Читать книгу Святоша - Мари Князева - Страница 2
Глава 2. Буллинг
ОглавлениеУже во дворе школы она встретилась со своими одноклассницами. Все они были одеты современно, по моде: или в безразмерные брюки и рубашки, или в вызывающе короткие юбочки. Лили среди них не наблюдалось.
– Эй, новенькая! – позвала её одна, с розовыми волосами, надутыми губами и черно подведёнными глазами. – Курить будешь? – и протянула маленький металлический аппарат, от которого тянуло синтетическим фруктовым запахом.
Люба отшатнулась, как будто увидела беса. На самом деле, это он и был. Пробормотала испуганно:
– Нет, спасибо.
– Да лан, чё ты, мы никому не скажем! – подмигнула другая, с зелёными волосами, в папиной одежде (или страшего брата?) и кедах.
Люба замотала головой и попятилась:
– Нет-нет, я не хочу…
– Что, строгие предки? – с деланым сочувствием спросила третья, блондинка в таком коротком топике, что между ним и юбкой виднелась полоска голого живота.
– У меня очень хорошие родители.
Не давая ей очнуться, зеленоволосая выстрелила следующим вопросом:
– На вписку придёшь? Сегодня после уроков у Маховцева.
Люба опять отрицательно покачала головой:
– Вряд ли мне разрешат.
– Ну я ж сказала, строгие… – блондинка многозначительно глянула на остальных, словно они незадолго до этого обсуждали Любу и она держала пари.
Девочки поджали губы и прищурили глаза, но не отступили:
– Давай я позвоню твоим родителям от имени Аревик Левоновны и скажу, что задержала тебя в школе? Я отлично умею подделывать армянский акцент!
– Классно почилим!
– У Маховцева дома такой вайб, закачаешься!
– И алкашки полный бар… и кое-что ещё..!
У Любы закружилась голова.
– Я не пью… – пробормотала она тихо и попыталась ретироваться.
Розоволосая ухватила её за локоть, длинные острые ногти больно впились в кожу.
– Только попробуй кому-то слить инфу про вписку!
Люба затрясла головой:
– Никому! Обещаю! Слова не скажу…
Розоволосая отпустила, но продолжала смотреть давяще и враждебно.
Люба не собиралась ни с кем обсуждать грядущую вечеринку у незнакомого ей Маховцева. Она не знала точно, по-христиански ли это – скрывать от взрослых то, что их дети отравляют себя разными ядовитыми веществами и бог знает чем в этом состоянии занимаются, но решила оставить это на совести самих детей: ей в этом коллективе ещё год существовать. А потом спросит батюшку на исповеди и если что, покается.
Однако Бог судил ей принять наказание без промедлений.
Когда уроки уже закончились и одиннадцатый "А" разбредался со школьного двора, Лиля остановила Любу и спросила, идёт ни она на вечеринку. Люба ответила отрицательно.
– И хорошо, – кивнула Лиля. – Нечего там делать. Наверняка начнут тебя байтить. Они любят новеньких на прочность проверять, особенно таких… правильных.
– А ты идёшь?
– Конечно. Всё лучше, чем дома с мелкими сидеть. Но мне что, я тёртая…
Люба в очередной раз порадовалась тому, что отказалась, но следующее утро принесло сомнения.
Розоволосая девушка (её, как выяснилось, звали Елизаветой Фадеевой) в школу не пришла, а её подружки Настя Новикова (зеленоволосая) и Ксюша Плотникова (блондинка) явились, но в таком настроении, что веселее в гроб кладут. После уроков они подстерегли Любу во дворе соседнего дома и атаковали.
– Мы знаем, что это ты!
– Ты нас сдала родителям, с*чка!
– Что?! – опешила Люба. – Нет, клянусь вам! Чем хотите…
Она даже не вспомнила в тот момент, что Иисус запретил клясться.
– Ага, рассказывай!
– А кто ещё знал? Все остальные были там!
Люба затрясла головой, на глазах выступили слёзы:
– Девочки, честное слово… я не говорила ни одной живой душе…
– Так и знала, что будет отпираться, – процедила сквозь зубы Настя. – Святоша…
Они отобрали у Любы телефон и разбросали учебники по всему двору. И сказали, что нормальной жизни ей в этом классе не видать.
Так и пошло.
Телефон, конечно, потом вернули, правда, с разбитым экраном, но никто не разговаривал больше с Любой, кроме Лили, и то редко. Одноклассники постоянно обзывали Любу разными обидными словами, регулярно отбирали учебники, тетради, пенал или что-то из его содержимого. Приходилось всё время носить с собой полный рюкзак, даже в столовую, туалет и на физкультуру, иначе из него таскали вещи. Люба боялась жаловаться родителям и учителям, потому что думала, что тогда ей придётся совсем туго. Она находила пропавшие вещи в углах школьных коридоров, в уборных и других местах общего пользования. Учебники бывали измяты, а иногда и порваны. Люба аккуратно заклеивала и разглаживала их, ставя под пресс, пока не научилась предотвращать эти акты вандализма.
Самым невинным и ласковым её прозвищем стало "Святоша". Смешно! Сама она понимала, что далека от святости, как никогда.
В Заозёрске всё было просто: Любу окружали хорошие, добрые люди, а те, кто не был добр, скрывали это, так как злоба и эгоизм порицались обществом. Себя Люба считала хорошим человеком: она всегда готова была помочь каждому, кто просил о помощи. Она беспрекословно слушалась папу и маму. Она любила бабушку и ухаживала за ней, совсем больной, почти каждый день с двенадцати до пятнадцати лет. У неё был друг, Митя – мальчик на один класс старше. Они ходили гулять на аллею Героев-подводников или в кафе мороженое на главной площади, и Митя позволял себе взять Любу за руку только на прощание. Расставаясь насовсем (Митя поехал поступать в военно-морское училище в Мурманск, а Люба – в Сочи), они не обменялись поцелуями, даже в щёчку. Словом, Люба была уверена в собственном благочестии.
Но главное, что завещал Иисус – возлюбить ближних, – у неё теперь совершенно не получалось.
Она шла в школу с тяжёлым сердцем и дрожащими коленями и, сколько ни старалась, не могла вызвать в себе ни капли состраданиям к одноклассникам, хотя и знала наверняка, что в будущем их ждёт суровая кара от Отца Небесного. Если называть вещи своими именами, Люба ненавидела их.
– Эй, ты чего такая смурная? – спросила как-то Лиля, плюхнувшись за парту рядом с Любой на английском.
До этого она отсутствовала три дня. От неё пахло сигаретным дымом и взрослыми духами, но это давно не смущало Любу.
– Ничего, всё в порядке, – машинально ответила она, не глядя на соседку.
Лиля улыбнулась и ткнула Любу локтем в бок:
– Можешь мне сказать, я как бумага, всё стерплю. Чё, влюбилась в Канева? Не боись, через это все проходят.
Люба не поверила своим ушам: в Канева?! Да он главный мучитель, главный автор всех самых неприятных её эпитетов! Злобный, жестокий, эгоистичный мальчишка. Неужели кто-то способен в него влюбиться?!
– И ты тоже? – уточнила Люба, приподняв бровь.
– Не, – мотнула головой Лиля, – у меня иммунитет. Я такого дома насмотрелась, что все эти мальчики у меня вот тут, – она показала пальцами на стык горла и подбородка.
Любу обожгло любопытство, что же там такое происходит у Лили дома, но она мысленно одёрнула себя за греховные порывы.
– И у меня, – буркнула она, покосившись в сторону Канева. – Иммунитет от грубиянов, которые самоутверждаются за счёт слабых и беззащитных.
Лиля тоже посмотрела в сторону лидера мальчишек, только открыто. Он небрежно махнул ей рукой: мол, привет. Удивительно: Лиля ни с кем не ведёт себя высокомерно, но все её уважают.
– Как тебе это удалось? – спросила Люба. – Почему они не кидаются на тебя за то, что ты села со мной рядом?
Лиля хмыкнула:
– Хочешь узнать, как я заработала свой авторитет? Очень просто, детка. Дралась, как бешеная кошка.
– Дралась..?
– Ну да. Я с этими придурками с пятого класса учусь. И первый год был славной битвой. Но опять же, мне не привыкать: дома чёрти что творится. Иногда, не поверишь, приходилось отстаивать свой суверенитет со сковородкой в руках.
Люба ошалела и не удержалась:
– У кого… отстаивать?
– У мамкиных ухажёров, ясное дело. Так, подожди… а что, они на кого-то кидаются, кто с тобой рядом садится?
– Нет. Потому что никто со мной не садится. Ну, только если учительница скажет.
– Не поняла, чё за тёрки? На каком основании?
– Они считают, что это я тогда настучала родителям на вписку у Маховцева.
– А это не ты?
Люба осуждающе посмотрела на подругу.
– Вот оно что… Я не знала.
Лиля после того скандала пропала на несколько дней, но как выяснилось, её вовсе не наказали, просто она была занята.
– Маму не слишком интересует, – сказала она, – где и с кем я тусуюсь, если дома дети не орут и не мешают ей со своими ухажёрами общаться… Короче, говоришь, это не ты настучала.
– Нет! Но мне никто не верит. И… – голос её предательски дрогнул, – жить не дают.
– Ясно. Суд Линча. Без следствия.
Лиля скрестила руки на груди и осуждающе посмотрела на Канева, но тут прозвенел звонок. На следующей перемене Любина соседка вытащила главного хулигана на разговор в коридор, и он вернулся оттуда хмурым. Вот это номер! В Любиной душе зажёгся огонёк надежды.
Но на следующий день Лиля не пришла в школу, и всё вернулось на круги своя. Однако, у Любы появилась идея. Сначала она тлела слабой искоркой: страшно было обдумывать её всерьёз, но время шло и ничего не менялось. Стоило Лиле появиться в классе, как все становились паиньками, но потом защитница исчезала – и одноклассники нападали ещё злее. Канев, правда, в атаках больше не участвовал – просто игнорировал Любу – но девочки бесились, обвиняя её в том, что она прячется за спину оторвы Лили.
И Люба решилась. Однажды вечером, дождавшись папу с работы, она сказала:
– Я хочу пойти в секцию единоборств.
Он уронил ложку в суп, расплескав его по белой скатерти.
– Что-что? Кажется, я ослышался?
Люба покраснела, но решительно замотала головой.
– Я хочу научиться постоять за себя.
– У тебя для этого есть брат, – поспешно напомнила мама, заметив, как напряглись мышцы на папином лице.
– Младший, – отпарировала Люба. – Кто воспримет его всерьёз?
– А от кого тебе нужно защищаться? – уточнил папа, мрачнея на глазах.
Люба пожала плечами, хотя внутри её трясло:
– Мало ли что, я ведь из музыкалки вечером возвращаюсь. Пока светло, но скоро в это время будет уже темно…
Мама посмотрела на папу, в её глазах мелькнуло сомнение, что, может быть, это не такая уж глупая идея. Но папа отмахнулся:
– Ерунда! Здесь безопасно. Центральные улицы Адлера, освещение хорошее.
– Пап… пожалуйста! – взмолилась Люба шёпотом, но напрасно.
Папа только взбесился:
– Чёрта с два моя дочь будет кататься по татами с парнями! Пусть Сеня тебя встречает из музыкалки. Десять лет каратэ занимается, пусть кто-то попробует не принять его всерьёз!
Люба ушла к себе, не поужинав. Слёзы душили её. Неужели совсем ничего нельзя с этим поделать?!
Она так горячо молилась Иисусу и Богородице, чтобы её оставили в покое… Конечно, с христианской точки зрения, физическое насилие – это плохой выход, но иного Люба не видела. Да и не собиралась она никого калечить – только отпугнуть.