Читать книгу Лев и меч, или Блеск и нищета российского гарибальдийца - Маргарита Станиславовна Сосницкая - Страница 3

«Вам не видать таких сражений!..»

(М. Ю. Лермонтов)

Когда-то поля здесь были ухожены, посев сменялся урожаем, а дом возвышался среди полей, точно их заботливый хозяин. Теперь дом был брошен, стены его потемнели и поросли травой, окна напоминали пустые глазницы черепа.

Пушечный снаряд ударил в одно из окон, сорвал полкрыши; из пробоины вырвался красный язык пламени, попробовал лес и поле, вошел во вкус. Часть дома устояла, и черти в красных рубахах, толкаясь и суетясь, начали кое-как перетаскивать туда раненых. Несчастные жутко кричали, стонали, сквернословили, впрочем, это были счастливчики: кто-то уже валялся, подобно сваренному карасю – сделал свое дело солнечный удар. Их командир, толстый капитан, бодрился насколько то позволяли избыточные телеса и пытался, как мог, поднять дух своих бойцов.

– А ну-ка шевелись, порко дьяволо (свинорылый дьявол)!… Да не тащи ты этого беднягу! Его все равно уже черти в аду встречают!!…

Из порохового тумана со стороны Капуи вылетел всадник в развевающемся белом плаще. Чуть ли не на ходу соскочив с коня, он зашагал к капитану, прихрамывая на одну ногу и вытирая лоб краем своего плаща.

«Принесла нелегкая!»– чертыхнулся в сердцах капитан, но громко прокричал в ответ на приветствие штабного:

– Здравия желаю! – и тут же жадно спросил – Что там, в Сант Анджело?

– Чертовщина какая-то! – выругался поручик на чистейшем итальянском. – Наш артиллерист, болван, уронил искру на пороховые запасы, и так шарахнуло по своим, что одному оторвало ногу, другому руку, а бурбонцы, – хрена им в печенки!– решили, что начался обстрел и открыли ответный огонь!

– И это впридачу к жаре! – ахнул капитан, промокая платком вспотевший лоб. – Градусов тридцать, не меньше. Скоро от жары сами возгораться начнем.

– Здесь у вас еще цветочки! Вздохнуть можно, птички расщебетались. А на батарее за пулями собственного голоса не слышно!

– Да, dulce e decorum pro patria morir”¹, – капитан спрятал в карман мокрый платок. – А сигары часом у вас не найдется?

– Отчего ж? – с готовностью ответил поручик, доставая портсигар.

При виде отборных тосканских капитан не удержался, расплылся в улыбке, предвкушая особое, одним заядлым курильщикам известное удовольствие: «У нас в Генуе таких нет»,– но вдруг улыбка на его лице сменилась гримасой изумления: пуля поцеловала его между глаз, не оставив пяти минут на последнее желание смертника – покурить. Капитан тяжело обвалился на землю. Поручик бросился к нему, стал трясти за плечи, да опустил на траву, стащил с головы треуголку.

А пули свистели все ближе, сливались в сплошной гул. Не было числа потерям в рядах и гарибальдийцев, и бурбонцев, но подкрепления поступали только в ряды последних. Атака шла девятым валом. Королевские войска выбили засевших в полевом лазарете гарибальдийцев и подожгли его с четырех сторон. Из огня раздавались нечеловеческие крики. Поручик вскочил на коня и помчался по направлению к Капуе, не думая о том, что его плащ представляет собой легкую мишень. По пути ему попадались местные мародеры, которые обшаривали убитых, а раненых добивали стилетом.

Ни на что, кроме своей ярости, гарибальдийцам расчитывать не приходилось. В самых опасных точках появлялся рядовой Карлуччо, известный тем, что его обходили пули. Он шел им навстречу невозмутимо, будто это не кровопролитие, а променад на набережной, и воодушевлял примером батальоны гарибальдийцев. Им на помощь спешил эскадрон Красных Дьяволов (Diavoli Rossi), конных егерей из Палермо, и английский конный отряд генерала Данна, но все они – увы – прибудут к шапочному разбору. А пока роты тосканца Меланкини рубились налево и направо, как триста спартанцев. На смену им подоспел сицилийский батальон Томази, и снова:

«В дыму огонь блестел,

Звучал булат, картечь визжала,

Рука бойцов колоть устала».

И люди в красных рубахах дрогнули, побежали под натиском королевских драгунов – сущих драконов, от которых и пошло их название.

«…Сквозь дым летучий

Французы двинулись, как тучи».

А их в этом сражении 1 октября 1860 года было до сорока тысяч. В сражении, ставшим роковым и для Карлуччо – осколок снаряда попал ему в грудь. Но он еще услышал, как по рядам отступавших прокатилось: «Гариба-а-альди! Гарибальди!» Герой двух миров появился, как бог из машины, чем и воодушевил солдат на новый порыв.

– Alla baionetta! Viva l’Italia!²

И все, кто еще держался на ногах, выбежали из батареи, несмотря ни на град пуль, ни на ядра, свиставшия и рассекавшия воздух по всем направлениям». Один Гарибальди оставался, «как заколдованный, спокоен и невредим среди всеобщего оживления».

ГАРФ-6753–1–21–20

Всадник в белом плаще смотрел на «любимого вождя» восторженными глазами, как смотрят на Юпитера или на бога Марса, дарующему победу на поле брани . Он еще успел пожалеть, что при нем нет его верного блокнота, не то он тотчас набросал бы портрет этой живой легенды и истории. В следующий момент сноп искр ослепил белого всадника, чудовищный удар в подреберье сбросил его с седла, песок обжег, засыпал глаза; Юпитер, Марс, все поле и небо скрылись, пропали в кромешной непроглядной тьме.