Читать книгу Черная ведьма желает познакомиться - Марина Ефиминюк - Страница 2

Путь до Кросфильда, поместья Брентов, занимал почти половину светового дня, и уже на рассвете наемный экипаж с дремлющим Картером утопал в густом тумане возле моей лавки. Со странным чувством я повесила на дверь табличку «Закрыто» и наложила на порожек проклятье неуклюжести. Не то чтобы мне думалось, будто какой-то чокнутый пожелает ограбить логово черной ведьмы, но все равно на окна добавила заклятье слепоты. Перед мысленным взором всплывала сцена, как ослепленный, подвернувший ногу вор, услышав надрывное карканье механической кукушки, налетал на стеллаж с зельями, сотни бутылочек осыпались на дощатый пол, и настроение сразу ухудшалось. Насколько вообще может ухудшиться настроение у взбешенной черной ведьмы, шантажом выманенной из логова.

Когда нагруженная круглым аквариумом с Дороти и дорожным саквояжем я забралась в экипаж, Картер приоткрыл один глаз и буркнул:

– Дороти предпочитает одеваться в светлое.

– Прокляну, – сухо отозвалась я и расправила на коленях черную юбку. Никогда в жизни, даже в раннем детстве, не носила ничего светлого, клетчатого, полосатого или, того хуже, в цветочек, и изменять принципу не собиралась даже ради магической лицензии.

– И она все время улыбалась.

– Проклятьем икоты, – уточнила я, что именно грозило неудачливому жениху.

– А что это за проклятье? – вдруг заинтересовался он.

– Это когда ты станешь икать на каждую пошлую мыслишку.

– Ик! – немедленно отозвался он и с испугом прикрыл рот ладонью. – Ты что, уже?

– Задержи дыхание, – посоветовала я на округлившиеся глаза попутчика. – Обычно я только с обеда начинаю проклинать людей.

Мы помолчали.

– Ик! – вздрогнул бедолага и тишком покосился в мою сторону.

– Кстати, какая может прийти в голову пошлая мыслишка, глядя на черную ведьму с жабой в аквариуме? – изогнула я бровь.

– Да я не… – попытался мычать Картер. – Ик! Да чтоб тебя!

– Ну-ну, – с иронией хмыкнула я, наблюдая за тем, как он, задержав дыхание, начинает багроветь лицом. – Уже можно выдохнуть.

Пока он обиженно пыхтел в своем углу, я нацепила на нос круглые очки в тонкой оправе и вытащила из саквояжа фолиант с выдавленной на кожаной обложке надписью «Уход за земноводными и хладнокровными».

– Ты читаешь? – поперхнулся Картер.

– Мне сейчас оскорбиться? – покосилась я над стеклышками очков. – Ты же не думаешь, что черные ведьмы гримуары пишут крестиками и ноликами?

– В смысле, ты читаешь, как ухаживать за жабами?!

– И тебе советую, – отозвалась я, для вида переворачивая страницу, хотя не прочитала ни строчки. – Будешь знать, чем кормить благоверную, чтобы она лапы не протянула.

– Откровенно сказать, я надеялся, что ты ее раньше расколдуешь.

Кто ж спорит-то? Худенький, явно никем не читанный томик обнаружился на туалетном столике, когда я вернулась после встречи с Брентом-старшим. Видимо, в мое отсутствие Брит перемещалась в лавку через камин, оставила фолиант и шустро сбежала, чтобы не сталкиваться лично. Книжка недвусмысленно намекала, что кузина ничего путного о превращении жаб в принцесс не нашла.

– Она неплохо выглядит, – вдруг произнес он. – Такой умиротворенной.

– Жаба?

– И сытой, – вздохнул Картер, и в тишине раздалось невнятное голодное урчание живота. Про сытость Дороти ничего не могла сказать, но мух в кухне не осталось ни одной. Кажется, они даже в окно боялись залетать.

– Поцелуетесь? – предложила я.

– Воздержимся.

– Если твои родственники начнут задавать вопросы, то я должна буду что-то говорить. – Я закрыла книгу. – Расскажи мне о Дороти.

– А разве ты не видишь прошлого человека? – изумился Картер, искренне, как ребенок, веривший, что если посмотреть черной ведьме в глаза, то она прочитает о тебе все, начиная от мелких грешков и мокрых штанишек, заканчивая прошлыми жизнями.

– И не читаю мыслей на расстоянии, и по утрам не пью молоко с кровью младенцев. Какие еще слухи мне опровергнуть? – отчеканила я.

– Вот так откровение! – протянул он. – Клянусь, моя жизнь больше не будет прежней.

– Твоя жизнь и так больше не будет прежней, потому что два дня назад ты квакал. О таком позоре даже друзьям в пьяном угаре не расскажешь, – заметила я.

– Слушай, а на метлах-то ведьмы летают?

– Нет, – процедила я, резким тоном непрозрачно намекая, что ему стоит заткнуться, пока еще губы шевелятся.

Непрозрачные намеки, по всей видимости, на Картера не действовали.

– Почему? – с наивным недоумением уточнил он.

– Попробуй посидеть на жердочке.

– Но метлы вообще летают?

– Ты мне расскажешь о Дороти? – Я посчитала ниже собственного достоинства объяснять, что мы ведьмы, в конце концов, а не дворничихи. Для быстрого перемещения между домами мы пользуемся каминами… как Санта-Клаус. Тьфу!

– Из родственников только брат и сумасшедшая тетка. Правда, я никогда их не видел.

Дав скупой комментарий, Картер примолк и некоторое время, не произнося ни слова, разглядывал проплывающие за окном сельские пейзажи.

– И все? – изогнула я брови, когда догадалась, что продолжения содержательного рассказа не последует. – Не очень-то много ты знаешь о своей невесте.

– Ее выбрал дядька по миниатюрам и резюме из целого выводка выпускниц пансиона. Нас в феврале познакомил поверенный Уильяма в своем кабинете.

В голове моментально выстроилась четкая картина. Благородная, но разорившаяся фамилия Слотер, хорошее воспитание, умершие родители, никакой поддержки. Я плохо разбиралась в проблемах человеческих бесприданниц, но, похоже, Бренты не бедствовали и ей повезло.

– У меня в столице случился неприятный инцидент с одной замужней дамой. Вернее, с ее мужем… – Он кашлянул и, не вдаваясь в подробности, продолжил: – Уильям взбесился и отправил меня в Сельгрос следить за пивоварнями, а с месяц назад появилась Дороти. Я не думал, что вообще увижу ее до свадебного обряда, но она сидела перед воротами мануфактуры на дорожном сундуке.

– Когда вы планировали пожениться?

– Когда потребуется… Ну… Она думала зимой, – неожиданно пятнистые щеки Картера вспыхнули румянцем, окончательно делая его похожим на божью коровку. Удивительно, но у бывшей жабы, похоже, не до конца атрофировалась совесть, и ему становилось неловко от разговора о навязанной женитьбе.

Конечно, я была принципиально против женитьбы, особенно с внуками заклятых друзей бабки, жаждавших запустить лапы в колдовское наследие Нортонов, но в черных ведьмах с детства выпестовали тягу к самостоятельности, а Дороти чисто по-женски становилось жалко. Я ненавидела несбывшиеся надежды и пообещала себе, что, когда дурдом с превращением жабы в девицу закончится, Картер всенепременно станет хорошим мужем и, по мере сил, порядочным человеком. Даже если для этого ему придется стереть память с помощью зелья.

До поместья мы добрались только после обеда, устав от жаркого дня, набивших оскомину сельских видов и отвратительных дорог. Когда экипаж въехал в уютную деревушку и мимо нас зачастили дома из серого камня с красными черепичными крышами, Картер с кислым видом объявил:

– Отсюда начинаются земли Брентов. – У него на лице ходили желваки. – Ненавижу провинцию.

Я промолчала, откровенно сказать, не понимая, чем деревня была хуже большого города. Лично мне в Сельгросе жилось гораздо веселее и практичнее, нежели в шумной, отчаянно грязной столице. Один отряд ненавистниц во главе с местным пастором чего стоил! Как тут соскучиться?

– Ты правда выросла в том знаменитом замке на скале? – вдруг спросил Картер, а когда я скупо кивнула, то полюбопытствовал: – И как там?

– Холодно и ветрено, – сухо отозвалась я. – Ты ненавидишь провинцию, а я каменные полы, сквозняки и родственный диктат.

Особняк Брентов появился неожиданно, когда мы выехали из-за поворота. Если бы сейчас Дороти не оказалась запертой в личине жабы, то, наверное, лишилась бы чувств от красоты. В червонных лучах угасающего солнца дом выглядел внушительным и монументальным. Такому были не страшны ни ветра, ни ливни.

Наш экипаж остановился у широкой парадной лестницы, куда уже высыпало не меньше десятка человек прислуги. Народ загомонил, обрадованный приездом молодого хозяина с юной невестой, а потом мы стали выгружаться, и на улицу опустилась гробовая тишина, даже ветер утих.

Сначала на затекших ногах кое-как выбрался Картер, покрытый пятнышками, к концу третьего дня отчего-то ставшими похожими на мелкие засосы, а потом Дороти, в смысле я, на высоченных каблуках, в глухо застегнутом до самого подбородка черном платье и с жабой в аквариуме. Поймав солнечный луч, у меня на груди хищно блеснул маскирующий амулет. Пронзительное карканье вороны, немедленно севшей на пыльную крышу экипажа, прозвучало предвестником большой беды. Ненавижу птиц!

Пока остальная челядь цепенела, как и водится у нормальных людей, подсознательно ощущавших исходящую от черной ведьмы угрозу, Картера расцеловала невысокая полнотелая женщина в сером платье и с чепцом на голове.

– Мальчик мой, наконец-то ты дома! Какой ты красивый! Пятнистый… прямо как далматинец дядюшки Флинта…

Человеческие ритуалы по проявлению любезности и привязанности меня заботили мало. Пока они лобызались и приторно улыбались, я успела заметить, что в окне второго этажа шевельнулась занавеска и мелькнул край ярко-желтого одеяния. Похоже, в доме жила юная девушка.

– Мэри, ты совсем не изменилась, – улыбнулся Картер и обратился ко мне: – Мэри наша экономка.

– Здравствуйте, госпожа… – запнулась она.

– Называйте меня госпожа ведьма, – машинально представилась я, следя за тем, как призрачное создание в желтом платье растворилось в глубине дома. Тут стало ясно, что лица жильцов огромного дома несколько вытянулись.

– В смысле… Дороти, – поправилась я с ласковой улыбкой, от непривычки сводящей челюсть, и протянула узкую ладонь для приветствия.

– Не стоит, милая, – сквозь зубы пробормотал Картер и поспешно отвел мою руку. Видимо, он, как и многие, был уверен, что через прикосновение черная ведьма могла выпить из человека жизненную энергию или проклясть. Абсолютно очаровательное заблуждение.

Тут Мэри потеснила его бедром, а потом, ни с того ни с сего крепко схватив меня за плечи, заставила нагнуться и звонко расцеловала в обе щеки. Не думала, что когда-нибудь остолбенею от изумления, но все-таки остолбенела, ошарашенно уставившись на румяную гостеприимную толстушку. Даже в ушах зазвенело.

У них тут воздух особенный или еда, что у всех, кого ни ткни, даже у экономки, притуплен инстинкт самосохранения? Я же черная ведьма, исчадие ада, воплощение зла, самый опасный человек в этом королевстве! Ну, после бабки Примроуз, конечно. Что с ними?!

– Как же я рада встрече! – прокудахтала Мэри.

Видимо, у меня сделался ужасно красноречивый вид. Картер немедленно вспомнил, что после обеда злобная колдунья начинает направо и налево проклинать людей, а потому настойчиво сжал мой локоть:

– Добро пожаловать в Кросфильд… милая?

Мы вошли в холл с широкой лестницей, застеленной красным ковром. Следом втянулись слуги, старавшиеся держаться на уважительном расстоянии. В особняке царило глухое, тяжелое безмолвие. В воздухе витал сладковатый запах, вряд ли его ощущали жители, но мне-то было известно, что именно эта вкрадчиво-печальная сладость появлялась в домах, где обитала смертельная болезнь.

Тут на лестнице в компании высокого нескладного человека с черными нарукавниками появился Брент-старший.

– Вы приехали, – констатировал он, вперившись взглядом в Дороти в стеклянном пузыре. Очевидно, что вид огромной жабы настолько поразил воображение Уильяма, что он вместо приветствий спросил:

– Что это?

– Кто это, – поправила я с чопорным видом. – Домашний питомец.

Картер рядом со мной поперхнулся.

– Теперь собачки не в моде? – уточнил Брент-старший.

Он смотрел без страха и очень внимательно, как будто догадывался, что под мороком симпатичной девочки пряталась ведьма. За все мои двадцать три года ни один мужчина не позволял себе так нахально и уверенно таращиться мне в глаза. Ведьмаки боялись фамилии Нортон, а обычные мужчины просто боялись.

– У меня начинается насморк на всех, кого надо кормить и выгуливать, – отозвалась я без улыбки.

– Приведите себя в порядок и поздоровайтесь с Флинтом, – мгновенно теряя к нам с Дороти интерес, в приказном порядке велел Уильям. – Мэри подготовила вам комнаты. Вы же не против жить отдельно? Дядька у нас строгих правил.

В холле повисла натужная пауза, и я не сразу сообразила, что ответа почему-то ждут от меня.

– Конечно, – согласился Картер, видимо, понимавший, как сильно ему повезло, что не придется делить спальню с черной ведьмой. Мне-то лично было глубоко наплевать, но бедняге пришлось бы спать в гардеробной или на коврике под дверью, и лег бы сам, побоявшись пристроиться на краешке кровати.

– Пройдем в кабинет и дадим твоей невесте передохнуть, – предложил Уильям самым любезным тоном, но между строк слышалось, как он предлагал мне бравым шагом отмаршировать к комнате и намекал, что с дороги я выглядела… запыленной, точно карета или дорожный сундук. Умыться я бы действительно не отказалась и, больше не взглянув на братьев, направилась следом за Мэри.

Коридор оказался длинным и глухим, на обтянутых шелком стенах висели портреты умерших Брентов. Когда с беспрерывно стрекотавшей, как чечетка, экономкой мы прошли мимо библиотеки, то через раскрытые двери я заметила сидевшую в кресле русоволосую девицу в желтом платье, отчаянно строившую вид, будто она читает. Хотя становилось очевидным, что место она выбрала неслучайно – хотела получше рассмотреть пришелицу. Мэри не обратила на нее никакого внимания и, грешным делом, я решила, будто девица давно мертва, и передо мной, как часто бывало в старых домах с печальной историей, появился запертый в стенах особняка дух.

– Что за девушка сидела в библиотеке? – полюбопытствовала я у экономки, и неожиданно она мне ответила:

– Эбигейл, воспитанница дядюшки Флинта. Приехала из пансиона по просьбе вашего деверя. Они с Картером выросли вместе, но никогда не ладили. Цапались, как кошка с собакой, пока господин Уильям не забрал брата к себе в столицу.

Чувствуя взгляд, свербящий затылок, я тихо щелкнула пальцами. Резко хлопнула дверь библиотеки и донесся болезненный вскрик. Так и знала, что девчонка высунулась, чтобы проследить за нами, и ей прищемило пальцы.

– Ой, вы слышали? – обернулась Мэри.

– Нет, – покачала я головой. – Ничего не слышала.

В самом конце коридора экономка остановилась и, отперев замок большим ключом, толкнула двери. На нас неожиданно полился оранжевый густой свет, на секунду резанувший глаза. Комната оказалась огромной, с добротной старинной мебелью, большим камином и, главное, с чистым совсем новым зеркалом в золоченой оправе. С виду обычная спальня, никаких проклятий или заговоров.

– Надеюсь, вам здесь понравится. – Мэри взялась оправлять несуществующие складки на шелковом покрывале, застилавшем высокую кровать со столбиками.

– Вряд ли, – пристраивая аквариум с Дороти на широкий подоконник, отозвалась я.

– Простите? – видимо, экономке показалось, что она ослышалась. – Как вам вид из окна?

Окна выходили на ухоженное семейное кладбище со знаками светлой Богини над могилами. Хотелось надеяться, что по ночам духи умерших Брентов не станут царапаться в стекла и пытаться одолевать меня мелкими просьбами.

– Неплохо, – согласилась я. – Кладбища напоминают мне о папе.

– Ох, госпожа Дороти! Мы так привыкли к погосту, что даже в голову не пришло… – Мэри испуганно осеклась. – Ведь ваши родители умерли…

– Папа умер девять лет назад, – согласилась я, искоса глянув на покрасневшую от неловкости экономку. По какой-то причине, мне совершенно неясной, в разговорах о смерти обычные люди становились ужасно щепетильными.

– Вы по нему, должно быть, скучаете?

– Я бы скучала по нему чуть больше, если бы он согласился упокоиться с миром, как это в свое время сделала матушка, – заметила я, отходя от окна, а румяная толстушка испуганно икнула.

При жизни папа был профессиональным некромантом и теперь беспрестанно вселялся в кого-нибудь из замковых черных прислужников или даже в дядьку Аскольда, а потом мелко пакостил бабке Примроуз за то, что при жизни злобная теща с изяществом выедала ему чайной ложкой мозг.

– Проголодались с дороги? – попыталась Мэри перевести разговор. – Обед уже закончился, ужин в восемь, а сейчас как раз время чая. Наш повар Жюль готовит вкуснейшие профитроли. Он из королевства Фракии, влюбился в наши просторы и остался здесь жить.

– Профитроль? – не поняла я.

– Жюль, – поправила Мэри. – Вы ведь любите сладкое?

– Ненавижу.

Экономка замялась, на круглом лице отразилась работа мысли. Видимо, она прикидывала, как станет сживаться с молодой хозяйкой, когда Картер унаследует поместье, если она, эта странная высокая девица с идеально гладким пучком, в черном платье и на высоченных каблуках, характером не лучше колючего ежа. Слугам повезло, что я была не Дороти.

– Но я с удовольствием выпью чаю… – улыбнулась я. – С говяжьей отбивной, жареной картошкой и… что у вас там было на обед из горячего?

– Куриный суп с гренками, – зачарованно вымолвила Мэри.

– Остался?

Она кивнула.

– Вот, отлично! – изображая бурную радость, хлопнула я в ладоши и тишком сглотнула набежавшую от мыслей о сытном обеде слюну. – Супчику с гренками похлебать тоже будет неплохо. Конечно, все это исключительно к чаю вместо пирожных. А еще попросите кого-нибудь мух наловить.

– Добавить в чай? – для чего-то уточнила она.

– Зачем же? – удивленно пропыхтела я, стаскивая с отекших ног тяжелые туфли. – Сложите в баночку, съедим в натуральном виде.

Едва мне успели принести полный поднос одурительно пахнущей еды и мух в баночке для Дороти, а я только открыла серебряные колпаки, намереваясь, хорошенько позавтракать, пообедать и почаевничать, как в дверь постучались. Не дождавшись разрешения, в спальню ввалился Картер. Выглядел шантажист не лучшим образом, помятым и измотанным.

– Уже надо идти к дядьке? – уточнила я, с большим удовольствием проглотив ложку наваристого супа. Не помню, откуда уж сбежал Жюль, но готовил он божественно.

– Как? – Картер с оголодавшим видом уставился на поднос.

– Что? – изогнула я брови.

– Как ты уговорила Мэри тебя накормить до ужина?

– Я же черная ведьма, – пожала плечами. – У нас особое обаяние.

– Заявление, конечно, спорное, – громко сглотнула бывшая жаба.

– Прокляну, – с вкрадчивой улыбкой отозвалась я и широким жестом предложила: – Присоединишься к трапезе?

Не сводя взгляда с еды, Картер резво подсел за круглый столик, полностью занятый огромным подносом, схватил приборы и откромсал огромный кусок мяса.

– Оно с кровью, – заметила я.

– Я так голоден, что сожрал бы мясо, даже если бы оно вообще было сырым. – Он запихнул кусок в рот и принялся с наслаждением жевать.

– Ну, тогда приятного аппетита, смотри от жадности не подавись, – пожала я плечами. – Интересно, Дороти расстроится, если ты умрешь голодной смертью, или она уже поставила крест на женитьбе?

В следующий момент мясо у Картера пошло не в то горло, он выпучился.

– Я тебя не проклинала. Слышал, что на водопое змеи даже козлов не кусают? – пришлось тут же откреститься от черномагических шуток. – Просто ешь помедленнее.

Плеснув из графина воды, я протянула Картеру стакан. Напрочь забыв, что не пьет из рук черной ведьмы, в три глотка он осушил содержимое и произнес:

– Нам надо идти, а то Уильям взбесится. Флинт выглядит отвратительно, не сегодня завтра концы отдаст. Думаю, что прямо сейчас он объявит меня наследником.

С едой было покончено, и мы направились в хозяйское крыло. С приближением к апартаментам дядюшки Флинта запах болезни казался гуще и отчетливее. На стенах, затянутых в натуральный шелк, дремали серебристые ночные мотыльки – еще одни спутники смерти.

В комнате нас дожидались: гладко причесанный пастор, воспитанница Эбигейль с перевязанными пальцами, Уильям, отвратительно хорошо выглядевший без пиджака, парочка невнятных типчиков, явно стервятников из благотворительных фондов, и нескладный человек в нарукавниках, встретившийся нам в холле сразу по приезде. Воздух отравляло незаметное для других сладковатое зловоние. К своему счастью, не умеющие распознавать тошнотворный запах смерти люди сгрудились вокруг высокой кровати с тяжелым балдахином. На ней, откинувшись на подушки, лежал изможденный, тяжело дышавший старик с изрезанным морщинами лицом.

Тишина стояла такая, что стук моих каблуков о наборный паркет показался на редкость непочтительным. Выцветшие глаза дядьки сфокусировались на мне, я ответила ему столь же пристальным взглядом. Он едва заметно кивнул, подзывая поверенного. Тот немедленно нагнулся к его губам, а когда выпрямился, то вымолвил:

– Господин Брент говорит, что вы гораздо красивее, чем на миниатюрах.

– Не устану повторять, что от некоторых портретистов краски стоит запирать в столе, – игнорируя возмущенные взгляды братьев Брент, намекнула я, что портретик просто подкачал. Дороти, что греха таить, действительно была симпатичной.

Обмен любезностями, вероятно, закончился, и стряпчий объявил:

– Господин Брент готов объявить последнюю волю…

В этот острый момент гробовой тишины и напряженного молчания у меня в кармане платья басовито загудела пудреница с зеркальцем, словно закрытый в банку майский жук. Меня разыскивала Брит, больше некому. Что ж так не вовремя-то?

Присутствующие начали оглядываться, не понимая, откуда доносится необъяснимый звук. Только Уильям нацелил острый взгляд на меня, как будто догадывался, кто именно являлся источником неприятного жужжания. Наконец Брит сдалась. Настала уважительная тишина. Откашлявшись, стряпчий снова открыл рот:

– Господин Брент желает…

Зеркало снова загудело.

– Господин… – заикнулся поверенный.

– Мухой ко мне! Если не придешь ты, то приду к тебе я! – заявила Британи из моего кармана, но отчего-то показалось, будто потусторонний голос лился с потолка. Народ дружно сошел с лица.

– Смерть на пороге! – потрясенно пробормотал пастор, осенил себя божественным знаком и, закатив глаза, упал без чувств.

Дядюшка Флинт, взиравший на будущих наследников из глубины кровати, вдруг резко сел, не иначе как хотел сбежать от смерти. Начался страшный переполох. Эбигейл кинулась обратно укладывать вдруг ожившего благодетеля. Кто-то бросился приводить в чувство пастора. Уильям налил умирающему воды в стакан, остальное прямо из графина выплеснул на зеленеющего пастора.

Вселенское спокойствие сохраняли только поверенный, вероятно, за свою карьеру насмотревшийся всевозможных истерик, да я, невольно испоганившая торжественность момента. Пришлось сунуть руку в карман и сжать пудреницу, пока меня не уличили в вопиющем неуважении к желанию приличного человека отбыть на тот свет, не оставляя после себя непонятностей.

Никем не замеченная, я тихонечко выскользнула за дверь, и едва оказалась в одиночестве глухого коридора, как выхватила зеркало. Отщелкнув крышку, обнаружила, что из круглого окошка в золотой оправе на меня смотрел один кошачий глаз с красной радужкой – обозреть кузину целиком в крошечном зеркальце было невозможно.

– Кто ты? – испугалась она.

– Добрая фея в озверелом настроении! – рявкнула я.

– Уф… – пропыхтели с другой стороны магической связи. – У меня чуть сердце не остановилось.

– У меня тут от твоего божественного голоса едва коллективная остановка сердца не случилась. Ждем одни похороны, а чуть восемь не получили! Помолчи…

Кто-то попытался выйти из покоев, пришлось быстренько ретироваться. Простучав каблуками по паркету, я добралась до следующей двери, с помощью магии вскрыла замок и прошмыгнула в комнату, залитую утихающим вечерним солнцем.

– Нашла что-нибудь? – проворчала я.

– А то! – ухмыльнулась Брит. Вернее, оставалось предполагать, что она там ухмыльнулась, мне-то в пудренице было видно только сощуренный, поблескивающий радостью глаз. – Скоро буду у тебя!

– Подожди, Брит! Я сейчас… не в лавке, – закончила я мысль собственному отражению в зеркале, вернее, маленькому носу Дороти.

Не дослушав, нетерпеливая кузина разорвала магическую связь, а мне немедленно вспомнились все проклятья, одно другого краше, превращавшие логово в ловушку с надписью «Закрыто» на входной двери. Наверное, стоило нарисовать череп со скрещенными костями.

Боясь представить, что останется от лавки после того, как Британи, к примеру, окосеет или захромает, я моментально бросилась к огромному камину с аккуратно сложенными свежими поленьями, но тут же вспомнила о Дороти, поквакивающей в аквариуме, и развернулась на выход…

В дверях, сложив руки на груди и привалившись к косяку плечом, стоял Уильям и внимательно наблюдал за метаниями будущей родственницы. От неожиданности я даже подвернула ногу.

– Дороти? – самым вежливым тоном спросил он, как будто был не уверен, что я представилась реальным именем. – Что вы здесь делаете?

– А вы? – не растерялась я, сдув с лица выбившуюся из гладкого пучка прядь.

– Учитывая, что это моя спальня, – развел он руками, – вам, дорогая невестка, отвечать первой.

– Ваша?

Мгновенно на глаза попалась деревянная вешалка для мужских костюмов с пиджаком на плечиках.

– Дом такой огромный, что я заблудилась.

– Вы говорили с зеркалом, – заметил Уильям, видимо, не услышавший тот самый божественный голос, доведший целую комнату людей до нервного срыва.

– Обсуждала сама с собой, как к утру добраться в гостевое крыло. Так сказать, строила четкий план, чтобы окончательно не заплутать и не оказаться в подвале.

– И как успехи? – с иронией уточнил мужчина.

– Решила для начала выйти из комнаты.

– То есть вы направлялись к камину, потому что пытались выйти? – продолжал измываться он. – Думали вылезти на крышу через дымоход?

– А вы говорите со знанием дела, – не удержалась я от ответной шпильки, – но мой внутренний голос подсказал, что лучше начать поиски с коридора, а не с дымохода.

– Какой на редкость здравомыслящий внутренний голос, – изогнул Уильям брови, уже не пытаясь скрыть усмешки.

– Сама не нарадуюсь. Так что если вы не возражаете, то позвольте откланяться.

Мужчина потеснился, уступая мне дорогу, но лишь мы поравнялись, как схватил меня за локоть и заставил остановиться. Упоминать, что меня никто никогда бесцеремонно не хватал за локти, даже не имеет смысла. Отсутствие инстинкта самосохранения, похоже, было семейным изъяном Брентов, заложенным природой с рождения. Другого объяснения столь вопиющему отсутствию страха просто не выходило придумать.

– Дороти, – уставившись мне в глаза с ниоткуда возникшим холодом, произнес он, – надеюсь, что я никогда, ни при каких обстоятельствах больше не застану вас в своей спальне.

Он пытался меня напугать, наивный северный лицеист.

– Не сомневайтесь, Уильям, – осторожно освобождая руку, чтобы не сорваться и не шарахнуть наглеца магическим разрядом, спокойно вымолвила я, – в следующий раз постараюсь блуждать прицельнее, чтобы уже или в спальню к Картеру, или сразу в кухню.

Внимательный взгляд продолжал буравить точку у меня между лопатками, пока я не скрылась из поля видимости.

* * *

Как и в большинстве домов королевства, камин в лавке был небольшим. Переместиться в него, не разбив до крови лба, выходило, исключительно свернувшись в три погибели, едва ли не засунув голову между коленок. К слову, обувь тоже никогда не перемещалась, оставалась в отправной точке, а маскирующие амулеты затухали. Так что медальон с туфлями пришлось оставить в спальне, и в лавке я оказалась босая, в собственном облике и с обмякшей жабой на руках.

Каминная решетка была перевернута, намекая, что Брит все-таки успела появиться раньше меня. Обнаружилась кузина в торговом зале, поблескивающем паутиной разномастных заклятий против воров. Парализованная, она окаменела с запущенной в открытый кассовый аппарат рукой и остекленелыми глазами жадно таращилась в пустые отделения для монеток.

Очень по-родственному воровать у сестры. Хуже только в моих фирменных флаконах продавать приворот, способный превратить человека в жабу. И что не так с нашим семейством? А ведь благородная фамилия, хорошее воспитание…

Высокую фигуру рыжеволосой ведьмы затягивала зеленоватая сетка заклятья. Прикоснувшись, я разорвала тонкое, невидимое глазу обычного человека плетение и, скрестив руки на груди, наблюдала, как Брит приходит в себя.

– Эльза! – резко оглянулась она на мое сдержанное покашливание, а ящик сам собой с грохотом втянулся в кассу. – А я проверяю, не стащили ли воры монеты.

– И много не стащили?

– Так не успела выяснить, проклятьем шарахнуло… – без намека на неловкость пожаловалась она и, стараясь перевести разговор, полезла под корсаж за сложенным вчетверо листочком. – А вот и зелье!

Проверив написанную идеально ровным почерком (сразу видно, что писало заговоренное перо) рецептуру, я усомнилась в простоте:

– Ты уверена?

– Списала из гримуара бабки Примроуз, так что результат стопроцентный, ее зелья всегда работали.

– Ты залезла в бабкин гримуар? – восхитилась я, помня, что старая ведьма всегда прятала ведьмовскую книгу в личных покоях с охранниками на дверях и с камином, опечатанным проклятьем. – Как?

– Отвлекла ее внимание пожаром на кухне. Идем варить? – Она присмотрелась к жабе у меня в руках и вдруг плотоядно облизнулась. – Говорят, что рагу из жабы удивительно наваристое и считается деликатесом во Фракии.

– Не знаю, – буркнула я, покрепче прижимая Дороти к груди. – Никогда не бывала во Фракии.

– Может, ну его, зелье? – Брит предлагала столь серьезно, что было непонятно, подшучивает или действительно хочет оскоромиться мясистой ножкой заколдованной девушки.

Неужели приближалась ночь Кровавой луны, а я не заметила за нервотрепкой с Брентами? В этот праздник у всех ведьм начинал подтекать чердак и проявлялись странные причуды. Кого-то тянуло голыми на метле полетать (вороны недоделанные), кого-то светлого зелья вкусить, а потом еще неделю болеть несварением. Кузина, вон, вдруг на жабу принялась облизываться.

– Только через твой труп! – ткнула я в нее пальцем и направилась в кухню, попутно перепрыгнув через зеленоватую кляксу с проклятьем колченогости.

В кухне царила парилка. Воздух был душным, горячим, и разогретый очаг с шумящим магическим котелком на огне никак не способствовал прохладе. Пока Дороти поглядывала из вазона на мух, мы с кузиной варили снадобье.

– Рыбьи глаза четыре штуки, – прочитала я по бумажке, потянулась за банкой и обнаружила, что Брит уже отсыпает желеобразную зловонную субстанцию в котел прямо из горла.

– Четыре! – рявкнула я.

– Хуже не будет. Знаешь, как говаривала моя матушка? Кашу жабе рыбьими глазами не испортишь. – Она принялась мешать в котелке деревянной ложкой.

Но оказалось, что хуже могло быть, хотя беды ничего не предвещало. Едва зелье закипело, а ядовито-алый дым, невыносимо вонявший ненавистным рыбьим жиром (по-соседски рассчитывала, что аптекарю с женой-кулинаркой тоже аппетит отбило на неделю), повалил, как из жерла вулкана, варево начало стремительно чернеть. Не успели мы опомниться, а субстанция загустела, приобретя консистенцию тягучей смолы.

– Снимай! – взвизгнула сестрица. – Снимай!

Чугунная посудина со звоном брякнула на деревянную подставку. Не веря в провал предприятия, мы с Брит таращились внутрь котелка. На наших глазах смола стремительно окаменела и даже треснула, как засохшая земля.

– Говоришь, кашу не испортишь? – проворчала я, хмуро глянув на Брит. – Поэтому у твоих хлыщей то хвост из штанов вылезет, то копыта появятся.

– У тебя ведь еще есть котелки? – Пальчиком она постучала по черной застывшей корке.

Через четыре котелка и три кастрюли за окном загустела ночная темнота, аптекарь с семьей, судя по звукам, доносившимся из открытого кухонного окна, сбежал на другой конец города, а я превратилась в черную ведьму, которой оказалось не в чем варить не только зелья, но и даже супы. Совершенно выбившиеся из сил, мы смотрели на чистый ковшик с медной ручкой, стоявший на столе между нами. Было очевидно, что мы ошиблись в рецептуре. Семь раз подряд.

– Рыбьи глаза закончились? – уточнила кузина, помотав четыре жалкие штуки по дну банки.

– Угу.

– Значит, последняя попытка.

– Она и так последняя, посуды тоже не осталось, – со вздохом намекнула я на шеренгу испорченной хозяйственной утвари, жавшейся на полу по стенке.

За последние часы мы отработали движения до машинальности, а потом из медного ковшика снова повалил кроваво-красный дым, а зелье принялось густеть.

– Да чтоб тебя! – плюнула я, и неожиданно жидкость просветлела, зазолотилась, приобретая красивый цвет наваристого бульона.

– Что ты сделала? – удивилась Брит.

– Выругалась, – медленно выговорила я.

Мы переглянулись и вдруг поняли!

– Хочешь сказать, что бабкин секретный ингредиент… – Брит передернуло. – Выходит, она во все зелья плюет? Великая Нортон плюет в свои зелья?!

– Темная Богиня, я до шестнадцати лет пила ее укрепляющие эликсиры и закапывала в глаза капли для остроты зрения.

Уверена, что мое лицо было столь же отвратительного зеленоватого цвета, как и у Британи.

– Ты до шестнадцати, а я только вчера флакон снадобья от похмелья выхлебала, – судорожно сглотнула она.

– Давай сделаем вид, что мы никогда об этом не узнали? – жалобно прошептала я, как будто могла по щелчку пальцев стереть неугодные воспоминания. – И больше никогда не будем воровать рецепты из ее гримуара.

– И пить зелья! – поддакнула кузина.

Мы синхронно кивнули, мысленно давая зарок.

С невестой, в отличие от жениха, решили поосторожничать. Не швырять в ковшик с зельем, а полить сверху тоненькой струйкой, изображая душ. Пока выкупанная жаба не превратилась в девушку, переложили на застеленный полотенцем стул. Думаю, Картер прослезился бы, если бы увидел, сколько деликатности отвесили его благоверной две черные ведьмы, учтивостью к простым смертным вообще-то не отличавшиеся. Бабка Примроуз от возмущения точно схватилась бы за сердце.

Едва Дороти обсохла, как вокруг бородавчатого пухлого тела заплясали магические огоньки. Брызнула ослепительная вспышка, точно на озаренной свечами кухне взорвалось крошечное солнце. Прикрыв глаза, я с наслаждением представила, как заберу из поместья вещи, вернусь в лавку, а напоследок оставлю Бренту-старшему какое-нибудь пакостное проклятье. К примеру, удивительное в своей мерзости проклятье волосатости, когда ладони покрывались жесткими, похожими на волчью шерсть волосками и ничем, кроме эликсира для облысения, не убирались. Тот, в свою очередь, лишал всех волос, даже ресниц…

– Кхм, Эльза? – сдержанно позвала меня Брит, вырывая из блаженных мечтаний.

Приоткрыв один глаз, чтобы воззриться на преображенную Дороти, я вздрогнула в непритворном ужасе:

– Что это?!

Мне бы подошел любой вариант: квакающая девушка, девушка с синими волосами, с пятачком вместо носа, с кошачьими глазами, даже хвостатая, но на стуле, спрятав лапы и голову под панцирь, сидела большая черепаха!

– По-моему, зелье не очень помогло, – резюмировала Брит.

– Ты же сказала стопроцентное превращение! – воскликнула я, отказываясь верить в реальность происходящего.

– Она ведь превратилась, – осторожно заметила кузина, боясь спровоцировать во мне приступ ярости.

– В худшем случае Дороти должна была сохранить жабью личину, но она стала черепахой!

– Ну, ведь тоже земноводное.

– Но у нее панцирь! Как я объясню его появление Брентам?!

– Скажешь, что неожиданно за ночь отрастила. Кстати, в доме сквозит? – деловито поинтересовалась Брит и, когда я зачарованно кивнула, продолжила: – Вот! Замерзла и отрастила панцирь. Такая бронированная лягушка. Как думаешь?

– Думаю, это звездец моей лицензии, с большой литеры «Пэ». – Я поправила на носу очки и прямо как наяву услышала издевательский хохот бабки Примроуз, не впускавшей меня в замок ради профилактики приступов самостоятельности.

Пока мы, ошарашенные провалом, ломали голову, как помочь бедной бронированной Дороти, она кувыркнулась со стула и со стуком тюкнулась о каменный пол. В воздух брызнула новая вспышка, заставившая нас на секунду зажмуриться. Вместо черепахи под стулом съежилась приличного размера крыса с коричневой подпалиной на спине.

– А это-то я как объясню?! – взревела я.

Отчаянный вопль взбудоражил хвостатую тварь, и та галопом рванула под шкаф.

– Держи ее!

Кузина моментально выставила указательный палец и направила в несчастное животное, едва обросшее шерстью, магический луч. Первая молния оставила черный опаленный след на полу, а крыса сделала резкий вираж и устремилась в торговый зал.

– Остановись! – выкрикнула я как раз в тот момент, когда второй магический удар достиг цели. Беглянка подпрыгнула и сковырнулась набок. В воздухе повеяло паленой шерстью, а от серого плотного тельца шел подозрительный дымок.

– Ой, – глубокомысленно пискнула сестрица, пряча руки за спину.

– Ты ее поджарила!

Чувствуя, как в жилах леденеет кровь, я со всех ног бросилась к бедняжке Дороти, но по дороге шмякнулась мизинцем о котелок. Скривилась от боли и высказала вслух все, что думаю о неумехе Брит, о Томми, заразившем меня неудачливостью, о гулящем Картере и даже о его надменном брате, отчего-то решившем, будто он достоин внимания настоящей черной ведьмы в тринадцатом поколении. Говорила громко, матерно и витиевато, удивляясь, что так умею. Кузина даже рот открыла от изумления.

Клянусь, они бы все по очереди оказались проклятыми, но Дороти ожила! Сначала дернулась, повозилась, а потом, точно получив пинок для ускорения, рванула под стеллаж в торговом зале. Толкаясь и ругаясь, мы с Брит бросились следом, хотя понимали, что не сумеем догнать приобретшую невиданную скорость невесту. Вдруг темный зал озарила новая вспышка.

– Опять?! – застонала я.

Когда перед глазами перестали плясать радужные круги, то мы разглядели на полу знакомую жабу, обездвиженную проклятьем паралича. Британи, взлохмаченная и запыхавшаяся, сползла по стенке и прошептала:

– Какое счастье, что не в таракана.

– Зато теперь я точно знаю, что ни одно оборотное зелье из нее не сделает человека, – тяжело опускаясь рядом с кузиной, рассудила я.

Вдруг снова сверкнула магическая вспышка. Дороти опять обратилась в крысу, на счастье, парализованную.

– Впрочем, жабой она тоже долго не пробудет, – вздохнула я.

В гробовой тишине затрещали часы, выехала кукушка и прокаркала страшным голосом три часа ночи.

– Я вот что думаю… – вдруг произнесла Брит, и я уж решила, что сейчас она выдаст гениальную идею по превращению жабы в бабу, но услышала: – Тебе нужна птичья клетка.

– Полагаешь, если ее посадить в клетку, то она перестанет перекидываться?

– Нет, но если она вдруг отрастит крылья вместо хвоста, то поймать ее будет гораздо сложнее.

– А если она правда превратится в муху или таракана? – ужаснулась я собственной мысли и тут же постучала по деревянному полу, чтобы не сглазить, как всегда бывало, когда дурацкие предположения облекались в слова.

– Тогда добро пожаловать в замок Нортон, кузина, – издевательски похлопала меня по плечу Британи. – Бабка будет в восторге, когда начнет планировать твою свадьбу с тем недомерком. Кстати, ты его видела вживую? Отвратительный тип даже для черного колдуна. Он достает нам до плеча и все время смотрит в вырез платья.

– Британи? – сдержанно позвала я.

– А?

– Прокляну.

Прежде чем исчезнуть в воздуховоде камина, кузина попыталась меня успокоить:

– Не нервничай, Эльза. Ты же знаешь, что как бы Томми ни прятался, бабка все равно его за пару недель найдет. Обещаю, прежде чем она пустит братца на жаркое, он скажет, из чего сварил свою отраву. Скоро твоя жаба, в смысле крыса… – Брит покосилась на охваченную магической дремой Дороти у меня в руках. – Ну или кем она обратится на тот момент, станет девушкой.

– Ты правда так думаешь?

– Нет, но я пытаюсь тебя поддержать, – ухмыльнулась сестрица и послала мне воздушный поцелуй. – Как-нибудь в гости загляну в это твое поместье.

– Лучше оставайся в замке, – сдержанно отказала я в визите.

Две черные ведьмы в одном особняке – это почти колдовской шабаш, а старик Брент мне ничего плохого не сделал, чтобы впустить Брит и разнести дом на дощечки.

– Удачи! – прокряхтела кузина и абсолютно неженственно свернулась калачиком в камине.

Вспыхнуло колдовское пламя, и она исчезла, а следом внутрь полезла я, босая, растрепанная, со спящей крысой на руках. Разгромленная кухня и перепорченная утварь претили моему чувству прекрасного, но за окном занимался рассвет, и вряд ли Картер сумел бы объяснить очередной неожиданной мигренью отсутствие невесты за завтраком.

Но, как водится, если черной ведьме не везет, то во всем и сразу, глобально. Когда я переместилась в особняк и уселась на сложенные поленья, хотя из своего камина предусмотрительно вытащила их еще днем, то поняла, что ошиблась с покоями. Боясь вылезти из каминной пасти, с опаской оглядела комнату, окрашенную предрассветной сединой.

На кровати, зажав в сложенных на груди руках крест, сладко похрапывал пастор. Я так изумилась, что даже приподняла голову и немедленно тюкнулась затылком о прогоревший свод. И пока прикидывала, как бы перебраться через каминную решетку, не зацепившись длинным подолом за острые кованые пики, Дороти пробудилась от дремы и выскользнула из моих рук.

– Куда? Стой, дура! – Я бесполезно сжала кулак, пытаясь поймать беглянку.

Мелькая хвостом и лапами, невеста дернула под пасторскую кровать, а подо мной с оглушительным грохотом перевернулась каминная решетка. Наверняка от взрывоподобного шума вздрогнули даже лошади в конюшнях, а святой отец резко сел на кровати и осенил себя божественным знаменьем.

– Помоги светлая Богиня пережить грозу! – пробормотал он и прямехонько уставился на меня, замершую в нелепой позе и во всей натуральной красе, то есть с кошачьими глазами и цветом лица, как у свеженькой утопленницы.

Тишина стояла такая, что звенело в ушах.

– Госпожа смерть, мое время пришло, или вы ошиблись комнатами? – громким голосом, как будто не бредил секунду назад со сна, спросил пастор.

Тут крыса выскользнула из-под кровати и уселась на видном месте, нахально умывая усатую морду.

– Я за ней! – ткнула я пальцем в сторону Дороти.

– Не за мной. Какое счастье… – выдохнул святой отец и без сознания рухнул на подушки. Едва он обмяк, как предрассветные сумерки разрезала яркая вспышка, и крыса снова превратилась в жабу.

– И не говорите, святой отец, – поддакнула я, подхватила невесту и тихонечко улизнула из пасторской спальни.

На свечах в особняке явно экономили. Извилистыми коридорами, застеленными пыльными коврами, в потемках я добралась до выделенных мне покоев и едва не ослепла от зеленоватой вспышки, когда открывала замок с помощью магии.

В комнате были плотно закрыты портьеры, но накопленное за день тепло вышло сквозь открытое окно. Пахло влажной свежестью и конюшней. Слышались людские голоса, вероятно, прислуга уже просыпалась. Из последних сил я отмылась от каминной сажи, нацепила маскирующий амулет и, кажется, заснула еще до того, как уткнулась лицом в подушку.

Дороти счастливо дремала в аквариуме.