Читать книгу Ведьмачка - Марина Хробот - Страница 6

МОСКВА

В больнице, которую в народе звали просто «Склиф», Нину попросили сдать чемодан. Оглядев охранников строгим взглядом, Нина все-таки отнесла чудо советского галантерейного производства – тряпичный чемодан в клеточку – в камеру хранения. Там ничему не удивлялись, в эту больницу круглосуточно приезжали со всей России и окрестных стран.

Поплутав налегке по длинным коридорам больницы, Нина нашла отдел кадров и, постучавшись в кабинет, тут же вошла с протянутым паспортом и дипломом медсестры.

– Мне бы на работу.

Три занятые женщины смотрели на нее без всякого интереса.

– Медсестра широкого профиля? – по-московски растягивая букву «а», неспешно спросила женщина средних лет. – Гражданство, как я понимаю, российское.

– Я из Новгородской области, из деревни Кашниково, – заторопилась объяснить Нина, оставаясь стоять в дверях.

– По тебе сразу видно, что «Кашниково», – прокомментировала та же инспекторша. – Проходи ко мне, садись.

Осторожно присев на край стула, Нина взяла протянутую ручку. На столе появились бланки.

– Только есть маленькое «но». Медсестер в нашей больнице хватает своих, у нас ведь кафедра, и они проходят практику от мединститута, а вот с нянечками – беда. Если две недели отработаешь нянечкой, то переведем в медсестры. Согласна?

– А сколько платят? – несмело спросила Нина. Услышав цифру, в три раза превышающую ее зарплату в Кашниково, тут же кивнула головой. – Согласна.

– Вот, заполняй, – преувеличенно душевно инспекторша глянула Нине в глаза и спросила тоном давней подружки: – Пьешь, много куришь?

– Не-ет, – убежденно ответила Нина. – У нас даже когда вся деревня запивает, так я держусь, и спирт из аптеки не продаю и не обмениваю. И не курю совсем, не люблю.

* * *

В тот же день Нину устроили в общежитие, и она поселилась в комнате с тремя нянями-узбечкам. Женщины по-русски говорили плохо, на Нину смотрели с неприязнью. Она была слишком крупной, белокожей и на её лице не было вечного беспокойства, что сейчас спросят прописку. В комнате узбечки безостановочно щебетали на своем языке, по общежитию ходили в длинных платьях, в расшитых теплых тапках и в шароварах. От них пахло пловом и нестиранным бельем.

В первую ночь в общаге Нина не могла заснуть. Лежала, смотрела в потолок, прислушивалась к дыханию восточных женщин. Одна из них храпела, другая сопела, третья часто пукала. «Не уживусь», – подумала тогда она.

Больше проблем со сном у Нины не возникало, настолько уставала.

Нину определили в хирургию. Работы в отделении оказалось много, и была она самой грязной, какую можно придумать. Выкидывать из операционной перевязочные бинты и распределять «биологические отходы» состоящие из отрезанных повреждённых тканей, а иногда и из органов. И ещё таскать за больными судна в туалет.

На мытье полов в палатах и в коридоре Нина отдыхала.

Появление Нины, на пол головы выше большинства медсестёр, произвело впечатление на мужскую часть медперсонала.

Заслуженный хирург, Степан Васильевич и его ассистент, Армен, проводили взглядом новенькую, переглянулись. Степан Васильевич высказался первым.

– Ты глянь, какая аппетитная, свеженькая.

– И обратите внимание, абсолютно здоровая. Сразу хочется… поставить диагноз. Но боязно, – с лёгким армянским акцентом ответил Армен.

– Да уж, если такая вломит, мы окажемся рядом с пациентами.

И всё-таки в очередное ночное дежурство Армен Вазгенович, тридцати лет отроду, избалованный женщинами с четырнадцати лет, пробрался из ординаторской в комнату сестры-хозяйки, где спала Нина. Предложил попить чайку.

Имея печальный опыт общения в комнате сестры-хозяйки, Нина взяла врача за руку, вывела в коридор и спокойно пообещала:

– Полезешь – огрею судном по голове, а что будет в судне, так это дело случая. Мало ли, может у больного понос окажется, дизентерийный.

Армен предупреждению поверил, больше не лез.

* * *

Глафира Ивановна, старшая медсестра отделения, день и ночь пропадающая на работе, заметила аккуратность и работящесть Нины и «поощрила» ее оригинальным способом. Она разрешила Нине задерживаться после смены на два часа и помогать медсестрам.

Через три дня Нине, помимо помывочных работ, приходилось делать сложные перевязки после автомобильных или производственных травм.

Первыми почувствовали особенность Нины женщины. И уколы она делала безболезненно, и раны под ее перевязками заживали быстрее.

Новость тут же стала легендой отделения. Люди, следящие за своим здоровьем, просили лечащих врачей, чтобы за ними «посмотрела» Нина. Старшая сестра даже брала за неё деньги и «подношения». Нине доставались крохи, и не деньги, а мелкие подарки.

В общежитие Нина возвращалась усталая и, сходив в общий душ, бессильно падала на кровать. Засыпала она, еще пока снимала халат. Узбечки, сочувствуя Нине, ненадолго замолкали, давали ей заснуть.

Через десять дней работы по двенадцать часов в сутки Нина почувствовала изнеможение всех сил организма – и физических, и моральных. Она решила бросить «Склиф» и вернуться или в Боровичи, или в Кашниково.

Позвонив маме с жалобой на усталость, услышала в ответ, что пора бы поставить на их участке еще одну теплицу и отремонтировать подпол, в котором подмыты кирпичи с северной стороны.

– Мама, если я столько буду работать, то тебе придется не кирпичи покупать, а мою могильную надгробную плиту.

– Шутки у тебя, Нина, медицинские.

– На что способна, мама, на то и шучу. Как Сашенька?

– Сашенька толстеет, вопит с утра до вечера, то конфет, то телевизора требует. Ему тоже, между прочим, денюшки для еды нужны.

– Поняла, мама, поняла.

Положив телефон в карман халата, Нина с тоской смотрела в окно, на соседние корпуса больницы, на скудную зелень больничной территории.

– Господи, как же мне нужен отдых. Но если возвращусь в Кашниково – засмеют.

В первый выходной Нина решила посмотреть город. В Москве она была впервые. На экскурсии хи возили только в Великий Новгород.

Для «выхода», Нина надела джинсы, собственноручно связанную ажурную кофточку и, не привычные кроссовки, а туфли.

Стоя на Садовом кольце, Нина минут пять наблюдала за бесконечным потоком автомобилей. В минуту проезжали сотни машин на восьми полосах. И все, как одна, страшно дорогие.

Людей на улице было столько, сколько Нина не видела за всю жизнью. Великий Новгород город, казавшийся ей огромным, теперь вспомнился провинциальным городком.

Нине понравилась чистота города. На улице – ни фантика, ни пустой бутылки, всё время ходили парни в зелёной униформе и убирались. А когда она прошла по переходу на другую сторону Садового, к торговому центру, то своими глазами увидела, как мрамор стен мыли пенящимся шампунем.

Торговый центр блистал стеклянными дверями и витринами, металлом ручек, перил, лестниц. Постояв в холле и оглядывая этажи бутиков, или как там называются магазинчики, Нина решительно подошла к эскалатору.

На втором этаже она зашла в обувной раздел и поразилась красоте представленных моделей. Фантазия модельеров удивляла разнообразием. Подойдя к стенду с обувью, она взяла босоножку с необычной отделкой, на высоком каблуке. «Если денег хватит – куплю», – решила Нина и перевернула обувку.

На ценнике была напечатана цифра тридцать семь тысяч. Нина взяла соседнюю модель, на ней значилось – сорок четыре тысячи. Это зарплаты четырёх доярок в Кашниково, вместе взятых.

Две молоденькие продавщицы смотрели на Нину со снисходительным интересом.

– Каблук слишком высокий, – постаралась сказать спокойно Нина и поставила босоножку на место.

Она зашла ещё в три бутика, на разных этажах, присматривалась к одежде, к сумкам, зонтам и всяким шарфикам. Цены поражали, возмущали и показывали, насколько мало получает Нина и все её знакомые.

Не потратив денег на обувь, Нина решила покушать в кафешке. Макдональса поблизости не наблюдалось, и она зашла в кафе, расположенном на первом этаже двухэтажного особняка восемнадцатого, как указывала мемориальная доска, века.

В кафе было прохладно и приятно пахло. Охранник и девушка-администратор смотрели на Нину, как те продавщицы, из обувного.

– Девушка, вы сначала меню посмотрите… Может, вам ассортимент не понравится.

Администратор кивнула на тумбочку, на которой стоял букет цветов, и лежала большая кожаная папка. Нина открыла её, и первое что увидела – «салат греческий», 0,5. вторым шел «язык заливной» за 1,5.

– Странные цены.

Администраторша и охранник вздохнули.

– Цены указаны в тысячах.

Нина положила меню на тумбочку.

– Врать не буду, у меня нет таких денег, – призналась она.

– Очень тебя понимаю, – серьёзно ответила администраторша.

После кафе Нина никуда не заходила, просто шла по Проспекту Мира, смотрела на дома, на людей. В «Склиф» вернулась усталая и расстроенная.

– Нагулялась? – сестра-хозяйка Лариса поставила перед Ниной блюдце с салатом и тарелку с картофельным пюре и котлетой. – Насмотрелась?

– Я таких денег никогда не заработаю.

– А и не старайся. – Лариса посмотрелась в зеркало, поправила причёску-каре и обтягивающий круглое тело халат. Судьба сама распорядится. Добавку будешь? Я тебе на всякий случай взяла две порции.

– Буду.

– Вот что мне в тебе нравится, так то, что ты не худеешь. Все на диетах, а ты ешь всё подряд, и не отказываешься.

– Мне бабушка, а она у меня была фельдшером, ещё в детстве объяснила, что у меня отличный метаболизм и не надо его сбивать похуданием, хуже будет.

– Оно и правда. Фигура у тебя – смерть мужикам. Заглядываются?

– И заглядываются и щиплются.

– Все они кобеляки. – Высказалась Лариса и достала из холодильника вторую тарелку с котлетами.

И все-таки Нина ушла бы из «Склифа». Остаться в Москве помог случай.

Убираясь в приемном покое, она столкнулась с очередным больным, привезенным «скорой помощью». Рядом с каталкой, на которую переложили пожилого мужчину в отличном костюме, стоял огромный парень.

– Инсульт, – поставил диагноз врач из неврологии, Валерий Дмитриевич.

Специалистом он считался хорошим, но часто брал в карман, пугая сложным диагнозом и обещая вылечить. А куда ему деваться в сорок лет с двумя детьми на шее и беременной женой?

– Он отец мой, – растерянно бормотал парень. – Ему прямо на работе, на совещании, стало плохо.

– Будем лечить, – особым тоном, оценив материальный уровень и больного, и его сына, успокаивал врач. – Придется в реанимацию.

– Да зачем ему? – Нина рассердилась. – Шок ведь прошел.

– Вот только не хватало, чтобы нянечки мне консультации давали! – взорвался врач.

– Ой, ну зачем ему лишние лекарства. – Нина погладила больного по голове, ощущая что-то не совсем ясное. – МРТ и серебролизин, остальное лишнее, на почки и печень плохо повлияет.

Левая рука пожилого мужчины приподнялась, он что-то промычал. Нина, не переставая говорить, опять погладила его по голове, и больной успокоился.

– Меня Василием зовут, – громко и весьма настойчиво заговорил здоровяк, обращаясь к врачу. – У вас есть платное отделение? Я в состоянии заплатить за хорошее обслуживание отца. И официальный тариф, и не официальный, и сиделку найму.

– Мы вам представим прайс лист. – Доктор внимательно посмотрел на ободранный, несмотря на защитную пластиковую полосу, угол больничной стены. – А с сиделкой лучше напрямую.

Василий перегнулся через каталку.

– Девушка, когда у вас кончается работа? Я нанимаю вас в сиделки.

Нина хотела возразить… и испытала мгновенную уверенность в лучшем повороте судьбы. Не отпуская руки больного, она поспешно согласилась.

– Я могу отпроситься, мне положены три отгула. – Они разговаривали и шли по обе стороны каталки. – И ещё у меня диплом медсестры.

– Договорились. – Василий смотрел на бледного отца, на перекошенное инсультом лицо.

Каталку с больным завезли в грузовой лифт.

– Телефон! – Василий постучал по карманам, нашел визитку. Отца зовут Аркадий Андреевич.

– Я поняла. Вы не волнуйтесь. Все будет хорошо.

Равнодушный лифтер отодвинул Василия и с грохотом закрыл дверь.

Весь день Нина сидела у постели Аркадия Андреевича, дремала.

Вечером приехал Василий, привез продукты, вещи, тапки и женские гигиенические принадлежности. Он подробно, по пунктам, обсудил условия работы Нины. Названная сумма за услуги индивидуальной медсестры сильно впечатлила Нину.

– Я теперь в два раза больше буду работать в нашей с отцом фирме, так что часто не отвлекай, могу наорать. – Серьёзно предупредил Василий.

– Намёк поняла, звонить не буду.

Она съездила в общежитие «Склифа», взяла необходимые вещи и полностью переселилась в неврологию, в палату Аркадия Андреевича.

В ее обязанности входили внутривенные и внутримышечные уколы, впихивание в капризного больного таблеток, уборка палаты, ревизия принесенных продуктов и ответы на бесконечные дурацкие телефонные звонки.

Для Нины поставили в палате кровать и выдали постельное бельё.

Аркадий Андреевич пришел в сознание на следующий день, еще через три дня смог сносно выговаривать первые слова и объясняться с помощью жестов.

Нина вспоминала больницу в Боровичах. Ну, не сравнить. Там даже разовые шприцы больные должны были приносить с собой, не говоря уже о разовых капельницах. Конечно, для тяжелых больных это находилось, но как только пациент переставал ждать общения с Богом и интересовался, что там за окном лечебного учреждения, так медицинский интерес к нему резко падал, и спасение больного становилось его сугубо личным делом.

Реабилитация проходила с помощью родственников, при их же подкормке, поскольку о меню столовых бюджетных больниц в провинции говорить можно или с юмором или русским матом.

* * *

Новость о том, что пропавшая из поля зрения больных уникальная Нина, которая безболезненно делала самые сложные перевязки, осталась в «Склифе», только переехала в другой корпус, просочилась по всей больнице. Но к Нине стали обращаться не больные, которые не очень-то ориентировались в сложной системе отделений и корпусов. Нет! Теперь о помощи ее просили сами медсестры. Уж они-то профессионально ощутили качество работы Нины и ее особенности.

Их просьбы «по старой доброй памяти» помочь Нина, обиженная прошлым равнодушным обращением, отвергала самым действенным способом. Она рекомендовала обратиться напрямую к Василию, сыну своего индивидуального пациента. Куда их посылал Вася, она догадывалась, и после трёх просьб «помочь по дружбе» других не поступало.

Василий и жена Аркадия Андреевича, Елена Борисовна, приезжали через день.

Когда Аркадий Андреевич спал, Нина шипела на посетителей и выводила их в маленький холл, где просила написать записку. Если спала Нина, то Аркадий Андреевич заставлял пришедшего говорить тише, не будить спасительницу.

Вчера Нина сквозь сон услышала один из разговоров.

– Ты кого себе нанял, сиделку или охранника? Она ж здоровая, как Брунгильда.

– Вот именно, здоровая. – Тихо и косноязычно отвечал Аркадий Андреевич. – Смотришь на неё, и глаз радуется – совершенство.

– Да, девушка впечатляет. Елена не ревнует?

– Она меня ни к кому не ревнует.

Очередной посетитель, увидев спящую Нину, восхитился.

– Хороша девка, настоящая Брунгильда.

Даже во сне Нина услышала имя «Брунгильда», о котором почти забыла.

– Меня во вьюношестве звали «жиртрестом». – Говорила мама. – Ничего, Нинка, не переживай. Уедешь из нашего деревенского гадюшника, и будут тебя называть Брунгильдой или Марфой Посадницей, обе были очень крупными бабами, и все мужики будут твоими.

– А Брунгильда кто? – Спросила тогда Нина, стесняясь уточнить о Марфе. – Я про Посадницу по истории что-то помню, а про эту…

Задумавшись, мама вспоминала мифологию, хлебнула чайку и, чтобы не вдаваться в подробности, которых так и не вспомнила, пояснила:

– У Скандинавов или Германцев, была такая воительница, а, может и королева. Всё время воевала, да с мужиками разбиралась. Очень сильная, говорят, была девушка.

* * *

Через неделю Нина поняла две вещи. Первое: она сделала правильный выбор, оставшись с больным. С Аркадием Андреевичем они полностью находили взаимопонимание при очень высокой оплате с его стороны. И второе: она постепенно влюбляется в Василия, а он воспринимает ее как полезный, даже необходимый, но предмет.

Через две недели Аркадия Андреевича выписали долечиваться дома. Само собой разумелось, что Нина останется сиделкой и дальше.

В элитном подмосковном поселке, среди трех и четырехэтажных кирпичных стандартных «новоделов» без фантазии и индивидуальности, дом Аркадия Андреевича выглядел интересным.

Больше всего Нине нравился участок. Здесь не вырубили деревья для обзора и безопасности. Высокие сосны, среди них выложенные из плит тропинки, подстриженная трава, кустарники с различными «оперениями» листьев и окраской стеблей. Двадцать сортов цветов – от ромашки и клематисов, до огненных хризантем и до вставленных в отдельные стеклянные абажуры орхидей. Всё радовало взгляд.

У въезда в поселок располагался пост охраны, и это позволяло отказаться от охранников в доме.

Прием лекарств и уколы шли строго по часам. Сначала скармливались таблетки, затем Нина вскрывала очередную упаковку шприца, стучала щелчками по ампуле, сгоняя лекарство вниз, щелкала под ваткой стеклянным переломленным горлышком и набирала в шприц положенное количество кубиков инъекции.

Над тумбочкой с медикаментами висела схема человеческого зада с отметинами уколов. Каждый день Нина отмечала точки укола разными фломастерами. Только через неделю можно было пользовать место старого укола, а до этого приходилось осваивать целину на бедрах, хотя там укол болезненнее.

Нина поставила оранжевую точку на левую нарисованную ягодицу, подошла к кровати и откинула одеяло.

– Скидаем штаны, готовимся к лечению.

Аркадий Андреевич медленно повернулся и спустил брюки пижамы.

– В больнице ты гораздо нежнее со мной разговаривала.

– Так я же тогда думала, что вы беззащитный.

Сделала она укол как всегда – со шлепком и легко.

Убрав на тумбочке после укола, Нина спустилась на первый этаж.

Елена Борисовна, как всегда в домашнем спортивном костюме и непричесанная, сидела в гостиной, курила и смотрела очередной сериал, от одного звука которого у Нины появлялась вяжущая оскомина. Елена Борисовна редко замечала Нину, но сейчас позвала.

– Посмотри, у меня что-то выскочило на шее.

Проходя на кухню, Нина на секунду остановилась, нагнулась к «хозяйке», провела пальцем по тому месту и сильно надавила. Елена вскрикнула.

– Ты… ты в своем уме? Больно!

– Моллюск. Заразный. – Нина разглядывала трясущееся злостью красивое лицо Елены Борисовны. – Не волнуйтесь. Послюнявьте это место, нужна своя слюна. У вас через три дня и остальных бородавок не будет, только мяса поменьше ешьте. Ну что вы так меня смотрите? Я правду говорю.