Читать книгу Я Вас люблю всю жизнь и каждый день - Марина Цветаева, Марина Ивановна Цветаева - Страница 35

Вы счастливы? – Не скажете! – Едва ли!

И лучше, – пусть!

Вы слишком многих, мнится, целовали.

Отсюда – грусть.

Всех героинь шекспировских трагедий

Я вижу в Вас.

Вас, юная трагическая лэди,

Никто не спас.

Вы так устали повторять любовный

Речитатив.

Чугунный обод на руке бескровной –

Красноречив.

Я Вас люблю! – Как грозовая туча

Над Вами – грех!

За то, что Вы язвительны, и жгучи,

И лучше всех.

За то, что мы, что наши жизни – разны

Во тьме дорог,

За Ваши вдохновенные соблазны

И темный рок,

За то, что Вам, мой демон крутолобый,

Скажу прости,

За то, что Вас – хоть разорвись над гробом! –

Уж не спасти.

За эту дрожь, за то, что – неужели

Мне снится сон? –

За эту ироническую прелесть,

Что Вы – не он.

Под лаской плюшевого пледа

Вчерашний вызываю сон.

Что это было? – Чья победа?

Кто побежден?

Всё передумываю снова,

Всем перемучиваюсь вновь.

В том, для чего не знаю слова,

Была ль любовь?

Кто был охотник? Кто – добыча?

Всё дьявольски-наоборот!

Что понял, длительно мурлыча,

Сибирский кот?

В том поединке своеволий

Кто в чьей руке был только мяч?

Чье сердце – Ваше ли, мое ли –

Летело вскачь?

И все-таки – что ж это было?

Чего так хочется и жаль?

Так и не знаю: победила ль?

Побеждена ль?

Сегодня таяло, сегодня

Я простояла у окна.

Ум – отрезвленней, грудь свободней,

Опять умиротворена.

Не знаю, почему. Должно быть

Устала попросту душа,

И как-то не хотелось трогать

Мятежного карандаша.

Так простояла я – в тумане –

Далекая добру и злу,

Тихонько пальцем барабаня

По чуть звенящему стеклу.

Душой не лучше и не хуже,

Чем первый встречный – этот вот, –

Чем перламутровые лужи,

Где расплескался небосвод,

Чем пролетающая птица,

И попросту бегущий пес.

И даже нищая певица

Меня не довела до слез.

Забвенья милое искусство

Душой усвоено уже.

– Какое-то большое чувство

Сегодня таяло в душе.

Вам одеваться было лень,

И было лень вставать из кресел.

– А каждый Ваш грядущий день

Моим весельем был бы весел!

Особенно смущало Вас

Идти так поздно в ночь и холод.

– А каждый Ваш грядущий час

Моим весельем был бы молод!

Вы это сделали без зла,

Невинно и непоправимо.

– Я Вашей юностью была,

Которая проходит мимо.

Сегодня, часу в восьмом,

Стремглав по Большой Лубянке,

Как пуля, как снежный ком

Куда-то промчались санки.

Уже прозвеневший смех…

Я так и застыла взглядом:

Волос рыжеватый мех,

И кто-то высокий – рядом!

Вы были уже с другой,

С ней путь открывали санный,

С желанной и дорогой, –

Сильнее, чем я – желанной!

Мир – весел и вечер лих!

Из муфты летят покупки…

Так мчались вы в снежный вихрь,

Взор к взору и шубка к шубке.

И был жесточайший бунт,

И снег осыпался бело.

Я около двух секунд

– Не более – вслед глядела.

И гладила длинный ворс

На шубке своей – без гнева.

– Ваш маленький Кай замерз,

О Снежная Королева!

Как весело сиял снежинками

Ваш серый, мой соболий мех,

Как по рождественскому рынку мы

Искали ленты, ярче всех.

Как розовыми и несладкими

Я вафлями объелась, – шесть!

Как всеми рыжими лошадками

Я умилялась в Вашу честь.

Как рыжие поддевки – парусом,

Божась, сбывали нам тряпье,

Как на чудных московских барышень

Дивилось глупое бабье.

Как в час, когда народ расходится,

Мы нехотя вошли в собор,

Как на старинной Богородице

Вы приостановили взор.

Как этот лик с очами хмурыми

Был благостен и изможден,

В киоте с круглыми амурами

Елисаветинских времен.

Как руку Вы мою оставили,

Сказав: «О, я ее хочу!»

С какою бережностью вставили

В подсвечник – желтую свечу…

– О светская, с кольцом опаловым

Рука! – О, вся моя напасть! –

Как я икону обещала Вам

Сегодня ночью же украсть.

Как в монастырскую гостиницу

– Гул колокольный и закат, –

Блаженные, как именинницы,

Мы грянули, как полк солдат.

Как я Вам хорошеть до старости

Клялась, и просыпала соль,

Как трижды мне – Вы были в ярости!

Червонный выходил король.

Как голову мою сжимали Вы,

Лаская каждый завиток,

Как Вашей брошечки эмалевой

Мне губы холодил цветок.

Как я по Вашим узким пальчикам

Водила сонною щекой,

Как Вы меня дразнили мальчиком,

Как я Вам нравилась такой…

Ночью над кофейной гущей

Плачет, глядя на Восток.

Рот невинен и распущен,

Как чудовищный цветок.

Скоро месяц, юн и тонок,

Сменит алую зарю.

Сколько я тебе гребенок

И колечек подарю!

Юный месяц между веток

Никого не устерег.

Сколько подарю браслеток

И цепочек, и серег!

Как из-под тяжелой гривы

Блещут яркие зрачки!

– Спутники твои ревнивы? –

Кони кровные легки!

Свободно шея поднята,

Как молодой побег.

Кто скажет имя, кто – лета,

Кто – край ее, кто – век?

Извилина неярких губ

Капризна и слаба,

Но ослепителен уступ

Бетховенского лба.

Светло-коричневым кольцом

Слегка оттенены,

Владычествуют над лицом

Глаза, как две луны.

До умилительности чист

Истаявший овал.

Рука, к которой шел бы хлыст

И – в серебре – опал.

Рука, ушедшая в шелка,

Достойная смычка,

Неповторимая рука,

Прекрасная рука.

Ты проходишь своей дорогою,

И руки твоей я не трогаю,

Но тоска во мне – слишком вечная,

Чтоб была ты мне – первой встречною.

Сердце сразу сказало: «Милая!»

Всё тебе – наугад – простила я,

Ничего не знав – даже имени!

О люби меня, о люби меня!

Вижу я по губам – извилиной,

По надменности их усиленной,

По тяжелым надбровным выступам:

Это сердце берется – приступом!

Платье – шелковым, черным панцирем,

Голос с чуть хрипотцой цыганскою,

Всё в тебе мне до боли нравится, –

Даже то, что ты не красавица!

Красота, не увянешь за лето!

Не цветок, – стебелек из стали ты,

Злее злого, острее острого,

Увезенный – с какого острова?

Опахалом чудишь, иль тросточкой, –

В каждой жилке и в каждой косточке,

В форме каждого злого пальчика, –

Нежность женщины, дерзость мальчика.

Все усмешки стихом парируя,

Открываю тебе и миру я,

Всё, что нам в тебе уготовано,

Незнакомка с челом Бетховена!

Могу ли не вспоминать я

Тот запах White Rose и чая,

И севрские фигурки

Над пышащим камельком…

Мы были: я – в пышном платье

Из чуть золотого фая,

Вы – в вязаной черной куртке

С крылатым воротником.

Я помню, с каким вошли Вы

Лицом, без малейшей краски,

Как встали, кусая пальчик,

Чуть голову наклоня.

И лоб Ваш властолюбивый

Под тяжестью рыжей каски.

– Не женщина и не мальчик,

Но что-то сильней меня!

Движением беспричинным

Я встала, нас окружили.

И кто-то, в шутливом тоне:

– «Знакомьтесь же, господа».

И руку движеньем длинным

Вы в руку мою вложили

И нежно в моей ладони

Помедлил осколок льда.

С каким-то, глядевшим косо,

Уже предвкушая стычку, –

Я полулежала в кресле,

Вертя на руке кольцо.

Вы вынули папиросу,

И я поднесла Вам спичку,

Не зная, что делать, если

Вы взглянете мне в лицо.

Я помню – над синей вазой –

Как звякнули наши рюмки!

– «О будьте моим Орестом!»

И я Вам дала цветок.

Смеясь – над моей ли фразой? –

Из замшевой черной сумки

Вы вынули длинным жестом

И выронили – платок.

Все глаза под солнцем – жгучи,

День не равен дню.

Говорю тебе на случай,

Если изменю:

Чьи б ни целовала губы

Я в любовный час,

Черной полночью кому бы

Страшно не клялась –

Жить, как мать велит ребенку,

Как цветочек цвесть,

Никогда ни в чью сторонку

Оком не повесть…

Видишь крестик кипарисный?

Он тебе знаком! –

Всё проснется – только свистни

Под моим окном!

Повторю в канун разлуки,

Под конец любви,

Что любила эти руки

Властные твои,

И глаза – кого-кого-то

Взглядом не дарят! –

Требующие отчета

За случайный взгляд.

Всю тебя с твоей треклятой

Страстью – видит Бог! –

Требующую расплаты

За случайный вздох.

И еще скажу устало,

– Слушать не спеши! –

Что твоя душа мне встала

Поперек души.

И еще тебе скажу я:

– Всё равно – канун! –

Этот рот до поцелуя

Твоего – был юн.

Взгляд – до взгляда – смел и светел,

Сердце – лет пяти…

– Счастлив, кто тебя не встретил

На своем пути!

Есть имена, как душные цветы,

И взгляды есть, как пляшущее пламя…

Есть темные извилистые рты,

С глубокими и влажными углами.

Есть женщины. – Их волосы, как шлем.

Их веер пахнет гибельно и тонко.

Им тридцать лет. – Зачем тебе, зачем

Моя душа спартанского ребенка?!

Хочу у зеркала, где муть

И сон туманящий,

Я выпытать – куда Вам путь,

И где – пристанище.

Я вижу: мачта корабля,

И Вы – на палубе…

Вы – в дыме поезда… Поля

В вечерней жалобе…

Вечерние поля в росе,

Над ними – вороны…

– Благословляю Вас на все

Четыре стороны!

В первой любила ты

Первенство красоты,

Кудри с налетом хны,

Жалобный зов зурны,

Звон – под конем – кремня,

Стройный прыжок с коня,

И – в самоцветных зернах –

Два челночка узорных.

А во второй – другой –

Тонкую бровь дугой,

Шелковые ковры

Розовой Бухары,

Перстни по всей руке,

Родинку на щеке,

Вечный загар сквозь блонды,

И полунощный Лондон.

Третья тебе была

Чем-то еще мила…

– Что от меня останется

В сердце твоем, странница?