Читать книгу Не Господь Бог - Марика Девич - Страница 3

Но утром, когда в семь прозвонил будильник, и улыбка с лица, и решимость начать новую жизнь исчезли. Дима дважды переодевался из нового в старое и обратно, взъерошивал и приглаживал обратно волосы. Он смотрел на то, что устроил в квартире, и его охватывал ужас. У него было чувство, что вчерашний день, вечер были куражом, он накуролесил, набедокурил, он обнаглел. Если бы у него было время, он немедленно бы наклеил обои обратно, но времени уже не было. В 08:01 он твёрдо решил, что оденется по-старому.

Но в 08:02 тренькнуло смс от Лены: «Я всё вижу!»

– Откуда? – написал он.

В ответ пришёл лукавый смайлик.

И Дима вдруг разом расслабился, рассмеялся. Да черт возьми, в самом деле, что за глупость? Бояться прийти в офис в новой одежде, с новой прической, в новых очках. Всего-то. Смайлик Лены придал ему решимости. В 08:12 Дима успел вскочить на подножку трамвая, успел, и ни одного красного сигнала светофора до самого офиса не встретилось.

Диме казалось, что сегодня впервые он поднял глаза выше уровня ног и увидел здание Лахта-центра. Как это может быть, спрашивал он себя, что он впервые видит, в каком прекрасном, величественном здании он работает? Может, он просто раньше никогда не запрокидывал голову? Дима счастливо засмеялся и направился к турникетам.

Приложил карту, но зазвучал сигнал, и загорелся красный крестик «Стоп». Дима не понял, что происходит. Из стеклянной будки вышел ветеран Афгана, пожилой охранник Михалыч. Дима крутил карту, приготовившись оправдываться, что видимо положил пропуск к сотовому и тот размагнитился. Просить пропустить на честное слово, а обед потратить на бюро пропусков.

– Олег Михайлович, я…

Дима был единственным, кто называл охранника Михалыча полным именем- отчеством.

– Ушаков? Ты что ли? – Дима был единственным, кого Михалыч звал только по фамилии и на ты.

– Здрасьте, Ирочка, добрый день, Григорий Алексеевич, – приветствовал он других.

– Можно пройти? – спросил Дима.

Охранник не спешил жать зелёную кнопку, дивился на Диму:

– Постригся что ли?

– Ага, так можно пройти-то? Опаздываю.

– Ну, иди- иди, модник! Надо же, не признал. Впервые со мной такое!

Подошёл второй охранник, Петька, и, не стесняясь Димы, который нетерпеливо ожидал застрявшие на других этажах лифты, Михалыч подивился:

– Ушаков, вырядился, и постригся, как педик, я не признал.

– Ушаков… не помню. Из руководства?

– Да не, айтишник, – подсказывал Михалыч, – ну тот, ебанько в жилетке.

Им было невдомёк, а может и по барабану, что Дима мог услышать, в десяти шагах от них дожидаясь лифта.

Лифт приехал, Дима вошёл в него, бледный и взмокший, но побыть одному не довелось, в лифте были три сотрудницы: секретарь Вика, офис-менеджер Светка, а ещё новенькая Катя, переводчица на испытательном сроке, пока не имевшая права голоса и не успевшая освоить выращивание губ, ногтей и ресниц.

Самая красивая, Вика, грубо выругалась. Все знали правила: три опоздания равно прощай премия.

– Вниз что ли опять приехали?!

– Мы опять на первом? – простонала Светка.

– Извините, – сказал Дима, хотя вообще-то не он отвечал за лифты, которые, как часто казалось сотрудникам, двигались по каким-то своим законам, законам хаотичного броуновского движения.

– Новенький? – спросила Света.

– Молодой человек! Вы из какого отдела? – нежно пропела Вика.

Девушки резко привели себя в тонус, развернулись самыми выгодными позициями лица, как для селфи, и были жестоко разочарованы, узнав Ушакова.

– Это Ушаков, Свет.

– Ушаков, а ты оказывается такой хорошенький! Жалко, я тебя раньше не замечала, – присмотрелась Света.

– Вы тоже, девушки, очень красивые, – ответил он вежливо.

– Вообще-то мы давно не, – Вика была в своем репертуаре слегка уставшей от жизни гламурной избалованной сучки. Все знали, что она спала с Костиком Корзуновым, начальником отдела, и потому считала себя королевой.

– Не слушай её, сегодня пятница, пятница-развратница, вечерком все идут в бар, ты как? – спросила Света.

– Я?! – удивился Дима.

– У тебя жених, Света, – опять напомнила Вика.

К двенадцатому этажу Дима вспомнил, что у него в кармане телефончик продавщицы из магазина одежды, к двадцатому, что завтра у него занятия в фитнес-клубе, на двадцать четвёртом из лифта он вышел воспрявшим духом.

На двадцать четвёртом располагался родной IT-отдел, где Дима трудился на должности специалиста четвёртый год. Он направился через опен-спейс, который придумали, чтобы планктон всегда был на виду у начальства.

Сосед по столу, толстяк Антон, который всегда что-то жевал, уронил кетчуп на грязную футболку.

– Ушаков?

Обернулись модный хлыщ Гришка Савельев и многодетный с ипотекой Серёга Плотников.

– Ушаков?

Следом все другие сотрудники оставили свои дела и с интересом уставились на Ушакова.

– Что за аншлаг, коллеги? – раздался за спиной голос начальника отдела Кости Корзунова.

Красавчик, альфа-самец, завидный жених, сорокалетний холостяк, сын первого зама, с модной небритостью на смуглом хищном лице, благоухающий дорогим парфюмом, по случаю пятницы без галстука, в расстёгнутой рубашке и с закатанными по локоть рукавами, открывавшими крепкие волосатые руки. При его появлении всё возбуждалось и просыпалось. Он направлялся к своему отдельному кабинету с табличкой КОРЗУНОВ К.П., и остановился, заинтересовавшись паузой в работе сотрудников.

– Константин Павлович, доброе утро. У нас тут Ушаков в джинсах пришёл, – объяснила Вика.

– Такой симпатяжка, да? – поделилась Светка с другими сотрудницами.

– Не знал, что джинсы до сих производят такой фурор, думал, у нас тут новый ремейк служебного романа снимают, – бросил Корзунов.

– Константин Павлович, вы такой юморист, – засмеялась Вика.

– Теперь он будет выглядеть так всегда! – поддержал подхалим Савельев. И поскольку Корзунов улыбнулся приколу, следом засмеялись уже все.

Корзунов направился в свой кабинет, насвистывая музыкальную тему из «Служебного романа»:

– Тата-тата-тата-та.

И её тут же подхватили другие.

– Людмил Прокофьевна, пройдите на своё рабочее место, – протрубил через скрученный в рупор лист из принтера Савельев.

– Хорош, Гриш, – сказал Дима.

– Чего ты, Ушаков, обиделся? Классно постригся, кстати.

– Хорош, – Дима затрясся, и знал, каким жалким выглядит. Но сделать с собой ничего не мог.

– Глянь, он сейчас прямо заплачет. Во даёт человек, юмора не понимает.

Савельев толкнул его в плечо. Но Дима уклонился, прошёл к своему рабочему месту.

По дороге попалась новенькая Катя, проявила сочувствие, дура, сделав всё ещё хуже:

– Не обижайтесь на них, они не со зла. Вы правда, отлично выглядите.

Не глядя ни на кого, Ушаков прошёл мимо, спрятался за свой экран. Антон, как свинья, похрюкивал, заглядывая за монитор:

– Чего ты, Митяй, прикольно ж. Митяй, ты чего. Мы ж по-дружески.

Засунуть бы бутерброд в это свинячье рыло. Хихикает, а у самого блеск в глазах. Сука. Раньше «лошарой» отдела был Антон. Ему повезло с приходом Ушакова. Впрочем, жирдяй, как и Савельев, садистами не были, просто Корзунова боялись. Просто боялись потерять место.

– Тата-тата-тата, – утренний мем про Людмил Прокофьевну крутился по всему отделу до вечера.

До конца рабочего дня Дима не поднимал глаз.

У Лены на кушетке была новая пациентка. Симпатичная рыжая девушка лет двадцати пяти на вид делилась переживаниями насчёт своей личной жизни.

– Так значит, у вас никогда в жизни не было вторых свиданий? – уточнила Лена.

– Никогда, – ответила девушка.

– Вы так боитесь близости?

Девушка резко села и посмотрела на неё, как на дуру.

– Вы меня слышали? Я целый час распиналась! Я не боюсь близости! Просто мне попадаются одни придурки! Сразу норовят целоваться, хватают за руки. Ненавижу.

– А что такого, что вас кто-то пытается взять за руку? Почему тактильный контакт вызывает у вас такую реакцию?

– Потому что все они похотливые придурки, – раздражаясь, объяснила опять девушка.

– А вы хотите чисто платонических отношений? Вы вообще, хотите отношений?

– Ясно, хочу. Мне двадцать пять, у всех на работе есть отношения. Не хочу, чтоб думали, будто я лесбиянка или что-то со мной не так.

– А если бы не думали, вы сами стали бы кого-то искать?

Девушка растерялась, и даже, кажется, рассердилась:

– Меня бесят ваши тупые вопросы, если честно, и ваша манера отвечать вопросами на вопрос. Не знаю, зачем я только пришла.

Рыжая выскочила.

Лена вышла следом в приёмную. Людмила Исааковна загрустила:

– Если в тридцать такие красотки не могут никого найти, на что же рассчитывать мне?

– Подслушивали?

– Что вы! – обиделась Людмила Исааковна. – Просто в формуляре девушка указала цель визита: проблемы в личной жизни.

– О, её беспокоит совсем другое.

– Я её вычеркиваю из расписания? – зависла ручкой Людмила Исааковна над журналом. – Или она вернётся?

– Снова пари?

– О нет, я вам верю, – охотно пошла на попятный администратор.

– А пальма-то до сих пор тут, – напомнила Лена.

– Леночка, она так удачно закрывает трещину на стене!

– Не помню никакой трещины. Вижу только, что она служит отличным собачьим тренажёром. Людмила Исааковна, – в сердцах сказала Лена, когда из тёплого ботинка вывалился щенок.

– Вот негодяи! Я их сегодня же всех пристрою, один и остался, клянусь!

Лена вышла, улыбаясь. В ботинке было тепло, в руках осталось ощущение тёплого комочка. Жалко, что у Машки была аллергия, а то бы она взяла одного, а может, и парочку.

По дороге домой Лена впервые подумала вот о чем: а почему Людмила Исааковна не берёт животных к себе домой? Надо спросить, в самом деле, пусть из своей квартиры делает приют.

А дело было в том, что никакой квартиры у Людмилы Исааковны давно не было. Она продала квартиру за долги сына, иначе бы его посадили. Взяв остатки, сын уехал в Испанию, на поиски приключений. А Людмила Исааковна устроилась консьержкой, чтобы ночевать в будке на тахте, и рассказывала всем, что работает не для денег, а для общения. В тот день, когда они случайно встретились с Леной, которая пришла в этот дом к кому-то в гости, Людмилу Исааковну уличили, и в конце дня потребовали освободить каморку. Ей было некуда идти. Лена не подозревала, что спасла Людмилу Исааковну, всегда безупречную, с причёской, в макияже, на каблуках, от жизни на улице.

Людмила Исааковна прошла мимо охранника на ресепшене, помахав ему на прощанье, дождалась, когда он отойдёт, и проскользнула в офис обратно. Развернула матрас, который днём прятала за пальмой, застелила бельём, которое стирала в прачечной для студентов, достала контейнер с едой и разделила ужин с последним щенком.

Лену ещё на площадке у лифта встретил умопомрачительный аромат запечённого мяса, она удивилась: это точно из её квартиры? Но когда на пороге встретил Мичурин в хозяйственном фартуке с корабликами, который Машка носила на уроки труда, сомнений никаких не осталось.

– Решил приготовить вам нормальный ужин, девочки, в обмен на приют, – сообщил он.

– Мичурин, а ты чего до сих пор тут? – поинтересовалась Лена.

– А мы решили, мам, – с аппетитом жуя, пояснила дочка, – сегодня вечерком в кино сходить, пятница же.

– Слушай, выглядит потрясающе, только я на пробежку, – объяснила Лена, выходя в спортивном костюме.

– Отложи, ты уже два месяца не бегала, ещё денёк подождет, – Мичурин положил ей большой кусок мяса.

Соблазн был велик, но стрелки часов приближались к половине восьмого. А сессия-пробежка с Ушаковым была назначена на восемь на набережной.

– Не могу! Оставьте кусочек! – Лена убежала.

– Нам больше достанется! – сказала дочка. У Мичурина пропал аппетит. Что это за пробежка, которую нельзя отменить? Лена никогда не славилась дисциплинированностью.

Лена бегала на месте, чтоб не замёрзнуть – было уже 20:15, а Ушакова всё ещё не прибыло.

Чёрт, она не взяла его телефон. Лену стали терзать сомнения. Что, если вчера она допустила ужасную ошибку? Что, если в ночи парень опомнился и наказал себя «за предательство» – именно так называли свои откаты и провалы жертвы родительского абьюза. Долгие годы в покорном служении родителям сделали чувство вины условным рефлексом. Лена это знала. Но почему-то вчера ей показалось, что Дима – исключительный случай. Что он сразу попал в дамки. Дамки свободы.

Спустя полчаса бега трусцой она уже звонила в старый звонок, он отозвался в квартире. За дверью стояла убийственная тишина.

Вдруг дверь позади неё открылась, выглянула бабуля лет восьмидесяти:

– Вы кто ещё такая? – проскрипела она, вглядываясь тщетно подслеповатыми глазами.

– Извините, вы соседа своего давно видели?

– Час назад с работы пришёл, я в глазок видела. А вы Митеньке кто?

– Знакомая, – ответила Лена уклончиво.

– Никогда девушки к нему не ходили, – заявила старушка.

– Я с работы, – успокоила соседку Лена.

– А, – бабка бдительная была.

Лена спохватилась:

– А у вас есть его номер?

– Нету, на что мне? Все равно еле вижу. Дверь у меня открыта: Митя за мной присматривает, до чего же хороший парень, светлая память Инне Петровне, он мне и в аптеку, и в магазин.

Лена слушала краем уха, в беспокойстве достала телефон, и набрала номер администратора.

– Людмила Исааковна, простите, срочно. Ушаков не оставлял телефон для связи?

Людмила Исааковна была в шаге от журнала. Но сказать об этом – выдать себя. Поэтому она сорвала, что журнал записи в офисе, а ключи она увезла домой.

К счастью, дверь вдруг сама открылась:

– Ну что вам ещё!

Дима был тут, собственной персоной. Заплаканный, с прилизанными волосами, в застиранной рубашонке, такой, каким Лена увидела его на первом приёме.

– Это с работы, баб Зин, – объяснился он, впустил Лену в квартиру, чтобы избежать досужих ушей соседки. Баб Зина считала себя преемницей Инны Петровны, она ей на могилке пообещала, что присмотрит за Митенькой.

Они стояли в пыльной ободранной квартире.

– Дима, вы не пришли на пробежку. Я волновалась, что-то случилось?

– Случилось. Меня высмеяли, по вашей милости. Какой же дурак! Чувствовал себя как в классе! Во что вы меня втянули? Стало только хуже. Лучше бы всё оставалось на своих местах!

Лена подумала и сказала:

– Следующий приём будет не в моем кабинете.

– Я не собираюсь, как идиот, бегать с вами.

– И не на пробежке.

Дима раскрыл рот.

– Не вздумайте наклеивать обои обратно. Да уже и не получится.

Лена вышла. Дима закрыл дверь. Самое досадное было в том, что он знал заранее: не ослушается.

С утра Машка разбудила чуть свет.

– Мам, собирайся!

– Куда? – Лена посмотрела на будильник. На часах было девять утра. Суббота.

– Мы же договорились вчера, что вместе съездим погонять на картинге. Ты ж любишь скорость, я знаю.

– У меня на сегодня свои планы. И вообще, выйдите, дайте одеться хоть.

– Интересно, какие планы у тебя, о которых я ничего не знаю, – удивилась дочь.

– Да, – возник Мичурин в дверях, готовый тоже послушать.

– Да что такое! – возмутилась Лена, – нарушаете границы мои бессовестно.

Поняла, что не отстанут.

– Выездная сессия у меня. А вы развлекайтесь, что я вам? Ребёнку необходим папа.

– Какому ребёнку, мам? – возмутилась дочка.

– Может, мы тоже не поедем, дома телек посмотрим, а, ребёнок? – Мичурин начал сливаться. Машку он, конечно, любил, но роль воскресного папы никогда ему не была особо близка.

– Пап, ты же обещал! – глаза дочки округлились. Ребёнок, такой вот ребёнок была ещё их общая дочка Маша.

Отец с дочкой отправились на картинг, а Лена – в другую сторону. В сторону Диминой бывшей школы. Дима уже стоял там. Он был обязательным и пунктуальным человеком. Он стремительно искал в голове уважительные причины, чтобы отказаться. Грубое воспитание не позволяло.

– Даже не думайте слиться, – попросила она.

– Вы уверены, что это нужно? – поёжился он от ветра.

– Без вариантов, – сказала Лена.

– Как вы думаете, там кто-то из старых остался? – молодой человек испуганно моргнул.

– Очень на это надеюсь, – сказала Лена, беря парня под руку.

По мере приближения к школе Ушаков всё больше терял решимость. Каждый шаг отдавался воспоминаниями: вот горка, с которой катались ребята, все, кроме Мити, который до смерти боялся порвать штаны. Вот булочная, куда Митя заходил за хлебушком, когда у него не отбирали деньги. А вон и школьная спортплощадка – место первого в жизни многих школьников курения. Теплотрасса, где на стекловате получали первый сексуальный опыт и потом страдали от крапивницы на голых ягодицах.

– Ну хоть какие-то плюсы, – сказал Дима, – благодаря маме я не курю, не пью и до сих девственник.

– Смотрите-ка, да он уже шутит! Значит, и правда выскочили, а я-то, если честно, боялась за вас, – призналась Лена.

– Боялись за меня? – удивился Дима.

Лена уже устремилась к школьным воротам.

Школа, где он раньше учился, была открыта, занятий сегодня не было, только кружки. Лена кивнула ободряюще Диме, который открыл перед ней дверь, они вошли и сразу столкнулись с пожилой тёткой. Та мыла полы тряпкой, кажется, более грязной, чем сам линолеум.

– Татьяна Ивановна? – узнал Дима.

– Здрасьте, – удивилась техничка настолько, что даже не стала ругать за следы на полу. – А вы кто?

– Митя Ушаков, сын Инны Петровны, не помните?

– Митя! Да как же тебя не помнить! Один ты ко мне всегда по имени-отчеству, вот что значит воспитание, – сказала техничка Лене, приняв, очевидно, ту за подругу или за жену. – А как все Инне Петровне завидовали, какой сын!

Дима склонил голову, Лена пожала ему руку, укрепив внимательную техничку в догадке, что они – пара.

– Покажешь свой класс? – напомнила она Диме о цели визита.

– Татьяна Ивановна, можно? Мы быстро, – попросил Дима техничку.

– Да ради Бога, в седьмом литературный кружок, а этот стоит пустой, я там ещё и не мыла.

Линолеум с дыркой, конечно, поменяли уже, и не раз, вместо дешёвых штор висели казённые жалюзи, новые стулья за новыми партами торчали вверх ножками, окна сменили на пластиковые, и через них с улицы не проникало ни звука. Оттого тишина в классе казалась плотной, как в вакууме.

– И что я должен делать? – спросил Дима.

– Просто слушайте себя, – сказала Лена, она осталась у притолоки, гостьей.

Дима нерешительно потоптался, зачем-то снял и поставил на пол стул за первой партой, где, очевидно, было его место – прямо перед учительским столом, но сесть не решился. Затем подошёл к учительскому столу, за которым на стене блестела новеньким экраном интерактивная доска. И сам учительский стол был новенький, с дырочкой для вывода проводов компьютера. Дима с видимым облегчением обернулся к Лене.