Читать книгу Крест - Марина Болдова - Страница 12

Черный джип свернул с трассы и мягко покатил по грунтовке. Махотин решил въехать в Рождественку не с главной улицы, а с дороги, идущей вдоль леса. Домик, который он прикупил повинуясь капризу, стоял почти на окраине деревни, на довольно высоком холме. Это даже и не холм был, а крутой берег Юзы. Забор немаленького участка проходил прямо по кромке обрыва. Махотин, обходя свои владения и добравшись до этого забора, еле удержался от желания выломать доску и глянуть, что там за ним. Хозяйка участка Елена, словно угадав его желание, сказала коротко: «Там круча над Юзой, осторожно!»

Деньги за дом Елена запросила смешные и Махотин, видевший как бедно, но чисто живет эта красивая женщина, попытался надбавить премиальные, но получил довольно твердый отказ. «Много не нужно, спасибо. Этот дом принадлежал мужу, мы не ухаживали за участком больше двадцати лет, здесь все запущено. Вам придется вложить много труда, чтобы привести его в порядок». Махотин не стал говорить ей, что и не собирается копать грядки и, вообще, еще сам пока не знает, зачем приобрел сие строение. Идея пожить в нем этим летом родилась спонтанно и много позже.

– Фу, ну и вонища! И это ваш свежий воздух? – Алена сморщила аккуратный носик и возмущенно посмотрела на мать. Лиза, уже принявшая эту поездку как неизбежное, равнодушно отвернулась. Если она будет поддерживать дочь, подумалось ей, отдых станет совсем невыносимым. А так Алена повозмущается и успокоится. Махотин остановился у калитки и вылез из машины.

– А гараж тут под открытым небом? Разберут тебе джип на запчасти местные умельцы, папочка!

– Не пори чушь. Лучше бери свои сумки и тащи в дом, – Махотин отпер калитку ржавым ключом и пошел по еле видной среди зарослей сорной травы тропинке. Алена, подхватив розовый рюкзачок, потрусила за ним. Странно, но шагнув за калитку, она вдруг ощутила нечто вроде интереса к новым владениям. Запах, который нервировал ее, пока они ехали к дому, сменился ароматом каких-то растений и поспевших уже яблок. Яблоню с висящими на ней крупными красно – желтыми плодами, Алена углядела сразу. Она росла возле крыльца, закрывая своими тяжелыми ветками небольшое оконце.

– Боря, ты, надеюсь, попросил кого-нибудь прибрать в доме? – Лиза брезгливо обошла кошачью кучку, лежащую прямо на ступеньках.

– Пап, здесь что, животные есть?

– Не знаю. Наверное. У соседей, – Махотин пожал плечами.

– Кто кучи тут наложил? А убирать кому?

– Господи, да возьми палку, да скинь ее в траву, дались вам эти какашки! Воздух-то здесь какой, чуете? – Махотин уже открывал дверь.

– Боря, ты не ответил. Дом убрали к нашему приезду?

– Лиза, ну не безрукие же вы с Аленой! Сейчас воды принесу, возьмете тряпки, полынь на веник надерете, вон ее сколько! И вперед! – он шагнул в комнату и присвистнул. Чисто! Когда впервые Елена показывала ему дом, по углам висела кружевная паутина, окна были «тонированы» слоями пыли. Вчера, когда он брал у нее ключи, в дом он не заходил. Ай, да Елена! Все отмыла, очистила и даже печку выбелила!

– Ну вот! Красота! – он сделал приглашающий жест.

– Ура! Все убрано! А что ты нам голову морочил веником своим?! – Алена с разбегу плюхнулась на пружинную кровать, покрытую лоскутным покрывалом, – Чур, я сплю здесь!

Лиза с сомнением посмотрела на диван, стоящий возле окна. Да, это не супружеское ложе! Хорошо, что она взяла надувной матрац!

– Здесь еще одна комната, – Махотин показал на занавеску возле печки. Алена подскочила и отдернула цветастый полог.

– Нет! Я сплю здесь! – крикнула она. В комнатушке три на три метра стояла такая же пружинная кровать, трюмо с потрескавшимся зеркалом и кресло. Веселенькие занавесочки в зеленый горошек закрывали окошко.

– Мам, здесь на простынке настоящие кружева, крючком вязанные! И салфетки тоже, – Алена уже доставала из рюкзачка косметику и расставляла ее на столике у зеркала.

– Боря, тебе самому-то здесь нравится? – Лиза смотрела на мужа с насмешкой.

– Нравится, не нравится – какая разница? Мы приехали и теперь будем, так сказать, налаживать быт.

– Тебе скоро надоест игра в деревенского дурачка, и мы уедем, – решила она за него.

– Не дождешься. Впрочем, я тебя не держу, – он пожал плечами, – я найду того, кто нас с Аленой прокормит. Бывшая хозяйка женщина красивая, чистюля, как видишь. Не откажет одинокому мужчине в тарелке щец!

Лиза отвернулась. Умеет ее муж больно ударить. Сердце тревожно сжалось. Как всегда, когда Махотин хоть шуткой, хоть всерьез говорил при ней о других женщинах. Она ревновала. К ним, незнакомым. Явно более красивым, раз ее муж их заметил. Она начинала ненавидеть их заочно, накручивая себя, злясь на то, что ничего не может с собой поделать, пугаясь собственного гнева. Потом долго отходила, ругая себя за проявленную слабость. «Из тебя все время лезет дурь!» – говорил ей Махотин, глядя ей в глаза. Она никогда не выдерживала его взгляд. Стыдясь, отворачивалась. А он, довольный собой, уходил победителем.

Махотин вышел на крыльцо. За ним, уже заметно повеселев, выбежала Алена.

– Нужно будет несколько досок выломать и ворота навесить. Будет въезд на участок. Сегодня же мужиков попрошу. Они тут наверняка без работы маются.

– Правильно. И еще качели мне сделают. Смотри, вон там, – Алена показала рукой на два стоящих рядом столба.

– Ладно. Смотрю, ты обживаешься? Иди мать поддержи, она что-то совсем раскисла, – Махотин подтолкнул Алену в дом, – А я пойду, договорюсь с Еленой об обеде. Вас же готовить не заставишь!

Махотин шел по улице и внимательно присматривался к соседским домам. Ему почему-то хотелось, чтобы кто-то вышел за ворота, чтобы просто поздороваться с ним. А он бы тут же познакомился, разговорился. На простые такие темы, про огород, про грибы в лесу или рыбалку. Но из-за заборов раздавался только лай собак. Псы лаяли так, для порядка, совсем не злобно. «Словно вымерли все. Эй, где народ?» – Махотин уже дошел до конца улицы. Елена жила на соседней. Повернув за угол, он увидел старушку, сидящую на лавочке. Неожиданно Махотин обрадовался как ребенок.

– Здравствуйте, бабушка, – чуть не кинулся он к ней.

– И тебе не болеть, милок, – зорко осмотрела его старушка, – не наш ты, смотрю.

– Мы дом купили, крайний, у реки. А где люди? Иду, иду, и – никого. Работают? Так выходной вроде.

– Кто работает, а кто сынка Ленкиного пошел искать. Ты у ней дом-то купил? У Ленки Тихоновой?

– Да, у нее. К ней и иду. Хочу попросить, чтобы готовила нам и убиралась в доме.

– Не до тебя ей. Старший у нее пропал. Вторые сутки как. Мужики ищут, в лес пошли. Места у нас спокойные, но мало ли что! Кровь нашли, на кладбище, возле могилы, – почти зашептала она.

– Убили?

– Свят, свят! – перекрестилась старушка, – И не думай так-то! Ты к Ленке-то пойди, только не говори про кровь-то. Это зять мой забегал, сказывал. Может и не Мишкина кровь это вовсе. Иди, может, поможешь чем. А еду, если хочешь, моя дочка варить станет, не работает она, с дитем сидит. И приберет в доме. Ленка откажет, точно. Не до тебя ей будет, чую, ох, не до тебя!

«Как-то неладно все начинается. Тихое, вроде, место, а человек пропал. И чем я могу помочь? Меня и не знает никто. Беда!» – Махотин двигался в сторону дома Елены. Тут же в памяти всплыла другая беда. Беда его жизни. Вот говорят, преступника тянет на место преступления… А он и не преступник, а тянет. Кротовка совсем близко, час езды. Вот и занесло его: не в Кротовку, так рядом. Вот тебе и причина! А не каприз совсем! Такая же тихая деревенька, рядом речка, лес. И мельница.

…Его, молодого инженера заводское начальство откомандировало на две недели помочь колхозникам с зерном. Он обрадовался: другим повезло меньше – основная разнарядка была на овощехранилище, перебирать гниющие картошку и морковь. Хорошая практика для молодого специалиста! Расселили их по домам. Махотин попал к одинокой пожилой женщине. Надежда Федоровна жила в просторном пятистенке, постояльцу выделила комнатуху с отдельным входом из сеней. Кормила просто и сытно. По вечерам к ней приходила в гости племянница с полуторогодовалым сыном. Но уходила она до возвращения Махотина. Но, однажды он, вернувшись с посиделок с местными девицами раньше обычного, увидел у калитки молодую женщину с малышом на руках. Он просто хотел сказать «здрасте», но слова застряли в горле. Любава подняла на него свои темные глаза и он «пропал». Он почему-то протянул руки к ребенку, и она молча отдала его Махотину. Всю дорогу до ее дома они молчали. Он таки выдавил из себя «спокойной ночи», когда она, забрав из его рук спящего ребенка, закрывала за собой калитку. Она ласково улыбнулась в ответ. В этот вечер Махотин еще долго сидел в саду, куря одну сигарету за другой. Понять, что он влюбился, он понял только под утро. В пять часов, проснувшись от громкого стука собственного сердца, он вскочил с постели и вышел во двор.

– Что ты маешься с утра, Боря? Замужем она, забудь! Муж любит ее, ревнует страшно. Не лезь!

– А она?

– Что она?

– Она мужа любит, тетя Надя?

– А уж это тебя не касается. Ребенок у них. Сам-то ведь невесту в городе оставил, так?

– А? Да, Лизу.

– Вот и возвращайся к ней. А Любаву не трогай. Она сирота. Родители рано ушли, царство им небесное, ей и двух лет не было. Сначала Анфиса, а через год и Мирон, брат мой. Росла Любава у меня. Так что, она мне, как дочь. В обиду не дам!

– Да разве я смогу ее обидеть? Я люблю ее.

– И думать не думай! А обидеть каждый может. Она ведь как ангел, чиста душой. Слово худого ни про кого не скажет. Жалеет всех. Вот и замуж пошла, отказать не посмела. Любит муж ее, еще раз тебе говорю. А коли ребенка решилась родить, то и она его тоже любит.

Махотин упрямо покачал головой.

– Пусть она сама меня прогонит.

Надежда Федоровна вздохнула.

– Видела я вас, шла за вами до самого Любавиного дома.

– Я и не заметил!

– Еще б ты заметил! Для тебя, Боря, это блажь. Пройдет, как домой вернешься. Женись на своей городской невесте. Не порть Любаве жизнь. А я ей сажу, чтобы пока ко мне не ходила. И ты к ее дому не ходи.

Махотин прожил оставшиеся три дня, как в бреду. Особенно худо ему было по вечерам. Надежда Федоровна отпаивала его домашней наливкой, и только так он засыпал. А через три дня он вернулся в город. Лиза-то как все разу поняла! Он, вроде, и не говорил ничего. Сказал коротко «к свадьбе готовься». Засветилась вся, обрадовалась. А потом глянула так внимательно, прямо в глаза. А он возьми, и отвернись! И все. Сразу сникла, страшненькая такая стала, смотреть было больно. И жалко. «Уходи», – процедила глухо. Вышел за дверь, и с груди как жаба спрыгнула. Легко стало, светло. Даже стыд куда-то делся. Утром он уже в Кротовке был, около дома Надежды Федоровны. Она, как увидела его из окошка, выскочила за калитку и, оглядываясь тревожно, в дом затащила. Замахнулась было кулаком сжатым, да в бессилии руки опустила. Головой на занавеску показала. У него сердце тогда чуть из груди не выпрыгнуло: сразу догадался – там она. Шагнул шаг, тряпку отдернул в сторону. А ноги к полу приросли. Ничего не видел, только глаза ее широко раскрытые, темные омуты. Сама к нему шагнула. Упала на грудь, телом теплым от предутреннего сна прижалась, слилась с ним воедино. Сколько они так стояли?!..

Махотин резко остановился. Перед глазами словно стена выросла, в груди холодно, а тело в жар бросило. И ноги не идут. Опять! Стоило ему только о ней вспомнить, как он терялся. В мире проклятом, без нее уже который год, места себе не мог найти. Уж дочери их, Ларочке, двадцать два, а он и ей будто простить не может, что не сгорела она тогда с матерью в том безумном огне. Никто бы тогда так не напоминал ему о ней, Любаве. У Ларки глаза матери, такие же бездонные, губки полные, брови вразлет, а нет в ней красоты внутренней, не светится она, как мать. Недобрая она, Лариса, расчетливая на ласку. Выгодно – поможет, откроется вся. Нет – так ежом встретит. Ему, отцу, иногда от нее убежать хочется. Если б не похожесть лицом, подумал бы – не их с Любавой это дочь!

Елена сидела на крыльце, словно поджидая Махотина. «Нет, не меня она ждет. Весточку хоть какую про сына, извелась, видно, вся!» – он толкнул незапертую калитку.

– Здравствуйте, Елена Ивановна.

– Добрый день, – еле расслышал Махотин.

– Лена, можно так вас называть?

Она кивнула. Удивленно, немного растерянно.

– Лена, я знаю, у вас сын пропал. Могу я чем-то помочь?

– Да чем же?

– Может, из города милицию привезти? У меня есть знакомые. И в МЧС, и ОМОНЕ. Ребята все тут прочешут.

– Народу хватает. Только вот не вернулся еще пока никто с поисков. Не нашли, значит. Это хорошо.

– Что хорошо? Что не нашли? – он подумал, не повредилась ли женщина умом.

– Не нашли, значит, жив. Вот найдут, тогда…

– Ну что вы, ей – богу, так мрачно! Расскажите – ка мне все подробно, как ваш сын пропал.

Елена тихо рассказывала то, что узнала от Саньки, а Махотин слушал и удивлялся. Как можно было сразу не сообщить в область? Что за беспечность местного участкового? Если кровь нашли, нужно на анализ отдавать. То есть, в город отвезти. А вдруг это его кровь, Михаила? Что они там еще ищут? Труп? Чтобы матери предъявить, мол, сделали, что могли?! Махотин решил, что сейчас же пойдет на кладбище и предложит вполне конкретное дело – отвезти образцы в городскую лабораторию.

– Лена, я все понял. Вам действительно лучше сидеть дома и ждать. Я пойду на кладбище. Может, помогу чем, – Махотин вспомнил, что бабка, которая рассказала ему про кровь, просила не говорить ничего Елене.

– Хорошо. А вы зачем приходили?

– Спасибо сказать. За дом. Чистота какая! Спасибо вам.

– Не на чем, – она улыбнулась, – Вы попросите дочку Ниловны, из пятого дома, она вам и убирать и готовить будет. Ваши-то, жена и дочка, к таким условиям непривычные!

– Да, уж! – он невольно хохотнул, – обломал я им отпуск. Тут не Греция!

– А я ведь вас сразу узнала, Борис Никитич! – словно бы решилась на разговор Елена.

– Вы о чем? – Махотин удивился.

– Может и не нужно об этом, но я знала вашу жену. Любаву.

Махотин почувствовал, как у него опять похолодело внутри. Вот оно, прошлое. Догнало. Что же это за мир такой! Тесный…

– Мы с мужем тем летом гостили у его родственников в Кротовке. Их дом напротив тети Надиного. Они даже какие-то дальние связи по родне имели. С Любавой мы тогда подружились, хоть я младше на четыре года. Так получилось, что, когда вы в город уезжали, ей пришлось у наших прятаться. Ее муж, когда она ушла от него, умом тронулся. Не сразу мы это поняли. Он тихо так под окном у тети Нади сидел, на лавке из стороны в сторону раскачивался и напевал что-то. А когда догадались, что с ним неладно, поздно уже было…Он с сыном поиграться, вроде, пришел. Дальше вы все знаете!

Да, Махотин знал. Любава уж как тогда не хотела его в город отпускать! Боялась чего-то. Они с Надеждой Федоровной ее по всякому успокаивали. Ехал-то он всего на пару дней, паспорт взять, матери сказать про невесту новую, на свадьбу позвать – на этом тетка Любавы настояла. Он и сам перепугался, видя, в каком состоянии его всегда улыбчивая и спокойная невеста. Развод с мужем ей оформили через две недели – деревня! И новую свадьбу назначили еще через две. Он бы и раньше!.. Не жила она с ним до росписи, а уж как ему хотелось! Тетка только посмеивалась, глядя на его страдания. К мальчишке он даже по своему привязался – жалко его было, болезненный весь, желтенький такой. Но веселый. И Любавин же сын, не чужой! Махотин с ним все по лужайке перед домом ползал, из деревяшечек домик строил. Однажды спиной почувствовал взгляд. Резко обернулся – Ваняшин отец сквозь щель в заборе за ними наблюдает. Не испугался, нет. Но жутковато стало. Уехал он в город, а на душе неспокойно. Дома в спорах с матерью прошел день, еле отвоевал свой паспорт, будто он глупость какую совершить собрался, а мать не пускает. Да так в ее глазах и было! Кто же в здравом уме отказывается от такой невесты, как Лиза Крестовская! Это тебе и жизнь сказочная и блага немереные! При таком-то папе! Никак не смог он ей объяснить, не любит он Лизу! Тогда мать и припечатала его: не жить ему, Борису, в городе. Крестовский ему не даст! Вот, мол, как ты себе жизнь поломал! А он и не собирался. В деревне работа у него уже была. И главное – женщина любимая. Дорогая до слез, до ломоты в глазах, до постоянно бухающего сердца. Душа в полете, песни поет, к ней рвется. Разве же поймет мать, живущая с отцом из чувства долга! Всю жизнь копила на чешскую хрустальную люстру с подвесками, ковер туркменский, холодильник по какой-то там записи! А у него в деревне – занавески из ситца, горшки с цветами на окнах, печка дровами топится, а вместо «Полюса» – погреб с кадушками огурцов засоленных. А ходит он голыми пятками по домотканым половикам. Вот так. Но разве матери это расскажешь?! Она ужаснется только – на что променял! С работы не отпускали. Специалист молодой, отработать должен был еще год. Кое – как на две недели уломал. Так и пришлось четырнадцать дней телеграммы в Кротовку слать, мол, не забывайте!

Вырвав с боем свои документы, не дождавшись родительского благословения, он торопился домой, в Кротовку. Ехал в автобусе – улыбка до ушей, машинка – самосвал под мышкой и сумка спортивная с вещами. Тихо было в деревне, будто ушли куда все. Даже остановка автобусная пустая – ни старушек с помидорами, ни тетки Клавы с семечками. К дому Тети Нади он подошел уже объятый тревогой, заползшей таки в душу. Вся толпа плотной стеной стояла возле их забора. УАЗик милицейский мигалкой светил, машина с красным крестом. Ужас его обуявший, ни с чем сравнить нельзя было! Прорвавшись сквозь толпу, он толкнул калитку и замер. Машинка упала на землю, за ней полетела и сумка. На траве, там, где он еще недавно играл с Ваняшей, лежало что-то, накрытое белой простыней. Что-то очень маленькое. Под тряпкой угадывались тонкие ножки, а вот ручка – немного в сторону, и головка. Ванечка! «Почему его укрыли с головой, врачи хреновы, он же задохнется!» – подумала он и, резко наклонившись, сдернул простынку. Ему показалось, что Ваняша спит, и он успокоился. Встал с колен, улыбнулся, ища глазами Любаву. Она уже шла к нему, пошатываясь и не глядя под ноги. Она смотрела только на него, Махотина. От тоски в ее глазах ему захотелось завыть. Он все – таки понял – не Ванечка, а тельце его прикрыто простыней. «Задушил он его, Боренька, быстро так, я и выбежать не успела. Виновата я», – заплакала, наконец, Любава. Махотин глянул вокруг – через стекло УАЗика лицо ненавистное усмотрел, дернулся, Любаву оттолкнул, дверцу машины на себя рванул, выволок эту сволочь за рубаху, кинул на землю, ногами пинать начал. Милиционер едва успел сверху на Бориса навалиться, запинал бы тот в усмерть вражину! Мужики соседские подоспели, увели его в дом, Любаву тоже. А этого, тронутого, в дурку увезли. Там он и остался после суда, признали невменяемым! Только Махотин всегда знал, в полном сознании тот убивал сына, выждал, когда Махотин уедет и – убил!

– Зря я вам напомнила, да? Не обижайтесь на меня!

– Нет, Лена. Не забывал я никогда.

Махотин вдруг вспомнил о записке. «А что, если?…» – он с подозрением посмотрел на Елену. «Она могла. Только зачем? Она почти посторонняя. Подумаешь, два месяца дружили. Или дольше? Врет? Зачем? Хочет, чтобы я что-то раскопал? Нашел убийц? Если заговорит о пожаре, то возможно…»

– Борис, простите, что спрашиваю. Нашли того, кто поджег ваш дом тогда?

– Нет. Обвиняли меня. Если вы в курсе.

– Нет! Впервые слышу. Мы же тогда уехали домой, сюда, в Рождественку, почти сразу после похорон мальчика. Потом у меня умерла бабушка, я родила Мишку, он ровесник вашей дочери. Мне только муж про вас рассказывал, он изредка родню навещал. И про пожар я от него узнала.

«Интересно, что же тебе еще муж рассказывал?» – Махотин не торопился продолжить разговор о пожаре. Он хотел, чтобы Елена сама сначала поделилась с ним информацией.

– Я вашего мужа совсем не помню.

– Да и меня, как видно, тоже. Мне тогда семнадцати не было, а Василию сорок.

– Как же вы так? Извините, Лена, – вырвалось невольно у Махотина, уж больно поразила его большая разница в возрасте у Елены и ее мужа.

– Трудно мне было одной с бабушкой. Вот и вышла замуж в шестнадцать лет. Мне повезло, Василий был добрый, непьющий. И меня любил. А уж мальчишки родились! Лучшего отца и не найти. Мишка его копия.

С улицы послышался шум мотоцикла. Махотин повернулся.

– Лукич, нашли? – Елена бросилась к участковому.

Тот отрицательно покачал головой. Повернувшись к Махотину, протянул руку.

– Воронин. Семен Лукич.

– Махотин Борис Никитич.

– Отдыхающий, значит. Это вы дом у Елены купили?

– Да. Отпуск здесь намереваюсь провести. Помощь моя нужна? – Махотин глазами показал на Елену.

– Потом, – тихо ответил Лукич, – Лена, где Санек?

– За вами убежал. Не томи, Семен, рассказывай.

– Нечего пока. Прочесали лес до Ведьминой опушки, речку с баграми Тарас с сыном прошарили. Трупа нет, Елена. Это хорошо, – с нажимом сказал Лукич, – так что не дергайся пока. Я пошел. Встречусь с Петром. К нему уже взвод солдат подтянули, щас дальше по лесу пойдем.

– Я с вами, – Махотин прощально махнул рукой Елене.

– Пошли, – Лукич толкнул калитку, – я что хотел попросить. У нас все заняты, надо бы в город свезти. В лабораторию. Лукич протянул Махотину пакетик с листьями какого-то растения внутри, испачканными чем-то бурым.

– Это кровь. А вот Мишкина карточка. Первая группа. Сможете?

– Не вопрос. У меня есть знакомые, сделают быстро.

– Успеть бы его самого найти. Может раненый где лежит, – Лукич с тоской оглянулся на дом Елены, – Жалко ее. Одна пацанов тянет. Мишка вот только недавно зарабатывать стал. А тут!

Он легко залез на мотоцикл и, подняв в прощальном салюте руку, умчался. Махотин почти бегом двинулся в сторону своего нового жилища.