Читать книгу Парящая для дракона - Марина Эльденберт - Страница 6

Центральный каток Хайрмарга – это и достопримечательность, и чудо света. Самый большой в мире, он открывается в середине осени, когда минусовая температура уже устанавливается днем и держится без перепадов в ноль и плюс. Это огромное ледяное кольцо, окружающее малый центр столицы, но малый центр – это и без того восемнадцать станций на кольцевой аэроэкспресса. Словом, кататься здесь можно очень долго, любуясь праздничными украшениями и голограммами, протянувшимися вдоль бортиков и надо льдом. Здесь же расположены всякие сувенирные магазинчики и кафе, где можно как посидеть на открытых террасах (аэростулья с подогревом и пледы смягчают даже самые колючие холода), так и взять напитки с собой. Правда, алкоголь, даже самый слабый, проносить на каток нельзя, так что если хочется согреться шантвейном, приходится задержаться в кафе или в ресторане.

Это место – как зимняя сказка, оно словно вырвано из города: справа и слева возвышаются высотки, а ты словно провалилась в сказочную долину со своим особым настроением и атмосферой.

– Фух! Я уже думала, не дождусь. Три аэроэкспресса пришлось пропустить, представляешь? Влезть не могла, – сообщает Ринни, падая на скамейку рядом со мной. Лезет в расчерченную сиреневыми полосами сумку за коньками, и тут же подскакивает.

А потом бросается навстречу приближающемуся Сэфлу и, совершенно не стесняясь, целует его в губы. Я вглядываюсь в лицо идущего рядом с ним мужчины: высокий, темноволосый, он точно так же вглядывается в мое. Я поднимаюсь и шагаю к ним.

– Лаура! – Сэфл машет мне.

В отличие от своего друга, он не очень высокий, на полголовы выше Рин и меня, но военная выправка чувствуется в ширине плеч и в каждом движении. У него волосы как огонь, а пламя ледяное, как и у большинства фервернцев, и цвет глаз как под его силу подбирали – льдисто-голубой.

– Сэфл! – я улыбаюсь.

– Так, прежде чем мы все пойдем кататься, я вынужден предупредить – Бенгарн этого делать не умеет.

– Отличное представление, – смеется его друг. – Но я лучше сам. Лаура? Или ферна Хэдфенгер?

– Ой нет, только не последнее.

У него теплые глаза. Настолько теплые, что кажется даже странным видеть фервернца с глазами цвета расплавленного золота под темным стеклом.

– Отлично. Меня можно звать просто Бен. – Он протягивает мне руку, и я вижу, как в темных глазах вспыхивают искорки пламени. Друг Сэфла тоже иртхан, но насколько необычная его внешность, настолько необычный и его огонь. Искры не алые, они оранжевые, а это цвет истинного пламени.

Достаточно редкого, ставшего объединением алого с желтым.

Раньше такие знания людям были недоступны, но это раньше. Изменения в нашем мире начались несколько лет назад, с тех пор информацию про пламя иртханов включили даже в школьную программу.

– Здорово, Бен, – я улыбаюсь. – Значит, тебе нужен урок по катанию на коньках?

– Именно, – отвечает он. В глазах пляшут смешинки. – Что нам потребуется для начала?

– Для начала нам потребуются коньки.

– Их у меня нет.

– Зато вот там есть прокат, – я указываю на вывеску.

– Поможешь мне с выбором?

Я смотрю ему в глаза и понимаю, что с удовольствием продолжила бы наше знакомство. С другой стороны, почему продолжила бы?! Когда все закончится с Ландерстергом, я действительно буду свободна. Да о чем я вообще?! Я и сейчас свободна, просто кто-то решил, что я его собственность, потому что идеально ему подхожу и из меня получится «прекрасная супруга».

Настроение стремительно падает, примерно как показатели на внешних термометрах, когда приходит Ледяная волна. Обычно она случается ближе к концу зимы, город накрывает безветрием и морозами, как если бы мы попали под дыхание ледяного дракона. Морозы такие, что выходить на улицы без специальных масок нельзя, температура критическая, и пара минут без защиты может закончиться очень плачевно.

Обычно большинство фервернцев предпочитают брать отпуска на этот сезон, и разъезжаются по теплым странам, либо в города с более мягким климатом. На этот период во всех школах каникулы, во всех университетах не ставятся пропуски (при учете, что все сдаешь, разумеется). Оставшиеся в городе либо сидят по домам и в офисах, либо «переезжают» в торговые центры. Выручка в такие дни чуть ли не выше, чем на предпраздничных неделях, то есть сейчас.

– Разумеется, – отвечаю. – Рин…

– Я не дам никому стащить твои коньки, – смеется подруга. – Даже Сэфлу.

Сэфл притягивает ее к себе и кусает за мочку уха под плотной шерстяной повязкой, Рин наигранно вскрикивает, а он уже целует ее в губы. В эту минуту я отчетливо понимаю, что хочу так же: целоваться прямо на морозе, не думая о том, что губы потом надо срочно спасать плотной защитной помадой, дурачиться, сходить с ума только от одного присутствия рядом любимого человека.

А не вот это вот все: «Вы обладаете достаточной смелостью, чтобы войти в мой кабинет без стука и достаточной рассудительностью, чтобы не противопоставлять свои эмоции тому, что не можете изменить», – и уж точно не взглядов, под которыми превращаешься в горку льда и покрываешься снегом даже в самый солнечный день.

– Сэфл сказал, что ты с детства катаешься? – спрашивает Бен, когда мы идем по голографическим стрелочками, парящим в воздухе: «Прокат коньков».

– Да. С трех лет.

– С трех лет?!

Киваю.

– Мне кажется, я родилась с мыслью, что должна кататься.

– Супер, – говорит он, – а я родился с мыслью, что должен спасать жизни. В четыре уже бинтовал все порезы и лепил заживляющие пластины.

– Ты врач?!

Бен кивает.

– Невероятно!

– Что именно?

– Что… да не знаю. У меня никогда в жизни не было знакомого врача. Юристы, экономисты, маркетологи…

Он улыбается, останавливается перед дверью проката, чтобы меня пропустить, а я понимаю, что не должна туда заходить вместе с ним, пока не скажу правду. То есть когда я сюда летела, я все это представляла совсем по-другому. И его представляла другим, хотя если честно, я не представляла его никаким. Он просто был безымянным другом Сэфла, с которым я появлюсь на катке в определенное время, которого буду держать под ручку, и с которым сделаю фото для соцсети.

Но сейчас мне от всего этого тошно. Да, я учусь на маркетинговом и тема моей дипломной работы «Хайп как способ продвижения проекта», но я не хочу становиться такой же, как Ландерстерг. Не хочу становиться для него «прекрасной супругой».

– Бен, мне нужно кое-что тебе сказать, – говорю я.

– Звучит серьезно, – он приподнимает брови.

Но в глазах все равно улыбка. Я в жизни не встречала такого позитивного человека… или иртхана.

– Да, я…

Я хочу сказать ему то, что не сказала даже Рин, ему, мужчине, которого знаю пять минут, но потом понимаю, что ничего не должна говорить. Я не давала Ландерстергу согласия на то, чтобы стать его женой. Фото в соцсети не будет, а значит, я могу просто отдыхать и наслаждаться вечером.

– Ты знал, что для катания нужны особенные коньки? – спрашиваю я.

– Совершенно точно… нет.

– Теперь знаешь, – я улыбаюсь в ответ.

И первой шагаю в раздвижные двери.

Меня окутывает волна тепла, я останавливаюсь перед интерактивным стендом, где можно выбрать коньки (на любой размер, вкус и цвет). Повезло, что нет очереди, по крайней мере, именно в этом пункте проката. Частенько по вечерам, а особенно по выходным здесь не протолкнуться. Мы с Рин сюда не заходим, у нас свои коньки, но когда катаемся мимо, видим кренделек, тянущийся к дверям.

– Так, и что здесь что? – Бен встает рядом со мной.

– Тебе нужны самые обычные коньки. Можно взять прогулочные, но если ты намерен серьезно учиться, лучше начинать с фигурных.

– А чем они отличаются?

– Здесь есть зубцы. Видишь? – Я скольжу пальцами по интерактивной панели. – Вот.

Увеличиваю изображение. Затем второе.

– На этих нет. Но учиться лучше сразу на фигурных, чтобы ты мог исполнять некоторые несложные элементы.

– Боюсь, что единственным элементом в моем исполнении будет полет носом вперед надо льдом.

Я смеюсь.

– Тебе это только кажется. Берем?

– Берем!

Мы выбираем фигурные, несколько размеров, и проходим к ячейкам выдачи. Здесь же нужно будет оплатить выбранную пару после примерки. Пока Бен примеряет, я разглядываю движение на катке через стеклянные двери. Мне кажется, оно никогда не затихает, даже ночами. Каток работает круглосуточно, как и прокат, и, хотя я ни разу не каталась ночами, мне это кажется на удивление притягательным. Ты одна, а вокруг море льда и иглы сияющих огнями высоток.

– Я определился, – сообщает Бен и показывает на темно-синие коньки с белыми полосами. – Пойдет?

– Вполне.

Карточка на оплату примагничена к стенке шкафчика, Бен забирает ее и оплачивает прокат тут же, в терминале. Как раз в тот момент, когда в прокат вваливается целая компания раскрасневшихся девушек. Они что-то громко обсуждают, но заметив Бена, тут же понижают голоса и бросают на него взгляды из-под ресниц.

Мне иррационально хочется взять его за руку, но раньше это делает он.

– Обещай, что не позволишь мне опозориться.

– Пф, – говорю я. – Когда я первый раз встала на коньки, я упала раз двадцать, не меньше.

– Тебе было три года!

– Думаешь, в три года поражения воспринимаются менее серьезно?

Теперь уже смеется он, а у меня такое чувство, что я знаю его всю жизнь. Мы возвращаемся к скамейке, где оставили Ринни с ее будущим мужем: они уже надели коньки и пьют безалкогольный шантвейн. Аромат от него такой зимний, что сразу представляется опутанная искрящимися лентами ель, разукрашенная сверкающими игрушками. Здесь, кстати, она уже есть, в самом центре катка, ее установили пару недель назад.

– Вы там что делали? – интересуется Рин со смехом. – Я уже всю жо отморозила.

– Мы подошли к выбору со всей ответственностью, – замечает Бен.

– Вам еще повезло, что там не было очереди, – добавляю.

– Э… да они спелись, по ходу. – Ринни смотрит на Сэфла. – Кажется, мы сегодня играем командами.

Сэфл забирает у нее пустой пластиковый стаканчик с плотной крышкой, и кидает вместе со своим в специальный контейнер. Пока я надеваю коньки, Бен смотрит на меня, как я их шнурую, и от этого взгляда почему-то покалывает кончики пальцев. Зимнее настроение создает ощущение нереальности происходящего, и мне кажется, что все, что случится сегодня – это как короткая праздничная сказка.

Мы подходим к выходу на каток, пропускаем вперед Ринни и Сэфла.

– Снимай защиту, – командую я. – И давай мне.

Бен не захватил сумку, поэтому чехлы для коньков я убираю в свою.

– Помочь? – спрашивает он. А потом перехватывает сумку и вешает к себе на плечо. – Так тебе будет проще меня держать.

Мне на самом деле смешно. Он держится за бортик, такой взрослый солидный мужчина, врач – и смотрит на меня большими глазами.

– Нечего отлынивать, – отвечаю. – Шагай.

И первой выхожу на лед.

Движение, общий ритм, легкость скольжения тут же подхватывают меня. Мне хочется взлететь над катком, хочется танцевать, пусть даже сегодня я взяла старые фигурные коньки, а те, что для танцев, остались дома. Музыка льется из динамиков, врывается в мое сердце, и мне кажется, что отпустить ее я могу только в движении, раскинув руки и взлетая в прыжке. Сколько себя помню, так было всегда.

– Лаура? – голос Бена возвращает меня в реальность.

Ринни смеется.

– Ну, мы погнали. Догоняйте! – Они с Сэфлом вливаются в общий поток движения, а я улыбаюсь и протягиваю Бену руку.

– Поехали.

– Что, прямо вот так?

– Да, вот так!

Его пальцы сжимают мои, второй ладонью он цепляется за бортик.

– Видишь вон ту черту? – говорю я ему, указывая на красную линию, отделяющую голографическую стену от реальной. – Там тебе станет не за что держаться. Это значит, что…

– До моего позора осталось десять метров.

Я качаю головой.

– Поехали!

Решительно отталкиваюсь – ему остается либо отпустить мою руку, либо скользить вместе со мной. Мне самой интересно, что он выберет, и Бен выбирает второе.

– Чуть согни колени. Так будет проще.

– Уверена?

– Сто процентов.

Для того, кто первый раз стоит на льду, особенно для мужчины, он держится потрясающе. Очень ровно. Хотя напряжение чувствуется через силу его пальцев, сжимающих мои.

– Так, ну и как же получилось, что фервернец ни разу не стоял на коньках? – интересуюсь я, чтобы его отвлечь.

– Вообще-то я не фервернец.

– Нет?

– Я родился в Рагране. Моя семья переехала сюда, когда мне было два года, но у меня до сих пор гражданство Раграна.

– Оу. Понятно.

Рагран – одна из континентальных стран, уровень жизни там значительно ниже, чем в Ферверне или в Аронгаре, но сейчас ситуация уже значительно лучше, чем была, скажем, еще лет десять-пятнадцать назад. Один из самых страшных налетов современности случился в Мериуже, столице Раграна. Это была трагедия мирового масштаба, после чего полетели головы. Буквально. Правящий был снят и чуть ли не изгнан обществом иртханов, в миротворческой миссии участвовали все страны-соседи, Аронгара и Ферверн.

– Да, поэтому у меня периодически возникают бюрократические проволочки с клиникой. – Бен сосредоточенно смотрит вперед. Так сосредоточенно, словно видит не катающихся людей, а всех вместе взятых бюрократов.

Какое-то время мы катаемся молча (не считая моих комментариев о том, когда лучше податься вперед, как правильно ставить ноги и как держать равновесие), и он держится классно! Отличный баланс, потрясающая координация и реакция. Наверное, иртханам в этом плане проще – у них звериные инстинкты, но ручаться не могу. Как бы там ни было, он вспоминает о том, что мы проехали голографический «барьер» только оказавшись у очередного бортика. Здесь специальная ледовая площадка для кругового катания, дорожка огибает его справа, а слева у бортика толпятся отдыхающие.

– Перерыв? – спрашиваю я.

– Перерыв, – соглашается он.

– Ну, как проходит обучение? – раскрасневшиеся и счастливые, к нам подъезжают Сэфл и Ринни.

– Чудесно. Я чувствую себя камнем, который Лауре приходится тащить на веревочке. – Бен снова улыбается.

– Эй! Ты отлично катаешься.

– У меня ощущение, что я все время тебя торможу.

– Рядом с ней у всех такое ощущение, – говорит Ринни, и изо рта у нее вырывается облачко пара. – Она все время куда-то летит, когда выходит на лед.

– Почему ты не пошла в спорт? – спрашивает Бен.

– Спорт меня никогда не привлекал.

– Почему?

– Соревнования. Я не хотела превращать то, что люблю, в гонку за медалями и первыми местами.

Бен приподнимает брови.

– Скажем дружное нет амбициям?

– О-о-о, с амбициями у меня все в порядке. Просто спорт – это не мое. Отец считал, что я поломаюсь, если пойду в фигурное катание, а я поняла, что действительно поломаюсь, если буду гоняться за медалями и успехом.

– Глубоко, – произнес Бен, и как-то так получилось, что его ответ упал в тишину, возникшую в паузе между песнями.

Которую спустя несколько мгновений заполнили сильные, пронзительные аккорды льющейся из динамиков музыки нового суперхита и яростный голос Сибриллы Ритхарсон.

Твои поцелуи

Как сны до рассвета…

И в каждом касании

Вечное лето!

Сильнее, чем пламя,

Зима в моем сердце…

Ты был тем единственным

С которым согреться…

Могла бы я тогда,

Когда меня любить

Ты б мог

На треть так сильно, как ее!

Могла бы рядом быть,

Могла бы все забыть…

Но это «все» давно забытое мое…

Пустое.

Пустое.

В моих мечтах с тобой

Нас только двое…

Двое.

Нас только двое: я и ты…

– Ритхарсон! – Рин прижала руки к груди. – Драконы, Ритхарсон! Обожаю ее! Лаура!

– Что?

– Лаура, ты должна под нее станцевать! Давай!

Рин чуть ли не силой выпихнула меня в центр круговой площадки, но если бы она этого не сделала, вряд ли бы я удержалась сама. В голосе певицы было что-то гораздо большее, чем можно себе представить. Что-то большее чем чувства, большее чем пламя (Сибрилла Ритхарсон – иртханесса!), гораздо большее, чем можно раскрывать остальным – так откровенно, напоказ, так остро и безумно-чувственно.

И я подхватила этот ритм, сливаясь с музыкой, сливаясь с этим голосом, становясь ей. Раскинув руки, врываясь в безумный ритм кружения и полета по льду.

Забытые чувства…

Замерзшие ноты,

Мне кажется даже

Забыла я, кто ты.

Забыла я, кем ты

Когда-то врывался

В те строчки, в которых

Навеки остался…

Ее голос обрывался так резко, словно дыхание, и я вместе с ним сорвалась в припев. В движения по диагонали, рваные и яростные, как обращение к тому, кто тебя не слышит. Лица и магазинчики сувениров сливались с протянувшимися над катком огоньками гирлянд, голограммы размывались все сильнее, а я чувствовала себя все более и более невесомой. Скользя по льду, я всегда чувствовала себя парящей.

И если бы это

Запомнить мгновенье,

Заполнить собою

Твое вдохновенье.

Сильнее морозов

В моем сердце стужа.

Ты был тем единственным…

Кто был мне нужен…

Могла бы я тогда

Когда меня любить

Ты б мог

На треть так сильно, как ее

Могла бы рядом быть

Могла бы все забыть

Но это «все» давно забытое мое…

Пустое.

Пустое.

В моих мечтах с тобой

Нас только двое.

Двое.

Нас только двое: я и ты…

Музыка стучала в ушах старинными часами и билась в ритме ударов сердца, заводя мое все сильнее. Темп нарастал, и вместе с ним нарастали чувства. Падая вслед за звонкими нотами в глубину, я перехватила лезвие, чтобы кружиться на этой глубине, поднимаясь от самого льда все выше и выше. Чтобы во время очередного скольжения оттолкнуться и взлететь, раскинув руки, впуская в себя чужие чувства и пламя.

Закончится время

Моих выступлений…

И снова наступит

Зима превращений.

Когда я останусь

Одна с этой мыслью

Что нет больше пламени

Нет больше смысла…

Приземление вышло яростным, из-под лезвий плеснула крошка льда, и вслед за ней полыхнуло пламя ее слов, подхватывая меня в сумасшедшее кружение танца. До прерывающегося дыхания, до мельтешения, в котором не осталось ни одного четкого лица. Только тень мужской фигуры, отступающая все дальше и дальше.

Могла бы я тогда

Когда меня любить

Ты б мог

На треть так сильно, как ее

Могла бы рядом быть

Могла бы все забыть

Но это «все» давно забытое мое…

Пустое.

Пустое.

В моих мечтах с тобой

Нас только двое.

Двое.

Нас только двое: я и ты…

Музыка оборвалась вместе с последним взмахом руки, резко развернувшись, я остановилась. Поймав очередной вздох и брызги ледяной россыпи. Только сейчас поняла, что движения вокруг как-то не наблюдается. А потом, вместе с очередной песней, вокруг взорвались аплодисменты.

Они хлынули на меня сплошным потоком, и осознание того, что вокруг безумное множество людей, что они на меня смотрят, заставило замереть.

– Лаура, – Бен оказался рядом со мной раньше, чем я успела опомниться, – это было роскошно.

Он подхватил меня под руку, увлекая за собой. Сквозь льющиеся отголоски оваций, отзывающиеся в сердце, как мгновением раньше отзывался голос Сибриллы Ритхарсон.

– Да, подруга, ну ты и зажгла, – сообщила Рин, пряча руки в карманы курточки. – Вы вообще в курсе, что у Ритхарсон была несчастная любовь?

Я приподняла брови, пытаясь выровнять дыхание и избавиться от странного чувства смущения и восторга. Нет, мне приходилось несколько раз выступать, но все это было скорее из разряда самодеятельности – выпускной в школе фигурного катания, синхронные воздушные танцы в школе, где я стекала по лентам, оплетающим мое тело, и с ними же взлетала ввысь, но чего-то по-настоящему серьезного, такого, чтобы это видело столько незнакомых людей… Да, я часто каталась, и на меня часто смотрели, но никогда еще я не ощущала себя настолько близкой к шоу Эрвилль де Олис.

– Несчастная любовь? – переспросила, чтобы немного смягчить бурлящий в крови драйв.

– Да. Она собиралась замуж за Гранхарсена… помнишь, пять лет назад или вроде того? Когда предшественник Ландерстерга собирался в отставку?

Вот. Я поняла, что можно использовать, чтобы смягчать бурлящий в крови драйв – Ландерстерга. Одно его упоминание, и я уже прочно стою на ногах, как будто к ним по ледяной глыбе привязали.

– В общем, она крута, – подвела итог Рин. – Набла с два ты так споешь, если у тебя нет занозы в сердце.

– То есть счастливые люди ничего мощного не создадут? – поинтересовалась я.

– Ну… настолько мощного – нет, – подруга пожала плечами. – Сама подумай, зачем суетиться, если в жизни все пучком? А главное, попробуй так спеть, когда ты счастлива, замужем и с тремя детьми.

– Это сейчас прозвучало пессимистично, – Сэфл рассмеялся.

– Ой, да ну тебя. – Рин махнула рукой и посмотрела на меня. – Я о том, что когда ты счастлива, петь об этом не прикольно. Кстати, я записала твой эпичный выход и выложила в живую ленту.

– Что? – переспрашиваю я. – Что ты сделала?!

– Выложила в живую ленту, – повторяет подруга. – Вот. Хочешь посмотреть?

Я хватаю ее за руку с такой силой, что Рин ойкает.

– Удали, – говорю шепотом. – Удали, быстро!

Мой голос становится низким, мне кажется, что я проглатываю собственный вздох, и только расширенные глаза подруги напоминают о том, где я и что я делаю.

– Прости, – выдыхаю тут же. – Прости, просто удали это, о’кей?

– О’кей, – говорит Рин. – Хотя я все равно не понимаю, что в этом такого страшного.

Ничего в этом такого страшного, в начале вечера я сама хотела это сделать, но сейчас не хочу. Не хочу, чтобы у Бена были проблемы, или чтобы проблемы были у Рин и Сэфла. Я вообще не хочу приплетать друзей ко всему, что так или иначе связано с Ландерстергом. Поэтому сейчас беззастенчиво вру:

– Это из-за отца.

Образно говоря, это даже не ложь, а так, полуправда. Дипломатическая, как сказал бы Ландерстерг. При мысли о нем мне хочется рычать – сдался мне это Ландерррстерррг!

Нет, мне он точно не сдался. Проблема в том, что я зачем-то сдалась ему, хотя вокруг просто сугробы желающих стать первой ферной Ферверна. Уверена, что та иртханесса, которая вылетела из его кабинета и спровоцировала меня на то, чтобы туда залететь, тоже не против.

Чтоб его драконы покусали!

– Из-за отца? – интересуется Бен.

– А ты не знал? – Сэфл приподнимает брови. – Лаура. Хэдфенгер.

– Хэдфенгер! – Бен бьет себя ладонью по лбу. – Я просто сама внимательность.

– Все в порядке, – говорю я.

Мне хочется как можно быстрее увести от темы политики, пусть даже это мой отец.  Рин приподнимает брови и вопросительно смотрит на меня, но я отмахиваюсь.

– Катаемся дальше?

И мы катаемся. Бен несколько раз поскальзывается, но все заканчивается благополучно. До елки мы все-таки добираемся: огромная, в десять этажей ростом, она рассыпает вокруг себя свет гирлянд и искры, отражающиеся в гранях шаров и игрушек. Издалека ее видно лучше, когда подъезжаешь ближе, приходится запрокидывать голову, чтобы увидеть что-то наверху. От собранных в металлические трубы ветвей расходятся нити фонариков, протянувшиеся над ведущие в разные стороны рукавами катков. Это единственное место, где ледяные трассы сходятся, и если посмотреть на каток с высоты, он напоминает знак бесконечности. Елка стоит в самом его центре.

– Кстати, – говорит Рин, – давайте договоримся: я хочу отмечать с вами. Поэтому если у кого-то есть какие-то планы на праздничную ночь…

– У меня нет! – Бен вскидывает руки.

– У меня есть, – Сэфл качает головой.

Подруга смотрит на него в упор, в ответ он только смеется.

– Я тоже собираюсь отмечать с тобой.

Ему прилетает сорванной с его головы шапкой по плечу. Он легко перехватывает Рин за руки, а потом одним рывком притягивает к себе и целует.

– Мне кажется, мы тут лишние. – Бен кивает в сторону, и мы снова отъезжаем к бортикам. Здесь рядом с ними выделено место для отдыха, можно откинуть встроенную скамеечку и даже посидеть.

Что мы и делаем.

– Так что, Лаура? Какие у тебя планы на праздничную ночь?

«Никаких», – хочется ответить мне, но вместо этого я говорю:

– Пока все очень расплывчато.

– Пока? – улыбается Бен.

– Да. Завтра все станет ясно.

Завтра станет ясно, что за Ландерстерга я не выхожу. По крайней мере, я очень на это надеюсь. Правда, пока не представляю, как донести это до сведения его иртханейшества, но я в процессе генерации нового плана.

– До завтра я подожду.

– А, то есть если бы я сказала, что ждать придется две недели, ты бы не подождал?

– Две недели – это слишком долго, Лаура. Обычно да или нет говорят сразу.

Ответить я не успеваю, к нам подъезжают Рин с Сэфлом. У подруги горят щеки и губы, но если первое от мороза, то второе совершенно точно никак с морозом не связано. Назад мы возвращаемся вдоль катка, глядя на кружащихся и катающихся людей, болтаем о праздничном меню, и Сэфл с Рин спорят на тему марок веоланского. По большому счету, их не так уж много, все веоланское производят в Веоле, это один из мегаполисов Раграна, и именно там впервые появился этот напиток, впоследствии завоевавший такую популярность и ставший символом любого праздника или успеха.

– Хочешь шантвейн? – спрашивает Бен, когда мы проходим мимо магазинчика, откуда совершенно безумно пахнет специями и пряностями.

Наверное, стоило отказаться, но мне не хочется. Не хочется заканчивать этот вечер, хочется продлить это зимнее волшебство.

Пока нам готовят шантвейн, мы выбираем подарок: к каждому напитку полагается либо маленький пряник с рисунком, либо пакетик воздушных пирожных размером с подушечку пальца, тающих на языке. Я выбираю второе, Бен берет пряник.

– Не каждый день отгрызаешь верхушку Айрлэнгер Харддарк, – говорит он.

На глазури действительно один из символов Хайрмарга, и мне становится смешно.

– Мне такой же, – тянусь за пряником, разворачиваю и кусаю.

Представляя, что откусываю голову Ландерстергу. Нет, я не кровожадная, просто в последнее время у меня чувство, что он меня сожрет и не подавится. Вот и я тоже не подавлюсь!

«Собираетесь вы меня за замуж, Лаура, или нет, мне все равно».

Стоит вспомнить выражение драконьей морды и его непробиваемые интонации, как голову хочется отгрызть еще сильнее. Вторую часть пряника я съедаю с таким наслаждением, что хочется урчать от восторга.

Вместо этого я запиваю Ландерстерга, то есть пряник, шантвейном, мы желаем улыбчивой девушке в форменном ярко-оранжевом платье и белом фартучке сказочного праздника, и выходим из магазинчика.

– Так, – говорит Рин. – Если завтра я опоздаю на теорию вероятностей, я знаю, на кого все спихну.

Я приподнимаю брови.

– Скажу, что Хэдфенгер полчаса пила шантвейн на катке, поэтому я опоздала на последний аэроэкспресс и проспала.

Я смеюсь.

– Думаешь, прокатит?

– Прокатит-не прокатит, а попробовать стоит.

Бену нужно вернуть коньки, и я иду вместе с ним. У самых дверей мы останавливаемся, чтобы выбросить пустые стаканчики, и он подает ко мне. Касается пальцами уголка моих губ:

– У тебя здесь остатки Айрлэнгер Харддарк.

– Большие?

– Нет.

Бен подается еще ближе, и в какой-то момент я чувствую, что он меня поцелует. Думаю, что этого делать нельзя, и в эту минуту за нашими спинами вырастают внушительные фигуры мергхандаров. Последнее я понимаю, когда мы Беном одновременно оборачиваемся на протянувшиеся к нам тени.

Это не просто мергхандары, это – элита.

Безопасность Айрлэнгер Харддарк и правительства.

И возглавляет их стоящий впереди Ландерстерг.