Читать книгу Сиротка. Расплата за прошлое - Мари-Бернадетт Дюпюи - Страница 5

Валь-Жальбер, суббота, 20 июля 1946 года

– Скорее, бабушка, просыпайся! Наш дом горит, слышишь? Пожар! Вставай, бабушка, прошу тебя! Мы горим!

Лора Шарден заворочалась, не в силах проснуться. Она слышала крики, но думала, что ей это снится. Внезапная боль в плече заставила ее открыть глаза. Кто-то сильно ущипнул ее.

– Бабушка! – В голосе явно сквозила паника. – Прошу тебя, вставай!

Она села на кровати и по привычке потянулась к светильнику, стоявшему у изголовья. Но включать его не было необходимости: комнату освещал золотистый, почти оранжевый свет. Он шел из коридора, поскольку дверь была приоткрыта. В этих жарких отблесках, напоминающих о конце света, она узнала лицо своего внука Мукки. Он был очень высоким для своих неполных четырнадцати лет, его смуглое лицо обрамляли черные волосы. Мальчик смотрел на нее широко раскрытыми темными глазами, вид у него был испуганный.

– Что случилось? – вскричала она. – Боже мой, где Жосс?

Место на кровати рядом с ней было пусто.

– Дедушка спасает сестер. Вставай скорее! Он попросил меня помочь тебе. Надо торопиться!

– Но сейчас лето, – простонала Лора. – Откуда взялся огонь? Откуда, Мукки?

Она никак не могла вынырнуть из сна в реальность, признать очевидное. Между тем бешеный гул огня, пожирающего первый этаж, и адский жар, царивший в спальне, лишили ее последних сомнений.

– Боже правый! Мукки, объясни мне! – воскликнула она, наконец вскакивая с постели.

– Некогда, бабушка! Скорее, давай руку, мы вылезем через окно! Я буду тебя держать. Мы проберемся по крыше галереи. Затем, если понадобится, спрыгнем в сад. Идем же!

Члены семейства Шарденов – Дельбо называли галереей крытую террасу, тянувшуюся вдоль фасада дома. Жители поселка Валь-Жальбер, расположенного в самом сердце Лак-Сен-Жана, считали этот дом, построенный для бывшего управляющего целлюлозно-бумажной фабрики[1], самым роскошным. Лора купила его несколько лет назад и с тех пор благодаря своему богатству постоянно обустраивала, украшала, делала комфортнее.

– Мой дом! – закричала она, схватившись за сердце. – Мукки, нужно вызвать пожарных. Мой дом не должен сгореть. И зачем нам вылезать через окно? О Господи, какое несчастье! Я не хочу, нет, не хочу!

Одетая в ночную рубашку из голубого атласа, очаровательная Лора Шарден вглядывалась в лицо своего внука. В ее прозрачно-голубых глазах плескались гнев и отчаяние. Она выглядела гораздо моложе своих лет, поскольку была стройной, хорошо сложенной, с облаком платиновых кудряшек на голове. Ей было под пятьдесят, но, будучи очень кокетливой, она избегала упоминания об этом.

– А Луи? Где Луи? – всполошилась она. – Мой малыш, мой сыночек!

– Дедушка послал его к Жо Маруа за помощью. Наш телефон не работает. Наверное, провода сгорели.

Луи Шардену в мае исполнилось двенадцать лет. Обычно Мукки не мог сдержать улыбки, когда бабушка называла Луи малышом, игнорируя тот факт, что товарищи по коллежу дразнили ее сына хиляком или белобрысым. Худенький и невысокий Луи страдал от чрезмерной опеки матери.

– А как же мои деньги? – воскликнула Лора, засовывая ноги в шлепанцы. – Мукки, мне нужно забрать деньги! Из-за войны я храню всю наличность дома. В такие времена банкам доверять нельзя. Погоди, я достану их из шкатулки в шкафу.

Паренек собрался было возразить, как вдруг загорелась дверь. Створка лопнула, и краска на ней начала трескаться. Совсем рядом раздался пугающий гул. Жаркое, удушающее дыхание огня становилось все ближе.

– Боже мой! Нет, нет! – завопила Лора изо всех сил. – Уходи отсюда, Мукки, ради всего святого! Беги, я тебя догоню. Мне нужно взять свои деньги, понимаешь, я не могу их здесь оставить!

– Да плевать на деньги, бабушка! Я не уйду без тебя! – в слезах воскликнул подросток. – Хочешь, чтобы мы вместе погибли? Подумай о маме!

Летом Лора с мужем спали с открытым окном. Натянутая на раму сетка защищала их от насекомых. Мукки удалось снять ее в рекордно короткое время. Он схватил Лору за руку и перешагнул через подоконник из крашеного дерева. Она растерянно последовала за ним, по ее щекам текли слезы.

– Это катастрофа! Настоящая катастрофа… – повторяла она. – Я посмотрела в шкафу, похоже, шкатулки там нет. Может, ее взял Жосс?

– Может быть. Идем скорее!

Не успели они выбраться на скат крыши, как позади послышался грохот, похожий на раскат грома. Огонь заполнял комнату, которую они только что покинули.

– Сюда! Идите сюда! – тут же закричал, размахивая руками, мужчина, стоявший посреди сада. – Я поставил здесь лестницу! Давайте, мадам Лора, не бойтесь!

Она узнала своего соседа, Жозефа Маруа, бывшего рабочего фабрики, построенной в начале века Дамассом Жальбером рядом с водопадом Уиатшуан.

– Иди вперед, бабушка! – велел Мукки, который уже успел взять себя в руки. – Осторожнее, не поскользнись. Я тебя держу.

– Ничего не бойтесь! – добавил Жозеф.

Лора не относилась к разряду слабых женщин. Тяжелая юность закалила ее характер, сделав его сильным, властным, решительным. Впервые в жизни она испытывала панический страх. Стуча зубами, женщина издавала душераздирающие стоны. Подростка, который никогда не видел ее в таком состоянии, захлестнула волна жалости. Он обнял ее, полный сострадания.

– Смелее, бабушка! Я рядом с тобой.

Она бросила на него испуганный взгляд, затем удивленно ответила:

– Спасибо, Мукки! Я и не заметила, как ты стал мужчиной. Храбрым маленьким мужчиной.

Он повел ее к лестнице, оглядываясь по сторонам. Онезим Лапуант, еще один сосед, бежал к дому в пижаме в сопровождении своей жены Иветты, растрепанной, запахивающей на ходу полы халата.

– Я не вижу Жосса! – всхлипнула Лора, обшаривая взглядом сад. – Мукки, где он?

– Не знаю! Зато я вижу Лоранс с Нуттой, вон они, возле розовых кустов.

Голос мальчика дрожал. Ему очень хотелось, чтобы его родители каким-то чудом оказались сейчас здесь. «Но их нет, они в Квебеке», – с горечью подумал он. Стиснув зубы, Мукки подумал о своей матери. Для него она была самой красивой женщиной на свете, и он мог мгновенно вызвать в памяти ее образ: длинные светлые волосы, огромные голубые глаза – настоящие сапфиры в окружении золотистых ресниц. «Эрмин Дельбо, знаменитая певица сопрано, Снежный соловей, Соловей из Валь-Жальбера! – пронеслось у него в голове. – Моя мамочка, моя любимая мамочка».

– Мукки, я не смогу спуститься по этой лестнице! – закричала Лора. – У меня голова кружится! И мой дом горит! Господи, за что? Все горит – мои платья, драгоценности, моя мебель! О нет, нет…

– Бабушка, прошу тебя, быстрее! – поторопил ее внук. – Ты должна спуститься вниз! Стань на колени вот здесь, на краю крыши, я тебе помогу. А теперь ставь ногу на вторую ступеньку, я тебя держу.

Снизу раздался голос Онезима Лапуанта, рыжеволосого здоровяка с красным лицом, часто работавшего на семью Шарденов:

– Поторопитесь, мадам Лора!

Он крепко держал лестницу. Жозеф Маруа куда-то исчез. Мукки поддерживал за руку бабушку, которая наконец набралась смелости и начала спускаться вниз. Он бросил испуганный взгляд на окна, возвышавшиеся над крышей галереи. Огонь распространялся дальше – ненасытный, яростный, разрушительный. Битумная черепица трещала, загорелись балки каркаса.

Лора теперь думала лишь о спасении внука. Она ступила на землю, поддерживаемая Онезимом. Он попросил ее отойти подальше.

– Здесь оставаться опасно, мадам. Настоящая преисподняя.

Близняшки Лоранс и Мари-Нутта, рыдая, бросились к бабушке. Они унаследовали прелестные черты своей матери Эрмин, ее светлые волосы, бело-розовую кожу и голубые глаза. Внешне они были очень похожи, но их характеры настолько разнились, что их сложно было перепутать. Одна была мягкой и сдержанной, другая – строптивой и взбалмошной. Робкая Лоранс часами сидела за рисованием, в то время как Мари-Нутта носилась по пустынным улицам поселка верхом на пони по имени Базиль.

Но сейчас это были просто напуганные дети, отчаянно нуждающиеся в утешении.

– Не бойтесь, мои девочки! – сказала Лора, прижимая их к себе.

– Мама, мама! – в свою очередь закричал Луи и подбежал к ней.

Он вклинился между Лоранс и Мари-Нуттой и добавил:

– Я ходил к месье мэру. Он сейчас будет здесь. Но мэр сказал, что пожарные не приедут.

Лора обвела взглядом свой красивый дом, пожираемый гигантскими языками пламени.

– Это уже не важно: от нашего дома почти ничего не осталось, – с горечью заметила она. – Господи, где Жосс? И Мирей?

К ним подошли Мукки и Онезим. За ними семенила испуганная женщина. Это была Андреа Маруа, вторая супруга Жозефа. Во время войны Лора наняла ее в качестве учительницы для своих внуков. Тогда эту старую деву с пышными формами звали мадемуазель Дамасс. Она согласилась выйти замуж за бывшего рабочего, безутешного вдовца старше ее на двадцать лет. Теперь они жили в согласии и заботились о Мари, младшей дочери Маруа, хрупкой тринадцатилетней девочке.

– О! Мадам Лора, как мне вас жаль! – дрожащим голосом воскликнула женщина. – Что здесь произошло?

– Не знаю, Андреа. Но это настоящая катастрофа! И я очень тревожусь за своего мужа, он куда-то исчез. Кстати, ваш тоже.

– Кто? Жозеф?

– Ну да, Жозеф, у вас вроде бы один муж! – раздраженно ответила Лора.

– Бабушка, мне кажется, дедуля в доме. Наверное, он решил помочь Мирей! – тихо произнес Мукки.

– А где Жозеф? – забеспокоилась Андреа, дрожа всем телом.

– Становится все жарче! – вмешался в разговор Онезим Лапуант. – Отойдите подальше, дамы, здесь опасно. Я обойду дом, посмотрю, что там происходит.

– Спасибо, Онезим! – воскликнула Лора. – Только не подвергайте себя риску. Вы отец семейства.

Она говорила без искреннего участия, поскольку готовилась к самому худшему. Ее муж, возможно, был уже мертв, равно как и Мирей, экономка, живущая с ней уже два десятилетия.

– Давайте помолимся, дети. Лоранс, Луи, ты тоже, Мари-Нутта. Молись великому Маниту, если хочешь, главное – молись!

Среди детей Мари-Нутта больше всех гордилась своим происхождением, акцентируя внимание на том, что в ее жилах течет индейская кровь. Она преклонялась перед своей бабушкой по отцу, Талой, погибшей в результате несчастного случая четыре года назад, и боготворила Тошана, радуясь тому, что ее отец – метис.

– Папа принадлежит к народу монтанье! – часто повторяла она. – Да, в нем есть немного ирландской крови его отца Анри Дельбо, но это ерунда. Мы все индейцы: и ты, Мукки, и ты, Лоранс.

Родители лишь улыбались, когда слышали подобные речи. На самом деле за настоящего индейца мог сойти только Мукки, а у Мари-Нутты для этого были слишком светлые глаза и белая кожа. Однажды в детстве она даже вымазала себе лицо и волосы коричневой краской, чтобы исправить ошибку природы.

– Я помолюсь вместе с вами, мадам Шарден, – произнесла Иветта, жена Онезима.

– Я тоже, – добавила Андреа. – Я уверена, что Жозеф помчался на помощь месье Жослину. Они оба погибнут! О Господи, умоляю, спаси их!

– Не пугайте детей! – возмутилась Лора. – Боже мой… А Киона? Мукки, где Киона?

– Дедушка видел ее в саду. Поэтому не тревожился за нее.

– Да, он видел ее из нашего окна! – всхлипывая, уточнила Лоранс. – Дедушка такой храбрый! Он не переставал успокаивать нас, пока мы спускались по лестнице. А вокруг все горело, это было ужасно!

С этими словами она снова разрыдалась под сочувствующими взглядами Мари-Нутты и Мукки. Они понимали, что терзает их сестру.

– Мои рисунки, картины – все сгорело, – простонала она.

– Ты нарисуешь другие, Лоранс, – ответила ее бабушка. – Тебе не стыдно так убиваться из-за каких-то бумажек, когда твой дед и бедняжка Мирей остались в этом аду?

Лоре хотелось выглядеть достойно, быть примером, но внутри у нее все похолодело, ноги подгибались от ужаса. Она жила в Валь-Жальбере около четырнадцати лет, и большой дом, пожираемый огнем, был ее любимым домашним очагом, ее крепостью. «Под этой крышей я родила малыша Луи, после того как вновь обрела Жослина, моего Жосса».

Она безотчетно вцепилась пальцами в плечо сына. Мальчик тихонько захныкал. До сих пор ему удавалось держаться, но под воздействием этой легкой физической боли он не выдержал и заплакал.

– Я хочу к папе, – пробормотал он. – Мама, скажи, где папа?

– Нельзя терять надежды, солнышко, – ответила она, не зная, чем его утешить.

Будущее рисовалось ей в самых мрачных красках. Лора видела себя разоренной вдовой с разбитым навеки сердцем. Она пережевывала эти грустные мысли, как вдруг с жутким грохотом внутрь дома обрушилась крыша. Облако дыма взметнулось к ночному небу, в то время как по саду разливалась волна удушающего жара.

– Здесь нельзя стоять! – закричала Андреа Маруа, хватая за руку Мари-Нутту.

Перепуганная учительница не осмеливалась думать о своем муже. Она отказывалась принимать его смерть – теперь не оставалось сомнений, что тело ее супруга лежит под грудой горящих обломков.

– Смотрите! – воскликнул в эту секунду Мукки.

Вытянутой рукой подросток указывал на странную процессию, состоящую из Онезима, Жослина Шардена, Мирей и Жозефа Маруа.

– Слава тебе, Господи! – закричала Лора и бросилась к ним. – Жосс, Жосс, ты жив!

Выглядела группа довольно жалко. Лора успела обратить внимание на то, что двое мужчин скорее несут экономку, чем просто поддерживают. У несчастной женщины все лицо было в крови, волосы на голове обгорели.

– О мадам! – с трудом произнесла та. – Боже милосердный! Я думала, настал мой смертный час, клянусь вам.

– Я отвезу вас в больницу, мадам Мирей, – заверил ее Онезим. – И месье Жослина тоже.

Лора не нуждалась в этом уточнении. Ее муж едва держался на ногах. На руках и груди виднелись сильные ожоги, пижама в некоторых местах почернела от огня. В свои шестьдесят три года Жослин Шарден совсем не походил на старика: он был высоким и крепким, несмотря на худощавость. Хотя его волосы, бороду и усы припорошила седина, от этого мужчины исходило ощущение спокойной силы.

– Жосс, мой Жосс, я так испугалась! – выдохнула Лора, не решаясь к нему приблизиться. – Тебе очень больно?

– Я жив, Мирей тоже, поэтому плевать на боль, – ответил он. – Без Жо мы бы остались там, да, моя славная Мирей?

Экономка кивнула и потеряла сознание.

– Силы небесные! – запричитала Андреа. – Бедняжка! Отнесите ее подальше, на траву, там прохладнее. Слышите? Это сирена! Сюда едут пожарные.

– И что они теперь сделают? – скептически заметила Лора. – Нам сейчас нужнее доктор.

Жозеф Маруа опустился на землю возле кустарника. Он не переставал кашлять. Лицо его побагровело, а волосы слегка опалились. Его жена бросилась к нему.

– Слава Богу, ты живой, – с нежностью произнесла она.

– Да, я выбрался, но горло дерет от дыма, – прохрипел он. – Жаль, воды нет. Мукки, сбегай к нам домой, принеси ведро воды, кружки какие-нибудь – разберешься на месте.

– Хорошо! Я быстро!

Лоранс и Мари-Нутта опустились на колени возле Мирей. Для них экономка представляла собой неотъемлемую часть семьи. Она в некотором роде была их запасной бабушкой, как иногда в шутку говорила Эрмин.

Луи в это время оглядывался по сторонам. За ухоженным садом с цветниками и кустами роз, за белым дощатым забором, который подкрашивали каждый год, виднелись клены и березы ближайшего леса.

«А как же Киона? Почему никто ее не ищет? – подумал он. – Киона, вернись!»

На улицу Сен-Жорж выехал грузовик. Это была «скорая помощь». За ней следовала машина мэра поселка. Увидев санитаров, Лора замахала руками. Обычно всегда тщательно следящая за своим внешним видом, она ни на секунду не вспомнила о том, что на ней сейчас ночная рубашка без рукавов и с довольно глубоким декольте.

– Скорее, здесь двое раненых! – крикнула она. – А где же пожарные?

– Их вызвали в Шамбор, мадам, – ответил один из мужчин. – К тому же, полагаю, они мало чем могли бы помочь.

Лора Шарден ничего не ответила. Жослин был жив, Мирей тоже, и теперь она могла наконец осознать реальный масштаб свалившегося на нее несчастья. Ее прекрасный дом был полностью разрушен. «Вся моя жизнь превратилась в пепел! – подумала она. – Наши памятные вещи, фотографии, одежда, посуда, безделушки, книги… Господи, все эти книги, которые мы с таким удовольствием покупали с Жоссом в Шикутими для долгих зимних вечеров… А рояль! Партитуры, мебель! И где же шкатулка? Господи, почему ее не было на месте?»

Она сжала ладони, стоя рядом с мужем, которого осматривал фельдшер. Как только тот закончил, Лора сочувствующе коснулась плеча Жослина и тихо спросила:

– Жосс, дорогой, это ты взял мою шкатулку с деньгами? В шкафу ее не оказалось.

– Моя бедная Лора, ты же решила перепрятать ее два дня назад… В комод с двойным дном.

– И правда!

Она устало прикрыла глаза. Теперь они полностью разорены. К ним подошел мэр Валь-Жальбера в сопровождении своего старшего сына – вид у него был совершенно потрясенный.

– Боже мой, что здесь произошло, мадам Шарден? – спросил он, недоуменно качая головой. – И как назло, дождей давно не было, все вокруг высохло! Какое ужасное испытание выпало на вашу долю. Вам не удастся отстроиться заново, бедняжка.

– Спасибо, это я уже поняла! – с горечью заметила Лора.

– Пожар не мог возникнуть сам собой, – проворчал Жозеф Маруа. – Нужно провести расследование!

Для своего появления Киона выбрала именно этот момент. Она держала на длинной веревке пони Базиля и коня, которого в феврале, на двенадцатилетие, подарил ей отец. Озаряемая пламенем пожара, в красной рубашке и бежевых холщовых брюках, девочка сама казалась олицетворением огня со своей светло-рыжей копной волос, медовой кожей и янтарными глазами. Она с грустью смотрела на удручающее зрелище в саду Шарденов.

Киона окинула взглядом машину «скорой помощи», Мирей, лежащую на носилках, Жослина со склонившимся над ним врачом, плачущих женщин и Луи, что-то шепчущего на ухо Лоранс.

– А вот и Киона! – крикнула Мари-Нутта.

Киона не двинулась с места. Она ни за что на свете не отпустила бы лошадей, зная, что они убегут, напуганные едким запахом дыма.

– Мне очень жаль! – крикнула она издалека.

– Что значит «очень жаль»? – как ужаленная, взвилась Лора. – Это еще почему?

Не дожидаясь ответа, она направилась прямиком к девочке.

– Отпусти ты этих животных, они не уйдут далеко. И будь добра, объяснись.

– Не могу, Лора, они очень напуганы! Я пообещала им защиту. Видишь, они успокоились, потому что я их держу.

Рассерженная, Лора чуть не влепила ей пощечину. Но ценой невероятных усилий ей удалось сдержаться. Киона вскинула голову, готовая защищаться.

– Не трогай меня! – предупредила она. – Я знаю, что ты хочешь меня ударить, Лора. Я сказала тебе, мне очень жаль. Я не могла этому помешать.

– Если я правильно поняла, ты виновница этой трагедии? Это ты подожгла дом, ты отняла у меня все? Признавайся! Ты отомстила мне, потому что я наказала тебя вечером?

Киона немного помолчала, уязвленная этим обвинением, которое казалось ей в высшей степени несправедливым.

– Да нет же, дело не в этом! Я бы никогда такого не совершила! – наконец сказала она. – Ты преувеличиваешь, я вовсе не подлая и не сумасшедшая. Я просто хотела сказать, что ничего не знала о пожаре. Мне не было послано предупреждения. А тебе лучше поехать с моим отцом в больницу. Ему совсем плохо. Смотри, его положили на носилки!

– А кто виноват? – истерично взвизгнула Лора. – С тех пор как ты появилась в его жизни, ему никогда не бывает хорошо, никогда! Лучше бы ты осталась жить в своей глуши, вместо того чтобы отравлять нам жизнь.

Эти полные ненависти слова поразили Киону в самое сердце. Незаконнорожденная дочь Жослина Шардена и Талы, прекрасной индианки, давшей жизнь Тошану, занимала особое место в семье.

«Я сводная сестра Эрмин, но также и Тошана, к тому же они женаты. Я сводная тетя Мукки, Лоранс и Нутты, а мой отец приходится им дедушкой, – часто размышляла она, лежа в своей постели перед сном. – А Луи – мой сводный брат… надеюсь».

Все было непросто для Кионы, обладавшей загадочным даром билокации и ясновидения, а также способностью утешать людей своей необыкновенно лучезарной улыбкой. К этому добавлялись исключительный ум и развитость не по годам. Лоре Шарден стоило огромных трудов смириться с неверностью своего супруга, хотя во время его короткой связи с Талой она считала его погибшим. Первое время, пребывая вне себя от счастья оттого, что Жослин жив, что они снова вместе, она терпела Киону. Это давалось ей без особого труда, поскольку девочка тогда жила со своей матерью. Но все изменилось после трагической смерти Талы, четыре года назад.

Жослин поклялся заботиться о своей дочери и взял ее к себе в Валь-Жальбер. Между ними со временем установилась крепкая связь. Во время войны Лора подпала под очарование необычной девочки, но сейчас, балансируя на грани нервного срыва, она вновь вспомнила свои былые обиды.

– Я просто сказала, что мне жаль, – возразила Киона, – но я не виновата в пожаре! И я бы очень хотела остаться жить в лесу со своей настоящей матерью, Талой-волчицей. Она-то была доброй, благородной и любила меня!

– Ах ты… ты… – задохнулась Лора.

Мукки, который только что принес свежей воды, стал свидетелем этой сцены. Схватив за руку Луи, он бросился к своей бабушке.

– Луи, расскажи, что произошло, – приказал он ему.

– Да, говори, если что-то знаешь! – рявкнула его разгневанная мать. – И поскорее, мне нужно ехать в больницу. «Скорая» только что уехала, и из-за вас всех я не смогла сопровождать Жосса! Ну? Кто виновник пожара? Ты или Киона?

– Я хотел приготовить себе поесть, яичницу с салом, – признался мальчик, понурив голову. – Мне захотелось есть! Как только все, и Мирей тоже, улеглись, я спустился на кухню. Оттуда я увидел в коридоре огонь, он был везде. Я закричал, и тут же появилась Киона…

– Да, это так, – подтвердила девочка. – Я велела Луи спасаться и побежала будить отца. Он мне не поверил. Однако, когда мы спустились вниз вдвоем, огонь был уже в гостиной. Папа сказал, чтобы я шла на улицу, что он сам разбудит Мукки, Лоранс и Нутту. Мне было очень страшно! Я выпустила лошадей из конюшни и открыла загон собакам Тошана.

– Какая удивительная прозорливость! – ухмыльнулась Лора. – Ты ведь знала, что мой дом сгорит дотла, не так ли? Ты поняла, что огонь может перекинуться на сарай с лошадьми и загон с собаками! Главное – спасти животных, а Шардены пусть сгорят заживо!

Лора упивалась собственной жестокостью, вызванной горьким разочарованием от внезапной потери всего своего богатства. Ей нужен был виновный, тот, на кого она могла бы излить свою ярость, и Киона как нельзя лучше подходила на эту роль.

– Бог мой! Какая катастрофа! – разрыдалась она после вспышки гнева. – У меня же ничего не осталось… А я в одной ночной рубашке! Как я поеду в Роберваль?

Согнувшись пополам, она в отчаянии заламывала руки. К ней подошла Иветта.

– Мадам Шарден, я могу одолжить вам свое выходное платье. У нас ведь почти один размер.

Иветта Лапуант была дочерью местного тележника, ныне ушедшего на покой. В юности у нее была скверная репутация: в поселке ее считали гулящей. Но, став замужней женщиной, она остепенилась и сейчас растила двух сыновей. Однако ее вкусы в одежде не изменились. Молодая женщина обожала яркие цвета и кружева. Она не боялась показывать ноги, которые, впрочем, были довольно красивыми.

– Дайте мне что угодно, только не выходное платье, – ответила Лора. – Спасибо, Иветта, вы очень любезны. Хотя я бы предпочла траурную одежду…

– К сожалению, я не смогу вам помочь, – сказала приблизившаяся в свою очередь Андреа Маруа. – Мы с вами разной комплекции.

– Разумеется! На кого я буду похожа? На клоуна!

После этих слов у Лоры началась настоящая истерика с бурными рыданиями, прерываемыми пронзительным смехом, – казалось, она потеряла рассудок. Задыхаясь, с блуждающим взглядом, она протягивала руки вперед. Встревоженный Мукки пытался ее успокоить.

С гримасой отчаяния на лице Лора Шарден указала дрожащим пальцем на Киону.

– Я уверена, что Луи хотел приготовить еду для нее, а не для себя. Он бы все ради нее сделал. И не вздумай отрицать, Луи! Ты помешан на своей Кионе! Мой муж, Эрмин, Тошан, ты, Мукки, и Луи, мой малыш Луи тоже – вы все над ней трясетесь! Господи, я этого не вынесу! Я была слишком добра, взяв тебя в свой дом, дочь Талы, но теперь я понимаю, как ошибалась! Ты думала только о том, как забрать у меня все, оставить меня ни с чем!

– Бабушка, перестань! – воскликнул Мукки. – Ты говоришь ерунду! Тебе надо успокоиться. Пойдем, я отведу тебя к Лапуантам. Иветта поможет тебе одеться, а Онезим отвезет в больницу. Нужно еще предупредить маму и отца.

Близняшки испуганно наблюдали за происходящим. Лоранс схватила старшего брата за руку.

– Мукки, мы можем поселиться в Маленьком раю? В доме Шарлотты… У Онезима наверняка есть запасные ключи.

– Конечно! – откликнулся рыжеволосый здоровяк. – Отличная идея! А ты молодчина, Лоранс!

В их сторону направлялся Жозеф Маруа. Судя по всему, он чувствовал себя лучше. Киона окликнула его:

– Месье Жозеф, я могу запереть пони и свою лошадь в вашем хлеву? Их пугает запах пожара. Я тоже хочу помочь, но мне приходится их держать!

– Ты что себе вообразила? – возмутилась Лора. – Я больше не хочу тебя видеть! Ты отправишься в пансион, подальше отсюда, и Луи тоже. А пока, Киона, можешь спать под открытым небом, как твоя мать Тала, как все твои хваленые предки монтанье!

Девочка смерила свою мачеху холодным взглядом. В чертах ее лица, искаженного негодованием, не осталось ничего детского.

– Хорошо! Если ты меня гонишь, я уйду, – ответила она.

Никто не успел ее удержать. Она запрыгнула на спину лошади, отпустила веревку, удерживающую пони, и животное тут же рвануло галопом по аллее, огибающей дом Шарденов.

– Киона, вернись! – крикнул Мукки.

Но все было напрасно. Она исчезла в теплой июльской ночи.

Квебек, театр Капитолий, следующий день

Эрмин теребила в руках телеграмму, которую ей только что вручил почтальон. Она стояла за кулисами, дожидаясь своего выхода на сцену, и этот сероватый листок бумаги не сулил ей ничего хорошего. Взгляд ее красивых голубых глаз то и дело настороженно обращался к нему, нежно-розовые губы подрагивали. Это была прелестная молодая женщина с лицом мадонны и роскошными светлыми волосами.

«Что это может быть? – спрашивала она себя. – Для слов поддержки несколько поздновато, первый акт уже начался».

Эрмин слышала музыку, сопровождающую реплики певцов. В Капитолии «Богему» Джакомо Пуччини включили в дневной репертуар, что было непривычно. Но война закончилась, и квебекцы нуждались в развлечениях.

«Скоро мой выход. Похоже, телеграмма отправлена из Роберваля. Неужели что-то случилось?» – терялась она в догадках.

Испытывая досаду, поскольку сейчас ей очень не хотелось отвлекаться, молодая женщина вскрыла телеграмму. Она бы предпочла сконцентрироваться на персонаже нежной Мими, в которую ей предстояло перевоплотиться. К тому же за тяжелым занавесом из красного бархата было темно.

«Если это мама, она могла бы позвонить мне в обед. Господи, она никогда не изменится!»

Перед взором Эрмин на секунду возник образ матери, красивой и своенравной Лоры Шарден, с платиновыми кудряшками, светлыми глазами, всегда изысканно одетой. Затем она попыталась прочесть в полумраке текст телеграммы.

«Дом в Валь-Жальбере сгорел. Жослин и Мирей в больнице. Киона сбежала. Дозвониться до тебя не смогла. Возвращайся скорее. Мама».

Из груди молодой певицы вырвался крик ужаса и недоверия, ноги задрожали. Ее бросило в холод, затем обдало жаркой волной. К счастью, Лиззи, помощница режиссера, всегда находилась неподалеку.

– Что с тобой, Эрмин? О Господи! Плохие новости? Кто-то умер?

Энергичная приземистая Лиззи схватила Эрмин за руку. Ее зеленые глаза с тревогой всматривались из-под шапки кудрявых волос с проседью в прекрасное лицо Соловья из Валь-Жальбера – так прозвала пресса Эрмин Дельбо, одну из самых талантливых обладательниц сопрано своего времени.

– Нет, никто не умер, по крайней мере я на это надеюсь, – пробормотала та вместо ответа. – На, почитай! Боже, я не смогу петь, у меня во рту пересохло, я в шоковом состоянии!

– Ты что! Через три минуты Рудольф останется один и тебе придется идти на сцену, моя дорогая. Поэтому соберись! Я прочла – все это, конечно, неутешительно.

– Да это просто ужасно, Лиззи! Дом сгорел, мой отец и наша славная Мирей в больнице, а младшая сестренка сбежала… Как я могу петь, зная об этом? Конечно же, дублерши вы не предусмотрели.

– Именно, и в этом нет моей вины. Люди пришли послушать тебя, а не другую певицу, и заплатили деньги. Да, ситуация непростая, но тебе придется взять себя в руки и выступить. Мы же не на киносъемочной площадке, здесь нет дублеров! Постой, я принесу тебе воды.

Эрмин оперлась одной рукой о металлическую стойку, поддерживающую механизм занавеса. Ее сердце колотилось как бешеное, а в голове проносились картины конца света. Она видела, как пламя пожирает красивый дом Шарденов, стоящий в конце улицы Сен-Жорж, в опустевшем Валь-Жальбере, дорогом ее сердцу поселке, где она выросла.

«Больше нет нашего дома, все уничтожено: красивая лестница из лакированного дерева, зеленая крыша, люстры, зеркала, восточные ковры, атласные обои и мебель, – думала она с горечью, от которой перехватывало горло. – А что с детьми? Где они? Мукки, Лоранс, Мари-Нутта, мой брат Луи? И Киона! Почему она убежала? Что это значит? Неужели она в чем-то виновата? Нет, это невозможно! Господи, куда она направилась?»

Лиззи уже вернулась, держа в руках графин и стакан. В свои сорок лет она была очень живой, подвижной и, кроме того, прекрасно разбиралась в оперном искусстве. Протягивая стакан с водой Эрмин, она встревоженно прислушивалась к репликам тенора, баритонов и двух басов, находившихся на сцене.

– Ну вот, сцена близится к завершению. Они выставили за дверь хозяйку квартиры. Скоро твой выход.

Сюжет этой оперы всегда нравился Эрмин. Всего во второй раз она исполняла главную женскую роль. Действие разворачивалось в Париже девятнадцатого века, в Латинском квартале, излюбленном месте творческих личностей и студентов, ведущих беспорядочный образ жизни. Путь Мими, очаровательной бедной портнихи с хрупким здоровьем, безответно любившей Рудольфа, нищего поэта, окруженного друзьями – художниками и философами, закончился трагически.

– Лиззи, умоляю, предупреди моего мужа, – прошептала Эрмин. – Он уже должен быть в своей ложе. Скажи, чтобы он позвонил моей матери и ждал меня здесь, за кулисами.

– Бедная моя, куда же он будет звонить твоей матери, если ваш дом сгорел дотла?

– Не знаю, Тошан что-нибудь придумает. Покажи ему телеграмму.

– Боже милосердный, тебе пора! Иди на сцену! Скорее!

Эрмин выпила еще немного воды и поправила шерстяную шаль, накинутую на ее скромное платье. Лишь длинные светлые волосы служили ей украшением, а здоровый цвет лица был скрыт под слоем почти белого грима. Она должна была выглядеть бледной и хрупкой. Гримерше пришлось немало потрудиться, чтобы замаскировать ее пышущий здоровьем вид. Эрмин провела несколько недель в лесу, на берегу Перибонки, на открытом воздухе, под солнцем. Ее муж, метис Тошан Дельбо, владел обширными землями там, где раньше стояла скромная дощатая хижина, сколоченная его отцом, ирландским золотоискателем.

С годами Тошан расширил хижину, превратив ее в прочное строение из еловых досок, просторное и уютное. Зимой там жила довольно необычная пара – Шарлотта Лапуант, бывшая протеже Эрмин и Лоры, и ее горячо любимый спутник Людвиг, по происхождению немец. В начале войны он сбежал из лагеря для военнопленных, одного из тех, что негласно существовали на канадской территории под эгидой британского правительства.

– Эрмин, прошу, возьми себя в руки! – настаивала Лиззи. – У тебя нет выбора, сейчас твой выход. Не забудь, ты потеряла ключ от своего жилья, и Рудольф будет помогать тебе его искать.

– Я знаю.

Молодая певица глубоко вздохнула, не в силах унять дрожь во всем теле. Она невольно перенеслась мыслями на несколько лет назад, и перед ней возникло лицо мужчины. Это был молодой учитель по имени Овид Лафлер, тихо говоривший ей:

– Даже когда у артистов тяжело на душе, они должны, несмотря ни на что, петь или играть на сцене, чтобы хоть на время отвлечься от своих переживаний.

Она вздрогнула от нахлынувших воспоминаний, не замечая отчаянно жестикулирующей Лиззи.

«Овид сказал мне это, потому что мне не хотелось петь. Это было в 1939 году, в самом начале войны, когда Тошан ушел добровольцем на фронт. Господи, я должна быть сильной! Дом моей мамы сгорел… Нет, нет! А как себя чувствует папа? Он стал таким впечатлительным в последнее время! С детьми ничего не случилось, иначе мама сообщила бы об этом. Но почему она не позвонила?»

Эрмин никак не удавалось справиться с потрясением. Время словно ускользало сквозь пальцы. Ей хотелось удержать секунды, и она закрыла глаза, по очереди представляя своих детей, старших, как выражался Тошан. Сначала Мукки, которому в сентябре исполнится четырнадцать, ее восхитительный Мукки с золотистой кожей и черными волосами. В его жилах явно преобладала индейская кровь.

«Он уже на полголовы выше меня! А взгляд его темных глаз такой взрослый, опекающий, внимательный. Он так похож на своего отца! А мои близняшки? Нежная Лоранс, бойкая Мари-Нутта, в декабре им исполнилось двенадцать лет. Лоранс, будущая художница, не расстается со своими карандашами и кисточками, а Нутта, вечная бунтовщица, не может усидеть на одном месте!»

– Эрмин, – раздался умоляющий голос Лиззи, которая теребила ее за руку, – иди же скорее, Боже мой, это катастрофа! Оркестр играет твою арию. Беги!

– Дай мне еще одну минутку, Лиззи! Я никак не могу успокоиться.

«Скорее, скорее! – повторяла себе молодая женщина. – Если и есть кто-то, о ком стоит беспокоиться, так это мой малыш Констан. Он родился на берегу Перибонки на следующий день после высадки десанта союзников в Нормандии, 7 июня 1944 года. Сейчас он с Мадлен здесь, в Квебеке, на улице Сент-Анн. Мой малыш, мой Констан! Плод нашей с Тошаном обновленной любви… Символ возрождения, новой жизни… Светловолосый, как и я, такой розовощекий, пухленький!»

Она глубоко вздохнула под требовательным взглядом Лиззи.

Сидя в своей ложе, обитой красным бархатом и меблированной креслами из позолоченного дерева, Тошан Клеман Дельбо, красивый мужчина тридцати семи лет с медным цветом кожи и черными волосами, уже начал беспокоиться. На нем был черный вечерний костюм, белая рубашка и серый галстук. Нетерпеливым взглядом он следил за передвижениями тенора, исполнявшего роль поэта Рудольфа. Мужчина вызывал у него ироничную улыбку, поскольку был очень дородным, с седой шевелюрой под черным париком.

«Эрмин не раз говорила мне, что в опере не хватает молодых исполнителей, – вспомнил он. – Она права, нужно очень постараться, чтобы, глядя на него, представить себе привлекательного молодого человека. Та же ситуация и с сопрано, поэтому моя стройная и грациозная жена пользуется таким успехом!»

В первые годы их брака Тошан противился страсти, которую его супруга питала к оперному пению. Она всей душой мечтала стать певицей, но он отвергал такую возможность. Еще до их встречи на долю этого метиса, охотника на пушных зверей, выпало немало испытаний, которые сделали его подозрительным и враждебным к миру театра и обществу в целом. Их брак тогда чуть не распался. «Теперь это в прошлом, – сказал себе Тошан, вспомнив то время. – У Эрмин исключительный, необыкновенный талант. И сейчас мне нравится слушать ее и смотреть, как она исполняет свои роли».

Однако что-то явно шло не так. На сцене Рудольф сел за маленький столик, заставленный бутылками, и сделал вид, что о чем-то задумался. Оркестр начал заново играть арию, возвещающую появление хорошенькой портнихи Мими.

«Что происходит? – недоумевал Тошан. – Вчера вечером я присутствовал на репетиции: Эрмин должна была бы уже выйти. Может, ей нездоровится? Нет, для этого нет никаких причин. Мы вместе обедали в полдень, у нее было прекрасное настроение и самочувствие».

Зрители в партере заволновались, послышался неясный, пока еще сдержанный гул недовольства. Публика с возрастающим нетерпением ожидала выхода на сцену восхитительной Эрмин Дельбо.

В соседней с Тошаном ложе молодая женщина склонилась вперед, тоже удивленная этой задержкой. Заметив его, она смущенно улыбнулась. Он вежливо кивнул, не пытаясь завязать разговор. Его необычная внешность привлекала женщин. Тошан осознавал это, но всегда принимал высокомерный, равнодушный вид. Ему была нужна только Эрмин, о чем он не уставал ей повторять. Он поклялся никогда больше ей не изменять, и они смогли выстроить новые отношения после войны, разрушительным вихрем пронесшейся над ними.

Во Франции у Тошана случился короткий роман с еврейкой Симоной, медсестрой, красивой и очень сексуальной брюнеткой. Но она и ее шестилетний сын были убиты гестаповцами на берегу Дордони. Тошан всем сердцем надеялся ее спасти, вывезти в Англию. Этот удар настолько его подкосил, что он счел нужным все рассказать Эрмин. До сих пор он не мог понять ее бурной реакции. На него выплеснулись дикий гнев, возмущение, почти ненависть! Он не знал, что его молодая жена, со своей стороны, поддалась обаянию Овида Лафлера, страстно влюбленного в нее учителя. Они ограничились лишь поцелуями и ласками, но, узнав об измене мужа, Эрмин сожалела, что не позволила себе переступить эту грань. Однако рождение Констана разогнало последние тучи, нависавшие над счастьем супругов.

Размышления Тошана прервал стук в дверь. Он бросил взгляд на сцену и успокоился. Это Мими стучала в дверь Рудольфа. Декорации, искусно погруженные в полумрак, представляли неубранную комнату. Дверь открылась, и наконец появилась Эрмин. В голубоватом свете одного из прожекторов, изображающего лунный свет, блестели ее длинные светлые волосы.

Певцы обменялись короткими репликами, после чего Мими, измученная подъемом на шестой этаж, начала кашлять и почти лишилась чувств. Рудольф подхватил ее и дал воды. Наконец, обеспокоенный, он взял в ладони ее руки. Тут же зазвучала ария, прославившая эту оперу на весь мир.

Тошан с удовольствием смотрел на ту, кого после их первой брачной ночи прозвал своей «женушкой-ракушкой», воздавая должное ее перламутровой коже.

«Эрмин очень хорошая актриса, – подумал он. – Такое ощущение, что она действительно сейчас упадет в обморок. Как ей удается так правдоподобно дрожать, выглядеть такой хрупкой?»

Он скрестил пальцы, внимательно слушая слова тенора. Скоро начнет петь Эрмин, и внезапно Тошан ощутил то же нетерпение, что и вся публика. Ария Мими была очень сложной и требовала сильного вокала и виртуозности. Наконец послышался голос Снежного соловья.

Тошан нахмурился. Казалось, Эрмин колеблется, не решаясь перевоплощаться в Мими. Ее всегда чистый голос звучал слабо, сдержанно, и она запиналась на некоторых словах. И тогда он понял, что ее задержка была не случайной и, скорее всего, перед выходом на сцену случилось что-то непредвиденное. Но в следующую секунду молодая женщина взяла себя в руки, подарив публике задумчивую улыбку. На этот раз ее голос звучал чарующе.

Эрмин блестяще взяла самые сложные и высокие ноты на словах «апреля» и «ветра», наделяя свою героиню потрясающей нежностью. Весь зал восторженно замер.

«О, какой же у нее удивительный голос!» – подумал Тошан, затаив дыхание и чувствуя, как по спине пробежала дрожь. На его глазах выступили слезы, и он лишний раз порадовался, что поехал с ней в Квебек. «Я так мало слушал ее пение, – упрекнул он себя. – Отныне я буду чаще сопровождать ее. В следующем году ее ждет контракт в Париже. Мы обязательно поедем туда вместе».

Тошан тешил себя мечтами о совместном счастье, когда в его ложу вошла Лиззи. Она присела на соседнее кресло и протянула ему листок бумаги, тихо сказав:

– Эрмин хочет, чтобы вы прямо сейчас позвонили своей теще. Ваша жена не знает, где ее найти, но заверила меня, что вы что-нибудь придумаете. Пойдемте в мой кабинет, там вам будет спокойнее.

Красавец метис прочел телеграмму и тихо выругался. Эта привычка осталась у него с войны, со времен его подпольной деятельности в движении Сопротивления.

– Лучше и не скажешь, – усмехнулась Лиззи. – Я думала, ваша жена рухнет замертво, настолько сильным было потрясение. Мне стоило больших трудов ее вразумить. Еще немного, и она бы покинула театр. Месье директор был бы в ярости! Пришлось бы возвращать деньги за билеты.

– Понимаю, – встревоженно отозвался Тошан. – Получить такие новости прямо перед выходом на сцену – что может быть хуже?

Он беззвучно поднялся и направился к выходу своей кошачьей походкой. Лиззи вышла за ним в широкий сверкающий коридор. Тошан шел быстро, слегка покачивая плечами, что всегда завораживало женщин. Сорокалетняя холостячка Лиззи в данном случае не была исключением.

«Я уже не помню, кто прозвал этого красивого парня “повелителем лесов”, но он неплохо себя чувствует и в вечернем костюме на сияющем паркете, – подумала она. – Жаль, что он остриг свои длинные волосы. Бог мой! Если бы я встретила такого мужчину, то не отпускала бы его от себя ни на шаг!»

Тошан был далек от мыслей о своей притягательной внешности. Он еще раз прочел тревожную телеграмму. Как и Эрмин, он сделал вывод, что их дети вне опасности, но его очень беспокоила судьба Кионы.

«До Валь-Жальбера несколько часов езды на поезде, – размышлял он. – Но мы можем выехать прямо сегодня… То есть я могу выехать. Завтра вечером у Мин очередное выступление».

Он с сочувствием подумал о своей теще. Лора все потеряла. И хотя ему не раз доводилось противостоять этой женщине, чересчур сумасбродной, по его мнению, он уважал ее и относился к ней с симпатией. «Бедняга, она так любила собирать красивые вещи и разные безделушки!» – подумал он.

Лиззи ускорила шаг, чтобы догнать его. Она проводила его в свой кабинет, расположенный за кулисами. Это была маленькая, загроможденная комнатка. На столе, заваленном бумагами, стоял телефонный аппарат из черного бакелита.

– Я оставлю вас, месье. У вас будет возможность успокоить вашу супругу в антракте.

Тошан кивнул и поблагодарил ее. Не зная, что предпринять, он закурил сигарету, чтобы как следует все обдумать. Лора отправила телеграмму из почтового отделения Роберваля. Значит, она была в городе и наверняка в одном из лучших отелей, в «Шато Роберваль».

«В любом случае, она разорена не полностью, ведь ее деньги лежат в банке», – рассудил он.

Впрочем, не будучи ни в чем уверенным, он снял трубку и попросил телефонистку соединить его с отелем. Ждать пришлось довольно долго – ради ничтожного результата. Имя Лоры Шарден не фигурировало в списке клиентов. Тогда Тошан решил позвонить в больницу Роберваля, Отель-Дьё. «По крайней мере, справлюсь о состоянии здоровья Жослина и Мирей», – подумал он.

Через несколько минут в трубке раздался голос его тещи.

– Тошан, слава Богу! – воскликнула она. – Я как раз спускалась вниз, чтобы позвонить в Капитолий, и меня позвали к телефону.

– Эрмин получила вашу телеграмму за несколько секунд до выхода на сцену, – ответил он. – Почему вы не позвонили сегодня утром в квартиру на улице Сент-Анн? Или во время обеда!

– Я не смогла, мой дорогой зять. Невозможно было оставить Жосса. Ожоги не причиняют ему сильной боли, но сердечный ритм оставляет желать лучшего, и врач говорит, что его организм ослаблен. Если бы вы только знали! Мой Жосс повел себя как герой! Без него наша Мирей погибла бы, сгорела дотла, как мой дом, вся моя мебель, книги, рояль… Эта бестолочь спит с затычками в ушах, к тому же она заперлась в своей комнате. Мужу пришлось вышибать дверь, чтобы вызволить ее из пекла. А без нашего соседа Жозефа Маруа он бы ее просто не дотащил. Она наглоталась дыма и отказывалась идти с ними. Слава Богу, они смогли выбраться через дверь подвала и оказались на улице, не веря своему счастью.

– А дети где? – спросил Тошан.

– В Маленьком раю, под присмотром Мукки, а также мадемуазель Дамасс, то есть Андреа Маруа. И зачем ей нужно было выходить замуж за Жозефа? Не понимаю!

– А Киона? Почему она сбежала? Лора, вам известно, насколько впечатлительна эта девочка. Расскажите, что случилось.

На другом конце провода повисло молчание. Тошан различал лишь прерывистое дыхание своей тещи. Встревожившись, он повторил:

– Лора, расскажите, как все было.

– О! Я почти обезумела от ужаса и горя, потеряла контроль над собой, что вполне объяснимо. Я могла бы накричать на кого угодно! Не волнуйтесь, Тошан, я уверена, что сейчас Киона уже вернулась в Валь-Жальбер и присоединилась к детям в Маленьком раю. Вы же ее знаете… Обидевшись на мои замечания, она вскочила на коня и умчалась прочь.

– Что? – возмутился он. – Видимо, ваши замечания были очень неприятными! Лора, постарайтесь поскорее узнать, где она. Я позвоню вам позже. У Эрмин будет несколько минут между двумя действиями. Я должен с ней поговорить. До свидания! Я перезвоню.

– Тошан, подождите! – возразила Лора.

Но Тошан, вне себя от гнева, уже повесил трубку, проклиная медлительность транспорта. Во время войны ему не раз доводилось летать, и теперь он мечтал сам управлять самолетом.

«Что ж, мне остается только предупредить Эрмин», – сказал он себе, выходя из комнаты.

Квебек, квартира на улице Сент-Анн, тот же день

Эрмин сидела у окна с маленьким Констаном на коленях. Ребенок с чувством глубокого удовлетворения сосал палец. По всеобщему мнению, он унаследовал черты своей матери – большие голубые глаза и светлые волосы, что приводило в восторг Лору.

– На этот раз возобладала нордическая кровь наших предков! – не уставала повторять она после рождения малыша.

Тошан, наоборот, чувствовал себя обделенным перед этим вылитым портретом своей супруги и, странным образом, не ощущал должной близости со своим младшим ребенком.

– Значит, мы все должны вернуться в Валь-Жальбер? – обеспокоенно спросила Мадлен.

Это была индианка двадцати девяти лет, довольно полная, с медным цветом лица и двумя длинными черными косами. Одетая в свой излюбленный наряд – серое платье с белым воротником, она выглядела расстроенной. Несчастье, постигшее семейство Шарденов – Дельбо, тронуло ее до глубины души. Эта кроткая представительница народа монтанье, кузина Тошана, в свое время была кормилицей близняшек Лоранс и Мари-Нутты. Она стала для них кем-то вроде второй матери, следящей за их воспитанием. Эрмин любила ее, как сестру, утверждая, что это ее лучшая и самая верная подруга. Теперь Мадлен заботилась о Констане, ее младшем сыне.

– Я еду один, Мадлен, – ответил Тошан. – Если Эрмин разорвет контракт, она потеряет много денег. Никак не могу ее образумить.

– Мне плевать на деньги! – возразила молодая певица. – Я смогу хорошо заработать, если соглашусь сниматься в Голливуде.

Эрмин была поражена, получив предложение, о котором мечтает любой артист. Ей, с учетом ее внешних и вокальных данных, прислали контракт на роль второго плана в музыкальной комедии. Предполагаемый гонорар ее ошеломил, в сравнении с тем, что она зарабатывала своими выступлениями на сцене. Но она до сих пор колебалась, поскольку это означало бы оставить дом по меньшей мере на три месяца, с начала ноября по конец января. Вся семья была в курсе, но Лора выражала наибольшее воодушевление.

– Несомненно, но только ты еще ничего не подписывала, – заметил ее муж.

– Вот и займусь этим! – воскликнула Эрмин. – Тошан, я хочу поехать с тобой. Дети наверняка перепуганы. Они сейчас одни в Маленьком раю. А мама? Я нужна ей! Папа с Мирей в больнице, а ты советуешь мне подождать, словно ничего не произошло! У меня еще четыре представления «Богемы», одно из которых в Монреале. Это означает, что я должна провести целых две недели вдали от родных!

– Мин, успокойся! – со вздохом произнес он. – Обещаю, что буду сообщать тебе новости каждый день. У меня поезд через полтора часа. Летом добираться легко: я буду в Валь-Жальбере уже завтра, ранним утром. Зачем ты так изводишь себя? И потом, Мукки уже почти четырнадцать, близняшки тоже взрослые девочки. Ты прекрасно знаешь, что супруги Маруа с удовольствием им помогут. А твой отец и Мирей сейчас вне опасности.

– А Киона? – воскликнула молодая женщина.

От ее крика Констан вздрогнул и заплакал.

– Не бойся, мой маленький! – ласково произнесла Эрмин. – Просто мама расстроена, понимаешь?

Но ребенок принялся вырываться, и ей пришлось опустить его на пол. Он тут же засеменил к Мадлен, которая решила увести его в свою комнату.

– Пойдем, няня поиграет с тобой. Папе и маме нужно поговорить, – сказала она.

– Констан настоящий трусишка, – заметил Тошан. – Тебе не стоит его так баловать. Он всегда с тобой, ты осыпаешь его поцелуями – ничего хорошего в этом нет. И Мадлен ведет себя так же.

– Тошан, ему всего два года! – отрезала его жена. – Он еще успеет очерстветь.

Она встала и потянулась. Ткань ее голубого платья обтянула круглую грудь и слегка выпуклый живот. Это немедленно подействовало на мужа. Он обнял ее и прошептал на ухо:

– У нас еще есть двадцать минут, чтобы попрощаться. Ты такая красивая! Я видел тебя в объятиях другого на сцене, и теперь мне не терпится заявить на тебя свои права…

Эрмин была шокирована. Она не чувствовала себя способной ответить на желание Тошана, поскольку была измучена выступлением в Капитолии. Но главное, ее терзали тревога и отчаяние. Красивый дом в Валь-Жальбере был ей очень дорог. С годами она научилась ценить его роскошную и уютную обстановку, с удовольствием играла на рояле или нежилась на крытой террасе в одном из шезлонгов, приобретенных Лорой.

– Не сейчас! – тихо произнесла она, чтобы ее не услышала Мадлен. – Все мои мысли заняты другим. Как ты можешь предлагать мне такое?

– Но мне-то нужно твое тело, – возразил он с улыбкой вожделения. – Ну же, не отвергай меня!

Он схватил ее за талию и увлек в их спальню, соседствующую с комнатой Мадлен и Констана.

– Нет, нет и нет! – прошептала она. – Киона, возможно, исчезла навсегда, а ты, ее брат, осмеливаешься…

Тошан заставил ее замолчать страстным поцелуем, одновременно задирая ей юбку. Его руки скользнули между ее ног, обтянутых нейлоновыми чулками, затем пробрались под атласную ткань трусиков.

– Мин… – задыхаясь, жарко шептал он ей на ухо. – Моя маленькая любимая красавица…

Ей удалось вырваться и отодвинуться на другую сторону кровати. Она показалась ему еще более притягательной с раскрасневшимися щеками и приоткрытыми губами.

– Я сделаю все, что захочешь, если ты возьмешь нас с собой, – заявила она. – Да, меня, Мадлен и малыша! Не волнуйся, мы быстро соберемся! И возьмем такси.

Эти слова немного отрезвили Тошана. Он ненавидел, когда она называла Констана малышом.

– Не говори ерунды, – тихо сказал он. – Мы и так не купаемся в золоте с тех пор, как война закончилась. У меня нет работы, и мне не нравится сидеть на твоей шее. К тому же твоя мать наверняка изменит образ жизни после пожара. Возможно, нам больше не придется рассчитывать на ее щедроты.

– Что ты! – удивилась Эрмин. – Ее деньги лежат в банке, и, думаю, дом застрахован.

Он бросил на нее разъяренный взгляд. После рождения Констана, которого она кормила грудью больше восьми месяцев, Тошан питал к Эрмин особенно пылкую страсть. Никогда еще он не был таким ревнивым, авторитарным и требовательным в близости. Несмотря на то что Эрмин льстило подобное доказательство его любви, порой ей было сложно поддерживать столь пылкие отношения. Она разрывалась между репетициями, выступлениями по всей Канаде и ролью матери.

– Значит, тебе плевать, что я уеду вот так? – бушевал Тошан.

– Возьми меня с собой, и мы будем вместе ночью и днем!

– Сейчас же иди сюда, – велел он. – Я уже не могу от тебя отказаться. Я хочу тебя, и без всякого шантажа с твоей стороны. Жена обязана подчиняться своему мужу!

Он произнес это шутливым тоном, но Эрмин, обидевшись, не двинулась с места. Он обошел кровать, схватил ее в охапку и втолкнул в прилегающую к спальне туалетную комнату, дверь которой тут же запер.

– Помнишь? – прошептал он. – Накануне моего отъезда в Европу, в казарме гарнизона? Ты была более покладистой, потому что мне предстояло пересечь океан. Мин, я не могу без тебя, без твоего тела, твоего аромата…

Не переставая говорить, он встал сзади и быстрым движением расстегнул лиф ее платья. Его ладони легли на ее полуобнаженную грудь, после чего пальцы принялись ласкать соски через ткань бюстгальтера.

– Ты моя, моя! – бормотал он, покусывая ее шею.

Эрмин сдалась. Сопротивляться было бесполезно, да она и не собиралась этого делать. Эти неожиданные объятия в непривычном месте возбуждали ее чувственность. Покорная, томная, она оперлась на бортик раковины, догадавшись, каким образом Тошан хочет заняться любовью. Они не раз поступали так в лесу, когда жили на берегу Перибонки. В этом было нечто животное, древнее, и это не вызывало у нее отторжения. Когда он вошел в нее, ей пришлось прикусить губу, чтобы не закричать от удовольствия.

Тошан тем временем наслаждался их отражением в зеркале. Ему нравилось наблюдать за собой, смотреть, как ритмично колышутся грудь и бедра его жены в такт его исступленным движениям. Она быстро достигла оргазма. Ощутив прилив нежности, Тошан обнял ее. Эрмин обернулась, чтобы поцеловать его.

Приведя себя в порядок, он вернулся в спальню и взял свою кожаную сумку.

– Мне нужно поторапливаться! Не хватало еще опоздать на поезд! Мне не терпится узнать самое главное: почему сбежала Киона. Твоя мать показалась мне смущенной, словно совесть у нее нечиста.

– Да-да, я помню. Ты только об этом и говоришь с тех пор, как мы покинули Капитолий. Ну что ж… Ты сможешь все выяснить. Я в тебя верю. Давай скорее, не то опоздаешь.

Подобная перемена в поведении жены удивила Тошана. Он еще раз поцеловал ее.

– Моя благоразумная и очаровательная женушка-ракушка, я уезжаю с восхитительными воспоминаниями. Так ведь?

– Да, согласна.

Эрмин проводила его до двери. Тошан окинул ее удовлетворенным взглядом.

– Продолжай покорять квебекцев своим талантом и красотой, дорогая моя, – сказал он. – Я позвоню тебе, как только прибуду в Роберваль.

Она кивнула и закрыла дверь. Несколько секунд спустя молодая женщина ворвалась в комнату своего сына.

– Мадлен, скорее, возьми только самое необходимое для себя и Констана. Я тоже соберу небольшой чемодан. Вызови такси, номер указан на карточке, возле телефона. Мы возвращаемся в Валь-Жальбер!

– Мой кузен согласен? Он передумал? – удивленно спросила индианка.

– Нет, но мне надоело ему подчиняться. Если нам повезет, мы даже с ним не встретимся.

– Эрмин, нам не собраться так быстро! А ужин для Констана?

Молодая певица бросила взгляд на часы, стоящие в углу на камине.

– Мадлен, у нас еще целый час, этого вполне достаточно. Ничто и никто не удержит меня здесь!