Читать книгу Сиротка. В ладонях судьбы - Мари-Бернадетт Дюпюи - Страница 4

Залив Сен-Лоран, ночь с 11 на 12 мая 1942 года

– Вы не слишком переживаете из-за своего отъезда в Европу? – спросил по-французски капитан – суровый парень, высокий рост которого невольно внушал уважение.

– Нет, капитан, я ждал этого момента два года, – ответил Арман Маруа.

Он только что поднялся на палубу и встал рядом с капитаном голландского грузового судна, направлявшегося к берегам Соединенного Королевства. Молодой человек, уроженец здешних мест, был одет в униформу повара. Положив одну руку на леер[2], он задумчиво смотрел на огни южного берега Сен-Лорана, тающие в темноте справа по борту. Он плохо знал Гаспези[3], но эта земля, постепенно исчезающая из виду, все же была частью его родины.

– Решив поступить на службу в Королевский флот, – продолжил Арман, – я не думал, что окажусь на корабельной кухне. И все потому, что врачи нашли у меня проблему со слухом! Только я смекалистый, как говорили мои родители. И вот тому доказательство: я плыву с вами. Ведь я так люблю море! Мне очень хочется путешествовать и приносить пользу. Я вырос в рабочем городке Валь-Жальбере, который сейчас заброшен. Там больше нечего делать.

Капитан рассеянно кивнул с вежливой улыбкой на губах, затем направился к капитанскому мостику, откуда ему подавал знаки старший помощник.

– Пойду вниз, – крикнул им Арман. – Все уже легли спать.

Он с удовольствием остался бы на свежем воздухе. Младший сын Жозефа и Элизабет Маруа совсем не изменился с тех пор, как покинул свою семью. Стройный, загорелый, с короткими золотистыми волосами, молодой человек осознавал свою привлекательность и быстро вызывал симпатию у окружающих. Он всегда был доволен собой. А сложившиеся обстоятельства лишний раз позволяли ему поздравить себя с успехом, поскольку он сумел занять место на этом корабле благодаря освободившейся должности работника камбуза. Судно входило в группу из шести торговых судов. Арман еще раз повернулся в сторону берега.

«Что я здесь оставляю? – спросил он себя. – Моя мать умерла, и я даже не успел с нею попрощаться, обнять в последний раз. Девушки? Я встречаюсь с ними только для развлечения. Единственная, кто действительно меня интересует, ко мне безразлична».

На него внезапно нахлынула тоска, и он вспомнил кроткое лицо Бетти, своей матери, в обрамлении локонов цвета меда, вновь ощутил ее бархатную кожу под своими губами, когда целовал ее в щеку. Он подумал о Шарлотте и тут же увидел ее шелковистые темные волосы, черные глаза и розовые губы. Она уже не была обручена с Симоном, его старшим братом, но упрямо продолжала оставаться одна.

«Она даже не ответила на мое последнее письмо, – подумал Арман. – Если бы она согласилась встретиться со мной в Квебеке, меня бы не было сейчас на этом судне. Я попытал бы счастья с ней».

Он еще раз вдохнул свежего воздуха. Внезапно в ночи раздался оглушительный взрыв – чудовищный звук, сопровождаемый яркой вспышкой.

– Торпеды! – закричал капитан. – Первое судно подбито!

Арман ощутил, как от страха свело желудок, и бросился по железной лестнице на нижнюю палубу. Страшная угроза, о которой все говорили уже несколько месяцев, внезапно стала реальностью. Немецкие подводные лодки вели свою дьявольскую охоту, подобно своре волков, рыскающих в темных глубинах Сен-Лорана. Поступая на службу, он прекрасно знал, что эти корабли не будут сопровождаться корветами[4].

«Да и что бы это изменило? – подумал Арман на бегу, направляясь к каютам матросов. – Все происходит так быстро!»

Эхо взрыва неотступно преследовало его. Он наивно полагал, что успеет собрать свои вещи в сумку на случай, если придется прыгать в спасательные шлюпки.

– Парни, подъем! – крикнул он. – Wake up! Wake up![5] Немецкие подлодки атакуют!

Он не знал голландского языка, поэтому использовал английский. Питер, один из солдат, сел на своей койке с оторопевшим видом. В ту же секунду начался настоящий ад. Вся масса тяжелого корабля судорожно затряслась. Вражеская торпеда пробила корпус и угодила в кочегарку. Послышались вопли ужаса, перекрываемые пугающим гулом и пронзительным свистом вырывающегося, словно из пасти огромной чудовищной змеи, пара.

Армана бросило на пол. Его сердце бешено колотилось.

«Господи, это конец! Мама! Мама! – взмолился он. – Я не хочу умирать!»

От криков вокруг него кровь застыла в жилах. Он понял, что люди неподалеку горели заживо. Воцарился такой хаос, что думать было некогда. Матросы бросились на палубу. Арман побежал вместе со всеми. Старший помощник капитана спустил шлюпку на воду, но в нее могли поместиться лишь двадцать пассажиров.

– Мы тонем! – надрывался один из матросов.

Те, кто спал в своих каютах и кого не задел взрыв котлов, бросались прямо в пижамах в ледяную воду. Они боролись с мощным течением, которое тянуло их на дно. Тонущее судно создавало водоворот, которому, казалось, невозможно было сопротивляться. Оно скрылось под водой через шесть минут.

«Плыви, дружище, нужно плыть, – повторял Арман, который прыгнул в воду вместе с остальными. – Мама! Шарлотта! Господи, Шарлотта, любимая!»

Охваченный паникой, Арман нахлебался воды. С безумной скоростью в его голове замелькали картинки. Он увидел себя семилетним ребенком, рыскающим по территории целлюлозно-бумажного завода в Валь-Жальбере в поисках разных интересных вещей: ржавых болтов, гвоздей, шпагата. Чаще всего он устраивал свои вылазки на запретную зону в летние воскресные дни. В следующую секунду он вновь оказался на улице Сен-Жорж вместе с Симоном и Шарлоттой. Она была еще совсем девчонкой, а они подростками. Это было перед Рождеством. Они кидались друг в друга снежками. Из дома доносился восхитительный аромат свежих оладий, испеченных Бетти.

– Мама! Мамочка моя! – позвал он, выныривая на поверхность и отплевываясь. – Шарлотта, я люблю тебя! Ты слышишь? Я люблю тебя!

Продрогший, измученный парень неожиданно заметил шлюпку, танцующую на волнах. Он замахал рукой и издал крик отчаяния:

– Сюда! Ко мне!

– Держись, Арман! – услышал он чей-то голос.

Перед ним показалась мокрая голова Питера, соседа по каюте. Английский солдат плыл в его сторону.

– Ящики, – добавил он. – Нужно забраться на ящик!

– Хорошо! – ответил Арман, клацая зубами.

Вокруг них плавали огромные ящики, которые перевозило судно. Если использовать один из них в качестве плота, возможно, появится шанс остаться в живых. С перекошенным от напряжения лицом Питер поплыл в их сторону. Казалось, им движет невероятная энергия.

– Я за тобой! – прошептал младший из Маруа, менее тренированный, чем его спутник.

Ему хотелось в это верить, но он был не очень хорошим пловцом. Оцепеневшее от холода тело не слушалось.

«Господи, нет! – взмолился он. – Нет… Мама… Я не хочу умирать, нет…»

Вода поглотила его и понесла по течению. Последним, что промелькнуло перед его взором, были лукавая улыбка Шарлотты и солнечный луч, блеснувший на ее розовых губах, нежности которых он уже никогда не познает.

Квебек, улица Сент-Анн, четверг, 14 мая 1942 года

Эрмина Дельбо, известная оперная певица, читала текст статьи, которая завтра должна была появиться в «Пресс». Его принесла некая Бадетта – журналистка и давняя подруга Эрмины.

Слезы застилали глаза, тем не менее она прекрасно видела эти строки, смысл которых разбивал ей сердце. Речь шла о показаниях капитана одного из голландских грузовых судов, которое затонуло два дня назад, подбитое немецкими подводными лодками.

«Ночь была холодной, вода – ледяной. Один из моих людей умер от холода. Мы опустили его тело в море, согласно морскому обычаю. Экипаж состоял из голландских моряков и четырех английских солдат. Невзирая на опасность рыщущих поблизости подлодок, которые невозможно было разглядеть в этой темноте, остальные корабли группы помогали проводить спасательные работы. Атака была такой стремительной и судно затонуло так быстро, что мы успели спустить на воду только одну шлюпку. Нас было двадцать два человека в шлюпке, рассчитанной максимум на тринадцать. Вторую шлюпку спустить не удалось, поскольку заело механизм. К тому же следовало торопиться: корабль мог взорваться в любую минуту, а сильный крен мешал маневрированию»[6].

– Боже мой, какой ужас! – воскликнула Эрмина. – Судьба Армана изложена всего в нескольких словах! Я не могу в это поверить. Он умер от холода, пережив столько суровых зим в Валь-Жальбере!

– Держитесь, моя дорогая, – прошептала Бадетта, участливо коснувшись ее плеча. – Я принесла вам эту статью, потому что вы меня об этом попросили. Вы хотели понять, что произошло той трагической ночью.

Сдерживая рыдания, Эрмина кивнула. Нервным движением она пригладила свои длинные светлые волосы, мягкие и волнистые, обрамляющие ее красивое, как у Мадонны, лицо.

– Вчера я получила телеграмму, сообщавшую о смерти Армана. Она была такой краткой, что я решила позвонить вам, раз уж вы оставили мне свой новый адрес. Бадетта, как вы думаете, он сильно страдал? Как это должно быть ужасно – утонуть! Подумать только, он был так счастлив, что попал на этот корабль пусть даже в качестве работника кухни! Ему было только двадцать четыре года! Боже мой!

– Должно быть, он сначала потерял сознание из-за холода. Я не знаю, что вам сказать; мне очень жаль, что мы видимся с вами при таких обстоятельствах, моя дорогая Эрмина. Переехав в Квебек, я надеялась видеть вас и ваших родителей чаще, но наша встреча оказалась печальной.

Эрмина попыталась улыбнуться и взяла свою подругу за руку. Более твердым голосом она произнесла:

– Благодарю вас за то, что вы оказали мне эту услугу…

– Мне просто повезло, что я получила это место в «Пресс», – ответила Бадетта. – Здесь я в курсе всего, что происходит в стране. И это зловещее событие вызвало резонанс в общественном мнении. Люди встревожены. На этот раз речь идет не о слухах. Немецкие подводные лодки проникли в Сен-Лоран. Люди хотят знать правду! И мои коллеги мне ее сказали. Два голландских грузовых судна были атакованы торпедами и затонули за несколько минут. Жители рыбацкой деревушки Клоридорм в Гаспези могут это подтвердить. Сначала они решили, что началось землетрясение. От взрыва первого корабля содрогнулась земля. А поутру они увидели этих несчастных уцелевших в пижамах, которым пришлось плыть более двух часов.

– Но Армана среди них не было, – простонала Эрмина. – Мне нужно срочно позвонить своей матери, чтобы она сообщила новость бедному Жозефу. Он потерял жену всего два года назад. Теперь ему придется оплакивать сына.

Бадетта усадила ее в кресло.

– Успокойтесь, прошу вас. Вам нужно что-нибудь выпить. Вы такая бледная.

Эрмина промокнула свои большие голубые глаза вышитым батистовым платочком и оглядела гостиную блуждающим взглядом, словно эта милая, уютная обстановка была ей незнакома.

– Я должна объяснить вам, что послужило причиной отъезда Армана, – произнесла она неуверенным тоном. – Он заезжал ко мне в конце апреля. У нас ничего не бывает просто, моя дорогая Бадетта. Мало что изменилось с того Рождества 1934 года, когда вы приезжали на праздники в Валь-Жальбер.

– И когда вы украдкой покинули нас, чтобы встретиться со своим лесным красавцем, – попыталась пошутить журналистка. – Простите, я просто пытаюсь вас утешить.

Из соседней комнаты послышался какой-то металлический звук. Почти сразу же в комнату вбежала миловидная смуглая особа, одетая в серое платье с белым воротничком, спрятанное под широким ситцевым фартуком, тоже серым. Это была Мадлен, индейская подруга Эрмины, последовавшая за ней в Квебек и взявшая на себя хлопоты по ведению хозяйства.

– Мина, мне очень жаль, – сообщила она, – но придется подождать. Я опрокинула чайник. Здравствуйте, мадам Бадетта! Как хорошо, что вы с нами!

– Никаких мадам между нами, – запротестовала журналистка. – Вы совсем не изменились, Мадлен! Как я вижу, вы больше не присматриваете за детьми?

– Нет, они остались у мадам Лоры. Там более безопасно, – ответила бывшая няня и кормилица Мари и Лоранс, дочерей Эрмины, близняшек восьми с половиной лет.

– И я очень этому рада, – добавила Эрмина. – Нацистская угроза становится все реальнее. Один торговец сказал мне вчера, что нас могут подвергнуть бомбардировкам. По крайней мере, трое моих детей будут в безопасности.

Она замолчала, снова погрузившись в свою печаль. Конечно, она не была очень близка с Арманом, который единственный из троих сыновей Маруа отличался особым характером – циничным, насмешливым. «Когда мне было шесть лет, а ему всего два, Бетти оставляла меня с ним и я кормила его кашей, – вспомнила она. – Я все время боялась, что он упадет со своего высокого стула. Мы вместе выросли. Я должна отправить телеграмму Симону».

На нее нахлынули воспоминания из детства. Тогда она была маленькой сиротой, которую приютили монахини Нотр-Дам-дю-Бон-Консей, преподававшие в монастырской школе в те времена, когда целлюлозно-бумажный завод работал на полную мощность и рабочий городок Валь-Жальбер населяли более пятисот жителей. Настоятельница монастыря часто доверяла ее заботам семьи Маруа, жившей на улице Сен-Жорж.

«Бедный Арман, – снова подумала Эрмина. – В последние недели он стал намного мягче. Но Шарлотта в очередной раз ему отказала, а ведь он искренне любил ее».

– Эрмина, – позвала Бадетта, – у вас такой потерянный вид.

– Мне сложно смириться со смертью Армана. Боже, какие глупости я говорю! Кто в состоянии смириться с такой внезапной, несправедливой смертью? Но война идет уже два года, и я боюсь, что ситуация будет лишь ухудшаться, особенно здесь. До настоящего времени нам не на что было жаловаться. Франция оккупирована. По всей Европе и по всему миру потеряли счет жертвам. Я очень встревожена, Бадетта. Гитлер – безумец, монстр, жаждущий власти, и его антисемитская кампания вызывает у меня отвращение.

– Согласна, это принимает пугающие масштабы, – подтвердила журналистка. – Но вы хотели объяснить мне причины отъезда Армана. Расскажите! Может, это хоть немного облегчит ваше горе.

– Или, напротив, усилит его, – вздохнула Эрмина. – Впрочем, вы правы. Мне нужно выговориться, «поболтать», как говорит наша славная экономка Мирей. Дело в том, что Арман был влюблен в Шарлотту: вы ее знаете – это та девушка, которая нам с мамой почти что приемная дочь. Но она была обручена с Симоном, старшим сыном Маруа. Они должны были пожениться в июне 1940 года. Шарлотта собиралась осуществить свою подростковую мечту – выйти замуж за любимого. Когда Бетти скончалась при родах, свадьбу, разумеется, отложили. А осенью того же года Симон поступил на службу в армию. Он разорвал помолвку, освободив девушку от всяких обязательств.

– Арман покинул родные края много месяцев назад. Он больше не видел свою мать живой. И уехал он только из-за любовных терзаний.

Голос Эрмины прервался. Ей показалось, что она пересказывает какую-то дешевую мелодраму. Тем не менее она продолжила:

– Этой зимой Арман снова встретился с Шарлоттой: она сейчас работает на заводе в Монреале. Так она противостоит войне, по ее собственному выражению. Арман был уверен, что она вышла замуж за его брата. Узнав, что это не так, и поскольку его не взяли в армию из-за нарушения слуха, он решил попытать счастья. Но мадемуазель ничего не захотела слышать.

– И несчастный парень нашел себе место на голландском грузовом судне, – продолжила Бадетта.

– К несчастью, да! А Жозеф даже не сможет помолиться на могиле своего сына! Армана похоронили по морскому обычаю, и его тело будет покоиться на дне Сен-Лорана.

Она снова заплакала. Мадлен принесла поднос с чаем. Весенний ветерок проникал в открытое окно. Солнце освещало занавески. Фруктовые деревья покрылись бело-розовыми цветами, на луга легло ярко-зеленое покрывало из нежной травы. Природе не было дела до смертоносного безумия, охватившего людей.

– А как поживают ваши детки? – спросила журналистка. – Они были такие славные, когда мы с вами встретились прошлым летом в Шикутими!

– Мукки растет на глазах, – поспешила ответить Эрмина. – Он стал гораздо сдержаннее, все такой же смуглый, с бархатным темным взглядом, как у его отца. Думаю, что со временем он станет точной копией Тошана.

Когда она произносила индейское имя своего мужа, ее голос слегка задрожал. Она на несколько мгновений прикрыла глаза, чтобы вызвать в памяти образ мужчины, которого любила всей душой и с которым ее связывала чувственная страсть, не ослабевающая с годами. Будучи романтичной натурой, Бадетта ощутила смутную тоску.

– Эрмина, история вашей любви всегда будет меня восхищать. Я ведь пишу новеллы, но до сих пор не решалась написать о вас с Тошаном. Но я обязательно это сделаю! Помнится, как все заголовки газет пестрили сообщениями о вас. «Метис и Снежный соловей…»

Ей удалось вызвать улыбку у своей подруги. Мадлен, которая пила чай вместе с женщинами, подбадривала журналистку настойчивым взглядом.

– Я также вспоминаю нашу первую встречу, – добавила Бадетта. – Мы ехали в одном поезде в Квебек, вам предстояло пройти прослушивание. Прямо перед станцией Лак-Эдуард случилась авария, и нам пришлось провести ночь в местном туберкулезном санатории. Ваш Мукки был тогда еще младенцем. И вы принялись петь для больных. Никогда не забуду того волнения, которое я испытала, слушая вас. Я сказала себе: «У этой очаровательной особы огромный талант» и не ошиблась. Кстати, насколько мне известно, вы подписали контракт на три оперетты, которые пройдут этим летом?

Эрмина молча кивнула. Прежде чем ответить, она некоторое время разглядывала кружевную скатерть.

– Не могу сказать, что это мой любимый музыкальный жанр, но я должна зарабатывать на жизнь, а люди хотят развлечений. Повсюду пестрят афиши с Морисом Шевалье[7]: американские фильмы задают тон. Поэтому директор Капитолия решил поставить «Страну улыбок» и «Веселую вдову» Франца Легара. Репетиции начнутся на следующей неделе. Мне будет очень не хватать Октава Дюплесси, моего импресарио. У меня нет от него вестей уже целый год. Возможно, он тоже погиб.

– Не нужно видеть все в черном цвете, моя дорогая, – пожурила ее Бадетта. – Не теряйте надежды! Я с удовольствием буду вновь вам аплодировать.

По своему обыкновению Мадлен молча наблюдала за журналисткой, вызывавшей у нее симпатию. Это была красивая женщина, очень живая, порой проявляющая поистине детскую импульсивность. Было видно, что она нежный, преданный человек, немного взбалмошная в своих словах и поступках. У нее красивые зеленые глаза с золотистыми вкраплениями, светло-русые волосы до плеч, и она тщательно следит за модой в своей родной Франции.

– У меня нет выбора! – воскликнула Эрмина. – Я действительно настроена пессимистически. Мой муж готовится отплыть в Соединенное Королевство. Его корабль тоже может потопить торпеда. Я не смогу пережить его потерю! Здесь тоже все не так просто. Два года назад Тошан совершил акт неповиновения. Если говорить начистоту, Бадетта, он дезертировал!

– Боже мой! – испуганно воскликнула журналистка. – В военное время?!

– Он сделал это, чтобы встретиться со мной. И еще потому, что отказался стрелять в немецкого военнопленного в месте, которое я не должна называть, и при обстоятельствах, о которых не должна говорить… О! Это было почти государственной тайной! Умоляю вас, не выдавайте меня!

– Я ничего не слышала, – отрезала Бадетта с серьезным видом. – Прекрасный повелитель лесов может поступать лишь в согласии со своим собственным моральным кодексом. И какое чудесное доказательство любви! Дезертировать, чтобы встретиться с вами…

– Тошан воспрянул духом рядом со мной и нашими детьми за эти несколько осенних дней 1940 года. Затем он вернулся в гарнизон и признал свою вину. Получил взыскание, отсидел в карцере. Потом все наладилось. Его даже зачислили в батальон парашютистов. А через неделю он отправляется в Европу…

Эрмина растерянно оглядела комнату.

– Вы же помните, моя дорогая Бадетта, мы снимали эту квартиру, когда я пела в «Фаусте» в декабре 1934 года. После этого моя мать ее купила. Мы живем здесь летом. Так я могу быть ближе к своему мужу. Мы видимся с ним, иногда он приходит сюда на обед или ужин.

Журналистка еле слышно вздохнула, подумав о Лоре Шарден, богатство которой казалось неисчерпаемым.

– Моя милая Эрмина, к сожалению, я должна вас покинуть, – сказала она несколько смущенно. – Благодарю за вкусный чай, но меня ждут в издательстве. Я буду навещать вас как можно чаще, как только вам понадобятся мои дружба и участие.

– Да, сударыня, – вмешалась Мадлен, – заходите к нам, когда у вас будет свободная минутка. Я вижу, что ваше общество приносит Мине утешение. Она так скучает по своим детям! И потом, мы чувствуем себя немного одиноко. У нас так мало визитов!

– Вот и договорились, – заключила Бадетта, пылко обнимая по очереди обеих женщин.

После ее ухода они некоторое время сидели молча.

– А теперь мне нужно позвонить родителям, – наконец произнесла Эрмина. – Им предстоит нелегкая задача – сообщить о смерти Армана его отцу.

– Не переживай, – тихо произнесла индианка. – Завтра мы поедем в Сент-Анн-де-Бопре и помолимся у статуи Катери Текаквиты[8]. Мы уже несколько лет собираемся это сделать, но так до сих пор и не выбрались. Мина, покинувшие нас близкие слышат наши молитвы. Твой малыш Виктор[9], Бетти и Арман знают, что ты их любишь.

– Ты права, мы обязательно туда поедем. Для тебя так важно это паломничество, а я лишаю тебя этой радости…

Непоколебимая вера Мадлен, отказавшейся от монастырской жизни из любви к Эрмине и ее дочерям, всегда вызывала восхищение у певицы. Она ласково коснулась щеки Мадлен и встала со стула, стройная и грациозная в голубом трикотажном платье, красиво облегающем ее тонкую талию, широкие бедра, восхитительную грудь.

Перед тем как снять трубку, она закрыла глаза, чтобы мысленно вернуться в свой городок-призрак Валь-Жальбер. Совсем скоро зацветут яблони, а на заброшенных полях белые головки ромашек будут освежать заросли диких трав. Она представила Мари и Лоранс, своих очаровательных девочек восьми с половиной лет, бегающих по пустынным улицам Лак-Сен-Жана с развевающимися на ветру русыми локонами, в то время как Мукки наверняка отправился к водопаду Уиатшуан.

«В это время года водопад очень мощный, так как он освободился от снега и сковывавшего его льда и напитался талой водой, – подумала она. – Каждое утро, перед уроками, Арман бегал посмотреть на это зрелище. Арман… Он умер! Его тело покоится на дне Сен-Лорана…»

Валь-Жальбер, тот же день

Жозеф Маруа сидел на крыльце под навесом и точил свой нож. Лицо бывшего рабочего, увенчанное копной седых волос, носило следы глубокой печали. Приближавшаяся дата кончины его супруги вызывала у него страх. Снова нахлынут воспоминания, как в прошлом году, и он выпьет лишку, разглядывая немногочисленные фотографии покойной. Вечером, положив на могилу Бетти букет пышных красных роз, которые росли под окнами дома и хмельной аромат которых она так любила, он предастся горестным раздумьям.

Услышав звук чьих-то шагов, он поднял голову и увидел своего ближайшего соседа, Жослина Шардена. Это был высокий мужчина, еще крепкий, несмотря на приближающееся шестидесятилетие. Сейчас он шел медленнее, чем обычно, и выглядел озабоченным.

– Что привело вас ко мне? – спросил его Жозеф. – Надеюсь, моя дочь не причиняет вам хлопот?

– Нет, что вы, Жо! – поспешно ответил Жослин. – Мари – послушный и тихий ребенок, который тянется к знаниям. Думаю, со временем она вполне может стать учительницей. Если ваша дочь проявит себя такой же компетентной, как особа, нанятая Лорой, она сможет работать где угодно.

– Господи, и что бы я без вас делал? – горестно вздохнул Жозеф.

– Точнее, без моей жены, – поправил его Жослин. – Ведь именно ей пришла в голову мысль устроить у нас школу на дому. Чтобы найти достойную учительницу, Лора разместила объявление в трех журналах и, не теряя времени, переоборудовала свой кабинет под учебный класс. Из Шикутими поездом доставили пять парт, черную доску, весь необходимый материал.

Они обменялись дружеским рукопожатием, закончив обсуждать проблему, которая причиняла им немалое беспокойство, пока за ее решение не взялась Лора Шарден с присущей ей энергией.

При помощи долларов мать Эрмины могла справиться с любой проблемой. Имея на своем попечении сына Луи, которому вот-вот должно было исполниться восемь, а также внуков Мукки, Лоранс и Мари, она решила давать им уроки на дому, поскольку с 1939 года в Валь-Жальбере больше не осталось учителей. Весной и осенью дети могли посещать школу в Робервале, но зимой ежедневные походы туда значительно усложнялись.

– Во всем мире идет война! – горячо восклицала Лора. – Малыши будут в большей безопасности здесь, вдали от городов. Не думаю, что немцы станут бомбить полупустой рабочий городок.

Разумеется, Мари Маруа тоже заняла место в классе, как только Лора нашла в лице некой Андреа Дамасс идеального кандидата на роль учительницы. Незамужняя, не отличающаяся красотой женщина тридцати восьми лет была буквально напичкана дипломами. Занятия начались в середине апреля, и с тех пор в красивом доме Шарденов с утра и после обеда слышались объяснения арифметических правил, декламировались стихи, давались уроки географии и священной истории.

– Выпьете чашечку кофе, Жослин? – предложил Жозеф.

– Я бы лучше пропустил стаканчик чего-нибудь покрепче.

– Вы хотите что-то отпраздновать или, наоборот, забыть?

– Мой бедный Жозеф, у меня для вас очень плохое известие. Только что нам позвонила Эрмина. В Квебеке она быстрее нас узнает последние новости. В Сен-Лоране произошла трагедия: немецкие подлодки торпедировали голландские грузовые судна, направлявшиеся в Англию.

Лицо бывшего рабочего посерьезнело. Он решил, что случилось несчастье с Тошаном, супругом молодой женщины.

– Я знаю об этом, ведь я купил себе радиоприемник.

Удрученный своей миссией, Жослин сел на верхнюю ступеньку крыльца и почесал густую бороду с проседью.

– Вы знали, что ваш сын Арман нанялся на одно из этих судов? – спросил он, все больше чувствуя себя не в своей тарелке.

– Арман? К чему вы клоните? Пару недель назад я получил от него письмо, в котором он сообщал, что собирается устроиться на военный завод.

– Жо, мне тяжело об этом говорить, но Арман погиб. Он был на борту одного из этих судов. Торпеда угодила в кочегарку. Матросы бросились в воду. Ваш сын, работавший помощником на кухне, прыгнул за ними. Но он не выдержал холода и утонул.

Некоторое время Жозеф сидел молча. Затем он медленно поднялся и, сжав кулаки у груди, издал крик ярости и боли:

– Нет! Нет! Господи! Нет!

Жослин, сгорбившись, опустил голову. Хриплые стоны его соседа и друга разрывали ему сердце.

– Мой сын, мальчик мой! Господи! За что мне все это?!

От глухого удара затряслась стойка навеса. Это отец, не в силах совладать со своей болью, ударил по деревяшке. На его пальцах выступила кровь; шатаясь, он подошел к креслу-качалке, где любил часами сидеть в хорошую погоду, и тяжело опустился в него.

– Мне следовало как-то подготовить вас к этой вести, – выдохнул Жослин. – Простите меня.

Жозеф рыдал, закрыв лицо руками.

– Он так мечтал плавать в море! Но недалеко же он уплыл, мой Арман. А его тело? Нужно похоронить его здесь, рядом с матерью.

– Вы не сможете этого сделать, Жо. Его отправили в последний путь по морскому обычаю, опустив гроб в воду. Мне искренне жаль! Я хотел бы найти слова утешения, но у меня их нет. У меня ведь тоже есть сын. Когда его похитили в начале той ужасной зимы 1940 года, я думал, что потерял его. Поверьте, я всем сердцем разделяю ваше горе.

– Теперь у меня осталась только Мари, – с удивлением осознал бывший рабочий. – Эдмон поступил в семинарию. Симон получил очередное назначение в какую-то часть. Он пишет мне раз в месяц, чтобы рассказать о своей службе. Какой идиот! Ему следовало жениться на Шарлотте и возделывать целину, как он планировал раньше. Эти двое должны были подарить мне внуков.

Жослин молча вошел в дом Маруа, вытащил из буфета бутылку и наполнил два стакана.

– Выпейте Жо, это вас немного подбодрит.

Совет был не самым лучшим, поскольку Жозеф боролся с явно выраженной склонностью к выпивке, но бывают обстоятельства, при которых без алкоголя просто не обойтись.

Монреаль, лагерь пленных на острове Сент-Элен, суббота, 16 мая 1942 года

Симон Маруа смотрел на солнечные блики, играющие на водной глади пролива Ле-Муан, отделяющего остров Сент-Элен[10] от острова Монреаль. Он стоял в карауле с другим солдатом. Они оба следили за передвижениями двадцати заключенных, направленных на укрепление бараков. Когда Италия во главе с Муссолини объявила войну Франции, канадская полиция приступила к массовым арестам жителей, имеющих итальянское гражданство. В старых зданиях, построенных на острове несколько веков назад, разместился лагерь. Среди заключенных также были немцы и с десяток японцев.

– Хорошая погода долго не продержится, – сказал Симон просто для того, чтобы поддержать разговор. – Могу поспорить, что со следующей недели зарядят дожди.

Он умирал от скуки: ему не нравилось его новое назначение. Но в армии не принято обсуждать приказы.

– Раз уж я ношу форму и держу в руках оружие, лучше бы отправиться в Европу, – добавил он. – А на этих несчастных заключенных тяжело смотреть. Они не имеют права с нами разговаривать, но я знаю, что несколько поколений их жили в Квебеке и они попали сюда ни за что.

Его товарищ усмехнулся и ответил:

– Даже если кто-то из этих итальяшек и сторонник Муссолини, он не станет кричать об этом на всех углах. Зато фрицы причиняют много хлопот. Уже не один пытался бежать отсюда. Смотри, капрал идет!

Они встали и отдали честь старшему по званию. Тот протянул Симону маленький голубой листок.

– Вам телеграмма, рядовой Маруа.

– Благодарю, капрал, – ответил Симон, не скрывая удивления.

Обычно эти срочные отправления не сулили ничего хорошего. Он повертел телеграмму в руках, прежде чем открыть. «Мама умерла два года назад, неужели что-то случилось с отцом?» – мысленно спрашивал он себя, ощутив внезапное волнение.

Телеграмма все прояснила. Очень коротко в ней сообщалось, что его брат Арман погиб на затонувшем торговом судне. Новость пришла из гарнизона.

– Я получил это извещение от офицера 22-го Королевского полка, – пояснил капрал. – Знакомая вашей семьи посчитала своим долгом вам сообщить. Я в курсе. Ваш брат… Примите мои соболезнования, рядовой Маруа. Грузовые суда были атакованы в ночь со вторника на среду в районе берегов Гаспези.

Симон кивнул, ошеломленный полученным известием. Он слышал об атаке немецких подлодок по радио в столовой.

– Корабли затонули из-за торпед? – уточнил он. – Но что делал на борту мой брат? Ничего не понимаю. Ведь он был освобожден от воинской службы!

– К сожалению, я не владею информацией, рядовой Маруа. Я разрешаю вам позвонить тому, кто сможет дать нужные сведения.

– Спасибо, – вздохнул Симон.

Он закурил сигарету со странным ощущением, что спит и видит дурной сон.

– Мне очень жаль, – сказал его товарищ. – Прими мои соболезнования.

Не в состоянии что-либо ответить, Симон отошел на несколько шагов. Прошлое навалилось со всей силой, хотя он уже несколько месяцев пытался стать другим человеком. В глазах защипало от подступивших слез.

– Арман… Нет, – прошептал он.

Братья несколько лет изображали вражду друг к другу. Но в эту секунду в его памяти всплыл образ маленького светловолосого мальчишки, неугомонного сорванца. «Он постоянно ходил с разбитыми коленками и царапинами на щеках. Маме туго с ним пришлось. Она жаловалась, что ей с трудом удается отстирывать одежду своего младшего сына. А папа так хотел, чтобы он стал механиком! Арман… В последний раз я видел его в Валь-Жальбере. Он принес цветы на могилу матери. Тогда он даже не остался ночевать дома».

Все это казалось Симону нереальным. Он раздавил каблуком окурок. Внезапно его пронзила мысль о Шарлотте. «Арман умер, так и не простив меня. Он был уверен, что я увел у него единственную, интересующую его девчонку. Боже мой, ведь он любил ее! Возможно, они были бы счастливы вместе».

Симон решил позвонить Эрмине. Он направился к административному зданию. Капрал дал необходимые распоряжения, и его оставили одного в небольшом кабинете, стены которого были увешаны топографическими картами региона.

«Зачем мне ей звонить? – спросил он себя. – Хороший сын позвонил бы сначала своему отцу. Но это не про меня: я не был ни хорошим сыном, ни хорошим братом, ни хорошим женихом».

Он в замешательстве потер подбородок. Одно время ему казалось, что он сможет жениться на очаровательной Шарлотте Лапуэнт, которая выросла в их семье. Испытывая нежность к этому ребенку, Симон наблюдал ее медленное превращение из почти слепой девочки в лукавого подростка. Неизменным оставалось лишь одно: она его обожала.

«Увы! Меня не привлекают женщины, даже самые красивые, – сказал он себе. – И я живу с этой тайной в исключительно мужской среде…»

Тошан, муж Эрмины, был первым, кто догадался, что гложет молодого парня, стыдящегося своих гомосексуальных наклонностей. После двух попыток самоубийства старший сын Маруа смирился с тем, что он не такой, как все, но считал долгом чести скрывать свою истинную природу.

Наконец Симон решился и спустя несколько минут услышал в трубке пронзительный голос Лоры Шарден. Она рассказала ему о трагедии, осыпая словами утешения. Когда он повесил трубку, его горло сжалось от сухого рыдания. «Значит, это правда. Арман умер, – подумал он. – А Эрмина живет в Квебеке». Он почувствовал себя ужасно одиноким. Тщательно сдерживаемое горе вызвало дрожь во всем теле. Неуверенным шагом он вышел на улицу с желанием кричать от ярости.

«Господи, ведь это был мой брат! Я считал, что ненавижу его, но на самом деле любил».

Квебек, улица Сент-Анн, тот же день

Эрмина писала письмо своей матери, когда звонок в дверь заставил ее вздрогнуть. Мадлен вышла за покупками. Отложив письмо, молодая женщина пошла открывать. Она никого не ждала и приняла приветливое выражение лица на тот случай, если это будет Бадетта, которая вполне могла забежать неожиданно. Но на пороге стояла девушка в черной юбке и бежевой блузке, с чемоданом в руке. Ее черные локоны были собраны гребнями с обеих сторон изящного чистого лица. Золотисто-карие глаза смотрели с глубокой скорбью.

– Шарлотта! – воскликнула Эрмина. – Дорогая моя, как я тебе рада! Входи скорее!

Как только закрылась дверь, они обнялись, не в силах сдержать слез.

– Получив твое письмо, Мимина, я сразу поехала к тебе. Это так ужасно и несправедливо! У Армана впереди была целая жизнь, но он умер!

– Знаю, моя Лолотта, – ответила Эрмина, целуя ее в лоб. – Я очень хотела встретиться с тобой и поговорить. Мне так тебя не хватало! Да еще я разлучена с детьми.

– Я бросила работу, – призналась ее подруга. – В Квебеке тоже можно работать. Учитывая обстоятельства, я хочу быть рядом с тобой.

– В таком случае ты снова займешь свое место гримерши известной оперной певицы Эрмины Дельбо, – пошутила она. – Даже если мне придется платить тебе из своего гонорара. Я не перестаю плакать с самой среды, так что Мадлен уже не знает, что делать. Разве можно было такое представить? Арман погиб в расцвете лет!

Шарлотта печально кивнула. Всю дорогу в поезде она без конца повторяла такую короткую, но полную тяжелого смысла фразу: «Армана больше нет…»

– Завтра утром мы собираемся в Сент-Анн-де-Бопре, – сообщила ей Эрмина, словно речь шла о крайне важном событии. – Мадлен была уверена, что ты приедешь сегодня. Она обязательно хотела дождаться тебя. Возможно, вместе мы легче переживем это горе.

– Больше всего меня беспокоит наша недавняя встреча с Арманом. Он пригласил меня в известный ресторан в Монреале. Боже мой, как же мне тяжело! Мимина, я резко оборвала его признание в любви. Я была жесткой, холодной. Бедняга даже не смог доесть свой десерт. А я, идиотка, снова заговорила о Симоне, о своем разочаровании, об этой свадьбе, которая так много значила для меня, но так и не состоялась. Лучше бы я сказала ему правду!

– Какую правду? – спросила Эрмина, беря ее за руку и увлекая в гостиную.

– Просто я начала думать, что, возможно, смогу быть счастливой с Арманом.

– Ты не могла предвидеть, что случится такое, Шарлотта. Ты думала, что у тебя еще есть время. Вовсе не ты решила его судьбу, а немецкие торпеды. Давай выпьем чаю. Теперь, когда ты здесь, я чувствую себя лучше.

Между ними не было кровного родства, но они считали себя родственными душами. История их знакомства началась в коридорах монастырской школы Валь-Жальбера в тот памятный день, когда монахини покидали эти места. Мэр городка организовал для них прощальный праздник. Шарлотта, обладавшая слабым зрением, ошиблась этажом в поисках туалета. В ту пору она была десятилетней девочкой, плохо одетой и жутко грязной. Проникнувшись жалостью, Эрмина стала заботиться о ней. Ребенок буквально чах с матерью-инвалидом и грубым отцом-алкоголиком. Когда Шарлотта осиротела, несмотря на ближайшее соседство ее единственного брата Онезима Лапуэнта, девочку приютила у себя Бетти Маруа, а потом практически удочерила Лора, оплатив дорогостоящую операцию, позволившую вернуть ей зрение.

– Мимина, я должна была дать надежду Арману. Тогда бы он остался в Монреале.

– Уверяю тебя, в этом нет твоей вины. Милая моя, ты не должна себя казнить. Ты проголодалась?

– Нет, я не хочу есть. Моя бедная Мимина, я надоедаю тебе своим нытьем, даже не спросив, виделась ли ты с Тошаном. У тебя такой грустный вид.

– Поводов для веселья нет… Тошан позвонил мне, когда узнал, что Арман стал одной из жертв этой трагедии. Я надеялась, что он хотя бы придет. Но нет! А ведь из центра города видны крыши гарнизона. Мы так близко друг от друга, но нас разделяет устав его полка.

Шарлотта сочувственно кивнула. Она обвела взглядом элегантную и уютную обстановку.

– Здесь гораздо красивее, чем в пансионе Монреаля, где я жила. У тебя, Мимина, я наконец чувствую себя в безопасности… Я хотела бы переодеться. Какую комнату ты мне отведешь?

– Розовую, как окрестила ее мама. Не беспокойся, места у нас хватает. Иди ополоснись с дороги. А я пока приготовлю чай.

С чемоданом в руке Шарлотта направилась по коридору. В ту же секунду открылась входная дверь. Решив, что это Мадлен, Эрмина задержалась на пороге кухни. И вздрогнула от неожиданности, увидев своего мужа в форме.

– Тошан! Слава Богу! Все же это хороший день, несмотря ни на что. Сначала ко мне вернулась Шарлотта, теперь ты… наконец-то!

Он протянул к ней руки, пораженный, насколько глубоко ее потрясло известие о гибели Армана Маруа. Она спрятала лицо у него на груди. Он крепко обнял ее, словно хотел защитить от всех несчастий мира.

– Мина, милая, мне очень жаль! Я хотел прийти раньше, но не мог, – прошептал он ей на ухо.

В свои тридцать три года Тошан Клеман Дельбо был очень красивым мужчиной. Индейская кровь, текущая в его жилах, придала коже медный оттенок, выгодно подчеркивающий темные глаза и волосы. Он был крепким, но стройным, среднего роста. От всей его фигуры исходил какой-то особый шарм благодаря его мягкой, немного кошачьей походке и гордым чертам лица, которое редкие улыбки делали еще более привлекательным. От своего отца, Анри Дельбо, выходца из ирландской семьи, он унаследовал чувственные сочные губы, прямой нос и широкие плечи.

– Любовь моя, – выдохнула Эрмина, – умоляю тебя, не уезжай! Я не хочу, чтобы ты тоже погиб! Немецкие подводные лодки добрались до Сен-Лорана. Теперь этого никто не станет отрицать. Корабль, на который ты сядешь, тоже может потопить торпеда. Два года назад, когда ты дезертировал, мне следовало заставить тебя прятаться в лесах до конца этой проклятой войны.

Она разрыдалась. Тошан гладил ее по спине, покрывал легкими поцелуями ее волосы с ароматом меда.

– Ты права, угроза реальная, не стану тебе лгать, – ответил он. – Но очень скоро будут усилены воздушные патрули. Корабли с грузом – излюбленная мишень подлодок, а у голландских судов не было конвоя. До последнего года немцы держались в стороне от американских берегов, чтобы не спровоцировать вступление в войну Соединенных Штатов. Но тебе известно, что после нападения на Пёрл-Харбор ситуация изменилась. Не волнуйся: судно Королевского флота, на котором я поплыву, оснащено всем необходимым. Мина, женушка моя, тогда, дезертировав, я просто поддался секундной слабости. Теперь все по-другому. В Европе я смогу сражаться так, как хотел.

Подобно большинству женщин, Эрмина была глуха к таким аргументам.

– Ты будешь так далеко от меня, от наших детей! Нас будут разделять тысячи километров, и одна мысль об этом сводит меня с ума. Я крепилась изо всех сил, полная решимости не жаловаться, но смерть Армана кажется мне дурным предзнаменованием. Что со мной будет, если ты погибнешь?

– Прошу тебя быть сильной, если это случится. Ты вырастишь наших троих малышей в строгости и нежности, я тебе доверяю. Эрмина, не будем обольщаться. Я всей душой хочу вернуться к тебе, но не могу этого обещать.

Его слова отозвались болью в сердце молодой женщины, словно это было последнее прощание. Она подняла голову, чтобы навсегда запечатлеть в памяти образ своего мужа. Кончиками пальцев она провела по его скулам, лбу, задержалась на губах.

– Ты хочешь, чтобы я отказалась от тебя. Я с ужасом представляю твое родное лицо в крови или обожженным. На голландском судне люди погибли, когда взорвались котлы. Ты – мой супруг, моя любовь, я рассчитывала прожить рядом с тобой всю свою жизнь. Тошан, они причинят тебе боль!

– Прекрати говорить такие вещи! Кого ты имеешь в виду? – несколько сухо оборвал он ее, схватив за запястья.

– Я говорю о наших врагах, немцах. Неужели ты не боишься? Тебе все равно, что ты можешь умереть, получив пулю или утонув?

Внезапно он отпустил ее и принялся ходить по гостиной. За десять лет брака и страсти они знали и периоды раздора, конфликтов. Временами жесткий характер Тошана доставлял немало мучений его супруге. Сейчас он тоже упрекнул себя в излишней резкости.

– Мина, прости меня! – бросил он. – Мы уже обсуждали это в декабре 1939 года, когда я сообщил тебе, что иду добровольцем в армию. Не стану отрицать, что я не раз жалел о своем решении из-за тебя. Я оставил вас с детьми одних, и у тебя были серьезные неприятности. Но я хочу, чтобы ты уважала мой выбор. Я уезжаю на следующей неделе, и тебе придется с этим смириться. Все нормальные мужчины, имеющие чувство долга, должны сражаться с Гитлером. Прошлым летом во Франции прошли массовые аресты евреев. Облавы производились полицией страны под бесстрастным взглядом оккупантов. Может, я и боюсь, но что с того? Сможешь ли ты гордиться трусливым мужем, прячущимся в лесу?

– Нет, – согласилась она удрученно.

Встревоженная, Шарлотта вошла в комнату. Извинившись, она подошла к Эрмине.

– Здравствуй, Тошан, – мягко поздоровалась девушка. – Что происходит?

– Судя по всему, моя жена теряет хладнокровие. Я рассчитываю на тебя, Шарлотта. После моего отъезда ей нужна будет твоя поддержка.

Шарлотта молча кивнула. Стыдясь своего поведения, Эрмина не решалась поднять взгляд на Тошана. Он снова обнял ее.

– Я пришел, чтобы утешить тебя, а сам обижаю. Дорогая моя, у меня увольнительная. Мне так не терпелось сообщить тебе об этом. Я смогу остаться здесь на ночь, быть может, и в остальные дни тоже, до самого отъезда. Я планировал повести тебя в ресторан. Гораздо разумнее наслаждаться каждой минутой, проведенной вместе, чем терзать себя или сетовать на судьбу. Какой в этом смысл?

Он взял ее лицо в свои теплые ладони и некоторое время рассматривал, прежде чем поцеловать. Прикоснувшись к его губам, она едва сдержала стон, в котором радость смешивалась с тоской по их красивым ночам любви.

– Ты благоразумнее меня, – тихо призналась она. – Я сделаю невозможное, лишь бы не разочаровывать тебя, Тошан.

– Расскажи, как там дети? – с улыбкой спросил он.

– Мама открыла свою частную школу, – ответила она более твердым голосом. – У учительницы нет никаких шансов соблазнить моего отца. Похоже, образованность – ее единственный козырь. Мукки учится хорошо, особенно успевает по математике и географии. Лоранс по-прежнему много рисует, а Мари-Нутта не дружит с орфографией.

Эрмина говорила быстро, ища забвения в словах, возвращающих ее к привычной, мирной жизни.

– Мари-Нутта… – повторил ее муж. – Ты не забыла, что индейское имя нашей дочери, Нутта, означает «мое сердце». Мне кажется, она его заслуживает. Она самая недисциплинированная из наших детей, но я чувствую в ней невероятный темперамент. Плевать на орфографию, ее ждет блестящее будущее.

– Лоранс тоже подходит ее индейское имя. Нади означает «смирная». Надеюсь, она станет художницей.

Беседа ослабила напряжение. Шарлотта выскользнула, чтобы приготовить чай, а Мадлен, в свою очередь, появилась на пороге. Лицо индианки озарилось, когда она увидела своего кузена.

– Тошан! Ты здесь!

Он звонко чмокнул ее в щеку, что было ему несвойственно. Она смущенно засмеялась.

– Мина, я купила печенье и выпечку. Я была уверена, что приедет Шарлотта. Тебе тоже достанется, Тошан.

– Мои товарищи по комнате умерли бы от зависти, если бы узнали, что я буду лакомиться сладостями в окружении трех прекрасных женщин. Насколько мне известно, раньше индейские воины имели право на всевозможные почести перед тем, как отправиться воевать с бледнолицыми. Благодарю вас, дамы!

Красавец метис закурил сигарету. Эрмина пожирала его глазами. Она все прекрасно понимала. Тошан так искрометно шутил и бахвалился лишь для того, чтобы изгнать призрак смерти из гостиной, залитой солнцем. Растроганная, она взяла руку мужа и переплела его пальцы со своими. «Любимый, я буду молиться, чтобы ты вернулся ко мне, – подумала она. – Я буду молиться своему Богу и твоему, и ты снова увидишь свои леса, свою реку, своих детей… и свою любимую женушку-ракушку, поскольку я буду ждать тебя все годы напролет. И если понадобится, я переплыву океан, чтобы встретиться с тобой».