Читать книгу Варяг - Марина Александрова - Страница 3

Сборы в дальний поход – важное событие для города. В трудах и заботах семь дней миновали незаметно, и все семь дней не утихал шум на площади, стучали топоры, звенели молоты. Сновали по пристани княжьи и боярские люди, аки пчелы в улей носили в лодии продажные товары: мед, воск, меха и прочее добро – все, что охотно покупали ромеи. Нашлось местечко и для припасов в путь – добротной снеди, густого меда. Хмельного не брали с собой – в пути трезвый ум нужен. Нелегкий предстоял путь – сначала по Днепру, потом по изменчивому Русскому морю.

В день отплытия Эрик проснулся очень рано, еще до света. А в тереме уже не спали – слышались торопливые шаги за стеной, голоса челяди… Последними сборами руководил верный Плишка. Это был умелый, бойкий парень, ровесник Эрика, товарищ его детских игр. Но подросли юноши, и жизнь все по местам расставила – Эрик стал господином, Плишка – рабом, но обычай промеж них остался прежний, товарищеский.

Плишка, нужно отдать ему должное, лишней воли не забирал и на людях выказывал хозяину почтительность и трепет, понимал с полуслова и любое приказание выполнял слета. Зато, оставаясь наедине, хозяин и раб говорили, как равные, и Плишка мог даже попрекнуть Эрика за какую-то оплошность, указать на недогляд. Дерзость, конечно, а что поделаешь? Не мог же Эрик наказывать Плишку – это все равно, что брата своего наказать! Да и советы Плишки бывали зачастую разумны.

Брата, к слову сказать, у Эрика не было, о чем он горько жалел. Брат – опора, вторая твоя душа, помощник в любом деле. Утешением была сестрица Хельга – умница, красавица, белокурая и синеглазая, словно чистых кровей варяжских. Жила она с матерью подальше от суеты городской, почитай что в деревне. Эрик любил ее и баловал, всегда, когда наезжал, привозил дорогие гостинцы – платна, богато расшитые киевскими мастерами, колты с драгоценными самоцветами, искусно вытканные убрусы. Хоть и молода была Хельга, а пора было готовить ей посаг, чтоб было с чем прийти в семью мужа. Мать стара уже, все хозяйство на ее плечах – да и кому еще позаботится о сестре, как не братцу родному?

Два дня назад побывал Эрик у родных – проститься перед дальней дорогой. Ирина запечалилась, но грусти не показала. Сын на княжеской службе, своей воли не имеет. Да и отвыкла уже мать от сына, знала, что живет он своим умом. Страшно, конечно, вдруг сгинет сынок в дальнем, неведомом краю? О том и была ее печаль.

Любезная же сестрица, напротив, нимало не опечалилась – только широко распахнула синие глаза-озера.

– Возьми меня с собой, братка! – вырвалось вдруг у нее – и тут же осеклась Хельга, смутилась. Она и сама понимала, что не место юной девушке в таком суровом походе, среди воев и купцов. Но велика в ней была, как и в брате, жажда нового, невиданного. И не было в ее прекрасных очах страха за брата, который отправляется в такой тягостный путь, а был там интерес, и зависть, и сожаление о том, что ей, женщине, никогда не придется отправиться в дальний путь, в чудесный город, никогда не увидит ничего нового. Так и просидит всю пылкую юность в старом тереме, где всего-то и развлечений, что редкие наезды брата. А выйдет замуж – все будет то же, да еще лишится она нехитрых девичьих радостей…

Мать Эрика и Хельги была женщина нрава сурового. С молодости не отличалась ласковостью да смирением, а после смерти мужа почуяла себя полновластной хозяйкой. Эрик редко чувствовал на себе тяжелый характер матушки, а вот Хельге порой солоно приходилось.

Все это Эрик знал, и потому промолчал, с грустью и любованием поглядев на сестрицу. Теперь, облачаясь в походное платно, припомнил тот разговор и закручинился, но уже о другом – подумал, что станется с матерью и сестрицей, если он, единственная их надежда, не вернется домой, сгинув на трудном пути?

Глубоко вздохнув, прогнал он печальные мысли. У пристани уже толпился народ. Все было готово для дороги. Эрик снова вздохнул, вбирая в себя свежий утренний ветер, и почувствовал в себе такую молодую, ярую силу, что любая мысль о смерти показалась ему сущей нелепицей.

Отыскав глазами лодию Стародума, Эрик направился к ней, сзади, чуть поодаль шествовал Плишка, неимоверно гордый сам собой. Еще бы: он, простой холоп, сопровождает княжьего посланца в далекий город Константинополь, и все эти люди, собравшиеся на берегу, провожают не только купцов, но и его!

Эрик, осторожно ступая, прошел по сходням. Стародум почтительно приветствовал его и указал рукой место, где следовало поместиться ему и его сопровождающему. Плишка прошмыгнул вслед за хозяином и начал устраиваться.

На лодиях начали поднимать якоря, ставить ветрила. Ветер окреп, вздрагивали лодии, готовые сорваться с причала и лететь туда, в ясную даль. Ветрила ползли все выше, наконец лодии тронулись, миновали желтую косу и вышли на неоглядный днепровский простор.

Эрик задумчиво взирал на берега, которые впервые надолго покидал. Стремительно нес Днепр свои прозрачные воды, надулись на лодиях паруса, и летели они, как птицы. Уплывали назад берега с вербами, горами, желтыми песками – любые, родные берега. Что-то ждет его здесь, над быстрым Днепром?

Труден путь по Днепру, опасности подстерегают повсюду. Нужно очень хорошо знать норов этой опасной реки, чтоб провести по ней тяжко груженные лодьи и не потерять при этом ни людей, ни товара. Только мудрый и опытный человек может избавить путешественников от опасности погибнуть на порогах или в топких, болотистых заводях, заплутать в разветвлениях коварной реки.

И такой человек нашелся в вотчинах князя Владимира. Звали его Ворот, и не первый год водил он водные караваны по этому пути. Немолод уже был Ворот, седина посеребрила ему виски, закралась в окладистую бороду. Нравом он отличался суровым, но дело свое знал. Ни один караван, который он вел, не потерпел в пути урона, он знал каждую излучину реки, и, кажется, ослепни он завтра, не оставил бы своего дела. За мастерство прощали ему крутой нрав и угрюмость – да и каким еще быть человеку, который столько раз смотрел в лицо смерти, да еще отвечал за многих людей, плывущих за ним?

Ворот был на первой лодье, указывая путь другим. Эрик плыл на третьей по счету. С великим интересом взирал он на открывающийся впереди широкий плес, на мчащиеся по Днепру бурные, пенистые волны. Над поверхностью воды проносились чайки и с печальным криком исчезали в голубой дымке.

Вечером ветер стих, гребцы – все, как на подбор, дюжие, веселые парни – взялись за весла. Вспыхнула на небосклоне первая вечерняя звезда, на лодиях завели тихую песню…

Каравану сопутствовала удача. До самых порогов стояла ясная, теплая погода, ветер улетел в неведомые края. Хорошо, да не очень – трудно было гнать на веслах тяжело груженые лодии, да еще дни стояли жаркие, даже по ночам не было роздыху от зноя. Да еще все волновались: как будет на порогах? Только Ворот был спокоен, пристально вглядываясь в дрожащую от зноя даль.

Первый из девяти порогов называли «Не спи!» Две каменные гряды врезались в реку с обоих берегов, а посреди была быстрина, кипели волны. Не больше двух поприщ оставалось до оскаленных скал, когда Ворот надсаженно прокричал:

– К берегу, вытаскивайте лодьи, дальше посуху пойдем!

Лодьи одна за другой начали причаливать к берегу.

Эрик, впервые ставший свидетелем перехода через днепровские пороги, смотрел на все происходящее с величайшей заинтересованностью. Его не звали на помощь, знали – не по чину княжескому послу таскать лодьи по Днепру. А он и не рвался, рад был, что можно походить по земле, размять затекшие ноги.

Тем временем купеческие слуги и вои, раздевшись, ступили в прозрачную, прохладную воду и, взявшись за края лодий, сторожко повели их вперед, прямо навстречу беснующимся водоворотам. Вот-вот беснующаяся вода сметет людей с ног, перевернет лодьи и разбросает по окрестным берегам жалкие останки.

Но люди продолжали медленно двигаться к намеченной цели. На некоторое время сверкающий сноп брызг скрыл их из виду, а когда они снова появились, стало ясно: порог миновали благополучно.

Вот уже лодьи покачиваются на спокойной воде. Уставшие люди выбрались на поросший изумрудной травой берег. Решено было сделать краткий привал – ведь впереди виднелся еще один порог. Днепр здесь был узок, меж двух утесов проходил стрежень. Люди нуждались в отдыхе.

Располагались на бережке, доставали нехитрую снедь. Говорили мало – у Эрика, кроме Стародума, знакомцев не было, а остальным, видно, беседовать охоты не было. Да и о чем говорить? О превратностях пути, о своеволии Днепра и опасностях плавания по нему? Но и об этом лучше говорить потом, когда путь уже будет пройден и опасности останутся позади.

Передышка была недолгой – что зря время терять? Едва успели перекусить и размять ноги, как поднялся старый Ворот и, указав рукой на лодьи, хрипло прокаркал:

– Пора!

Никто не посмел прекословить угрюмому проводнику, и люди начали поспешно занимать свои места в лодьях.

И вновь лодьи скользят по покрытой легкой рябью реке и вновь медленно проплывают берега, поросшие зеленью лесов. Снова чайки проносятся над лодьями и кричат что-то тоскливо, будто бы сбились с пути и не могут найти дорогу.

Следующие несколько дней путешествия обошлись без приключений. Лодьи благополучно миновали семь следующих порогов тем же способом, что и первый. Но впереди оставалось самое грозное препятствие – последний, девятый порог, называемый Дидом.

Уже издалека было видно, как пенится и бурлит в нем вода. Гряда подводных камней, острых, как волчьи зубы, пересекала Днепр от берега к берегу. Вода со всего маху налетала на препятствие и билась, клокотала, ревела, как загнанный зверь, а вырвавшись, катила свои волны уже спокойно и чинно. Проводники, ведущие через порог, были уверены, что там, под водой, построили свой терем жуткие водяные. Это они, высунув свои костлявые пальцы из-под воды, ловят лодии, переворачивают их, пожирают людей.

Чем ближе приближались лодьи к порогу, тем больше мрачнел лицом купец Стародум.

– Что не так? – наконец, не выдержав, спросил его Эрик. – Что тебя тревожит, купец? Или этот порог так уж страшен? Так ведь прошли прежние и этот пройдем.

– Пройдем, – ответствовал купец. – Исходил я Днепр, и знаю: пройдем. Другая беда есть – печенеги сторожат здешнюю землю.

– Не тревожься, купец, у нас ведь воинов немало, отобьемся как-нибудь.

– Воины нам не помогут. Коли воины охранять нас будут, то кто ж лодьи понесет?

Неведомо было Эрику, что этот порог иначе обходили, чем бывшие до него. Остановились лодии выше Дида, и вытащили из них заранее заготовленные волоки – катки деревянные. Эти катки вытаскивались на берег, и люди волочили их вдоль порога.

Как раз в этот-то момент чаще всего и нападали печенеги, рассчитывая на то, что несущим тяжелый груз людям придется сначала опустить его на землю и лишь после этого они смогут обороняться.

Однако Ворот недаром слыл опытным проводником. Предвидя возможность нападения печенегов, он заранее отрядил десяток воинов на охрану. С копьями наготове, они шли рядом, чтоб, если налетят печенеги, отбить их.

Шесть тысяч шагов нужно было протащить лодии по низкому берегу, и огромных усилий стоил каждый малый шаг. Даже порожние лодии были тяжелыми, они медленно катились по каткам, а палящее солнце продолжало нещадно жечь склоненные головы трудящихся людей.

С раннего утра до вечера тащились лодии по горячему песку, и даже спустившиеся сумерки не остановили их движения. Только к полудню следующего дня лодии спустились на спокойную воду за Дидом.

Несмотря на зловещие предостережения Стародума, нападения половцев в этот раз удалось избежать. Увел ли их от этих берегов дальний набег, или поосторожились они нападать на хорошо вооруженных людей – неведомо, да никто и не желал выяснять причину. Все радовались благополучному исходу.

– Знаешь, ведь у этого порога князь Святослав голову сложил, – сказал Стародум.

Эрик изумился.

– Как, неужто у этого самого места? Расскажи мне, старик!

– Случилось это ночью. Так уж вышло, что пришлось князю заночевать в этих местах. Но был князь осторожен и переправился со своей малочисленной дружиной на остров.

Только прилег он, как налетели печенеги: подплыли к стану, окружили, накинулись на стражу, и прогремел призыв к бою!

Неравная это была битва. После долгой и трудной дороги отдыхали русские вои, и тьма была кромешная, и печенегов было втрое больше, чем воинов Святослава.

И все же росичи дрались с той же отвагой, что и всегда. Рубились не на жизнь, а на смерть и приняли смерть смело, надеясь, что за их погибель отомстят и кровь их будет пролита не зря.

Долго продолжалась кровавая битва, один за другим падали русские воины, и вот уже князь Святослав остался один.

Святослав был уже ранен, и несколько стрел пронзили его грудь, но он все еще не сдавался и разил половцев направо и налево с прежней силой. Но вот подкрался один сзади и рубанул Святослава кривой саблей. Покачнулся князь и медленно осел на залитую кровью землю, не выпустив из рук боевого своего меча.

И так горда и величава была сама смерть его, что дрогнули и отступили поганые печенеги. Тут только рассвело, и увидели все лодии на синем днепровском плесе – то шла подмога. Как бешеные волки разбежались враги, но погиб Святослав, князь киевский. Там и воздали ему последние почести…

Эрик молча смотрел в прозрачную глубину днепровских волн. Многие чувства пробудил в нем рассказ купца. Была здесь и гордость за народ, который умеет так бесстрашно сражаться, и за великого князя, не выпустившего меча из руки, даже когда смерть дохнула на него ледяным своим дыханием, и горечь за безвременную смерть славного воина…

Размышлял Эрик и о своей судьбе. Хоть и на далекой земле родились его предки, а все же только Русь считает он своею родиной и готов за нее сложить свою голову и претерпеть великие муки. Быть может, и он не вернется с этого трудного пути – погибнет в бою с лютыми печенегами или другую смерть найдет себе?

Тем временем караван лодий все продолжал свой путь по спокойным днепровским водам. Впереди было Русское море и последняя перед ним преграда – почти в самом речном устье. Это место давно уже облюбовали печенеги для своих засад. Здесь проходил торговый путь из Корсуня на Русь и печенеги брали богатую добычу.

Узко тут было русло Днепра: пустишь с одного берега стрелу – она до другого долетает. Этим и пользовались поганые печенеги, расстреливая караваны. Беда, если чуть зазеваются воины – не избежать погибели! Полбеды, если на одном берегу будет засада – можно тогда плыть рядом с другим и отстреливаться, а если печенеги с двух сторон навалятся – ох, несладко покажется!

Обо всем этом поведал Эрику все тот же купец Стародум, пока они медленно подплывали к переправе.

И хорошо сделал, что поведал – затаилась печенежская засада на правом берегу.

Как только, просвистев, первая печенежская стрела воткнулась в борт лодьи, послышался надтреснутый голос Ворота:

– Гребите к другому берегу, – прокричал он.

Под градом стрел лодьи медленно начали пересекать Днепр. Кто-то из росичей уже был ранен – светлые днепровские воды обагрила кровь.

– Пригнитесь, – что есть силы кричал охрипший Ворот. – Пригнитесь ко дну лодий!

Тем временем русские воины изготовили луки – полетели русские стрелы к правому берегу, и оттуда стали доноситься вопли ярости и боли.

Эрик, пригнувшись ко дну лодки, нащупывал впопыхах свой лук, но тут сверху на него навалилось что-то тяжелое, прижало к полу… «Плишка!» – сообразил он и, разгневавшись, попытался спихнуть с себя холопа, но не тут-то было. Плишка был потяжелей своего господина, да еще был убежден, что выполняет свой долг, так что, как не рвался Эрик в бой, не удалось ему справится с хлопотливым слугой. Он уж зубами заскрипел от стыда и досады, как вдруг Плишка издал какой-то странный звук, словно захлебнулся, а затем тело его обмякло.

Эрик почувствовал что-то горячее и липкое, медленно текущее по его руке, и с опозданием понял, что это кровь. С трудом он выбрался из-под Плишки, забыв о свищущих вокруг стрелах.

К счастью, через малое время лодьи уже оказались в недосягаемости для печенежских стрел, и Эрик смог спокойно осмотреть Плишкину рану.

Стрела вонзилась ему в плечо и, на первый взгляд, ничего страшного не содеяла. Но вот кровь из маленькой ранки почему-то текла быстрой алой струйкой, чересчур обильной для такого ранения.

Провалившийся в забытье Плишка не почуял, как Эрик со Стародумом вытащили обломок стрелы из раны, как промыли ее и перевязали чистой тряпицей, пытаясь унять кровь.

Опасность миновала, но осторожный Ворот не скоро еще дал команду причалить. Впереди был остров Святого Георгия.

Плишка к этому времени пришел в себя и тихо лежал на дне лодьи, глядя в небо.

– Что ты, Плишка? – спросил его Эрик.

– Терема там… Небесных князей, – слабо ответил Плишка, пытаясь указать рукой.

По небу плыли белые облака.

Когда Плишку вытаскивали на берег, он опять потерял сознание. Эрик положил его на прогретый солнечными лучами зеленый пригорок, а сам направился к Вороту, который что-то объяснял нескольким купцам. Издалека завидев Эрика, старый проводник подозвал его взмахом руки.

– Раненых оставляем на острове. Твоего слугу тоже, – без лишних церемоний заявил он.

– То есть как оставим? – негодующе переспросил Эрик. – Что ж, на погибель бросим?

– Зачем на погибель? Оставим им еды вдоволь и одну из малых лодий, чтоб могли обратно до дому дойти, как поздоровеют.

– Плишка поедет со мной, – сказал Эрик и нахмурился.

– Нет, – так же резко ответил Ворот. – Такая обуза в пути нам ни к чему.

– Я эту обузу возьму на себя.

Ворот хотел еще что-то возразить, но, очевидно, прочитал в глазах собеседника что-то такое, что заставило его прекратить ненужную свору.

– Ну, делай, как знаешь, – нехотя согласился он. – Только никакой слабины не жди. Останавливаться, дожидаться вас никто не будет.

Эрик только кивнул в ответ. Было и ему ведомо, что раненые в пути – обуза великая. Но как бросить верного Плишку, который себя не пожалел, хозяина прикрыл? Ведь не доберутся раненые до Киева. Перемрут от своих ран и от бескормицы на острове. Даже если и удастся им выйти на воду, как пройдут они печенежские засады? Как минуют опасные пороги – без катков, без проводника, да и просто без сил? Оставить здесь Плишку – на верную смерть оставить.

Вот только… Перенесет ли Плишка дальнюю дорогу? Впереди простирается суровое Русское море. Немало и здоровых людей от него стонут, а каково будет хворому?

«Авось продержится», – решил про себя Эрик. Путь до Константинополя под присмотром заботливого хозяина все же более безопасен, чем возвращение домой с горсткой таких же беспомощных раненых.

Плишке было невдомек, что сию минуту решалась его участь. Он метался в беспамятстве, что-то шепча запекшимися губами, а когда приходил в себя, жалобно стонал и все просил пить. Тряпица, которой перевязали рану, насквозь пропиталась яркой кровью.

Наконец пришел лекарь, странствующий с одним из купцов. Осмотрев раненого, он немало утешил Эрика, сказав, что рана не смертельна, и, если она не загниет, больной поправится. Приложил какую-то траву, наново перевязал Плишке плечо и ушел по своим делам.

Решено было провести несколько дней на острове, дабы отдохнуть перед долгой и многотрудной морской дорогой. Эрик не отходил от Плишки, суетился вокруг него, как заботливая нянька. Но все напрасно – лучше Плишке не становилось. Рана не гноилась, но и не заживала – лекарь накладывал на нее какую-то едкую траву и давал Плишке снадобье, от которого его все время клонило в сон.

Сидя у его постели, сооруженной из чего под руку попало, Эрик смотрел, как чинят лодии. Особых повреждений на них не было, но на погоду в Русском море рассчитывать нечего – ветер и буря там могли налететь в любой момент, так что нужно было быть готовым ко всему.

Починка не заняла много времени. Через пару дней Ворот объявил, что завтра пора отплывать.

Утро следующего дня выдалось пасмурным. Поглядывая на хмурое небо, Эрик устроил поудобнее Плишку, соорудив над ним что-то вроде навеса, и укрыл поплотнее. К обеду следовало ждать дождя.

Люди тем временем заканчивали последние приготовления, собирали скарб, приводили в порядок товар и спускали лодьи на воду. Прошло еще немного времени, и вот уже стройная вереница лодий плыла по серым, непогожим водам Днепра.