Читать книгу Рубины для пяти сестер - Марина Болдова - Страница 5

Оренбург. Леон

Леон, сколько себя помнил, жил в этом старом доме, внутренним своим строением напоминавшем тюрьму. Коридор шел по всему периметру, и, выйдя из своей двери, двигаясь по нему, можно было вернуться к исходной точке. «Квартирой» считались шестнадцать комнат, расположенных на одном этаже. Где-то посередине между двумя поворотами был выход на лестничную площадку.

Родители Леона занимали две комнаты с крошечным пятачком, гордо именуемым холлом. Отдельная газовая плита с двумя конфорками и небольшой столик у окна на общей для всех жильцов кухне довершали привилегии семьи Сергеевых.

Мимо кухни Леон старался проскочить быстро – смесь запахов готовящейся еды напрочь отбивала аппетит, даже если он был голоден.

– Леончик, детка, зайди-ка на минуточку.

Леон остановился и с досадой хлопнул себя портфелем по ноге. И на этот раз не удалось пройти незамеченным! Любовь Григорьевна, мать одноклассника Пашки Дохлова, была, как всегда, на боевом посту.

– Да, теть Люб. – Леон приготовился выдать заранее заготовленный ответ на вопрос, где шляется ее ненаглядный сынок после школы.

– Уроки закончились? А где мой шалопай бегает? – Пашкина мать помешивала жареный лук на сковороде.

Леон невольно поморщился:

– Не знаю. Кажется, его учительница по математике задержала. Да вы не волнуйтесь, он скоро придет.

Врать он не любил. А приходилось – не прикрыть Пашку никак не мог! Их связывало нечто вроде дружбы. Из всех одноклассников Павел Дохлов, стойкий двоечник и хулиган, выделял лишь Леона. Вполне возможно, как ему думалось, из-за внешнего сходства. Еще в первом классе учительница посадила их за одну парту, решив, что они братья. Их «дружба» была взаимовыгодной. Дохлова боялись. С ним старались не связываться даже старшеклассники. Стоило его задеть – Пашка зверел. Сразу мог и не ответить, но позже, в темноте подъезда или в подворотне, обидчик получал сполна. Пашка не прощал никого и никогда. Леону это было на руку, он всегда мог рассчитывать на его защиту. Пашка его никогда не трогал. Бывало, Леон, не сдержавшись, указывал тому на невежество – Пашка был туп в науках, ленив и не читал книг. Пашка сжимал кулаки, но молчал. Леон же тихо торжествовал победу. Они оба понимали, что без помощи его, Леона, Дохлов бы не смог переползти в следующий класс.

Общая влюбленность в Катю Погодину ничего не изменила в их отношениях. Они провожали ее домой после уроков, совершенно не испытывая друг к другу ревности. Катя же, одинаково равнодушно принимая обоих, все же четко расставила позиции. С начитанным и умным Леоном она ходила в кино, в театр и на выставки, но, заскучав, садилась на раму Пашкиного велосипеда, и они мчались кататься по вечернему городу…

Дома Леон быстро проглотил успевшую остыть картошку с мясом. Убедившись, что Пашкина мать ушла с кухни, он вымыл посуду и прибрался в комнате. Только на этих условиях и дабы избежать родительских упреков он мог спокойно уйти из дома.

Ближайшим соседом семьи Сергеевых был Яков Семенович Кац, некогда практикующий адвокат. Очень долго его комната пустовала, закрытая на замок. И лишь десять лет назад у нее появился жилец, как-то сразу завоевавший всеобщую симпатию. Родственников у Каца не было, его никто не навещал. В их большой квартире Яков Семенович считался общим «дедом». Дети, особенно в непогоду, когда не погуляешь, приходили к нему послушать байки про убийц и воров. Истории по большей части были подлинными и оттого интересными. Леон же не любил дворовые игры и потому бывал у Каца чаще, чем другие. Он с удовольствием ходил для старика в булочную и за молоком, бежал ставить чайник и выносил мусор. Выполнив несложную работу, Леон часами пропадал в комнате Каца, почему-то этим сильно раздражая отца. Леон старался вернуться домой до возвращения того с работы, хотя, будь его воля, оставался бы у старика до ночи.

Он считал, что с родителями ему страшно не повезло. Скучные, всегда всем недовольные, они почти никогда не улыбались. Отец, вернувшись с завода, молча ел и уходил в свой закуток, где у него стояла чертежная доска. Мать, убрав со стола, брала в руки моток ниток и спицы и садилась к окну. Они редко разговаривали друг с другом, и в комнатах стояла гнетущая тишина. Леону ничего не оставалось, как забиться в угол с книгой в руках. Впрочем, иногда отец звал его сыграть партию-другую в шахматы. Обыграв в очередной раз сына, он долго читал нотации о пользе шахмат и его, Леона, нежелании всерьез ими заниматься. Леон с тоской поглядывал на будильник, стоявший на полке за спиной отца, жалея о потерянном зря времени. Как-то раз упомянув, что играет и с соседом, Леон нарвался на неожиданно злобную насмешку в адрес старого адвоката. Сумев сдержаться в этот раз, чтобы откровенно не нагрубить отцу, больше о Каце с ним не заговаривал…

Заперев на ключ свою дверь, Леон постучал в соседскую. Не дожидаясь приглашения, вошел.

– А, мой юный друг, проходи! – Кац искренне обрадовался гостю.

– Здравствуйте, дядя Яша.

– Как дела в школе?

– Нормально. Как всегда, скучно.

– Так ты туда не веселиться ходишь. Знания нужно брать, пока дают. Скучно не скучно, а не знаешь, что тебе в жизни может пригодиться. Так что хватай все.

– Я стараюсь. Дядя Яша, давно хотел спросить, вы родились здесь, в Оренбурге?

– Да, это мой родной город.

– И всю жизнь в городе прожили?

– Нет, незадолго до революции я уехал в Житомир к невесте. Поженившись, мы жили там до войны.

– А когда вернулись домой? И где ваша жена?

– Это длинная и грустная история, мой мальчик. Вот видишь, у меня на руке выколот номер? – Кац закатал рукав домашней куртки, обнажив руку по локоть. Чуть выше запястья виднелись синеватые цифры.

– Вы были в концлагере?!

– Да. В самом начале войны нас с женой и маленькой дочкой немцы определили в концлагерь в Дахау, слышал о таком?

– Читал и фильм смотрел. Страшно.

– Тогда я не буду рассказывать, что там делали с людьми, особенно с евреями. Сару и Ирочку сожгли в печи в первые же дни по приезде – они были слабы и, видимо, ни на что не годны. Я был сильным, здоровым мужчиной и поэтому годился в качестве подопытного материала. Как мне удалось выжить, я и сам не знаю. Лишь только после освобождения, вернувшись в Житомир, я понял, что не смогу там больше жить. Вот тогда и решил вернуться в Оренбург. Но удалось не сразу.

– Почему? Где вы жили до того, как приехали в наш дом?

– Где? – Кац помрачнел. – Когда-нибудь я расскажу тебе и об этом. Пока давай считать, что я проживал в другом городе.

– А родных у вас нет? Совсем?

– В Польше жил мой дядя Михаил Кац, родной брат моего отца. Помнишь, я тебе рассказывал о семье Печенкиных, у которых было пять дочерей? Михаил был мужем старшей из них, Зои. В жизни иногда случаются странные совпадения. Вот и мы с Михаилом встретились после многих лет не где-нибудь, а в Дахау и даже попали в один барак. Он умер почти перед самым освобождением, а про его жену Зою и их сына нам так и не удалось ничего узнать.

– Возможно, тоже выжила? А сын?

– Вряд ли. Михаил говорил, она не отличалась крепким здоровьем. А сын был совсем маленьким. Вероятность, что жив, ничтожна.

– А вы пытались его найти?

– Конечно, пытался. Сразу после войны. В списках освобожденных из лагерей его не нашлось. Или он погиб при отправке, или его могли успеть спрятать кто-то из жителей Хойны, такие случаи бывали. Но в таком случае ему сменили фамилию и имя.

– Значит, вы один уцелели из всей семьи?

– Выходит, что так. – Кац тяжело вздохнул.

– А про остальных сестер Печенкиных ничего не знаете?

– Честно говоря, для меня это сложный вопрос, Леон. На мне висит неоконченное дело, связанное с завещанием Афанасия Печенкина своим дочерям. Я должен был после смерти моего отца сохранить его и передать им или их детям. Отца убили в семнадцатом, когда он пытался вывезти двух младших девочек из поместья в Беляевке. Так что, где само завещание, я не знаю. Но текст я записал по памяти практически дословно, он хранится среди бумаг вон в том портфеле. Думаю, если завещание попало хотя бы к одной из сестер, то наследство уже получено. Хотя там оговаривается весьма непростое условие.

– Какое?

– Для получения основного капитала все наследники должны собраться вместе. А это, после всех событий в нашей стране, может оказаться невыполнимым.

– Но вы же искали сестер?

– Я не мог, Леон. На то были веские причины, поверь. Если тебе интересно, в следующий раз мы поговорим об этом. Что-то сегодня я себя неважно чувствую.

– Я сейчас позову Зинаиду Марковну, я видел, она вернулась с дежурства!

– Не нужно, Леон, я отлежусь, ты иди…

Ему нравился этот мальчик. Зная про его странную дружбу с хулиганом и двоечником Пашкой Дохловым, про неласковых родителей, Яков Семенович его жалел. И доверял, чувствуя, что тот искренне интересуется его жизнью. Но, рассказывая ему о себе, он умолчал об одном. Страх и унижения не закончились с освобождением из фашистского концлагеря. Практически сразу в его жизни начался другой ад – допросы в НКВД и осуждение на 25 лет лагерей. Он не смог бы объяснить ребенку, что, выйдя на свободу, продолжал бояться каждого шороха. Да, обещание, данное отцу в связи с завещанием его друга Афанасия Печенкина, он не выполнил. Не нашел сестер, да и не искал, малодушно приняв для себя, что взрослые женщины сами решат семейные дела, связанные с наследством.

* * *

Леон вернулся к себе. Его мать, сидя на низком пуфе перед зеркалом, расчесывала волосы.

– Сынок? Где ты был? – Она, не повернув в его сторону головы, отложила щетку для волос и взяла помаду.

– У соседа, мам. – Леон поймал себя на мысли, что не испытывает к матери никаких нежных чувств.

Она преподавала в их школе французский язык. В этой же школе учились дети почти всех обитателей коммуналки. Болезненно худая, маленького роста, она обладала тихим, совсем не педагогическим голосом. Одевалась всегда в костюм из серого твида и сероватую от частых стирок блузку. Когда Леон впервые услышал от старшеклассников брошенное презрительно в ее адрес «мышь», даже не удивился. Стало стыдно. То ли из-за вечного шума в классе, то ли по неспособности усвоить французские глаголы ее ученики в своем большинстве имели стойкие тройки. В конце каждой четверти их родители шли на поклон к соседке с подношениями. Мать брала тарелку блинов и банку варенья, вздыхала тяжко и отправлялась доучивать лентяев. Леон же воспринимал подарки как должное, считая такую плату за ее труд мизерной. Сладкая и сытная жизнь надолго прерывалась летними каникулами, когда большинство детей разъезжались по дачам и бабушкам.

У них дачи не было, родни в деревне тоже. Каждое лето отец брал на заводе путевки в заводской лагерь под Куйбышевом на две смены. Отказаться Леон не мог, но отбывал этот срок как наказание, тихо протестуя против утренней зарядки и кислых щей в столовой. Но особенно его бесили вечерние костры и «откровения». Он не хотел о себе ничего рассказывать, понимая, что на самом деле его серенькая, ничем не примечательная жизнь никому не интересна. Противно было слушать, как все откровенно врут про дедушку – героя или брата – летчика ради того, чтобы стать «товарищем» на два месяца. И хотя Леон был одним из ветеранов лагеря, друзей так и не приобрел. Пионеры его не любили, вожатые не докучали – проблем с ним не было, но и толку от него тоже было мало. Честно отстояв на утренней линейке, Леон шел в библиотеку. Книги он глотал одну за другой – будь то повести о пионерской жизни или сказки народов мира.

Библиотекарем в лагере каждый год работала Анна Андреевна Анфимова. Жила она в комнатке рядом с библиотекой вместе с маленькой дочкой Лялей. Заметив его интерес к чтению, Анна Андреевна стала привозить из города томики Жюля Верна и Стивенсона. Леон часами сидел на скамейке под окнами библиотеки, погруженный в мир приключений. И ради этого он готов был ездить в лагерь снова и снова…

Леон удивился, заметив, что мать надела браслет. Единственное ее украшение (кроме плоского обручального кольца) хранилось в старой бархатной коробочке и доставалось лишь в особых случаях. Как-то раз он полюбопытствовал у матери, откуда у нее такая красивая вещь. Смутившись, та ответила, что это – наследство.

«Куда это она собралась? – подумал Леон. – Только бы меня с собой не потащила!»

– Леон, мы с папой идем в гости к родителям Кати Погодиной, ты пойдешь с нами? – Мать словно прочла его мысленный вопрос.

– Что я там забыл? – буркнул он равнодушно.

– Не груби. Совсем необязательно разговаривать со мной таким тоном.

Леон с тоской посмотрел на мать. «Началось. Сейчас еще папочка подключится. А, вот и он!» – покосился Леон на открытую дверь – в комнату входил отец, держа в руках начищенные ботинки.

– Люда, ты готова? Леон, почему не одет?

– Не пойду я к Погодиным!

– Почему? Там будет Катя. Вы же с ней дружите, если я не ошибаюсь?

– Мне ее и в школе хватает! – Леон демонстративно взял с полки книгу и уселся в кресло.

– Как хочешь, – неожиданно легко согласился отец.

«Ура! Свобода!» – обрадовался Леон. Возможность побыть одному до позднего вечера выпадала ему нечасто. Теперь спокойно можно дочитать взятого у Каца «Робинзона Крузо».

Он не знал, что за соседней дверью тихо умирал ставший ему самым близким человек – Яков Семенович Кац. Леон крепко спал и в воскресное утро, когда Пашкина мать, не достучавшись до старика, подняла на ноги обитателей коммуналки. Проснулся он лишь от сильного стука, доносящегося из общего коридора, – слесарь Игнат взламывал дверной замок. Леон сразу все понял. Позже вернувшиеся родители застали Леона в исступленной истерике. Он плакал навзрыд и обвинял себя в смерти старика. Кипя ненавистью, вырывался из цепких отцовских рук, выбил стакан с водой из рук матери, обозвав ту «серой мышью». Привела Леона в чувство оплеуха отца. Приехавшие по вызову врачи неотложки сделали ему укол, и он, успокоившись, провалился в сон.

Кондурча. Ляля

Анна Андреевна Анфимова ненавидела эти поездки в лагерь. Но на них настаивал муж, уверенный, что их пятилетняя дочь Лялечка непременно должна быть на свежем воздухе и обязательно среди детей. Покладистый во всем, что касалось капризов жены, в этом вопросе он оставался непреклонен. «Я же не уборщицей тебя заставляю работать, Аннушка! Быть библиотекарем вовсе не сложное дело!» – заявлял он, не слушая ее возражений. Анна вынужденно соглашалась, но то была ее жертва ради ребенка, ведь ей приходилось жить в некомфортных условиях. К тому же муж не разрешал брать в лагерь Нюшу, Лялину няню, и Анне самой приходилось заботиться о дочери. Еда в столовой была отвратительной, но готовить Анна не умела и не хотела. Поэтому при каждом удобном случае старалась съездить в город хотя бы на несколько часов. Лялю она «сдавала» в младший отряд на попечение пионервожатой. И по возвращении с удивлением замечала, что дочь прекрасно себя чувствует и не торопится вернуться в их комнату.

– Мама, мама, к нам Ленчик пришел! – Ляля с сияющим личиком вбежала в библиотеку. Анна Андреевна строго посмотрела на дочь:

– Ляля, ты неприлично себя ведешь. Девочка не должна скакать как коза и кричать так громко. И сколько раз тебе повторять, что мальчика зовут Леон, а не Леня.

– Здравствуйте, Анна Андреевна.

– Доброе утро, Леон. Проходи.

– Я пришел записаться в библиотеку. Можно?

– Конечно, только я, право, не знаю, что интересного ты сможешь здесь найти. Что ты прочел за этот год?

– Всю библиотечку приключений. Я брал книги у моего соседа по квартире Якова Семеновича.

– Замечательно. На неделе я привезу тебе из города Марка Твена. Это новое издание, мы его получили лишь в этом году. А сейчас подбери себе что-нибудь вон на той полке.

– Хорошо, Анна Андреевна.

Леон подошел к книжному стеллажу и сделал вид, что выбирает книжку. На самом деле он украдкой рассматривал женщину. Почему только сейчас он заметил, какая она красивая? Она была так не похожа на других женщин, каких знал! «А я еще считал Катьку красавицей», – пронеслось в голове. Сердце колотилось так сильно, что Леон испугался, как бы Анна Андреевна не услышала этот стук. От Пашки он знал, что так бывает, когда влюбишься по-настоящему.

– Выбрал что-нибудь, Леон?

– Да, Анна Андреевна.

Леон быстро схватил с полки первую попавшуюся книжку и подошел к столу. Анна Андреевна внимательно на него посмотрела:

– Странный выбор. Ты давно вырос из сказок. Ты уверен, что хочешь почитать «Золушку»?

Леон почувствовал, что краснеет.

– Я буду читать ее Ляле, можно?

– Спасибо, Леон, если тебе это интересно, пожалуйста. – Анна Андреевна пожала плечами.

Леон торопливо вышел из библиотеки, спустился с крыльца и присел на скамейку под окном. Ляля тут же пристроилась рядом.

– Хочешь, я тебе почитаю? – Он посмотрел на девочку.

– Я и сама могу. А ты зачем «Золушку» взял?

– Для тебя.

– Но это для детей, ты что, не знаешь?

– А ты кто?

– Я уже не ребенок. – Ляля обиженно поджала губы. – Я читаю сказки Пушкина, сама.

– Я не знал. Тогда отнеси книжку на место. В следующий раз возьму другую.

– А ты еще придешь к нам?

– Да, после обеда.

– Ладно, тогда до свидания.

Ляля взяла книжку и забежала в дом.

* * *

– Леон, мне нужно ненадолго отлучиться в город, ты не побудешь с Лялей?

– Я должен в отряде отпроситься.

– Не волнуйся, я договорюсь. Если она будет слишком надоедать, дай ей книжку, пусть читает.

– Хорошо, Анна Андреевна.

Леона распирало от гордости, ему казалось, что в их отношениях появилось что-то особенное. Он почувствовал себя необходимым! Пусть уезжает, зато вечером наверняка они будут пить чай с пирожками, которые она привезет из дома. А он сможет смотреть на нее, не боясь, что она что-то заметит.

С Лялей хлопот не было никаких. После обеда она проспала два часа, а потом тихо сидела рядом с ним на лавочке с книжкой в руках. Своим детским умишком она понимала, что этому взрослому, серьезному мальчику мешать не нужно, иначе мама больше никогда ее с ним не оставит.

Куйбышев. Ляля

Нюша, стоя за приоткрытой дверью в кабинет, наблюдала, как Владимир Егорович в крайнем волнении ходит из угла в угол.

– Этого не может быть. Только не Анна! – громко выкрикнул он и, остановившись у письменного стола, со всего размаха стукнул по покрытой зеленым сукном столешнице. Бронзовая статуэтка лошади подскочила и упала на пол.

Нюша невольно вскрикнула, выдавая свое присутствие. В доме происходило неладное. Нюша догадалась – случилось самое плохое: Владимир Егорович узнал, что у жены есть любовник.

В семью Анфимовых Нюша попала случайно. Пять лет назад, проходя по дворовой детской площадке, она наблюдала возмутившую ее картину. На скамейке сидела, дымя сигаретой, молодая красавица. А рядом в коляске навзрыд плакал ребенок.

Этим же вечером, набравшись решимости, Нюша пошла в соседний подъезд предложить себя в няни. Молодая мать так откровенно обрадовалась будущей помощнице, что мужу оставалось лишь согласиться. Поначалу Нюша по утрам забирала малышку на прогулку, возвращаясь к обеду. Днем Лялечка спокойно спала в своей кроватке, особенно не нуждаясь во внимании и заботе. Нюша уходила к себе, в однокомнатную квартиру. Второй раз за день она приходила к вечеру. Накормив малышку, вновь шла с ней гулять в парк.

Анна, мать Ляли, избалованная мужем красавица, ни в чем не знала отказа. Нигде не работая, проводила время, валяясь на диване с сигаретой и книгой. Нюша, видя, что молодая хозяйка ни к чему не способна, стала также готовить и убирать квартиру. Женщина она была простая и жалостливая и считала, что самое главное, чтобы все были сыты и жили в чистоте.

За хозяина Нюше было обидно. Она видела, как Анна, притворяясь перед мужем любящей женой, на самом деле была не так проста. Все чаще она просила Нюшу присматривать за Лялечкой и в дневное время, сама исчезая из дома на несколько часов. Конечно, Нюша могла лишь догадываться, куда уходит хозяйка. Уверенность в том, что Анна изменяет мужу, появилась через несколько лет. Однажды Ляля наотрез отказалась спать днем, и Нюша решила прогуляться с ней по набережной. Вдруг она увидела, как из кафе вышла Анна с незнакомым мужчиной. Нюша быстро увела Лялю домой.

Жалея хозяина, Нюша тогда так и не рассказала ему об этом…

Видимо, Анна вовсе потеряла осторожность. Сейчас Нюша корила себя, что покрывала ее измены. Вот и сегодня Анна умудрилась улизнуть из пионерского лагеря, где работала, в город на свидание. «Сколько веревочке ни виться, конец всегда виден», – вздохнула Нюша.

Она молча ходила по пятам за хозяином, который метался по квартире, разбрасывая вещи жены по полу, и подбирала платья и юбки. Наконец Владимир Егорович успокоился и полез на антресоли за чемоданами.

Нюша, услышав звук поворачиваемого в замке ключа, метнулась в прихожую.

– Анна Андреевна, вы уж… – Она было попыталась предупредить ее, что муж дома, но тот уже сам вышел встретить жену.

– Нюша! Идите… на кухню! А ты – ко мне в кабинет! – Анфимов развернулся и, не глядя ни на кого, пошел прочь.

Нюша юркнула за кухонную дверь, оставив ее приоткрытой.

Что происходило в кабинете, как разговаривал хозяин с женой, Нюша так и не услышала. Она осторожно вышла в коридор. Когда заплаканная Анна проходила мимо, бросив на Нюшу злой взгляд, у нее сжалось сердце. «Бог с ней, с Анной, сама себе судьбу выбрала. Что будет с Лялюшкой?» – испуганно подумала она. В том, что отец не отдаст ребенка жене, не сомневалась. А это означает – Ляля будет расти без матери…

Нюша вернулась на кухню и выглянула из окна. Анна садилась в служебную «Волгу» мужа.

– Нюша. – Анфимов застыл в дверном проеме.

– Да, Владимир Егорович.

– Ты давно все знала, признайся. – Он внимательно посмотрел на Нюшу.

– Свечку не держала, а догадываться догадывалась.

– Что ж молчала?! – упрекнул с досадой.

– А вы бы поверили? Да и не приучена я сплетни-то разносить!

– Ладно, что уж теперь! Собери ее вещи в чемоданы и выставь в коридор. Видеть ее не могу больше! Сейчас она привезет из лагеря Лялю, а сама пусть убирается тотчас. Все!

– Так куда ж ей идти? – Нюше вдруг стало жаль хозяйку.

– Ты еще спрашиваешь?! По-моему, и так все ясно! – опять сорвался он на крик.

«Вот же ты, боже мой. Как же Лялюшка? Она любит мать, всем своим детским сердчишком любит. А та уедет. Бросит, получается. Крут Егорыч, сильно крут! Подумал бы о дите. Хотя какая Анна мать?! И нужна ли ей Ляля? Конечно, малышка должна остаться с отцом! С отцом и со мной!» – Нюша решительно направилась в спальню.

Собирая чемоданы непутевой жене хозяина, она особенно тщательно укладывала самые мелочи. «Пусть ничего ее в доме не остается, так быстрее Ляля забудет мать. Все равно навещать не станет, да и Егорыч не позволит, а девчушка будет ждать и надеяться», – думала Нюша.

Кондурча. Леон

У ворот лагеря остановилась «Волга». Леон, услышав шум двигателя, поднялся со скамьи, где они с Лялей недавно сидели вместе каждый со своей книжкой. Ляля только что убежала в дом за кружкой воды для него.

Он издали наблюдал, как Анна Андреевна открывает калитку и быстро идет по дорожке к библиотеке. Поравнявшись с ним, она бросила на него равнодушный взгляд. Сердце Леона тревожно сжалось. Анна Андреевна была бледна и выглядела растерянной. Он понял – что-то случилось.

– Мама, мамочка приехала! – Ляля, выбежав на крыльцо, прижалась к матери.

– Подожди, Ляля, – раздраженно отстранила ее та. – Иди собирай вещи, мы уезжаем.

– Я не хочу домой! Папа будет тебя ругать за то, что ты не хочешь оставаться здесь!

– Твой папа ждет нас. Так что иди и не спорь с матерью.

Ляля обернулась и с мольбой посмотрела на Леона. А он ничего не понимал. Смена только началась, и можно было предположить, что поспешный отъезд Анны Андреевны вызван каким-то чрезвычайным происшествием. В то же время в сердце закралась обида, что она вот так его бросает, без объяснения причин…

Анна Андреевна была погружена в свои мысли и не замечала мальчика. Она достала сигареты, закурила и задумалась. Как ей жить дальше? Где-то она упустила момент, когда все пошло не так. Надо же было ее мужу увидеть ее возле кафе с Эдуардом! Он сообщил ей об этом с такой злостью! Сама виновата, потеряла осторожность и попалась. А муж ее не такой недотепа и мямля, как она всегда считала. В этот раз характер проявил. Она даже испугалась! Потому что никогда раньше его таким не видела. И даже слезы не разжалобили, а это всегда было безотказным оружием. Возможно, разлюбил, а она проворонила этот момент? Да нет, не похоже. Когда в лагерь провожал, глаза были как у брошенной собаки. Как ее раздражал этот его «собачий» взгляд! Если бы Анфимов с самого начала их совместной жизни показал жесткость и власть, она бы и не стала искать мужчину на стороне. Любой женщине нужен в доме хозяин, а не прикроватный коврик. А муж всегда таковым и был. «Аннушка, лапочка, солнышко, зайчик… что хочешь – шубку, туфельки… как скажешь, моя девочка…» – как ее бесили его присюсюкивания! Да, она покупала себе все, что хотела. Но потом была постель, где ей приходилось изображать страсть.

Анна невесело усмехнулась: «Зато теперь я от Анфимова получила сполна! Проявил власть! Бойтесь своих желаний!»

Она с раздражением посмотрела на дочь, с трудом волочившую огромный чемодан. Пока она курила на крыльце, девочка собрала и ее, и свои вещи.

– Пойди посмотри внимательно, не забыла ли чего.

– Анна Андреевна, вы уезжаете навсегда?

Анна только сейчас заметила мальчика, с потерянным видом стоявшего около дома.

– Да, Леон. Так сложились обстоятельства. Прощай.

– До свидания, Анна Андреевна…

Леон быстро отвернулся, чтобы скрыть слезы. От обиды, от сознания, что он ее больше никогда не увидит, у него перехватило дыхание. На смену отчаянию пришла злость. Он выбежал за калитку лагеря и по деревянной лестнице спустился к речке. Чувство злости было таким, что у Леона подкосились ноги. В полном бессилии он опустился на песок и обхватил голову руками. Он просидел на берегу до самого ужина. В лагерь Леон вернулся другим человеком. Дни, оставшиеся до конца смены, превратились для него в тюремное заключение. Родители наотрез отказались забирать его из лагеря, не найдя на то веской причины. Так закончилось его детство. Первая любовь оказалась короткой и жестокой. Впервые испытав горечь потери, Леон понял, что есть на свете чувства сильнее человека. Вот так, не любя, можно причинить боль другому. И нужно стать таким, решил он, чтобы никто и никогда не смог унизить его этой болью.

Куйбышев. Ляля

Ляля жалась к Нюшиному колену, с ужасом глядя на мать, которая в бешенстве металась по просторной прихожей их городской квартиры. Сдернув с вешалки летнее пальто, та засунула его в чемодан. Дальше ее взгляд упал на домашние тапочки с пушистыми помпонами, которые она с остервенением затолкала туда же. Ляля заплакала. Она никогда не видела маму такой страшной. Ляле захотелось убежать в комнату, привести папу, чтобы тот успокоил ее и поцеловал. Но Нюша крепко держала ее за плечи.

– Лялюшка, подойди к маме, попрощайся. – Нюша легонько подтолкнула ее вперед.

Ляля в страхе потянулась к матери.

– Ничего, Ляля, не реви. – Анна Андреевна рассеянно погладила ее по голове и тут же схватилась за сумку. Заметив в дверях водителя мужа, кивнула ему на чемоданы и, резко отвернувшись от Ляли, вышла за дверь.

Водитель неодобрительно на нее покосился.

Дверь с оглушающим щелчком захлопнулась, Ляля вздрогнула и посмотрела на няню.

– Она больше не вернется, Нюша? Никогда-никогда? – почти шепотом спросила она.

Из кабинета вышел отец, и Ляля бросилась к нему. В ее детской головке родилась только одна мысль – мама почему-то ушла от нее. Она, наверное, плохо себя вела в лагере, поэтому ее привезли обратно домой…

Владимир Анфимов с жалостью смотрел на дочь. Лялечка ни о чем не спрашивала, но в детском взгляде было столько боли и отчаяния, что он на мгновение растерялся. Он взял ее на руки, отнес в детскую, по пути укачивая и ласково успокаивая. Дождавшись, пока Ляля уснет, тихо вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.

В его душе боролись жалость к Анне и обида за предательство. Он вдруг вспомнил слова своей тещи: «Ты хорошо подумал, Владимир? Она же тебя совсем не любит! И характер у Анны не приведи господи!» «Моей любви хватит на двоих, Елена Афанасьевна. А с характером Аннушки я как-нибудь справлюсь!» – ответил он ей тогда уверенно…

Оренбург. Леон

Директор наконец-то закончил свою речь. Ученики, расталкивая друг друга, ринулись к школьным дверям, чуть не сметая по пути учителей. Первое сентября тысяча девятьсот шестьдесят пятого ничем не отличалось от начала учебного года прошлых лет. Леон стоял и спокойно пропускал вперед нетерпеливую малышню. И с презрением смотрел на одноклассников, которые толкались в дверях школы наравне с первоклашками. «Какие они все-таки идиоты. Похоже, за лето у них прибавилось только роста, а умом они остались прежними». Конечно, при построении на торжественной линейке Леон заметил, что они с Пашкой оказались самыми низкорослыми, и это повергло его в шок. Но, в конце концов, не рост главное, он возьмет свое учебой. Леон твердо решил, что должен окончить школу с медалью.

Тут он заметил, что Пашка Дохлов стоит невдалеке и тоже наблюдает за одноклассниками. На его лице было написано такое же презрение. В класс они вошли вместе. Последняя парта, за которой они сидели с первого дня учебы, была занята. За ней с удобством расположился новичок с крупной по сравнению с телом головой. «Второгодник, не иначе», – решил Леон.

Пашка, не обращая внимания на воцарившуюся в классе тишину, вразвалку направился к своему месту. Класс замер в предвкушении разборок. Новичок был заметно выше остальных и внушал робость даже самым рослым мальчишкам. Но он не знал Павла Дохлова.

Пашка подошел к парте и небрежным движением скинул сумку чужака на пол. У того от изумления приоткрылся рот.

– Ты чё, шпенек? Страх потерял?! – Верзила медленно поднимался из-за парты, явно намереваясь раздавить Пашку, как таракана.

Леон с улыбкой наблюдал эту забавную сцену. Он ни на миг не сомневался, что его друг легко отобьет у обнаглевшего верзилы их законное место. Неожиданно Пашка сделал два неуловимых движения, после которых тот сначала сложился пополам, а затем рухнул на пол рядом со своей сумкой. С трудом поднявшись, новичок молча собрал рассыпавшиеся учебники и пересел на соседний ряд. «Вот и все. Конфликт исчерпан, теперь и ежу понятно, кто в стае главный», – удовлетворенно подумал Леон, присаживаясь рядом с Пашкой. Но он ошибся. Очень скоро безоговорочное лидерство Пашки, а с ним и Леона, пошатнула Катя Погодина. Леон с трудом узнал в этой высокой красавице их с Пашкой подружку. Посмотрев на них сверху вниз своими зелеными глазами, она произнесла фразу, которая раз и навсегда определила их место в классе: «Вы бы, мальчики, сели за первую парту, боюсь, я буду загораживать вам доску».

Большего унижения в своей жизни они не испытывали! Так детская любовь в один миг превратилась во вполне зрелую ненависть. Вот тут-то и проявилась разница в воспитании. Леон лишь перестал замечать Катю, полностью игнорируя ее существование. Не обращая внимания на шушуканье девчонок у себя за спиной, он учился, зарабатывая медаль. А Пашка не давал ей прохода. Бедная Катя узнала на себе, что такое стать врагом этого маленького, но физически очень сильного человечка. Стоило кому-то оказаться в полуметре от нее, как тот был жестоко бит и унижен. Сам же Пашка, однако, больше не домогался внимания красавицы. К десятому классу он так и остался «метр с кепкой», но от девушек у Павла Дохлова, к тому времени прочно закрепившему за собой прозвище Дохлый, отбоя не было. У него всегда водились деньги. С ним можно было весело провести время в кафе или прокатиться на мотоцикле. Но, как ни странно, было еще что-то, что подчиняло, лишало воли его подружек. В Пашку влюблялись, теряли голову, даже дрались за первенство. Он же молча наблюдал за очередной жертвой, не делая ни одного шага навстречу. С Леоном они по-прежнему сидели за одной партой, сохранив мирные отношения, основанные на обоюдной выгоде: Леон всячески тянул Пашку из класса в класс, решая за того задачи и заставляя хоть как-то учиться. И он чувствовал себя рядом с ним в полной безопасности. Школу они окончили один с серебряной медалью, другой с одними тройками в аттестате. Дальше их пути разошлись. Леон с первой попытки поступил в университет на мехмат, поставив перед собой цель – пробиться в этой жизни. Быть юристом передумал, увлекшись в старших классах физикой. Павел Дохлов устроился на работу на завод, а по осени ушел в армию.

Куйбышев. Ляля

Ляля бежала из школы, ловко перепрыгивая лужи. Она задержалась, выясняя отношения с заклятой подругой Ольгой, и теперь опаздывала на тренировку. Опять ей влетит от Нюши за то, что не успеет как следует пообедать! В очередной раз она убедилась, что верить девчонкам нельзя. Ольга, еще вчера клявшаяся не говорить никому о Севке, сегодня разболтала половине класса. Когда Ляля утром вошла в раздевалку, девчонки сразу обступили ее плотной стеной. Севка учился в девятом и занимался боксом. Все школьницы с восьмого по десятый класс мечтали о той светлой минуте, когда он обратит на них свою благосклонность. Ляля ж видела в нем хорошего друга, они часто вместе возвращались домой с тренировок. И вот вчера Севка пригласил ее в кино. Она под большим секретом поведала об этом единственному человеку, Ольге Чуйкиной, а та оказалась болтушкой.

Вбежав в подъезд, Ляля чуть не наступила на кошку, вальяжно развалившуюся на резиновом коврике.

– Чур меня, – громко вскрикнула она: кошка была черной, как осенняя ночь.

Дверь ей открыла заплаканная Нюша. Ляля испугалась. Она никогда не видела, чтобы смешливая, улыбчивая няня плакала.

– Нюша, родненькая, что-нибудь с папой, да?

Нюша, всхлипывая, помогла ей снять пальто и повела на кухню. За столом сидела красивая пожилая женщина в темном костюме.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась Ляля и тревожно оглянулась на няню.

– Здравствуй, Ляля. Давай знакомиться заново. Я – твоя бабушка Елена Афанасьевна. Наверное, ты меня совсем не помнишь? В последний раз мы с тобой виделись, когда ты была совсем крохой.

Ляля подошла к ней и присела на краешек табурета. Да, к своему стыду, бабушку она совсем не помнила. Зная от отца, что родители матери переехали жить в Иркутск еще до ее рождения, Ляля довольствовалась фотографиями озера Байкал, которые они присылали в редких письмах, и посылками с игрушками и кедровыми орешками.

За спиной Ляли всхлипывала Нюша, чем явно вызвала недовольство бабушки:

– Нюша, будьте добры, займитесь делом, а я поговорю с девочкой.

Няня, вытирая фартуком заплаканное лицо, вышла за дверь.

– Ляля, ты уже довольно взрослый человек, поэтому должна быть мужественной. Случилась беда, твоего папы больше нет. – Елена Афанасьевна осторожно дотронулась кончиками пальцев до Лялиного плеча. – Одна ты не останешься, пока будешь жить с нами. Но я думаю, вскоре вернется мама.

– А вы знаете, где она сейчас? – стараясь не расплакаться, задала вопрос Ляля.

– Мы поговорим об этом позже. Сейчас иди, умойся и отдохни.

– Лялечка, поешь? – В голосе няни послышалась мольба.

– Не хочу, Нюша, спасибо. Пойду к себе.

Ляля плакала и думала лишь о том, что больше никогда не увидит папу. В последнее время у него участились приступы кашля, и им с Нюшей приходилось часто вызывать неотложку. Но этой осенью папа собирался подлечиться в санатории, и они надеялись, что оттуда он вернется здоровым. Ляля с тоской вспомнила о бабушке. Ну что может понимать эта совсем чужая ей женщина? Почему она, Ляля, должна жить с ней? Лучше остаться с Нюшей. Сколько себя помнит Ляля, та всегда была рядом. После отъезда матери няня переселилась к ним в квартиру, а к себе ходила лишь поливать цветы и проветривать комнату. Нюша любит Лялю как родную! И они никогда не ссорятся, даже когда Ляля груба с ней. И Ляля ее любит, всегда переживая из-за своей несдержанности. Отец часто шутил, что они бы пропали без своей благодетельницы. И вот теперь Ляля должна жить без нее с бабушкой, которую даже не помнит!

Ляля встала, подошла к окну, плотно задернула шторы. Ей хотелось лечь, накрыться с головой одеялом и ни о чем не думать. Но она понимала, что тревожные мысли никуда не денутся, даже если попытаться вспоминать только хорошее. Она сидела в полумраке, забравшись с ногами в кресло, и ей казалось, что в комнате она не одна. Кто-то очень ее любящий с тревогой следил за ней из темноты. «Папа… это ты? Ты не ушел еще, я знаю… помоги, мне без тебя здесь очень страшно…» – прошептала Ляля. Ей никто не ответил, но вдруг тревога отступила, уступив место светлому покою. Ляля почувствовала, что засыпает.

Она не слышала, как в комнату вошла няня, достала из шкафа плед. «Храни тебя Господь, девочка, – перекрестила она Лялю, тепло укрывая. – Ты еще будешь счастлива…»

* * *

Ляля сидела в скверике возле музыкальной школы. Домой идти не хотелось. Все получилось куда хуже, чем она могла предположить. Бабушка воцарилась в доме сразу же на следующий день после похорон. И с этого дня жизнь Ляли стала подчиняться железному распорядку. Появились обязанности, которые должны были выполняться неукоснительно. Ляля не могла без ее разрешения привести в дом подруг, да и кто может считаться ее подругой, а кто нет, решала также Елена Афанасьевна. Однажды, придя на тренировку, Ляля встретила ее выходившей из кабинета директора спортивной школы. С того дня тренировки для нее закончились. Ляля не стала выяснять почему. Она давно поняла, что ответа на свои «глупые» вопросы не дождется.

Но первое, что взяла под свой неусыпный контроль бабушка, была работа Нюши. Она заглядывала в кастрюли, обязательно подсаливала или добавляла перца, при этом недовольно морща нос. Когда Нюша убиралась в комнатах, бабушка ходила за ней по пятам и проверяла, хорошо ли вытерта пыль. Однажды Нюша собрала вещи и вернулась в свою маленькую квартирку. С тех пор Ляля старалась как можно больше времени проводить у нее. С аппетитом поедая Нюшины пироги, Ляля вспоминала, как они втроем пили чай на кухне и отец шутливо отчитывал Нюшу, что та раскормила его до пятьдесят второго размера. От этих воспоминаний хотелось плакать. И никак не хотелось возвращаться домой. С бабушкой у Ляли отношения так и не сложились. Деда же видела редко, в лучшем случае он, проходя мимо, похлопывал ее по плечу и говорил: «Учись, девочка, хорошо, стране нужны грамотные люди». И, не дождавшись ответа, скрывался за дверью папиного кабинета.

«Придется топать домой, скоро ужин, за опоздание бабушка меня четвертует», – грустно подумала она, поднимаясь со скамьи.

Открыв своим ключом входную дверь, Ляля замерла на пороге. Из глубины квартиры были слышны громкие голоса. Один голос принадлежал бабушке, другой показался смутно знакомым. Зайдя в квартиру, Ляля огляделась: на полу стояли чемоданы, на вешалке висело красное пальто с меховым воротником. Она сразу догадалась, что приехала мать.

Вдруг голоса смолкли. Ляля вошла в комнату и посмотрела на курившую у окна женщину.

– Здравствуй, мама, – равнодушно уронила она.

Анна Андреевна кивнула в ответ и подошла ближе. Остановившись от нее в трех шагах, окинула взглядом с ног до головы. В этом взгляде не читалось ничего, кроме любопытства.

– Копия отца! Даже волосы стали рыжими, а ведь маленькой ты больше походила на меня! Ну что ж… – С этими словами она слегка обняла ее. Но, тут же отпустив, потеряла к ней всякий интерес.

– Анна, мы с тобой недоговорили, я прошу тебя пройти на кухню, сделаю тебе кофе. – Бабушка говорила сухо и сердито.

Ляля вернулась в прихожую, сняла пальто и зашла в ванную комнату. Нет, она не хотела подслушивать, но, когда заговорила бабушка, не смогла себя заставить уйти. Елена Афанасьевна отчитывала дочь как школьницу. Лялина мать и не пыталась вставить в ее монолог хоть слово.

– Ты что ж, посчитала, приедешь после стольких лет, и тебе будут здесь рады? О чем думала, когда уехала с этим проходимцем? Ты не написала нам с отцом ни строчки! И Наталья хороша – все знала и молчала! Оказывается, до родов ты жила у Валентины с мужем? Ладно, нас с отцом ты в грош не ставила и никогда не слушала! Конечно, мы плохо тебя воспитали. Но то, что ты бросила новорожденную дочь в роддоме, просто неслыханно. Как ты смеешь после этого называть себя матерью?! Неужели не было возможности сообщить, что у нас родилась еще одна внучка?

– Зачем, мама? Что бы это изменило? Мне все равно пришлось бы уехать. Да и когда вы с отцом почти насильно выдали меня замуж за Анфимова, разве ты не могла предположить, что я долго не смогу жить с нелюбимым человеком?

– Любовь – дело наживное! Но я не об этом. Я о твоем ребенке. Мало того что Лялю вместо матери воспитывала посторонняя женщина, и вторая твоя дочь живет неизвестно с кем.

– Ты что, пыталась ее искать?!

– Да, мы с отцом ходили в роддом, откуда ее забрали в семью. Но нам, естественно, ничего не сказали, ты же написала официальный отказ от ребенка!

– Да, написала. А куда мне было идти с ним, к Анфимову? Настоящий отец девочки поставил меня перед выбором, и я его сделала, нравится тебе это или нет. И это мой выбор.

– Ладно. Ты хотя бы представляешь себе, что будешь делать в Куйбышеве?

– Устроюсь на работу. Не думай, что я такая беспомощная. Во всяком случае, прокормить себя и дочь смогу.

– Ну-ну, посмотрим. – В голосе бабушки прозвучало сомнение.

Ляля еще некоторое время сидела на краю ванной, подставив руки под водяную струю. Очнулась, когда пальцы онемели от холода. Тихо, стараясь не шуметь, Ляля оделась, вышла из квартиры и побежала к Нюше.

* * *

Открыв дверь и увидев безумные глаза девочки, Нюша испугалась:

– Что случилось, Лялюшка?

– Мама приехала.

Нюша вздохнула. «Конечно, рано или поздно это должно было произойти. Что же Анна такого сказала дочери, что на той лица нет?» Она обняла девочку и повела ее в крохотную кухоньку. Они с отцом Ляли, как могли, старались избегать разговоров о ее матери. Да и Ляля на удивление мало интересовалась Анной, удовлетворившись объяснениями, что мама с папой разошлись и той пришлось уехать. Нюша порой ругала себя, что даже после смерти отца не рассказала Ляле всю правду. А теперь вон как нескладно получилось.

– Нюша, ты ведь все знала, правда? Почему же молчала? – Ляля с обидой смотрела на няню.

– Не ругай меня. Отец не хотел, чтобы ты думала о матери плохо.

– А про ребенка ты тоже знала?

– Про какого ребенка? Кто тебе что сказал? – Удивление Нюши было искренним.

– Я подслушала сейчас, как бабушка маму ругала, что та от дочери отказалась.

– Я думаю, бабушка тебя имела в виду.

– Нет, Нюша. Бабушка говорила, что мама не имела права оставлять родную дочь в роддоме, даже если это ребенок и не от мужа.

– Выходит, Анна, когда ее отец твой выгнал, была беременна… Вот горе-то! Значит, у тебя где-то сестричка есть. Если Анна отказалась от ребенка в роддоме, девочку, скорее всего, удочерили…

– И теперь мы никогда с ней не встретимся?

– Да, наверное. Как же ее отыщешь?

– Бабушка сказала матери, что они с дедом в роддом ходили. Ну скажи мне, как так можно – отказаться от родного ребенка?! А теперь моя мать хочет, чтобы я жила с ней! Нюша, я ее ненавижу. Можно, я буду жить с тобой?

– Не нужно так говорить, Лялечка! Неправильно это! Мама есть мама. Другой не будет. Ты вырастешь и, даст бог, оттаешь сердцем. Не спеши маму-то осуждать. Красивая она была очень. А у красавиц судьба не всегда гладко складывается. Много на них желающих, вот и летят на огонь, не думая, что обжечься могут. Все им кажется, красота и молодость им навечно дадены. Папа твой сильно ее любил. Может, потому и простить не смог. Но слова худого я от него про твою маму не слышала. И ты ее не осуждай. Видно, досталось Анне в жизни, коль одна домой вернулась.

– Что же она раньше-то ко мне не приезжала?

– Так папа не велел. Сурово с ней поступил, чего уж там! Вот и звонить тебе не разрешал.

– А может быть, она не хотела?

– Кто ж ее знает, может, и так. – Няня с жалостью смотрела на Лялю.

Обхватив руками колени, Ляля сидела на старом тонконогом стуле. Мамино возвращение в ее жизнь не сулило ничего хорошего. Ляля была уверена, что и она матери не нужна.

– Нюша, а что бы со мной было, если бы не было тебя?!

– Да что ты такое говоришь! Как это – не было? Я ж рядом почти с самого твоего рождения!

– Тогда я имею право жить здесь! Меня вырастила ты! Я перееду к тебе. Я так решила.

– Ничего ты не можешь решать, тебе еще мало лет. Думаешь, если появился «жених», так сразу взрослая стала? – шутливо спросила Нюша.

– Все смеешься надо мной? – обиделась Ляля. – Лучше научи меня гадать на картах! Или опять скажешь, что я маленькая? А сама говорила, что тебя бабушка в девять лет научила!

– Зачем тебе? Это не забава, – строго ответила Нюша.

– А я серьезно! Хочу знать свое будущее! Ты же знаешь, как дальше моя жизнь сложится?

– Нет, Ляля! Не знаю…

– Как же так? Ниночке жениха нагадала – та летом замуж вышла! Значит, карты правду говорят?

– Карты-то говорят… Только человек сам выбирает себе путь.

– Как это?

– Не одна у нас дорога по судьбе, Лялечка… много путей. Какой выберешь – так и жизнь сложится. Карты показывают, что может случиться. Но если ты свернешь в дурную сторону, например, поступком каким, то и путь твой изменится. А на новом пути этого хорошего события может и не статься!

– А если не сверну? Ничего плохого меня не ждет? Так?

– Так, да не совсем! Есть тяжелые испытания, которые мы должны пройти в этой жизни. Их не обойти. Душа сама себе их выбрала. Но какими путями ты будешь двигаться от одного к другому, зависит только от тебя!

– Где выбрала, Нюша?

– Там. – Нюша пальцем показала вверх.

– Значит, моя душа выбрала, что меня мама бросит? И папа рано умрет?

– Выходит, так!

– Нюша… а эти… испытания в моей жизни закончились?

– Не знаю, Лялечка! Боюсь я в твою судьбу заглядывать!.. Ты очень хочешь научиться гадать?

– Да, очень. Научи, Нюшечка! Я не буду просто так. Только если очень нужно.

Нюша достала из шкатулки потрепанную колоду карт и, вынимая по одной, стала объяснять их значение. Ляля ловила каждое слово. Как давно она уговаривала Нюшу, чтобы та раскрыла ей секреты гаданий! Она вспомнила отца: тот, посмеиваясь, частенько отчитывал няню за «мракобесие». Но Ляля однажды застала няню в его кабинете: перед Нюшей на столе были разложены карты, отец же с напряженным вниманием ее слушал. С тех пор Ляля твердо решила, что она тоже научится предсказывать будущее.

Ей часто снились, как говорила Нюша, «вещие» сны. Очень яркие, и всегда под утро. Сны чаще всего были про других людей, а не про нее саму. Через некоторое время все, что было во сне с ее знакомыми, происходило наяву. И еще одна странность беспокоила ее с некоторых пор. Об этом Ляля поначалу боялась рассказать даже Нюше. Да и не сразу поняла, что причина всего – она сама. Стоило ей на кого-то по-настоящему разозлиться, как с этим человеком через некоторое время случалась беда. Например, когда классная поставила «пару» лишь за то, что она дала списать контрольную Славке, Ляля обиделась и мысленно пожелала той «провалиться на этом месте» – от оценки за эту контрошку зависел четвертной балл. Вечером, возвращаясь из школы, Элеонора Давидовна не заметила открытого люка, провалилась в него и сломала ногу. Нюша тогда долго объясняла ей, что не должна она так злиться на людей. «За тобой стоит ангел-заступник. Он-то твои пожелания и исполняет», – говорила она. Ляля в Бога не верила, во всяких там ангелов и бесов тоже, но на всякий случай, почувствовав прилив злости, стала себя одергивать…

В этот вечер Ляля домой так и не пришла. Наевшись Нюшиных пирогов, заснула у нее на диване…

Нюша, позвонив Лялиной бабушке, чтобы та не волновалась, долго еще смотрела на спящую Лялю и думала, что судьба не всем дает такие испытания в жизни, но и не всех одаривает, как эту девочку…

Куйбышев. Ляля

– Мама, не нужен мне этот дурацкий шарфик, только мешать будет! – Ляля стояла перед зеркалом в платье для выпускного бала. С удовольствием отметив, что бледно-зеленый цвет кримплена удачно подошел к рыжеватым волосам, она решала, стоит ли надеть янтарный кулончик на золотой цепочке, подаренный бабушкой. Но матушка настойчиво совала ей кусок шифона бутылочного цвета. С ее точки зрения, портниха слишком занизила вырез у платья. «Нет, кулон будет лишним, впрочем, как и эта тряпка. Но мать не отвяжется!» – Ляля взяла шарфик из ее рук и обернула вокруг шеи, решив про себя что, выйдя за дверь, засунет тонкую тряпицу в сумочку.

В дверь позвонили.

– Я открою! – быстро пробормотала Ляля и бросилась в коридор – за ней должен был зайти Славка, почему-то нелюбимый ее матушкой.

Не дав тому войти в квартиру, Ляля крикнула в глубину квартиры: «Пока, мама!» – и подтолкнула протягивающего ей букет Славика к лестнице.

– Это – тебе, – опять попытался тот всучить ей букет.

– Директрисе отдашь, – отмахнулась она, сбегая по ступеням вниз.

Свободно вздохнула она, лишь завернув за угол. Все-таки в упрямстве матушка превзойдет ослицу!

Спрятав, как и планировала, «миленькую», по словам матери, вещицу в сумочку, она оглянулась на обидевшегося, видимо, всерьез друга и примирительно взяла его под руку. Тот тут же заулыбался.

До школы было пять минут ходу. Старинное здание с широкой парадной лестницей сияло огнями, несмотря на светлый июньский вечер. На небе не было ни облачка, с Волги дул легкий ветерок, дневная жара спала, уступив место приятной вечерней прохладе. Возле крыльца, возбужденно переговариваясь, толпились выпускники. Славка, махнув Ляле рукой, тут же отошел к мальчишкам. Вчерашние школьники, все как один в костюмах и при галстуках, силились выглядеть солидно. Ляля подошла к девчонкам:

– Привет всем! Скоро начнется?

– Не бойся, не опоздала. Пойдем-ка отойдем. – Ольга Чуйкина потянула ее за руку. – Мальчишки принесли вино, знаешь? Тебе что, Славка ничего не сказал?!

– Нет. А где они его спрятали?

– В раздевалке спортзала. Ключ Крокодил дал.

Прозвище Крокодил учитель физкультуры заслужил своим зеленым спортивным костюмом с надписью «Спартак» на спине.

– С чего бы это он такой добренький?

– Так мы ему теперь кто? Никто. Уже не ученики. Воспитывать не обязан, – хохотнула Ольга.

– Пойдем, опоздаем. – Ляля подтолкнула Ольгу к школьным дверям.

Зал был почти полон. Она поискала глазами Славку, тот помахал ей рукой.

– Смотри, Славка нам места занял.

Они стали пробираться в середину ряда. Торжественная часть утомила не только учителей и учеников, но и родителей. Школа была с французским уклоном, поэтому мамам и папам, пришедшим на выпускной бал к своим чадам, пришлось делать вид, что они с удовольствием слушают пьеску, поставленную на французском языке. Кому пришла в голову эта бредовая идея, Ляля не знала. Но была уверена, что подавляющая часть родителей не понимает ни слова.

Наконец пьеска была отыграна, и все с облегчением встали.

В столовой были накрыты столы. Заставленные разнокалиберными тарелками с домашней выпечкой и бутербродами с колбасой, они занимали большую часть помещения. Среди тарелок с едой и столовскими гранеными стаканами нелепо выглядели единственно разрешенные на школьных мероприятиях напитки «Буратино» и «Колокольчик». На том конце стола, где пристроилась теплая компания из 10 «В», пустые бутылки из-под газировки периодически исчезали и появлялись вновь, наполненные другим содержимым. Учителя, сидевшие за отдельным столом, ничего не замечали. К концу застолья «семеро смелых», как называли Лялиных ближайших друзей одноклассники, были чуточку веселее всех остальных.

В пять часов утра школу закрыли, и бывшие ученики с песнями двинулись на набережную.

– Ляль, ну их всех, пойдем вдвоем погуляем. – Славка бросил на нее тоскливый взгляд.

– Неудобно как-то… и я устала! – нашлась она, думая лишь о том, что давно уже хочет домой.

– О чем это вы там шепчетесь? – Ольга Чуйкина, держа под руки сразу двух кавалеров, подозрительно посмотрела на Славку и Ляльку. – Между прочим, есть предложение – продолжить у меня дома.

Ольга жила в огромной пятикомнатной квартире с дедом-профессором и без родителей – те работали в Африке по контракту, строили то ли мост, то ли плотину и крайне редко наезжали в родной город.

– Нет, я пас. – Ляля зевнула, чтобы показать, как ей хочется спать.

– Ладно тебе, когда еще увидимся! Дед на даче, хата пустая! Потанцуем! – продолжала настаивать Ольга.

– Нет, Оль, спать хочу смертельно.

Славка, соглашаясь с Лялей, кивнул головой.

– С этой парочкой все понятно. Ну а кто идет со мной?

– Мы, – хором ответили близнецы Женька и Аркашка Ивановы, вновь подхватывая Ольгу с двух сторон.

Ляля и Славка тихо брели к ее дому. Ливень начался неожиданно, обрушившись сплошной стеной на спящий город. Славка, схватив ее за руку, втащил в подъезд первого попавшегося дома. В тамбуре между дверями он прижал ее к батарее отопления и начал неумело целовать лицо и шею. Ляля равнодушно позволяла ему это, думая о том, что ей неудобно, что чугунные ребра батареи впиваются в спину, а мокрое платье противно прилипло к телу и что целоваться, оказывается, не такое уж и приятное занятие, как об этом пишут в любовных романах.

* * *

– Соколов, спать будешь дома, а у меня на лекциях будь добр активно присутствовать! – Преподаватель по «вышке» Вербицкая Софья Марковна ткнула указкой в направлении дремавшего на последней парте Сашки. Тот даже не шелохнулся.

– Санек, гроза приближается, – пихнул его локтем проснувшийся несколькими минутами раньше Женька Попов.

Вчера они застряли в общаге, до утра развлекая первокурсниц. Девочки оказались несговорчивыми, и потому ночное бдение было напрасным. Молодой организм требовал другого продолжения знакомства, но тут Сашка с Женькой явно просчитались. Сегодня вечером они собирались в пединститут, к проверенным «боевым» подругам. Вечерок и ночка обещали быть веселыми, а потому нужно было хорошенько выспаться.

Сашка с трудом разлепил глаза и сфокусировал зрение на исписанной формулами доске. «Что за муть мы учим? – Приглядевшись внимательнее, он увидел знакомые символы и знаки. – О! А это мы тоже проходили в школе». Сашка лишний раз убедился, как были правы родители, которые настояли, чтобы после восьмого класса он перевелся в математическую школу. В институт его зачислили после первых двух вступительных экзаменов по физике и математике – он сдал их не напрягаясь. И сейчас, учась на втором курсе, он с легкостью повторял пройденную в десятом классе «вышку».

– Соколов, мы тебя внимательно слушаем.

Сашка вопросительно посмотрел на Женьку.

– Реши последнюю матрицу, – зашептал Женька.

Сашка, посмотрев на доску, устно стал диктовать решение. Софья Марковна быстро записывала его ответ на доске.

– Цены б тебе не было, Соколов, если бы ты хоть чуть-чуть напрягся.

– А зачем, Софья Марковна?

Вербицкая недоуменно пожала плечами. Соколов ей нравился, она любила студентов, так сказать, с «божьей искрой», а этот парень был явно талантлив. «Впрочем, если он и дальше будет тратить все свое время на девочек и гулянки, к пятому курсу едва доползет», – подумала она с сожалением.

Куйбышев. Ляля

Ляля смотрела на Славку, самодовольно потирающего руки и скосившего на нее взгляд – видит ли? Он получил по физике пять баллов у препода, слывшего занудой, и теперь его распирало от гордости. А Ляле были смешны его потуги привлечь ее внимание.

На самом деле Ляле было глубоко наплевать и на физику, и на остальные предметы. У Ляли случилась любовь. Еще по осени. Странное, почти невесомое состояние души, когда себя перестаешь ощущать самостоятельной единицей, а думаешь лишь об обоих как едином целом. Он и она. Он и она ближе друг к другу. Он, страшно подумать, обнимает и потом… Про это «потом» Ляля старалась не вспоминать. Хотя оно уже случилось. Самое стыдное, что ей не стыдно. Не стыдно было лежать на широкой кровати в чужой спальне обнаженной и глупо улыбаться. Не стыдно оттого, что по телу бегали противные мурашки: в квартире было прохладно из-за вовремя не включенного городскими службами отопления. А он смеялся над ее мерзлявостью и укрывал своим телом, чтобы согреть. Тогда она поняла выражение «согрет любовью». Это, оказывается, и правда так – один отдает тепло другому. Вот такая физика.

Она не заметила, как подошел Славка и о чем-то спросил. Вернулась к действительности она, лишь когда тот повысил голос:

– Ты меня совсем не слушаешь! Да что с тобой?! Ты в колхоз едешь, нет?

– Нет, не еду. Меня освободили, – рассеянно ответила она.

– Это за что же?

– Не за что, а почему. Потому что! – Она отошла от опешившего друга и направилась к лестнице. Объясняться со Славкой желания не было. Да и не могла она ему рассказать, кто сделал освобождение от колхозной повинности. Славка и не догадывался, что уже давно, еще с октября, переведен на «надцатое» место в Лялиной жизни. А с первого и до «надцатого» все места прочно заняты одним человеком, Лялиным же-ни-хом. Мама ее жениха, а ей очень нравилось это слово, помогла получить нужную справку.

С Валерой они познакомились на улице. Ляля, пытаясь найти убежище от дождя, а зонт она благополучно забыла дома, бежала, не глядя под ноги. Налетев на препятствие лбом, она притормозила. Лоб упирался во что-то твердое, пахнувшее мужским одеколоном. Ей так понравился запах, что она шумно втянула его носом и лишь тогда подняла голову. На нее смотрели насмешливые синие глаза. Это была единственная красота, доставшаяся ему от природы. Остальные черты лица пугали своей неправильностью. Широкий нос, больше похожий на картошину, густые темные брови и кожа, изрытая следами перенесенной в детстве ветрянки.

– Пустите. – Ляля попыталась отодвинуться на безопасное расстояние.

– Да ради бога, – убрал он руки с ее плеч. Было очевидно, что он просто пытался удержать ее от падения.

– Не приставайте ко мне, а то закричу.

Он посмотрел на нее с опасливым недоумением и сделал шаг назад. И тут произошло невероятное. Его нога, попав в ямку в асфальте, странно вывернулась, и, прежде чем упасть, Ляля увидела перед собой поочередно его растерянные глаза, затем руки, взметнувшиеся в судорожном движении, и согнутые колени. Пытаясь удержать равновесие, он успел сделать ей классическую подсечку, какие получаются у футболистов на скользкой траве поля. Сидя в грязной луже, они хохотали над собой и над прохожими, которые, видя барахтающуюся в скользкой жиже парочку, опасливо шарахались в сторону. Потом они долго сушили свою одежду утюгом, предварительно выполоскав ее в тазике с холодной водой. Утюг был в квартире его бабушки, куда он привел ее, уже не сопротивлявшуюся обстоятельствам и судьбе. Теперь он не казался страшным, старым и приставучим. Он стал лучшим из лучших и всех остальных. Лучше Славки, Юрки и Сережки, которые пытались завлечь ее кто чем мог – теперь они казались ей скучными, пошлыми.

Они «переспали» в первый же день. Ляля, думая, что стала женщиной, попробовала проявить взрослость. Голосом девицы, сделавшей подарок своему возлюбленному, она томно прошептала ему в ухо: «Мне было хорошо с тобой, милый». Эту фразу она перевела с французского в фильме, что они смотрели в квартире Чуйкиной по видеомагнитофону, привезенному Ольгиными родителями из-за границы. Валера приподнялся на локте, коротко глянул на нее и ласково ответил: «Мне тоже, малышка». И эта фраза была из того же фильма, но «повзрослевшая» Ляля не заметила подвоха в его словах. Лишь позже, уже после того, как сделал предложение, он признался ей, что не трогал ее все это время, берег для себя же, для первой брачной ночи. Стыд, охвативший Лялю, стал причиной их первой серьезной ссоры. Дома, поразмыслив хорошенько, она поняла и приняла его право решать, когда им стать по-настоящему мужем и женой…

Ляля зашла в квартиру и порадовалась, что матушка отсутствует. Можно было спокойно расслабиться, не боясь услышать замечание в свой адрес.

Есть хотелось смертельно, напряжение, вызванное сдачей экзаменов, спало, и у Ляли открылся обычный послестрессовый жор.

Анна Андреевна, придя со службы, застала дочь сидящей перед телевизором и жующей бутерброд. На тарелке перед ней высилась еще горка круглых ломтиков колбасы и лежала нарезанная половинка батона.

– Елена, сколько раз говорить, чтобы ты не ела в комнате.

– Мам, я сессию закрыла, могу расслабиться? – вздохнула Ляля – не успела!

– Сдача экзаменов еще не повод вести себя как свинья. – Матушка столбом стояла перед ней, ожидая реакции на свои слова.

Ляля вздохнула, подхватила тарелку с остатками «расслабухи» и удалилась на кухню…

Анна Андреевна с осуждением посмотрела ей вслед. «Совсем разбаловали ее нянька с отцом». Те покинули этот мир много лет назад, но Анна Андреевна до сих пор связывала все проступки своей дочери с ними, точнее, с отсутствием должной строгости при Лялином воспитании.

* * *

Ляля медленно шла по улице, мысленно репетируя разговор с матерью. Вспомнив, как та отреагировала на признание, что она, Ляля, влюбилась, адекватной реакции на сообщение, что теперь грядет свадьба, не ждала. Тогда, даже узнав, что Валера из «приличной» семьи врачей и сам без пяти минут кандидат наук, знакомиться с избранником дочери не торопилась. «Все это блажь маленькой дурочки. Пройдет, как ветрянка!» – заявила она ей. А то, что избраннику уже двадцать восемь, повергло матушку в шок. «Он просто попользуется тобой и выкинет, как надоевшую игрушку», – подытожила Анна Андреевна.

Родственники Валеры, хотя он был вполне самостоятельным и независимым, проявили самое деятельное участие в подготовке торжества. Ляле же стыдно было признаться, что до сих пор ее родительница не в курсе планов дочери. Валера, торопясь, настаивал на встрече будущих родственников. Но Ляля медлила, даже не пытаясь придумать причину – врать не любила, да и что тут придумаешь?

Матушку она застала за обычным занятием – пасьянс, кофе и сигарета. В комнате стоял ставший привычным стойкий запах табака, чуть разбавленный тонким ароматом арабики.

– Мама, мне нужно с тобой поговорить. – Ляля с порога произнесла первую заготовленную фразу.

– Ну что там у тебя случилось? – спросила та, затягиваясь и перекладывая очередную карту на нужное место.

– Я замуж выхожу. Свадьба через две недели, – выпалила Ляля на одном дыхании.

– Вот как! Значит, ты все решила за моей спиной и ставишь меня в известность. Правильно я поняла? И кто у нас жених? Все тот же старый ловелас?

– Мам, но ты же его совсем не знаешь!

– Конечно, не знаю, доченька. – Голос матери стал приторно-ласковым. – Ты же не удосужилась мне его представить!

– Ты сама не хотела! Я много раз пыталась…

– Да, помню-помню. Значит, не наигрались в любовь? Как же это у вас так далеко зашло? Может быть, ты беременна? – Мать с подозрением посмотрела на покрасневшую Лялю.