Читать книгу Вырываясь из кокона - Маргарита Владимировна Матвеева - Страница 4

«Вот я сижу в кресле, пью свой любимый кофе, смотрю в это окно и ничегошеньки не понимаю. Дожить почти до середины своей жизни и быть полным дураком в ней самой. Как такое вообще возможно? Но, как я вижу, все же возможно. Я – полный профан в вопросах о жизни и смерти.

Кто я такой и зачем я живу? Что такое жизнь и для чего она дана человеку? И кем дана? У меня есть ощущение, что я не живу целенаправленно. Жизнь моя просто происходит, как некий беспрерывный процесс. И я совсем не знаю, что буду делать, когда моя жизнь закончится. И когда будет сам конец. Кто за этим всем стоит? Кто руководит процессом? Точно не я, ведь если бы руководил я, то я бы себе, и не только себе, нарисовал бы другую жизнь. Нечто идеальное, вроде рая на Земле или что-то типа того. Но я так не умею рисовать. Значит, точно не я художник. Тогда кто? Есть ли какой-то сценарий, по которому все живут? Если, допустим, есть сценарий, тогда должны быть сценарист, сценарий и актеры. А кто сценарист к моему фильму с названием «Жизнь» и кто актеры? И, собственно говоря, кто такой я, которому пишется этот сценарий? Когда же появился этот я, который сейчас сидит в этом кресле с чашечкой горячего кофе и размышляет? Когда точно появился я – такой рассуждающий? Пожалуй, стоит вспомнить, как же все это началось. Ведь мне непременно стоит узнать о том, что такое жизнь и какой в ней смысл, пока я не ушел из нее. А то так, глядишь, и умру в неведении. Смысл тогда какой в прожитой жизни без смысла? Бессмыслица какая-то. Конечно, отсутствие в жизни смысла не означает, что жизнь невозможна – это мне понятно, но непонятно – как. Как такое возможно. Ведь просто так, как говорят, даже мухи не летают. Значит, если у всего есть какой-то потаенный смысл, то это кому-нибудь нужно. А кому – интересно узнать. Мне определенно жизненно необходимо разобраться и узнать, наконец, каким образом это все происходит!

Ну что же, начну собирать по кусочкам моей памяти и рассказам помнящих те моменты, которые не помню сам я, людей, мою историю жизни с самого начала, какую я могу себе пока представить, до настоящего момента.

Итак, где же располагалось мое, как мне известно, начало? По рассказам родителей я могу себе представить, что действие происходило в маленькой деревушке, расположенной на Дальнем Востоке России. Здесь я родился. Вот это событие! Но только не для меня. Ведь я же тогда еще об этом ничего не знал. А значит, скорее не я родился, а я был рожден. Рядом со мной большую часть времени находились какие-то два человека. Это были мои родители, как я позже узнал. Изначально они знали меня, но сам я не знал, и о том, что я Джонни, и о своих родителях, и тем более обо всем мире. Тогда мир – это и был я. О себе как о Джонни я ничего не знал и не собирался, возможно, им становиться. Я как прозрачное стеклышко – вроде бы и был, и в то же время меня вроде бы и не было. Для самого себя, во всяком случае, точно. Все, что происходило вокруг меня, я постепенно вбирал в себя, как впитывающая губка.

Согласно наблюдениям за развитием человека в раннем возрасте со мной происходило примерно следующее: в первые месяцы жизни у меня развивались основные двигательные функции. Я реагировал в основном только движениями в ответ на любые раздражители – голод, холод, дискомфорт, изменение положения тела. Я умел кричать и выражать двигательное беспокойство. Начиная с 3–4-месячного возраста моя деятельность приняла игровой характер, во время игры своими ручками, ножками у меня появились первые эмоции – удовлетворение от выполнения простых целенаправленных движений. Вскоре у меня возникли первые чувства и эмоции. Сначала появились отрицательные эмоции, возникающие в ответ на неблагоприятные условия. К 6–7-му месяцу жизни я испытал радостные эмоции при виде игрушек. В 9–10-месячном возрасте я впервые проявил эмоции, схожие с чувством ревности при обращении взрослых к другим детям. У меня появилось первое чувство удивления, которым я реагировал на что-то новое и необычное, что говорило о начале моего познавательного отношения к окружающему миру и о развитии моей памяти. Двигательные реакции все больше принимали осознанный характер. Я учился стоять и ходить. День ото дня увеличивался объем получаемой мной информации и впечатлений об окружающей меня среде.

Постепенно я овладел речью. В то время для меня существенное значение имела словесная оценка взрослыми моего отношения ко мне же и моим действиям. Я запоминал все оценки, данные родителями для тех или иных явлений, подкрепленные соответствующими жестами, мимикой и интонациями. В моей голове откладывались первые понимания о том, что такое хорошо и что такое плохо. На 2–3-м году жизни у меня появились эстетические чувства, познавательные эмоции и любознательность, характеризующаяся множеством вопросов, задаваемых мной. Здесь начала пускать свои первые корешки мыслительная деятельность.

Примерно в возрасте 3 лет у меня откуда ни возьмись появилось чувство первого упрямства. Я вдруг начал противопоставлять свои желания желаниям окружающих меня людей и стал пытаться отстаивать их. Я впервые начал осознавать себя как нечто отдельное – свое «я», как личность. Это, пожалуй, очень важный и забытый мной вплоть до сегодняшнего дня момент в истории моей жизни. Кстати, ведь начиная примерно с этого возраста в основном все люди и помнят свою жизнь. То, что происходило до достижения 3-летнего возраста, мало кто может вспомнить. Мы узнаем о своем рождении и о том, как проходило наше раннее детство, только со слов других людей. А почему? Возможно, что до достижения этого возраста все процессы происходят бессознательно, по инерции, автоматически. Мы себя не отделяем от мира. Все является единым, целым. Но после 3 лет появляется что-то особенное. Происходит так называемое разделение. Отделение себя от мира. С этого момента появляется «я» и «не я» (все остальное, кроме меня). Со мной, по всей видимости, получилось то же самое. Простым языком говоря, я отделил часть мира себе и назвал эту часть собой. С этого момента все, что со мной далее происходило, я относил к себе. Я стал думать, что все, что происходит, – это происходит со мной и относительно меня. Что это такое? Похоже на эгоизм, не так ли? Да, именно так, появился зародыш того, что в народе зовется эго. (К слову, что же такое эго. Эго – согласно психоаналитической теории – та часть человека, которая осознается как «я» и находится в контакте с окружающим миром посредством восприятия. Эго осуществляет планирование, оценку, запоминание и иными путями реагирует на воздействие физического и социального окружения.) Я как бы неосознанно взял в бессрочную аренду кусочек Вселенной. Причем я так не хотел, это ведь само получилось. Я ни с кем не договаривался, что я беру его в аренду, и ни с какими условиями не соглашался, словом, не подписывал никаких договоров. Совершенно ясно, что ЭГОизм зародился автоматически. Значит, именно здесь такое загадочное растение, как эго, пустило свои корни и отсюда стало день за днем произрастать в крепкий баобаб, ЭГОбаб. Значит, до этого момента был первый я – как мир, а теперь появился второй я – как эго или личность. Нас стало двое. И не всегда ясно будет с этого момента, кто из нас главный. Часто будет казаться, что второй. А может ли появиться что-то из первого, главнее его самого? Раз второй я появился из первого я, но стал считать себя главнее, значит он точно большой обманщик! Так что, скорее всего, с тех самых пор этот лжец по имени Эго и начал водить меня за нос и причинять мне много страданий, пока я не вспомню о нем.

Я подрос, как маленькая обезьянка, все повторяя за старшими и не очень людьми и впитывая информацию, как специальная впитывающая губка, параллельно своему эго – надо заметить, ничего осознанно сам не делая, ведь меня практически всему учило мое окружение.

Если моему телу наносился физический вред, к примеру, я падал и ударялся, у меня возникало неприятное ощущение под названием «боль», я громко плакал и расстраивался. А что такое боль? Боль, насколько я понимаю, – это физиологическая реакция моего организма. Сигнал в мозг из определенного места в теле о том, что происходит что-то неладное с ним. С помощью него отслеживается либо неблагоприятное воздействие на тело извне, либо очаг разрушения в нем самом. Обычно указывается на конкретное место событий, чтобы я мог направить свое внимание туда и незамедлительно принять меры по защите этого места от угрозы повреждения. Это главный компонент защиты моего тела посредством предупреждения нежелательных и разрушительных последствий. От него никуда не денешься, он просто необходим для моего нормального существования. Как сторожевой пес, не иначе, мой верный друг и настоящий помощник.

В минуты моих болезненных переживаний меня обычно жалели и успокаивали родители или другие взрослые. Также они соболезновали и сопереживали мне, выражая понимание, как мне несладко в такие моменты. Рассказывали, что «это не беда», что у них «тоже так было», но они справились и теперь вот живут и радуются, в чем я не сомневался, конечно. Я принимал это как норму и запоминал: когда мне больно – меня должны жалеть. Впоследствии, если никого не было рядом со мной, я скучал по этим ощущениям и даже научился иногда жалеть себя сам.

Таким образом, поведенческим реакциям на происходящее вокруг меня вместе со всем остальным меня также научила окружающая человеческая среда.

Я «жизнедействовал». Взрослые меня то хвалили, то ругали, иногда даже наказывали. Как будто дрессировали. Я теперь уже отчетливо знал, что такое хорошо, а что такое плохо. Так у меня сформировывалось то, что называется «совесть». Это, по моим ощущениям, этакий внутренний судья. Когда я делал что-то не то, этот судья просыпался и судил меня, вызывая у меня чувство вины. Иногда взрослые обвиняли меня или других детей, видимо, во временном ее отсутствии: «Эх, какой бессовестный!» или «Совести у тебя нет!». Я даже слышал такое выражение – «совесть грызет». Я замечал, что иногда кого-то не грызет то, что грызет меня, и, не понимая, почему так происходит, удивлялся этому. Как будто искренне верил, что совесть на всех одна. Просто у кого-то она, видимо, еще не совсем выросла. Я так мысленно и говорил иногда о тех других: «Эй, да у тебя совесть еще не выросла».

По какой-то непонятной для меня причине мне запомнился один странный случай из моего детства, как я, сидя у своей матери на работе в подсобном помещении, от скуки придумал интересное для себя занятие: я достал общую фотографию своей группы из детского сада, где-то нашел иголку и стал прокалывать на фотографии лица детей – своих обидчиков. Кто меня не трогал, того я пропускал и не протыкал. Какой же я был жестокий тогда!

Так, мало-помалу формируясь, у меня к тому времени уже были кое-какие психика, личность и характер. Что самое интересное, появились они без особого целенаправленного моего участия и контроля. Самостоятельно. Эх, какие молодцы! Сами по себе они формировались как могли. Осознанно я ничего не выбирал. Не мог выбирать я, что в меня войдет, а что выйдет. Теперь все это в совокупности являлось так называемым фильтром моих взаимоотношений с окружающей средой. Тело мое тоже сформировалось само. Как бы я ни хотел, чтобы у меня не рос длинный нос, он все же вырос длинным, наплевав на мои «хотелки» и просьбы больше не расти. Как бы я ни мечтал о высоком росте, я вырос до такого роста, до какого вырос. Весь мир будто лепил меня. Со скульптором я, к сожалению, а может даже к счастью, не умел договариваться о деталях моей скульптуры, не имел такой возможности. Поэтому лепка происходила со мной, но независимо от меня. Такой вот парадокс! Не было у меня такого тумблера, чтобы можно было, когда надо, повернуть на «вкл.», а когда не надо – на «выкл.». Я был как своего рода энергетическая воронка, в которую попадало все, что находилось поблизости от меня, без разбора. Я ничего сам не создавал, не планировал, даже если мне казалось, что я это делал, на деле всякий раз реальность доказывала мне обратное. Таким образом, по большей части я не являлся хозяином самому себе.

Я рос и развивался психически и физически, среднестатистическим образом выражаясь, относительно здоровым ребенком.

В возрасте 7 лет меня по неизвестной мне причине решили покрестить мои родители. Я не понимал, зачем это было нужно мне, но родители, наверное, понимали, зачем это было нужно им. Хотя мне тогда понравилась эта затея из-за своей привлекательной неизвестности. Ведь все дети в большинстве своем отличаются повышенной любознательностью, так и для меня это событие не явилось исключением. Процесс крещения меня здорово впечатлил. Отныне я на определенный период времени стал будто набожным ребенком. Немного погодя, когда я хорошо научился читать, я проявил интерес к изучению литературы на божественную тематику и частенько стал заглядывать в местную библиотеку за очередной книгой. Их я читал одну за другой, почти не отрываясь и с большим интересом. Чтение начиналось на ступеньках библиотеки, продолжалось дома в свободное время и заканчивалось на переменах в школе. Доходило даже до такого, что я клал под подушку, на которой спал, Библию. Учил молитвы и время от времени молился, стоя на коленях перед иконами. Все это происходило совершенно естественным образом само собой. И, само собой, я посещал местную церковь.

Как-то раз в праздник Святой Троицы по дороге в церковь у меня на глазах сбили мою любимую и единственную собаку. От такого события ощущения были такие, будто бы сквозь всего меня прошел электрический разряд. Так я впервые в жизни познакомился с явлением под названием «смерть». Я получил небольшую, если можно так сказать, психологическую травму и почему-то провел параллель с тем местом, куда я, собственно, направлялся. И даже слегка засомневался в наличии Бога.

Со стороны моего развития наблюдалось приблизительно следующее. Радостное чувство от общения с окружающими постепенно перерастало в более сложное чувство симпатии, привязанности. Появлялись элементы познавательных эмоций. Формировались высшие нравственные эмоции – чуткость, чувство дружбы и товарищества, долга и другие. Эмоции со временем усложнялись и дозревали. Происходило дальнейшее развитие ощущений, памяти и внимания, двигательных и волевых функций. Я учился делать сначала простые, а затем более сложные суждения. После 12 лет у меня появилось то, что называется мышлением. Я уже имел свои суждения, логически выстраивал план своих действий, анализировал. Я свободно оперировал сложными абстрактными понятиями и категориями. В это время на смену чувственному познаванию пришло логическое мышление. Мое сознание приобрело черты сознания коллективного и общественного. Созрели высшие человеческие эмоции – познавательные, нравственные и эстетические.

Я хорошо учился в начальной школе. Начиная с первого класс, а я иногда отпрашивался с уроков, жалуясь то на головную боль, то на боль в животе, или просто говорил, что плохо себя чувствую. Меня, конечно же, отпускали учителя. Я с радостью проводил это выкраденное у школы время у себя дома. Я всех обманывал. На самом деле у меня, конечно же, ничего не болело. Косил я от школы абсолютно осознанно, таким способом получая свое любимое одиночество и ничегонеделание. В средней школе я тоже прекрасно учился. Но, так как все становилось немного серьезнее, мне приходилось разыгрывать теперь уже главным образом родителей и даже врачей. Я помню случай, как я, находясь дома, позвонил маме и сообщил, что у меня сильно колотится сердце. Мама вызвала скорую. Я дождался момента, когда, по моим расчетам, машина скорой помощи была уже на подъезде, и начал яростно приседать и отжиматься для того, чтобы искусственно поднять уровень кровяного давления и вызвать учащение сердцебиения, чтобы врач, осмотрев меня и констатировав отклонения от нормы, предложил поехать с ним в лечебное учреждение. У меня все получилось. Я лежал в больницах просто так, чтобы ничего не делать. То сердце мне лечили, то желудок. Я несколько раз лежал в больницах с банальным гастритом, который был почти у каждого человека в то время. У меня даже находили какие-то мифические лямблии и списывали боли в животе на них. От чего мне становилось очень смешно, так как я-то знал, что у меня на самом деле ничего не болит. Также я лечился в стационаре от сердечной аритмии. Я описывал свой дискомфорт, говоря, что у меня «сердце так колотится, что вот-вот выпрыгнет из груди». Проходя лечение в больнице, я просто наслаждался своим ничегонеделанием. Кстати, таблетки, выдаваемые мне медсестрами, я просто смывал водой в раковину в своей палате. И по прошествии отведенного больницей времени на лечение я чудесным образом выздоравливал. Меня очень забавляли чудеса такого рода. Иногда я, как и любой ребенок, не только косил, но и по-настоящему болел. В основном в такие нелегкие времена мне везло лечиться на дому. Пользуясь прекрасными мгновениями спокойствия и уединения, я сочинял различные рассказы и былины, заодно с легкостью делая домашние задания по любимому школьному предмету – литературе, которые потом учительница литературы почему-то зачитывала всему классу. Я совершенно не понимал, почему так происходило. Много рисовал. Я рисовал все, что меня окружало, от копейки, лежащей на столе, домашних животных, родителей, до вымышленных существ. Я даже сам записался в кружок по изобразительному искусству, занятия в котором стоили какие-то гроши даже по тому времени. Мне тогда казалось, что художник, который проводил наши занятия, делился знаниями бескорыстно и в свое удовольствие. Я, конечно, тоже получал огромное удовольствие от времени, проведенного в скромном подвальном помещении за рисованием разного рода ерунды.

Мои родители понимали, что я, как и многие дети, не особо хотел учиться, мне бы бегать да играть, поэтому совсем не давили на меня, не требовали учиться на отлично, только лишь объясняли, что учиться НАДО, чтобы поступить в вуз, получить высшее образование, далее хорошую высокооплачиваемую работу и зажить счастливой жизнью. Я запомнил такую концепцию, которую создали передо мной родители, и в силу своих детских недоразвитых наивных мозгов беспрекословно поверил в нее. Теперь я был уверен, что к «счастью» надо идти. «Наверное, это смысл жизни», – думал я. Счастье где-то там, потом, в будущем со мной непременно случится, когда я выполню все указания родителей. Моих родителей, которые выполняли примерно такие же указания своих родителей, а те, в свою очередь, своих, и так по цепочке – общества в целом, в котором я живу. Это некая система. Система проживания жизни человеческой единицы. Поэтому, доверяя своим родителям, нацеленный на светлое будущее, хороший и послушный, я учусь на хорошо и отлично.

Как-то раз я отправился со своим другом к моей бабушке в гости. Шагая по дороге, мы весело болтали. Вместе с нами бежала и резвилась собака моего друга. И снова на глазах у бедного меня проезжавшая мимо машина сбила на этот раз собаку моего друга. Я во второй раз был впечатлен тем, что жизнь не вечна.

На период летних каникул меня всегда отправляли к бабушке в деревню. Там я составлял свои лучшие воспоминания. Мне нравилось играть во дворе с котятами, ковыряться в земле, что-то строить, варить из песка и листьев «кашу-малашу», помогать бабушке по хозяйству: собирать урожай, окучивать картошку, кормить кур, доить коз. Иногда я наблюдал, как мой дедушка забивает кур на суп, опаливает свинью или – самое «интересное» – в сарае снимает шкуру с убитых козлят, чтобы из этой шкуры сделать себе теплые унты. Все это меня тоже неплохо впечатляло. Но больше всего мне нравилось просто лежать на диване в полной тишине и слушать, как, летая под люстрой, жужжит муха, описывая похожие на треугольники траектории: «Бз-з-з-з-з-з». Когда муха садилась куда-нибудь, жужжание прекращалось и в воздухе зависала абсолютная тишина, мир будто замирал. Это чудесное мгновение я запомнил на всю 30-летнюю жизнь. Эта великая тишина, и только ощущение жизни, не то что жизни, а ощущение живости присутствовало тогда, в такой экстремально короткий, почти незаметный момент. Но для меня он являлся настоящим чудом. Это одновременно мгновение и вечность. Полное замирание жизни с ощущением присутствия. И снова «бз-з-з-з-з-з» – полетела. В моей памяти этот момент отпечатывается надолго.

По ночам я иногда страдал лунатизмом. Не то чтобы страдал сам я – я об этом ничего не знал. Страдала моя бабушка, которая вынуждена была вставать по ночам и возвращать ходившего по дому и разговаривавшего во сне меня в постель. Как-то она рассказывала, что я вышел даже на улицу среди ночи и ходил там, постоянно повторяя фразу: «Я здесь». Сейчас я немного понимаю, что я хотел этим сказать. Это был некий портал из меня сегодняшнего в меня «тудашнего», для понимания сущего.

Мои бабушка и дед много болели. Ведь старость – не радость. Однажды у моей бабушки случился инсульт, и ее парализовало. Я ухаживал за бабушкой в свободное от учебы время. Так продолжалось недолго. Сначала умер от инфаркта миокарда мой дед у моей мамы, как говорится, на руках, и следом, в этот же год, моя бабушка, наверняка очень соскучившись по своему супругу, отправилась туда же. Вот что значит любовь. Так я в третий и четвертый раз стал свидетелем смерти, уже не так сильно впечатлившись, как раньше. На том этапе меня скорее душевно трогали страдания по усопшим тех людей, которые терпели утрату своих близких. Я часто присутствовал на похоронах, так как меня всегда брали с собой на эти не очень веселые мероприятия родители. Я вникал в процесс похорон, так как я был ребенком, конечно же, я подражал эмоциям старших. И учился страдать по ушедшим в мир иной людям. Ключевое слово – учился. В общем, часто в своем детстве я видел гробы, покойников, слезы и горе людей. Я был очень впечатлительный и словно все время пропускал все это через себя. Повторяю, я учился страдать. Эта унылая модель поведения, ставшая традицией в нашем обществе, связанная с прекращением земной жизни живых существ и идущими за этим страданиями людей еще живущих, меня немного удручала. Кстати говоря, я для себя отметил тот факт, что меня не только учили страдать, но еще и учили стесняться. Сам я об этом не знал, пока не научили, что так делать необходимо – все так делают. Так прошло мое детство.

Так как все, детство закончилось, как-то в деревню в гости к родителям, где с ними, припеваючи и горя не зная, жил я, приехал мой в то время учившийся в городе неподалеку от нашей деревни старший брат и поинтересовался, на кого же я хочу пойти учиться в будущем. Мне было 14, и я тогда еще об этом не думал, поэтому не знал ответа на такой сложный вопрос. Тогда брат рассказал, что если я стану врачом, то можно будет с легкостью найти работу и всегда быть «при деньгах». Наивный я, радостно скача по дивану, слушал эту красивую, как мне казалось, басню и вдохновлялся. Когда я достиг возраста 15 лет, меня отправили учиться в лицей при медицинском университете в тот город, где учился мой старший брат. Уехав далеко от родителей, из деревни в город, во время переходного возраста, я испытал тройной стресс. Отсутствие рядом поддержки мамы и папы, новый коллектив, чужой шумный город, играющий на контрасте с той тихой, размеренной жизнью, деревней, давили на мою еще не окрепшую тогда психику. Поэтому время учебы протекало без особой радости и энтузиазма с моей стороны. Что называется, как из-под палки. Я не особо хотел стать врачом, близкие будто «мечтанули» за меня, когда я еще сам ни о чем мечтать, видимо, не мог, что это было бы здорово для меня. А я, наивный и добрый, воспитанный, чтобы никогда не перечить старшим, доверился этой мечте. Я уважал мнение своих близких и поверил в их мечту. В их мечту для меня. Они хотели мне только добра, я чувствовал это. Поэтому я в поте лица, время от времени наматывая сопли на кулак и трясясь от своего тройного стресса, изо всех сил старался учиться. Незаметно для окружающих и для самого себя я потихоньку становился невротиком. У меня даже на фоне этого возник своего рода невротический насморк. От повышенной нервозности сердце трепыхалось, как у мышонка, и, следовательно, приходилось чаще дышать, потому что мне как будто нужно было больше воздуха, чем остальным, а дыхание через нос было затруднительным в плане обеспечения быстрого поступления достаточного объема воздуха, поэтому я дышал в основном через рот. Поэтому, как дебил, вечно ходил с открытым ртом и даже спал так. Да, даже по ночам я не переставал быть невротиком. Люди меня, конечно, не очень понимали и пытались при каждой удобной возможности мой рот закрыть. Мой любимый старший брат, моя опора и временный наставник, в тяжелые минуты всегда подбадривал и вдохновлял меня. Я был благодарен ему за все, хоть иногда и злился на него в силу своей детской неразумности.