Читать книгу Поколение бесконечности - Маргарита Пальшина - Страница 10

Почему зима и лето воспринимаются константами, а весна и осень – как промежуточные времена, которые нужно пережить, переждать?

Хеллоуин – ночь перехода в зиму. Мы все к ней готовились. В ночь на Хеллоуин отрывался Питерский «Неосад». Премьера стала событием для нашего городка. В секонд-хенды, приторговывавшими таможенным контрафактом, очереди занимали с утра за виниловыми куртками и кислотных оттенков майками и топами, светящимися в темноте. Контрамарки для «малолеток» стоили дороже входных билетов. Вряд ли бы мы с Алиской достали их сами, но вдруг расщедрился Марат. Сказал: «Потом попрошу тебя об одном одолжении», но не сказал каком.

Я не смогла устоять. И не зря.

Теперь все только и говорят о космических лучах, пронзающих танцоров насквозь, витиеватых конструкциях танцполов в виде гигантских ступеней лестницы в поднебесье потолка, невидимого снизу, пещерах и подводных гротах чилаутов, дымящихся коктейлях всех цветов и вкусов с непроизносимыми названиями – их следует выучить наизусть: в меню пялятся только отсталые слои населения. И какой-то неведомой дури, отправляющей всех желающих в полет до утра сквозь стены и времена. Сад наслаждений Иеронима Босха.

Джексон танцевал внизу у первой ступеньки сцены. Лазерные лучи скользили у него за плечами. Я вглядывалась в силуэт, выхватываемый вспышками из темноты, точно зная, что это он. Джексон танцевал один, обнимая пустоту. И пустота должна была заполниться. Мной.

Я бросила Алиску с каким-то студентом и уже почти протиснулась к нему сквозь толпу танцующих, как за спиной прогремел взрыв. Обернулась и – глаза залило болью, а вдох застрял в горле, как кусок наждачной бумаги.

В центре зала взорвали баллон со слезоточивым газом. Война за главный дом на перекрестке дорог еще не окончена – нашлись мстители за обворованного и убитого бизнесмена, как сказал позже Марат.

Дальше в голове все перемешалось. Крики, толчея… Помню, как очутились с Джексоном в туалете. Вытащил из зала на руках? Ослепнув, я вряд ли сама нашла бы выход.

Ледяная вода из-под крана – будто отслаивает режущую слюду с глаз, но разлепить их все равно невозможно. Он вытирает мне лицо платком, кожа онемела, и я не чувствую его движений, кроме… странного невесомого прикосновения тепла, как крылом птицы по кромке ресниц. «Ощутить трепет твоих век на губах», – не к месту вспомнились слова дурацкой записки для Марата.

Глаза открыл свежий воздух. Морозное дыхание ночи за стенами клуба. Город стал чище, или – нет: переродился за это время, был стерт и заново нарисован неизвестным художником. Импрессионистом. Расплывчатые очертания в свете фонарей, в хрустальной подрагивающей дымке огней – сквозь слезы.

Мы как будто стояли на пороге исландской саги. Джексон взял меня за руку и внутри взорвался гейзер жаркого счастья. У меня в ту ночь постоянно что-то взрывалось… Я даже не помню, о чем мы разговаривали, шагая вниз по Озерному проспекту к набережной. Собираю и записываю осколки слов, а так хотелось бы снять непрерывный кинофильм в голове, чтобы крутить его потом вечно!

– Тебе понравилось в клубе?

– Не очень. Все какое-то ненастоящее: музыка, свет. Я знала, что так будет, но хотелось самой посмотреть.

– Зачем?

– Потому что все туда рвутся. Нужно все пробовать, чтобы знать. Важно знать то, что знают другие.

– Тяжело за всеми угнаться. Легче всего быть первым там, где никого нет.

– На Зареке?

– Тебя там видели. А я бродил взад-вперед по Озерному проспекту и набережной, чтобы случайно встретиться, а сегодня пришел в клуб. Мне сказали, ты там будешь.

В клубе встретила всех, даже мрачного Марата без Инги, но в ту ночь мне было не до запасных вариантов, я играла главную роль, а точнее, не играла – жила.

– С синими волосами ты похожа на Снежную Королеву. За тобой должен прийти снег.

В последние дни была слякоть и предзимняя тьма. Первый снег позднего сентября исчез, растворился в грязи улиц. Но вернулся в ту ночь! Густыми хлопьями. Кружился в конусах света от фонарей, как обезумевшая стая бабочек-альбиносов. У меня получилось!

– Веришь в сказки?

– Я понимаю их лучше, чем обычную жизнь. В жизни нет логики, а в сказках…

– …концентрированная мудрость земли, как говорила моя бабушка.

И мы шли и шли куда-то под снегом в эту необычную ночь, как герои сказки, легенды, мифа, саги… Не читали, подчиняясь чьим-то писаным законам, как всегда бывает, когда в жизни плывешь по течению, а писали свою историю сами. Слова рождались на ходу из шагов, прикосновений, взглядов…

«Любовь есть мечта, порожденная взглядом»4, – вспомнилась книжная строчка о героях Шекспира.

В ночь на Хеллоуин я поверила, что мечты сбываются. Как будто совершила открытие. Наверное, все влюбленные ощущают себя героями мифов и верят в то, что они-то как раз и есть первые люди на земле.

Все время думала о Геро: как зажечь негасимый свет в окне для Джексона? И чтобы лампочка счастья никогда не перегорала. Купила светильник в магазине подарков в виде домика из цельного куска мрамора. Тяжелый, зато прочный и не разобьется. Свет от маленькой лампочки – желтый, теплый, живой. Поставила на подоконник. Сделала перестановку в комнате – подтащила диван к окну. И теперь свет льется в обе стороны: за окно и на меня. А я закидываю голову на подушке и смотрю, как в луче из окон домика кружится снег.

– Зима же, замерзнешь, – повторяет мама, гася в моей комнате свет на ночь. Но светильник не выключает, и, кажется, с ним в моей комнате стало теплее.

Ночами снится повторяющийся сон. Фантасмагория в театре теней. Посреди темного леса поляна, ярко освещенная, будто сцена театра. Откуда льется свет непонятно, как изнутри, от волшебного фонаря. Героев не видно, они – тени на белом полотне, растянутом вместо декораций на сцене. Но я знаю, что актеров всего двое: мужчина и женщина, и играют они разные роли из разных мифов. Теням позволено перевоплощаться в кого угодно. Джексон в моем сне – осветитель за сценой, но никогда не рассказывает о фонаре. Может, это символ горящего сердца Данко?

В пьесе, то есть во сне, за сценой сквозь шелест леса слышатся шепоты о тайне света и тьмы, о том, что они вечно меняются местами… Просыпаясь, записываю и читаю книжку по мифологии и истории праздника Хеллоуин. О заблудших душах, утративших ориентиры в пространстве и времени. Темнота улиц в ту ночь была освещена белым, чистым снегом, и когда я вспоминаю, как две наши тени на снегу сливались в одну, снова ощущаю толчки гейзерного счастья. Неоновый свет клуба, когда взорвали баллон со слезоточивым газом, обернулся слепотой и болью. Если бы не Джексон… Интересно, почувствовал он себя Орфеем, спасающим Эвридику? Он же сказал, что верит в сказки. Надо спросить, героем какой сказки представлял себя в детстве.

А самая страшная тень в моем сне, конечно, Марат. Ничего хорошего от него не ждешь. Но за то, что помог нам встретиться, можно пожертвовать многим. Знать бы чем? Что он попросит?

«Чтобы зажечь негасимый свет, нужно осознать тьму», – пишут в книгах.

Вечер, метель за окнами. Папа стучит по клавишам компьютера в гостиной. Щелкаю выключателем.

– Дочь, я вообще-то работаю, – говорит папа, снимая очки в сумерках.

– Я хочу увидеть абсолютную тьму.

– Представь себе межгалактический космос…

– Не хочу воображать – хочу ощутить. И не где-то когда-то, а здесь и сейчас.

– Мммм, – забывает о монографии. Ему всегда было интереснее применять научные знания на практике.

За полчаса закупориваем нашу маленькую квартирку в капсулу. Завешиваем окна плотными шторами, как в войну, чтобы не проник ни один лучик света.

– Ты видишь очертания мебели?

– Да.

– Плохо. Нужен черный вакуум. Вот, например, духовка вполне подойдет…

Мама вернулась с работы, как в голливудский кинофильм, где главный герой решает покончить с собой и открывает газ. Долго и мучительно ждет, пока комната наполнится ядовитыми испарениями, но вдруг вспоминает, что смертнику положена последняя сигарета. Прикуривает – и забирает с собой на небеса весь квартал близлежащих домов.

– Идиоты! У нас электрическая плита! – только и сказала мама, когда зажгла свет в кухне и увидела два наших зада, торчащие из духовки.

– А мы ее и не включали.

Она махнула рукой и без сил опустилась на стул.

Космос в духовке… Смешно, но хочется записывать любую мелочь. После той ночи все вокруг обрело тайный смысл, стало важным, значительным. Каждое мгновение как будто залито ярким светом. Нельзя упустить, не записать, не запомнить. Боюсь утратить свои дни и часы. Может быть потому, что все они освещены ожиданием новой встречи?