Читать книгу Из бизнес-шпилек в кеды фриланса. Путь к себе - Марина Генцарь-Осипова - Страница 5

Наташе запрещали рожать. По медицинским показаниям. Но она не боялась, потому что с детства научилась жить с пышным веером хронических заболеваний. В младенчестве диагностировали светобоязнь, в простонародье «куриную слепоту». Затем – ревматизм и порок сердца. К семи годам в нагрузку достались астигматизм и звание очкарика на долгие годы. Толщине ее медицинской карточки уступали даже рукописи Толстого.

Несмотря на это, Наташа не любила быть обузой и всячески избегала утруждать кого-то своими проблемами. По природе весьма неприхотливая в просьбах, она была очень щедра на отдачу.

Глухонемые родители воспитали дочь в скромности и строгости. То были времена тотального дефицита для всех и во всем. Но у Наташи – еще и на устное общение с близкими. Она никогда не слышала доброго голоса папы. В её детстве не было ни одной прочитанной сказки, ни одной спетой колыбельной, как и звонкого, заливистого смеха мамы.

Слова в этой семье заменяли языком жестов и подсказками сердца. Природа обделила маму Тамару речью и слухом, но наградила даром рукоделия. А дочка переняла мастерство. Наловчилась из клубков и лоскутков ткать гобелены и половицы. Из тонких нитей на коклюшках плести узорные кружева. А из безликого рулона материи создавать искусные наряды.

Далеко не всегда удавалось достать новый отрез, чаще перекраивали старое. Распускали на пряжу мешковатые фабричные вещи и вывязывали свои, по фигуре. Вышивка, плетение и шитье стали не только любимыми занятиями маленькой Наташи, но и надежным ремеслом на всю жизнь, не раз выручавшим. Но самые нежные чувства с детства питала она к кистям и краскам. Холстов было не сыскать – рисовала на чем придется, каждый раз восхищаясь преображению блеклого полотна в живописную историю. Вот не было ничего – пустота, но раз: и вырос лес, разлилась река, зажила деревня и повалил густой дым из печных труб, будто настоящий. Как истинные сокровища хранились карандаши и краски, с трудом добытые дедом-чиновником через самые высокопоставленные связи.

Дедушка работал в Управлении внутренних дел и ездил на черной «Волге». Поскольку Наташин папа был глух не с рождения, то успел запомнить статный тембр наделенного властью отца. Как и грубый голос своевольной матери. Когда маленький Толя тяжко заболел отитом, мать не придала тому особого значения. Тогда рожали много, следили мало. Малыш сперва оглох, а затем и вовсе стал немой обузой для без того многодетной матери-героини. Судьба, обрядив Настасью в женское тело, забыла наделить материнской добротой. Сердце в ее могучей груди было столь же глухо, как уши сына.

С наступлением войны семилетнего Толю отправили в Шадринский интернат для глухонемых. Спустя несколько недель он бежал и вернулся домой. Глухонемой мальчонка протопал около 100 километров. Пешим. Один.

Дома его «радушно» встретили побоями и отправили обратно. Голод и холод стали интернатским детям отцом и матерью. Кровати были переплавлены на военные нужды, спали на соломе. В такое время кому было дело до инвалидов?

От верной гибели Толя бежал во второй раз в родную деревню. Ведьма-мать отправила строптивца работать. Лишний рот в доме Настасье не нужен.

Так глухонемой Толя начал ходить по дворам и выполнять работы за хлеб или крынку молока. Потом был колхоз, курсы токарей-фрезеровщиков, работа в железнодорожном депо и, наконец, Курганский машиностроительный завод.

Здесь некогда беспризорный Толя стал Анатолием, мастером. Его уважали и осыпали просьбами как простые люди, так и высокопоставленные чины. Жестянщик-кузнец Анатолий обращался с металлом искусно, как художник с полотном. Там же, в заводском клубе, познакомился с застенчивой красавицей Тамарой. Девушка тоже была глухонемой, тоже из многодетной семьи. Правда, на нее у родителей хватило и любви, и заботы. Может, оттого и пришлась добрая барышня по сердцу парню. Скоро сыграли свадьбу. Пара была невероятно красивая, как из кино. Только, увы, немого.

Кроме железа, Анатолий питал страсть к путешествиям. Побывал во многих Советских Республиках и отовсюду привозил сувениры с памятными именными надписями для своей Наташи. Он считал себя инвалидом, но не ущербным. Был обучен грамоте, с отличием окончил вечернюю школу и неплохо читал по губам.

Ловко объяснял смышленой дочери даже сложные категории: течение времени, вращение земли, движение небесных тел. После тяжёлой заводской смены находил силы позаниматься с ней спортом и гимнастикой. Младшую дочурку тоже, конечно, любил, но Наташу чуточку больше. А та, в свою очередь, с пелёнок окружила любовью и заботой младшую сестричку. Пела песни, читала книги, разучивала детские считалочки – всё, чего недополучила сама.

И неслучайно в будущем выбрала делом жизни заботу о детях – долгие годы проработала воспитателем в детском саду, вырастив не одно поколение. А затем перешла в школу, приобщать подростков к рукоделию и прививать любовь к рисованию и искусствам.

Наташа во многом опередила своё время: её ассоциативное видение мира, прикладные идеи и умение рождать нечто из ничего до сих пор восхищают тех, кто знаком с нею. Но своими главными творениями она считает нас, своих дочерей. Которых, к слову, ей категорически запрещали рожать. По медицинским показаниям – ну вы помните.

Моя история началась теплым октябрьским деньком в скромной палате областного роддома. В тот день 24-летняя Наташа была во всеоружии. Как раз расплетала косички, расчесывала пышную рыжеволосую шевелюру, когда почувствовала первые ощутимые схватки. В палате лежали ещё несколько женщин, и роженице казалось неудобным стонать, а уж тем более кричать. Она упиралась ногами в кровать, когда было совсем невмоготу. Время обеденное, «врачи ведь тоже кушать хотят» – рассуждала Наташа и продолжала терпеть.

Так и перетерпела все схватки и потуги, лёжа в палате. Когда шедшая мимо медсестра зыркнула в палату, одного взгляда было достаточно, чтобы понять: ребёнок сильно торопится явить себя миру.

Дальше была комичная и едва не трагичная сцена погони по коридору с задранным подолом. В родовую Наташа вбежала утиной походкой и голой правдой, прикрытая лишь длинными волосами.

– Это что за явление? – остолбенел от такой «красоты» врач. – А ну, живо ее на кушетку и приготовить к родам.

– Чуть не проморгали, – оправдывалась запыхавшаяся медсестра, – лежала в палате и молчала, говорит, ждала, когда пообедаете.

– Терпеливая значит? – строго глянула на Наташу прибежавшая тут же акушерка и ухмыльнулась. – Ну вот сейчас посмотрим, как заголосишь.

Роды были мучительно долгие и глухонемые. В том смысле, что роженица не проронила ни звука, лишь вздох облегчения, когда услышала крик своего первенца.

– Умница, – сухо похвалил врач. – Ох и напугала ты нас.

Дочка далась Наташе не просто. Слабое сердце и букет сопутствующих заболеваний не способствовали скорейшему родоразрешению. В какой-то момент врач всерьез испугался за жизни матери и ребенка. Но, несмотря на молодость и небольшой пока опыт, сделал все, чтобы малышка пришла в этот мир не только живой, а еще и здоровой.

– С твоими-то диагнозами могло все печально закончиться, – вздохнул темноволосый врач-акушер, снимая перчатки. – А теперь уж береги себя. Решила, как дочь назовёшь?

Этот вопрос мучил новоиспеченную мать все последние дни, но ответа так и не приходило. Наташе нравилось «Регина», но свекровь, побывав в плену у фашистов, была против имен «оттуда». Тогда была мода называть в честь акушерки. Но та оказалась очень уж неприветливой, да к тому же тезкой.

Наташа повернула голову к только что родившей соседке:

– Как тебя зовут, милая?

– Марина.

Так буднично и нашлось имя мне.

До чего удивительны порой хитросплетения судьбы – такие узоры вывязывают. Регина все же появится в нашей семье. Но обо всем по порядку.