вздохнул. – Меня уговаривали вспомнить, кто это мог быть, человек, с которым я знаком, который способен на шизоидные шутки или даже на безумство. Который знает мое семейное положение, то, что у меня есть сын и дочь. И сверх того, осведомлен о давно забытых знакомых из Останкино. Честно говоря, перебрав в уме всех людей из своего окружения, я совершенно ни на ком не смог остановиться. Вот не знаю я, кто этот человек, и все! – Григорий Николаевич смотрел на нас расширенными глазами. Было ясно: он очень хотел, чтобы ему верили. И мы поверили, разумеется, обманывать нас да и всех остальных работнику следственного комитета не было ни малейшего смысла.

– Вполне вероятно, что вы никогда даже не видели этого человека, – сделала предположение Любимова, не так давно столкнувшаяся с подобного рода обманом. – Выяснить можно почти любую информацию и о любом человеке, было бы желание и возможности. А в особенности такие вещи, как жена, дети, имя-отчество и место работы. С Останкино чуть сложнее.

– Да, – согласилась я. – Может быть, этот человек и вы пересеклись именно в момент ваших отношений с кем-то из телестудии. Тогда вы вполне могли проговориться и забыть об этом.

Григорий Акунинский согласно кивал, внимательно разглядывая наши лица. Казалось, ему было очень любопытно узнать нашу точку зрения по данному вопросу.

Катя настаивала на своем:

– Необязательно они пересекались. Это мог быть подслушанный в кафе разговор с соседнего столика. Да и просто так называемый Шутник видел вас выходящим из телебашни вместе с кем-то из сотрудников, вот и все! Он просто ткнул пальцем в небо и попал.

– В том-то и дело, что не попал, – наконец-то вступил Лохматый в наш с Катькой диалог. – Вернее, не совсем попал. Знакомство было настолько поверхностным, что я даже забыл имена этих людей. Поэтому очень глупо было со стороны приславшего записки надеяться, что я имею там какой-то вес. К тому же они люди подневольные, это не ведущие решают, что показывать по телевизору и когда. Почему же он взялся писать мне этот бред, убеждая наладить отношения и попросить выбросить телешоу и сериалы из телепрограммы? Загадка. Так что в этом с многоуважаемыми экспертами, как видите, я не согласен. Да пусть они простят меня, но такой уровень логики присущ только очень больному на голову человеку. В пользу моей неоспоримой правоты говорит и факт явной внутренней напряженности, когда дело доходит до моей дочери. Вы ведь тоже это почуяли, да? – Мы кивнули. – Конечно, женщины более чувствительны к малейшим перепадам настроения, вы, исходя из своей женской материнской природы, лучше улавливаете эти волны исходящей угрозы. Но здесь это так явственно сквозит, что и я заметил. При чем здесь моя дочь, зачем она ему? Разумеется, я, как отец, сильно испугался за нее и приставил к ней охрану. Но это еще не все диковинки. Вернитесь к записке номер два. Там написано: «Я знаю, что ты получил мое письмо, более того, я знаю, что ты его читал», как-то так. – Мы сверились с оригинальным текстом и кивнули. – Возникает резонный вопрос: а откуда этот говнюк, извиняюсь, узнал факт самого прочтения? Он не допустил и доли вероятности, что мои сотрудники просто посчитали письмо хламом и с чувством глубокого удовлетворения спровадили в урну и забыли о нем. Пресекая возможные вопросы, скажу: читая, я находился в кабинете один. А само запечатанное в конверте письмо принесла моя помощница, которая нашла его возле своей двери. В тот день народу в здании было полно, кто угодно мог подбросить его под дверь, не привлекая к своей персоне ни малейшего внимания. Проверка пропусков ничего не дала – оказалось, что охрана просто уничтожает их через пару дней. К тому же столько людей сюда ходит в течение дня, это все равно бы ни к чему не привело.

– А где конверт? – сделала Катя стойку, блеснув глазками в предвкушении настоящей оперативной работы – работы с уликами.

– Все они сейчас в лаборатории, вместе с вложенными письмами проходят обработку на микрочастицы. Возможно, это поможет привлечь Шутника к ответственности, когда мы его поймаем. – Тут Акунинский как-то инфернально прищурился и поправил сам себя, не скрывая хищного оскала, пытающегося сойти за улыбку: – То есть я имел в виду, когда вы его поймаете.

– Мы?! – подпрыгнула я, затем вспомнила, что для того нас, в общем-то, и вызвали сюда, и успокоилась. Мы так мы.

– Знаете, что я вам на это скажу? – начала Любимова, и следователь с нескрываемым любопытством внимательно на нее уставился, очередной улыбочкой подгоняя к откровениям. – Он брал вас на понт. Все это время. Поскольку это не псих, как заявили эксперты, а я им, в отличие от вас, верю, – тут подружка запнулась и продемонстрировала нам появившийся на щеках легкий румянец: она испугалась, что мужчина понял ее превратно. Ведь ее слова можно было интерпретировать и так: им я верю, а вам нет; но на деле это было так: вы им не верите, а я – да, и следователь точно так и понял, потому доброжелательно изрек:

– Продолжайте, Екатерина, я вас слушаю.

И она продолжила:

– …Стало быть, это не фантазии психа. А если не фантазии, тогда у меня появляются две версии. Первая – он надеялся, что вы все-таки прочитали письмо, и написал вам другое, руководствуясь доводом, что если до вас письма не доходят, то и текст «я знаю, что вы читали» точно так же не дойдет, зато коли уж вам доставили первое послание, то и второе наверняка доставят, и оно уже произведет должный эффект. Повторяю: он просто на это уповал, но не был стопроцентно уверен, потому как не мог.

– Это понятно, – удовлетворенно закивал Григорий Николаевич. По его мимике было видно, что он очень рассчитывал на Катин интеллект, и все то, что она ему наговорила, конечно, уже успел обдумать сам, и давно, но желал подтвердить собственное сложившееся о ней мнение и определить, не зря ли он сделал такой выбор. Судя по выражению лица, он пока считал, что не зря. – Давайте теперь перейдем ко второму варианту.

Катя сморщилась:

– Второй вам не понравится. Поэтому я и остановилась на первом.

– А все-таки?.. – ничуть не испугался мужчина и даже продвинулся чуть вперед, непредумышленно передавая языком невербального общения свою заинтересованность.

– Так как в первом случае он не мог точно знать, дойдет ли письмо, то во втором, соответственно, мог. Это значит, что непосредственно в вашем ближайшем окружении затесался друг нашего Шутника, являющийся его надежным информатором, а то и он сам. Впрочем, мне кажется эта версия нелепостью, но мы ведь рациональные люди и обязаны учитывать все варианты, не так ли?

– Совершенно верно, – почему-то обрадовался этой реплике старший брат Бориски, наверно, потому, что Катина точка зрения полностью скопировала его собственную. – Могу вас заверить, пока эта версия не получила ни единой зацепки, ни единого повода полагать ее рабочей. Однако в данном направлении продолжают работать специалисты из особой организации, так что можете временно о предателе не беспокоиться.

– Но наша-то задача в чем состоит? – встряла я в их, на мой взгляд, слишком затянувшуюся дискуссию. Пора, в конце концов, переходить к делу!

Любимова обернула ко мне удивленное лицо и пробормотала:

– Юлька, ты что, еще не поняла? Нас собираются пихнуть в телешоу.

– Что? В смысле, по-настоящему?

– А ты как думала?

– Я думала, мы должны будем вычислить психопата – или кто он там – на стадии репетиций или предварительного отбора. Но не в прямом же эфире! Его нельзя допускать до камеры, вдруг он впрямь что-нибудь взорвет?

Катя пожала плечами, мы смотрели друг на дружку, затем, не сговариваясь, медленно перевели очи на следователя.

Тот, отчего-то смущаясь, опустил голову почти до самой поверхности стола. Заикаясь, сдавленно пробурчал:

– Что ж… К с-сожален-нию, мы п-пропустили эт-ту стад-дию… Так что р-работать вам д-действительно п-придется в п-прямом эфире…

Заикание передалось и нам, две подруги дружно ответили:

– Офиг-геть!