Читать книгу Мальчик, который приносит счастье - Марина Белкина - Страница 3

Большие снега растаяли и утекли ручьями, обнажив черную влажную землю. Небо сбросило низкие серые облака, словно тяжелую робу, и стало высоким и прозрачным. Пришла весна.

В четырнадцать тридцать я продолжал движение от школы к метро. Чтобы попасть к метро, нужно пересечь школьный двор, выйти на аллею. Пройти двадцать шесть шагов и повернуть направо на бульвар. Проделаешь еще девяносто два шага и выйдешь к метро. Тем самым от школьных ступенек до входа в метро ровно сто восемнадцать шагов. Чтобы передвигаться по городу, я использую приложение в мобильном телефоне. Там имеется также и карта метро. В смартфонах тоже есть что-то полезное.

В пятнадцать тридцать я должен быть в мастерской. Географические координаты мастерской в моем приложении: 55.820337, 37.618369. Первая цифра обозначает северную широту, а вторая восточную долготу. В навигаторе широта и долгота используются для точного определения местоположения. Широта измеряет расстояние от экватора, а долгота от нулевого меридиана.

Я хожу в мастерскую четыре раза в неделю на три часа. Тем самым я учусь профессии художника. Папа говорил, иметь профессию в руках очень важно. Папа говорил, чтобы быть художником, не надо идти в колледж и тратить на это три года своей жизни. И даже в школе есть много бесполезных предметов. Мама говорит, школа очень важна, потому что мне нужна социализация. После школы надо поступить в колледж.

Ненавижу школу. Там сплошные рабы общества потребления, помешанные на своих смартфонах. Они переплачивают за телефон больше его реальной стоимости. Ненавижу рабов общества потребления. В пятом классе была одна игра. Все в нее играли. У меня был телефон, на который нельзя ее установить. Меня обсмеивали. Мама подарила мне айпад, я все игры поставил, и со мной стали дружить. Потом папа, самый гениальный художник в России, посвятил меня в тайну дагерротипа и его создателя, Луи Дагера, отца современной фотографической цивилизации. Я стал презирать рабов общества потребления с их айпадами и остался в одиночестве.

Когда я прошел по аллее одиннадцать шагов, я заметил Абрикоса с друзьями, направляющихся мне навстречу. Абрикос – типичный раб общества потребления. У него очень дорогой смартфон, моя мама или Инга должны работать не один месяц, чтобы купить такой. Абрикос одевается как пижон. Мой отец, гениальный художник, презирал пижонов.

– Кто это у нас такой особенный? Кто это залип в своем телефончике? Смотри, не упади!

Меня сокрушил удар в плечо. Я сжал мобильный в руке. Если он выпадет и разобьется, это будет катастрофа! Я не доберусь до метро, ведь я не смогу использовать свое приложение, тем самым не попаду в мастерскую. А я должен посещать мастерскую четыре раза в неделю. Такие правила.

– Как затрясся, смотри в обморок не упади, девочка, – сказал тупой раб общества потребления Абрикос.

Между прочим, у него совсем другое имя. Это имя Аркадий Кузьмин. Почему Абрикос? Я не люблю абрикосы. Я не ем ничего оранжевого.

– Оставь его. Доставать таких, как он, кринж, – сказала Аллочка.

Аллочка – подружка Абрикоса, тем самым она считает себя крутой. Фотографируется с утиными губами и выкладывает в социальные сети. Я не люблю социальные сети. Я редко пользуюсь ими, хотя и имею аккаунты. Если кто-то пишет мне, я удаляю переписку. Постоянно чищу диалоги, чтобы не оставлять следов, как в сериале о Шерлоке Холмсе.

Я хотел продолжить свой путь, но никак не мог этого сделать, потому что дорогу мне преграждал Абрикос и двое его друзей. Один из них был нормальным парнем, и мы бы поладили. Я мог бы обогнуть Абрикоса и его друзей, пройдя через палисадник, но тогда я бы испачкал ботинки в грязи. К тому же в моем приложении указан именно этот маршрут к метро. Изменять его нельзя. Тем самым я стоял на месте.

– Только ради тебя, – сказал Абрикос Аллочке, отступая на шаг.

Аллочка обняла Абрикоса за шею.

Я сказал:

– У него есть другая подружка. Он тебя обманывает. Они целовались второго марта на большой перемене возле спортивного зала.

Аллочка спросила у Абрикоса:

– Это правда?

А потом спросила у меня:

– Как она выглядит?

– Как рабыня общества потребления. Похожа на тебя.

Аллочка закричала:

– Гад!

Я зажал уши руками. Я не люблю, когда кричат.

– Кому ты веришь? У него же в голове шариков не хватает. Что он вообще мог видеть?

Аллочка оттолкнула Абрикоса довольно сильно – я подумал, из-за этого у нее могут быть крупные неприятности: она получит удар в плечо, тем самым с ее массой тела вряд ли устоит на ногах, – и побежала к школе.

Друг Абрикоса спросил:

– Зачем ты это сделал? Жить надоело?

– Обманывать других людей нельзя, это неправильно.

Абрикос сказал:

– Ты мне за это заплатишь, дебидж! Ты на этом свете не жилец. Ты всем только мешаешь. Твои кишки будут намотаны на ручку спортивного зала.

И они ушли прямо через палисадник, цепляя грязь на ботинки.

Я поставил запись на паузу. Намотать кишки на ручку спортивного зала – это метафора или что-то типа того. Анна Витальевна учила меня их понимать. Тем самым Абрикос употребил это выражение в переносном смысле.

Я нажал перемотку, а потом на кнопку «плей»:

«Ты мне за это заплатишь, дебидж. Ты на этом свете не жилец. Ты всем только мешаешь. Твои кишки будут намотаны на ручку спортивного зала».

Я записал угрозу Абрикоса на диктофон в своем телефоне, возможно, мне придется обратиться в полицию. Так на моем месте поступил бы Шерлок Холмс, если бы в его времена существовали диктофоны. Я обожаю Шерлока и современный сериал о нем. В этом сериале у Холмса есть компьютер, он передвигается в автомобиле и использует метод дедукции на рабах общества потребления.

Художественная мастерская, в которой занимался Марусин сын, была одной из немногих в Москве, где трудоустраивали людей с РАС. Ребята с особенностями работали там под руководством наставников, художников и педагогов. Пристроить Платона на стажировку помогла Инга, наставница мастерской и подруга Семена. Маруся была благодарна за это покойному мужу, хоть какая-то от него, да польза. Платон посещал мастерскую несколько раз в неделю и мог бы после окончания колледжа вернуться туда на работу.

Все ребята с РАС, которые трудились в мастерских, окончили отделение колледжа для людей с особенностями. Маруся мечтала, чтобы сын поступил в колледж для обычных ребят, как когда-то хотела, чтобы Платон пошел в обычную школу. Маруся считала, Платона надо социализировать, чтобы он тянулся за другими и, в конце концов, нашел свое место в обществе. В школу Платона брать не хотели, потом пытались отчислить. Маруся просила учителя не обращать внимания на оценки. По классу не бегает, вести урок не мешает, и ладно. Первый учитель Платона была женщиной старой закалки, считала, что для таких, как он, существуют специальные школы. Учитель вышла на пенсию, и на ее место пришла молодая коллега, которая нашла ключик к сердцу особенного ученика. Называла его «мой помощник». С ребятами было сложнее. Платон казался им странным. Дети не любят тех, кто отличается, бывают жестокими. Платона обижали, тыкали ручками и даже били. В конце концов, дети оставили его в покое, но Платон отгородился от всех невидимой стеной. Завести друзей в школе ему так и не удалось.

На прошлой неделе у Платона был день рождения, и Маруся ехала сегодня в мастерскую с тортиками, чтобы устроить чаепитие.

В окна просторной комнаты с большим рабочим столом в центре рвалось предзакатное солнце, на полу лежали световые окошки. На подоконнике и на полках громоздились глиняные коты, вазы, горшки и их фрагменты. Из соседней комнаты, где находилась печь для обжига, тянуло запахом теплой глины. Вокруг стола работали несколько художников в фартуках. В вазах стояли кисти, инструменты для резки глины. В детстве Маруся ходила в художественную школу, там царила похожая атмосфера. Много света, много воздуха. Каждый занят своим делом, при этом в любой момент можно вынырнуть из волшебного мира творчества, чтобы перекинуться парой слов с коллегами, и снова, словно под пуховое одеяло, нырнуть в свою вазу, кота, ключницу да бог знает что еще! Смысл даже не в результате, а в самом процессе. Хотя, возможно, так только у Маруси?

Фишкой мастерской были домики. Довольно натуралистичные сталинские высотки, «хрущевки», многоэтажки, такие, какими их видишь из окон верхних этажей. Подсвечники-домики, вазы, карандашницы в виде домиков. Инга говорила, домик – это красиво. Домик – это тепло. Это законченная вещь, и ее многие могут сделать. К тому же в ней видно авторство. Все они разные. По каждому домику можно понять, кто его делал.

Маруся сразу нашла глазами сына, который раскатывал скалкой глину: в мастерской он выполнял пока в основном техническую работу. Платон быстро посмотрел на нее, на какую-то счастливую секунду их глаза встретились, и он снова опустил взгляд. Как и всегда, Маруся в этот момент испытала разочарование.

По мастерской ходила Инга, блондинка с модной асимметричной стрижкой и серьезными серыми глазами. Даже когда она улыбалась, взгляд оставался пристальным, она была строгой наставницей.

Инга остановилась возле Артема. Она разметила раскатанный пласт глины под карандашницу в виде домика, который тому требовалось собрать.

– Артем, какая это стена?

– Большая.

– Фасадная, правильно. А это?

– Это пол, это перегородка.

– Режь, пожалуйста, по линейке, Артем, хоть и есть разметка, – велела Инга.

Маруся улыбнулась ей.

– Какая красота!

– Есть еще авторские штампики для окон, – похвасталась художница.

На рабочем столе рядом с размеченным пластом глины лежала расческа. Артем взял ее со стола и причесал свои чуть удлиненные светлые волосы.

– Какая хорошая у вас мастерская, Артем, – обратилась к нему Маруся.

– Бабушка написала письмо президенту, и открыли эту мастерскую, – сообщил Артем и положил расческу на стол рядом с линейкой. – В прошлом году бабушка сдохла.

– Зачем так говорить? – отозвалась Инга. – Это нехорошо.

– О людях так не говорят, – согласился Артем. – Бабушка была хорошая.

Артему тридцать два года, у него РАС. Артем – провокатор, впрочем, у Инги на этот счет имелась целая теория: аутичному человеку трудно испытывать свои эмоции. Эмоциональная реакция другого дает ему что-то такое, чего человек с аутизмом лишен. Отрицательная реакция, к сожалению, намного сильнее положительной. Редко бывает, чтобы кто-то закричал от радости. А вот добиться, чтобы человек возмутился: «Так нельзя говорить о своей покойной бабушке, которая тебя воспитывала и очень любила!» – гораздо проще. И Артем этим пользовался. Маруся была не согласна с Ингой. Она считала, люди с РАС испытывают те же эмоции, что и все, просто у аутичных ребят проблемы с их выражением.