Читать книгу Мы отрываемся от земли (сборник) - Марианна Ионова - Страница 5

Чтобы охватить всю больницу, нас разделили на две группы. Мы шли по отделениям, дьякон просил старшую медсестру собрать всех в столовой, мы пели рождественский тропарь, а потом дарили пациентам и персоналу иконку, молитвослов и шоколад.

– Которые не реагируют, им рядом на стол кладите, – предупредила сестра.

Ты к нам не повернулся, ты сидел с краю лавки и смотрел на дверь, словно кого-то ждал. Сомкнутые руки лежали на колене. Высокий, худой, седой, в черном тренировочном. Мы с девушкой-певчей оставили для тебя на столе.

Плотными волнами свиваются в макушку, как в раковину наутилуса, алюминиевые волосы.

Это отделение было в корпусе последним.

– А всех навещают? – спросила я медсестру.

Она помотала головой, будто раскачивала взгляд перед тем, как метнуть его в угол, где все еще сидел и кого-то будто ждал ты.

У домов есть крылья. У всего есть крылья.

Самолет в небе делает кувырок. Я клеил самолеты с крыльями под прямым углом, но раньше увидел Распятие. Раскинув руки, я прыгал в воду с самой высокой вышки, выныривал, и на воде загоралась искра, сброшенная чьим-то крылом. Золотое Распятие, выныривая из-за облака, скидывает мне искру.

– Он вроде бессемейный. К нам уже третий раз. Его соседи на улице ловят и приводят, мы подержим-подержим и выпускаем.

А я видел радугу через Яузу, выходящую из земли и уходящую в землю.

А мы видели славу Его, обитавшего среди нас. И мы видели друг друга. Старость, свет, утро, смех, река, дом.

– Гречищев Валентин Иванович, 1947 года рождения. Поступил две недели назад…

В этом отделении всех поздравили, священник и остальные идут в следующее, а меня сестра провожает к главврачу.

– Вообще-то мы с волонтерами не работаем…

– Дело в том, что я не совсем волонтер. Я этого человека знаю. Я, можно сказать, знакомая.

Но и нет такой сказки, чтобы мог ее рассказать мне ты и не могла тебе я.

И откуда ты все обо мне знаешь?

Как увидела тебя, сразу вспомнила, вот и ты. Начала издалека, прозондировала почву – не хотелось при всех показывать, что ты мне знаком. Медсестра говорит: что, жалко стало дедушку?..

– Зима на носу, а у него ни носков шерстяных, ни шарфа… Шапки вот тоже теплой… Гулять выводить, а в чем?

Сам-то он как, хочет? Гречищев? Его спросили? А его что спрашивай, что не спрашивай… Молчит? Апатия?

От главврача меня проводили в палату. Ты сидел на койке и всматривался в иконку св. Пантелеймона, держа ее обеими руками близко к глазам. «Он плохо видит?» – спросила я шепотом сестру, та пожала плечами, как бы отказываясь признавать за твоим поведением какую бы то ни было целесообразность.

– Если хотите, я принесу Евангелие, – сказала я тебе.

Безответно.

Вязать я не умею, поэтому купила темно-синий шарф, по словам продавца, «из стопроцентной альпаки».

– Ну вот, теперь курточку, и гулять можно, – одобрила сестра.

Под койкой нашлись ботинки, в которых тебя привели, справные и какие-то юношеские, но не щеголеватые. Евангелие в моей руке ты бережно проводил взглядом до тумбочки.

– Что надо сказать? – напомнила сестра патетично и пояснила в сторону: – Он иногда говорит.

Ты кивнул мне внимательно. Сестра принесла для меня табурет.

В следующий раз была куртка, и мы вышли пройтись вокруг территории.

Когда я разматывала на тебе шарф, ты сказал, скорбно нажимая взглядом:

– Компас. Они украли.

Купленному компасу ты снисходительно улыбнулся, потом, все улыбаясь, зажмурился плакать, но не заплакал, а помотал головой.

– В субботу Ксенина свадьба, – сказала мама. – Продумай, что ты наденешь.

Я сказала, что помню про свадьбу и идти не собираюсь. Лариса говорила, что ожидается много гостей с Мишиной стороны, что будет его двоюродный брат и двое коллег – без жен, сказала мама. Ради бога, пусть все прекрасно проведут время. Они с отцом умолкли оба, хотя отец и до этого молчал, но теперь они молчали вместе, не задумываясь о том, какую тоскливую музыку исполняют. Мама уже убежала в магазин, а я начала мыть посуду, но отец не вставал из-за стола, и я слышала теперь наши с ним, мое и его, молчания.

– Что-то ты давно не звонила племяннику Ирины Евгеньевны, – сказал он.

– Я вообще никогда ему не звонила и не позвоню. Мне хватило разговора на юбилее.

Я слышала его молчание как пустой шум воды.

– Ты предлагаешь мне и маме жить с мыслью, что однажды мы оставим тебя совсем одну?

– А что такого? Если я не заведу ораву кошек, которые съели бы мой труп…

– Не смей шутить! Это крайне серьезный вопрос. Пойми, дело не в том даже, что о тебе будет некому позаботиться в старости, а в том, что человек должен быть кому-то нужен! Всегда. Я вот, например, нужен вам с мамой… Зачем жить, если ты никому не нужен?!

Я подошла и обняла его, сначала сверху, потом с колен. Я так рада за вас, за тебя и маму, за всех, кто нашел, не ища, за всех, кто знает, что можно не быть нужным себе, но нельзя не быть нужным кому-то. Спасибо вам, сказала я. Да ну что ты, сказал отец. Как-нибудь все образуется, сказала я, главное не поддаваться отчаянию, святому отчаянию.