Читать книгу Vita Nostra. Собирая осколки - Марина и Сергей Дяченко - Страница 6

Сашка вернулась домой ранним вечером, когда еще не стемнело. Поставила в вазу букет ромашек. Разожгла камин – среди лета. Открыла окно и закурила.

Костя появился почти сразу, деликатно стукнул в дверь.

– Входи, – сказала Сашка. – Не заперто.

Он поставил на стол бумажный пакет из незнакомого кафе:

– Китайская еда. Из новых. Я не пробовал, говорят, хорошо.

– Спасибо. – Сашка выпустила дым за окно.

– Оба перспективные, ты была права. – Костя налил воду в чайник, включил, нашел в шкафу заварку и чашки. Сашка наблюдала отстраненно – он имел полное право распоряжаться у нее в мансарде, как дома. Миллиарды лет назад она однажды ему это позволила.

– Давай поедим. – Он расставлял, по очереди извлекая из пакета, пластиковые и картонные упаковки с закусками, соусами, какой-то замысловатой снедью. – Мы же белковые существа в том числе. Можем себе позволить.

– Мне выдать им справку о зачислении? – Сашке очень захотелось, чтобы он просто кивнул.

– Рановато. – Костя заваривал чай. – У них есть особенность: они отражают друг друга. Как пара зеркал. Или планеты, связанные гравитацией. Вертятся друг вокруг друга, не могут разорвать связь – и не могут слиться. Очень интересно.

– Зачем их дальше мучить, если они готовы? – Сашка докурила и потушила окурок.

– Ты меня попросила о помощи. – Костя уселся за стол, распечатал упаковку с закуской. – А я очень ответственный… Саша, с точки зрения грамматики – кем эти мальчики тебе приходятся?

– Об их грамматической принадлежности говорить пока рано, – сказала Сашка. – Но интересный случай, ты прав.

– Кто я такой, чтобы задавать вопросы Паролю, – пробормотал Костя. Это значило: «Ты можешь не отвечать, но я запомню».

– Они мне сыновья, разумеется грамматически. – Сашка разнервничалась и закурила по новой. – Биологически – чужие, у них другие папа и мама… И ты это прекрасно знаешь, но все равно спрашиваешь.

– Слушай, – сказал Костя серьезно, – ты все время вот столько куришь?

– …И в каждом из этих пацанов – фрагмент, отражение, проекция, которые мне дороги и которые мне очень нужны.

– Если нужны – тем более нельзя щадить. – Костя снял очки таким знакомым Сашке движением, что она вздрогнула. – Первого сентября они придут в актовый зал вместе с другими. Твоя ответственность – научить их. Моя – сделать так, чтобы они старались изо всех сил.

* * *

Весь день Пашка с Артуром притворялись больными, что было совершенно не сложно – они просто спали, только изредка разлепляя глаза. Бабушка встревожилась, хотела даже звонить знакомому врачу, они едва удержали ее. Сделали вид, что приободрились, наконец-то поднялись и оделись, съели оладьи со сметаной, в самом деле очень вкусные.

Лора и Антоша весь день слонялись по двору, постоянно и беспричинно ссорясь. Как только Артур и Пашка вышли на кухню – малыши прибежали, будто внезапно проголодавшись, и завели каждый свой разговор: Лора хвасталась, что поймала жука, вот он, в коробочке, вечером Лора его отпустит. Антоша, никогда не любивший читать, притащил книжку Жюля Верна из дедушкиной библиотеки и попытался втянуть Артура в дискуссию о литературе. Оба, хоть и маленькие, чувствовали, что происходит нечто странное, что двоюродных братьев хотят у них забрать, уже почти забрали, но, если отвлечь их жуком, например, – Артур и Паша забудут плохое, вернутся в обычную жизнь и останутся.

Супермаркет «Старт» в центре Торпы заканчивал работу в десять вечера. Артур, повидавший вчера нечто такое, чего Пашке видеть не довелось, начал собираться, когда солнце стояло еще высоко:

– Ба, ничего не надо купить? Мы прогуляемся в центр, можем зайти в магазин…

Прежде таких добровольных предложений от Артура никто не слышал. Бабушка задумалась, зато дедушка обрадовался:

– Как же не надо? Я позавчера, когда ездил, забыл лимоны купить, а в нашей бакалее их нет… Давай-ка я денег дам, возьмите что-то еще для мелких, печенье к чаю, конфеты…

У Артура дернулась щека, но заметил это только Пашка – Артур вовремя опустил голову.

– Возьмите нас! – выкрикнул Антоша, но Артур только взглянул на него – и тот будто язык проглотил. Чего испугался?

– Мы быстро, – сказал Пашка, за локоть вытаскивая Артура из кухни. Ему показалось, что они с братом отмечены невидимым клеймом, накрыты зыбкой пленкой нереальности и это заразно, может зацепить и ранить тех, кто рядом, кто ни в чем не виноват.

Хотя в чем они с Артуром виноваты?!

* * *

Был мирный, летний, обыкновенный вечер. Артур удачно выбрал время – самый людный час в местном супермаркете. Дети болтали ногами, восседая на продуктовых тележках, их матери переговаривались о сроке годности упаковок. Расхаживала молодая пара, заполняя тележку пивом и чипсами, нарезками колбасы и сыра, бумажными полотенцами и прочей ерундой, необходимой для вечеринки.

Пашка вошел первым. Прошелся вдоль стоек с пустой корзиной в руках, стараясь не коситься на камеры – а супермаркет, как солидная точка, был оборудован видеонаблюдением, да еще толстый охранник стоял у двери, поглядывая на посетителей.

Никогда в жизни Пашка ничего не воровал, даже мысли такой не возникало. Но вот Артур… в те несколько месяцев, когда братьев активно пытались разлучить, двенадцатилетний Артур связался с компанией совершенно посторонних ребят чуть постарше. И вот у них воровство из супермаркетов было спортом.

Они таскали конфеты и чипсы, футболки и наушники, один раз обчистили кассу у торговки цветами в маленьком павильоне. А потом Артура поймали – именно его, а не старших опытных приятелей.

Никто, кроме Пашки, не знал до конца, чего стоили Артуру чужие пальцы на запястье, обвинение «Вор!» и разбирательства в полицейском участке. Но главное – чего ему стоило потом выражение глаз отца, который спешно вернулся из рейса. Это было не осуждение и не гнев, а детское недоумение – его сын? Ворует?!

Толпа психологов – опять! – была вызвана на помощь. Артур в эти дни потерял себя, перестал быть собой, и поддержать его мог только Пашка – поделиться своей идентичностью, как аквалангисту с пустым баллоном дают подышать из чужого.

После того как случай удалось замять, братьев снова отправили в один класс, и это было единственным возможным утешением. Прошло шесть лет, они окончили школу; Артур научился даже смеяться над той историей, но человек в темных очках знал, оказывается, его болевые точки.

Откуда?

Стоп, сказал себе Пашка. Это травма Артура, а не моя. Я другой, я справлюсь, для меня это ерунда. Подумаешь, конфеты.

Прямо под камерой он взял со стойки три лимона, рядом упаковку овсяного печенья и на соседней полке пачку шоколадных конфет. Сложил все в корзину. Заплатил на кассе, взял чек. Направился к выходу, перед самой рамкой с охранником хлопнул себя по лбу и с видом забывчивого растяпы вернулся в зал.

В углу у дальних полок уже стоял, укрытый по ноздри капюшоном худи, Артур. Дождавшись, пока молодая пара с переполненной тележкой на секунду загородит их от камеры, Пашка уронил конфеты в спортивную сумку у Артура на боку. Рука дрогнула, пачка упала на пол, проходившие мимо покупатели повернули головы.

– Палевно, – прошептал Артур.

– Уйдем? – быстро предложил Пашка.

Артур замотал головой. Он готов был продолжать миссию любой ценой. Пашка снова с ужасом подумал, что же такое показал ему на поле человек в темных очках.

– Просто иди, ты ни в чем не виноват, – сказал Пашка. – Эти конфеты оплачены. Иди спокойно.

Артур еще ниже опустил голову, надвинул капюшон и пошел на выход. «Выпрями спину! – чуть не крикнул ему вслед Пашка. – Ты же шагаешь, как с плаката «Берегитесь воров!».

Вот Артур поравнялся с охранником и неловким жестом придержал сумку, будто нарочно, на самом деле от страха. Вот охранник заинтересовался, повернул голову, открыл рот…

Артур прошел сквозь рамку. Рамка не пискнула. Артур зашагал скорее, явно ожидая каждую секунду, что его окликнут…

Охранник передумал и вернулся на место.

Нервно улыбаясь, Пашка подошел к стойке с конфетами, взял такую же упаковку, бросил в корзину к лимонам и печенью. Потом шагнул в рамку, и она заорала так, что все, кто был в магазине, вздрогнули и повернули головы. Замигали синие и красные огни, будто Пашка ограбил банк на многие миллионы. Охранник был тут как тут:

– Сумку предъявляем…

– У меня нет сумки. – Пашка показал пластиковую корзину. – А вот чек: лимоны, печенье, конфеты…

– Мила, у тебя опять что-то не пробилось! – крикнул охранник девушке на кассе.

– В чеке все есть! – прокричала она в ответ. – Штрихкод не размагнитился, это в техподдержку…

– Я пошел? – тихо спросил Пашка. Охранник, теряя интерес, махнул ему рукой, веля не создавать толчеи…

Артур ждал в сквере напротив. В уголке его рта подсыхала капелька крови, в кулаке правой руки он сжимал что-то мертвой хваткой. Пашка улыбнулся, хлопнул его по плечу:

– Вот и всё. Я надеюсь, теперь он от нас отстанет и мы…

Его настиг приступ кашля, горло вывернулось наизнанку, и золотые монеты покатились по кирпичной дорожке.

* * *

– Сколько?

Человек в черных очках перехватил их на обратном пути, когда солнце отражалось в окнах красным закатом, обещавшим назавтра ветер. Просто шагнул наперерез, хотя секунду назад на дороге вроде бы никого не было.

– Шесть на двоих, – с вызовом ответил Пашка. – У меня три, у Артура три.

И вытащил руку из кармана. Монеты на ладони казались страшно тяжелыми. Человек в темных очках скользнул по ним взглядом:

– У тебя четыре, у Артура две. Мало, мало, плохо, ребята. – Он не упрекал и не ругался. Просто был раздосадован, как тренер, чья команда продула.

– Мы все сделали. – Пашка протянул ему коробку с конфетами.

– Ешьте сами, мне не надо. – Человек в очках бледно улыбнулся.

– А что вам надо? – от отчаяния Пашка сделался смелым. – Что еще?!

– Напомни, как меня зовут? – Человек в очках улыбнулся шире. – Я представлялся.

Пашка молчал. Он помнил, что какое-то имя прозвучало, вполне человеческое, но только Пашка в тот момент ничего не мог ни расслышать, ни запомнить…

– Меня зовут Константин Фаритович. – Его собеседник посерьезнел. – И я вижу, что нет смысла давать вам задания на двоих. Неэффективно. Будете работать врозь.

Голоса толпы психологов, когда-то имевших дело с Артуром и Пашкой, прозвучали эхом в этих его словах: «Врозь… Отдельно… Врозь…»

И, прежде чем Пашка сообразил, что тут можно ответить, Константин Фаритович поманил пальцем Артура. И тот подошел, будто под гипнозом.

Человек в очках небрежно склонился к его уху и прошептал фразу – не длинную, но и не короткую.

– Просто сделай, – сказал примирительно. – И потом все будет хорошо… Ну, идите домой, вас уже заждались.

И Константин Фаритович пропал, моментально завернув за угол соседского забора, будто его и не было. Артур остался на месте. Его длинная тень лежала на мостовой, сливаясь с тенями молодых каштанов у обочины.

– Что он тебе сказал? – Пашка, неловко придерживая пакет с покупками, подошел ближе…

И увидел лицо Артура.

* * *

Валя купил в аптеке баночку с капсулами – корень валерианы, лекарство для спокойствия. Он не отказался бы от таблеток, которыми лечила тревожное расстройство мама, но те были только по рецепту, и упаковку мама увезла с собой.

Труднее всего было просыпаться по утрам. Всякий раз Валя прислушивался к тишине пустой квартиры, пытаясь понять: вот эти шаги – они под окном или в соседней комнате? Вот этот скрип двери – он у соседей или в родительской спальне?

Он исправно звонил маме каждый день. Находил в себе силы казаться спокойным. И то – мама почти сразу начала что-то подозревать, но списала напряжение в его голосе просто на новый опыт: никогда раньше Валя не оставался дома один.

– Ты не ленишься варить кашу на завтрак? Хлопья каждый день – это не выход! Ты покупаешь фрукты? Почему бы тебе не позвонить кому-то из одноклассников и не сходить в кино?

Ее забота, привычная, чуть хлопотливая, успокаивала Валю не хуже валерианового корня. Пусть только они вернутся, говорил себе Валя, и я все им расскажу. И, когда мама увидит свою Сашу… А она ее обязательно увидит… И заставит варить кашу и покупать фрукты…

Дальше Валина фантазия не шла, он начинал смеяться, и ему становилось легче. Пусть они только вернутся – осталось чуть больше недели; он убирал в квартире, катался в парке на велосипеде, в пятницу даже съездил на пляж, где, сидя в тени под выгоревшим тентом, смотрел на девчонок, его ровесниц, которые прыгали в воду с жестяного понтона. Их микроскопические купальники, намокнув, сделались почти прозрачными; Валя решил приехать на пляж и в субботу тоже.

С утра, как обычно, он позвонил маме – и телефон не отвечал. Это было очень странно, но еще не пугающе: в конце концов, она могла уронить телефон в море. Тогда он перезвонил отцу. Отец отозвался, и голос у него был такой, что Валя похолодел.

– Не могу сейчас говорить, – сказал папа. – Позже.

– Мама здорова?! – выкрикнул Валя.

– Здорова, – сказал отец тяжелым, как камень, голосом. – Все здоровы. Потом поговорим.

Валя закружил по комнате, будто пойманная в банку муха. Александра Игоревна сказала: «Это и моя мама тоже, и я не допущу, чтобы с ней случилось что-то по-настоящему серьезное». А «несерьезное» – это как?!

Он не поехал ни на какой пляж, он не выходил из дома, хотя на улице был замечательный июльский день. Он то и дело проверял, заряжен ли телефон, и в порядке ли связь, и нет ли пропущенных звонков. Он даже в туалет ходил с телефоном; так прошло три часа, и наконец-то мама перезвонила.

– Валик, – сказала она очень тихим, прозрачным голосом. – Мы с твоим отцом прилетим завтра. Удалось поменять билеты.

– Но что случилось?! – выдохнул Валя. В интонации, с которой она произнесла «с твоим отцом», ему померещилось что-то невозможное, как дыра в небе.

– Потом, – сказала она коротко, будто обрезая струну. – Встречать нас не надо.

* * *

Конечно, Валя нашел в Сети единственный рейс из Тивата на завтрашний день. И конечно, он поехал в аэропорт.

Рейс задерживался на три часа. Сжав зубы, Валя сидел напротив табло прилета. Это была его долгая, личная борьба с Александрой Игоревной. Заслезились глаза – но Валя не отрывал взгляд от строчек. Он ждал каждую секунду, что или табло сломается, или Александра явится собственной персоной. Но вместо этого позвонила мама.

Они уже вернулись. Рейс был не из Тивата, из Дубровника и прибыл рано утром. Мама не понимала, зачем Валя поехал в аэропорт, хотя его ясно просили подождать дома.

Валя взял такси – дурацкая растрата, но он не мог ждать автобуса или электрички. Такси застряло в пробке. Когда Валя переступил порог, в квартире пахло сердечными каплями. Купальники и летние принадлежности были свалены на диване в гостиной, а в спальне отец заново паковал свои вещи – рубашки, брюки, костюмы, туфли.

– Наконец-то, – сказала мама.

Она стояла у окна кухни спиной ко всем и даже не обернулась, когда вошел Валя.

– Мама, что случилось?!

– Валентин, объясни, – сказала мама и ушла в ванную.

Отец медленно поднялся, бросил взгляд на дверь, которая закрылась за мамой. Посмотрел на Валю и сразу же опустил глаза:

– Твоя мама выгоняет меня из дома.

Его слова прозвучали для Вали полной бессмыслицей. Шум дождя в водосточной трубе логичнее и умнее.

– Я полагал, – монотонно продолжал его папа, прячась за простые действия, укладывая туфли в полиэтиленовый пакет, – она позволит мне хотя бы объяснить… объясниться… это ведь не то, что она подумала. Это ошибка с моей стороны, я признаю… но я… но мы… взрослые же люди! Это помутнение, единственный случай, а мы ведь много лет вместе… Нас объединяет жизнь, сын… а она даже не хочет слушать…

– Папа, – сказал Валя сухими губами. – Вы оба… сошли с ума?!

И будто солнце поднялось у него в голове. Не от радости, нет. От полной ясности, что здесь происходит.

– Погоди. – Он выставил перед собой ладони, будто желая задержать движение отца, пусть не возится пока с этими туфлями. – Я все объясню. Сейчас.

Он попятился из спальни, бросился к двери в ванную, застучал ладонью по гладкому дереву:

– Мама! Здесь была Саша! Александра Игоревна! Твоя дочь! Послушай, это она все подстроила!

Дверь открылась. Мама стояла на пороге, и Валя только сейчас осознал, сколько ей лет.

* * *

Отец уехал на такси, забрав с собой единственный чемодан.

– Не беспокойся, – говорила мама со странной улыбкой. – Не пропадет. Когда он бросил свою первую семью с двумя мальчишками, не пропал же…

– Мама, она меняет время. Она может сделать так, что один и тот же день повторяется. Все, что происходит, – неправда. Папа тебя любит. Даже если был там какой-то курортный роман…

Он сказал и покраснел. До чего же пошлые слова получились.

– Валик, – мама выкатила на ладонь таблетку из пузырька, – я прекрасно тебя понимаю. Это защитная реакция. В семнадцать лет ты фантазируешь, будто тебе восемь…

– Мама!

– …Но все пройдет. Страсти улягутся. Ты уже взрослый, вы с папой будете встречаться, когда сами захотите, где-то на нейтральной территории. Может быть, он познакомит тебя со своей новой семьей…

– Да нет у него новой семьи! И не будет!

– Она молода и красива, – задумчиво сказала мама. – Такой и я когда-то была. Когда он явился передо мной на берегу моря, на закате. И я влюбилась настолько, что закрыла глаза на то, что он женат… и позволила ему уйти из семьи… И перестала заботиться о дочери… Это карма, Валечка.

– Мама, ты меня не слышишь, что ли?! Александра вернулась! И она…

– Если бы Саша вернулась, – мама, похоже, в самом деле слышала сейчас только голоса в своей голове, – она первым делом подняла бы трубку…

Мама указала на телефон в прихожей. Когда Валя родился, аппарат уже был старый, но в трубке до сих пор жил гудок. И на табличке из прозрачного пластика было записано несколько номеров. Один из них мама всегда обновляла – восстанавливала черным фломастером стершиеся цифры.

– …И позвонила бы мне, вот и все. Но ты сейчас все выдумываешь, чтобы отвлечь меня и себя…

Мама запила таблетку водой, подошла и обняла Валю почти насильно:

– Мне тоже очень грустно. Я тоже поначалу не хотела верить. Но в жизни все бывает, это жизнь… До конца каникул еще полно времени, давай поедем с тобой куда-нибудь? У моей коллеги отличная дача, и она сейчас пустая стоит, там чудесное место… Озеро, лес…

Валя должен был сказать ей о Торпе, и одно это слово извлекло бы маму из глухого отрицания, похожего на истерическую глухоту. Но Валя понимал, что именно сейчас это слово добьет ее и таблетками дело не кончится.

* * *

Сашка сидела на скамейке в знакомом дворе, обросшем старыми тополями. Видела, как Валентин грузил свой чемодан в такси. Валентин был подарком судьбы Сашкиной маме. Валентин был мамина вторая молодость, подлинная и последняя любовь.

Судьбу-дарительницу звали Фарит Коженников.

– Спасибо, Фарит, – сказала Сашка тому, кто уже не мог ее услышать. – Это была отличная идея. Увидишь, как я заново ее использую.