Читать книгу Незнакомка с моим лицом - Марика Полански - Страница 3

Щёлкнул кремний зажигалки, и тёмное пространство кухни на мгновение озарил крохотный огонёк. Горло защекотал горький сигаретный дым. «Когда-нибудь я брошу курить», – меланхолично подумала я и открыла окно. – «Когда-нибудь, но не сегодня».

В лицо ударил влажный воздух, пропитанный запахом асфальта и мокрых деревьев. В белёсом тумане утопали дома. Золотистые огни далёкой автострады и горящие прямоугольники окон потеряли свои очертания. Они стёрлись, превратившись в неаккуратные мазки на грязно-багровом фоне неба.

Вскоре по подоконнику зашуршал мелкий весенний дождик. Я сбила остатки пепла, механически сунула окурок в пепельницу и закрыла окно.

Я оцепенело всматривалась вдаль. Чувство реальности утекало из сознания, как песок сквозь пальцы.

Город Грёз лежал передо мной подобно неведомому чудовищу. Он хрипел тысячами несущихся по улицам автомобилей и подмигивал неоновыми глазами рекламных вывесок и негаснущих уличных фонарей. Тяжело дышал, выпуская в небо клубы сизого смога, как ветхий курильщик, нежелающий расставаться со своей сигаретой.

Из комнаты ненавязчиво доносилась музыка. Я и сама не заметила, как начала подпевать, заворожённая голосом Джима Моррисона и покачиваясь в такт неспешного ритма блюз-рока.

«– И какая же суть у меня?

– Одиночество. Настолько сильное, что невольно возникает вопрос: не потому ли вы согласились работать натурщицей, что для вас это единственный шанс раздеться перед мужчиной?»

Воспоминание вытряхнуло меня из гипнотического транса.

Я отрывисто вздохнула и попыталась сосредоточиться на музыке. Но блаженное чувство покоя исчезло. В груди запульсировала глухая боль.

Я старалась не думать о прошлом. Запрятала в самые дальние уголки сознания и считала, что навсегда отрезала к нему путь. Но одна-единственная фраза вдруг вывернула наизнанку память. А вместе с памятью возвратилась и боль, от которой я так долго бежала.

Сейчас, словно в насмешку над тщетными усилиями, перед внутренним взором предстали светлые глаза с лукавым огоньком и точёные черты лица. Черты, которые я мечтала забыть, но не могла.

Пыталась забыться в работе, а после того, как лишилась её, собрала скудные пожитки, заняла деньги и уехала в Город Грёз. Я бежала от воспоминаний, от прошлого. Думала, что смогу начать всё сначала, словно не было в моей жизни ни слёз, ни разочарований, ни потерь.

Но от себя никогда не сбежишь. Тоска и чувство острого одиночества то и дело обступали непробиваемой стеной, доводя едва ли не до состояния помешательства.

По обоям скользнул желтоватый свет фар. В темноте очертания небольшой кухни показались зловещими.

Из-за дождя в комнате, обставленной в самом минималистическом стиле, – кровать, стол с ноутбуком и комод, – было зябко и неприятно. Казалось, что изморось с улицы проникла в квартиру. Хорошо, что хоть плесень не пошла по стенам.

Я грустно усмехнулась. Всё же лучше, чем тесная кухня в общежитии, кишащем тараканами.

– Хватит себя загонять, – вслух проговорила я и поёжилась от звука собственного голоса. Он показался отстранённым и чужим. – Что было, то было. Главное, что есть силы продолжать свою ма-а-аленькую жизнь так, как считаешь нужным. Выбирать то, что лучше для тебя, и уходить оттуда, где плохо. И от тех, с кем паршиво…Завтра будет новый день, который можно будет посвятить себе.

Но на следующий день я не смогла подняться. Только открыла глаза и долго смотрела в одну точку на стене.

А потом смежила веки и когда открыла их снова, сумрачная тень приближающегося вечера уже ползла по стене, впиваясь скрюченными пальцами в бежевые обои. До обострённого слуха доносился навязчивый гул Города и чьей-то скрипучей музыки. Она раздражала. Хотелось забраться головой под подушку и ничего не слышать. Но я лишь продолжала смотреть на стену, и чувствовать вялое раздражение на соседей и большой город за то, что они не могут быть тише.

Мысли оцепенели. Казалось, что от меня ничего не осталось, кроме оболочки, наполненной пульсирующей мучительной пустотой.

«Пара дней и это закончится. Всего пара дней…»

Вот только протянуть бы эти два дней.

Я ненавидела себя. Ненавидела за то, что собственное сознание вдруг превращалось в злейшего врага, который разворачивал войну против меня же. Ненавидела пожирающую боль, появляющуюся из ниоткуда. Против неё не было обезболивающего. Её нужно было только переживать. Раз за разом, словно проходя круги ада, я чувствовала свою беспомощность и ненавидела себя за то, что не могу это остановить. Как ненавидела моменты, когда хотелось взобраться на карниз и шагнуть в неизвестность. Потому что боль становится невыносимой, и приходилось придумывать причины, чтобы остаться здесь, в этой жизни, которая теряла всякий смысл.

Ночная тьма расползалась по комнате. Очертания мебели постепенно смазались, превратились в одну серую кашу. Боль притупилась. Она больше не впивалась острыми иглами, а обратилась в давящий комок, заполонивший собой грудную клетку…

Не встала я и наутро следующего дня. Не хватало сил. Где-то на периферии сознания билась одинокая мысль, что надо подниматься. Но поднять собственное тело казалось задачей нереальной.

Я балансировала на тонкой грани действительности и сна. В полудрёме перед потускневшим внутренним взором скользнула красная нить. Казалось, только она меня всё ещё удерживает на поверхности, не давая сорваться в чёрную бездну, разверзшуюся под ногами…

Острое чувство чужого присутствия вытряхнуло меня из сна. Я лежала с закрытыми глазами, боясь пошевелиться, и настороженно вслушивалась в звонкую тишину.

Послышался шорох, и скрипнул стул.

Стало жутко. Мысль, что в квартире может находиться посторонний человек, заставила похолодеть затёкшие мышцы.

Кто-то отрывисто втянул воздух.

– А я уже подумал, что вы не проснётесь, – вкрадчиво прошелестел знакомый голос. – Добрый вечер, Рика.

– Какого чёрта… – пробурчала я и приоткрыла один глаз.

Единственным источником света в комнате служил раздражающе белёсый монитор ноутбука, перед которым темнел силуэт.

Я зажмурилась.

– Решил зайти в гости, – меланхолично отозвался Ларанский. – Это вы пишете?

– Я вижу, понятие личных границ вам неизвестно, да?

Хотелось возмутиться, вместо этого я чувствовала раздражение и усталость.

– Не знал, что вы пишете книги, Рика. Конечно, не Шекспир, но, думаю, они найдут своего читателя.

– После Шекспира остальные писатели кажутся вялой пародией. Впрочем, кого бы это останавливало.

Незваный гость начинал действовать на нервы. Пришёл без приглашения, копается в моём ноутбуке, ведёт себя совершенно возмутительным образом, но считает это в порядке вещей.

– Как вы…

– Попал в квартиру? Взял ключи у вашей хозяйки, – произнёс Дан так буднично, будто имел привычку стучаться в первую попавшуюся дверь и просить ключи от чужой квартиры. – Должен отметить, милейшая женщина. Немного скандальная, конечно. Но женщина без скандала наводит на определённые мысли… Хм… Дракон-оборотень и девица, которая не отличается ни особым умом, ни манерами. Вам не кажется, что это по меньшей мере лишено смысла?

– Почему?

– Во-первых, зачем ему, властителю Южных Земель, прислуга с озабоченным блеском в глазах? Она будет ему интересна на ночь. Максимум на две. А потом он её или выдаст замуж за какого-нибудь мельника, или придумает другой способ от неё избавиться и забудет.

– А любовь вы, значит, отметаете? – негромко отозвалась я и поплотнее укуталась в одеяло, почувствовав укол обиды.

– История знает женщин, которые из прислуг становились жёнами королей. Например, Роксолана, жена султана Сулеймана Великолепного. Она изучала язык, историю и законы. Роксолана обладала умом и здравым рассудком, которые помогли ей стать одной из влиятельных женщин Османской империи. Но смогла бы она стать таковой, если бы ею двигали только влажные фантазии? Сомневаюсь. Я не отметаю любовь. Просто невозможно любить человека, настолько пустого, что он пытается свою бессодержательность заполнить кем-то другим. Ваша героиня только и делает, что старается привлечь внимание дракона. Словно у неё своей жизни нет. Он её отымел, и она от восторга потеряла последние остатки разума. Во-вторых, вы себе представляете, какой у дракона должен быть член? Девушка бы не пережила первую брачную ночь.

– Это называется романтическое фэнтези. Сказки для взрослых девочек. Вам не понять.

Художник саркастично усмехнулся.

– Действительно. Мне не понять. Вообще, я крайне негативно отношусь к зоофилии.

С одной стороны, я понимала, что Ларанский прав. Но, с другой стороны, стало неприятно, что он вламывается без разрешения в мой мир и пытается установить там свои порядки. Однако устраивать словесные пикировки сил не было.

– Дверь на выход закрывается с обратной стороны, – раздражённо сказала я.

На мгновение показалось, что Дан не услышал меня или, что ещё хуже, проигнорировал. Потом донёсся глухой хлопо́к закрывающегося ноутбука и шорох стула. Ковёр приглушил шаги.

– Вы два дня не отвечали ни на звонки, ни на сообщения. Рика, что происходит? Вас бросил любовник? – в мягком голосе не было и намёка на жёлчность.

Дан явно не собирался уходить.

Я устало вздохнула и вылезла из-под одеяла. В сумраке черты Ларанского заострились, приобрели почти демоническую резкость.

– У женщин не бывает других причин для печали, кроме несчастной любви? – холодно спросила я.

Он пожал плечами и промолчал. Ждал, пока я отвечу на свой вопрос.

– Моё состояние психологи называют депрессивным эпизодом. Оно приходит из ниоткуда и уходит в никуда. Я ничего не могу с этим поделать. Его можно только пережить.

– И часто у вас такие эпизоды? – поинтересовался Дан.

– Всегда по-разному.

Он молча поднялся и вышел из комнаты.

Я апатично подумала, что теперь Ларанский точно уйдёт. А назавтра извиниться и скажет, что для меня нет работы. Потому что никто не захочет иметь дело с человеком, у который проблемы с собственной головой.

«Надо было придумать другую причину», – меланхолично размышляла я, глядя в чёрную пустоту, и зевнула. – «Почему я сначала говорю, потом переживаю о последствиях?»

Прикрыла глаза и снова зевнула. Спать. Сейчас хотелось спать и ни о чём не думать.

Всё произошло настолько быстро, что я даже не успела осознать. Будто этот момент вырезали из памяти, оставив только невнятные кадры: жёсткие руки, смесь едва уловимого терпкого парфюма и мужского запаха, и тепло квартиры, сменившаяся обжигающим холодом воды.

Проклятия застряли в горле. Ледяная вода жгла кожу, впившись тысячами иголок. Тяжёлые руки с силой удерживали в ванной, будто впечатали в снежную глыбу. Я пыталась выскользнуть из железной хватки. Пальцы судорожно вцепились в ладони, стараясь оторвать их от себя. Вода с шумом выплёскивалась за бортики.

В какой-то момент хватка ослабла, и я, как ошпаренная, выскочила из прокля́той ванной.

Я оттолкнула от себя Дана и рванула в сторону комнаты. Однако не рассчитала собственных сил, поскользнулась на мокром кафеле и больно приложилась коленками об пол.

Мгновения замешательства хватило Ларанскому, чтобы накинуть на меня тяжёлое махровое полотенце и сгрести меня в охапку. Уткнувшись лицом в мокрую рубашку, я кляла художника-садиста на чём свет стоит и рыдала. Меня трясло от холода, страха и горечи, прорвавшейся наружу.

Постепенно слёзы иссякли, превратившись в неясные всхлипы. Ноздри щекотал мужской парфюм. Он почему-то действовал успокаивающе.

Оцепенелое от ужаса сознание постепенно прояснялось. Я обнаружила, что сижу на полу в ванной. Тёплое махровое полотенце укутывало продрогшее тело. Тяжёлая мужская ладонь осторожно гладила по мокрым волосам. Обняв меня, Ларанский мерно раскачивался. В этом было что-то убаюкивающее. Так обычно успокаивают расплакавшегося или напуганного ребёнка.

– Всё, – с тихой нежностью прошептал он. – Теперь всё. Всё закончилось.