Читать книгу Казнь - Марина и Сергей Дяченко - Страница 3

* * *

Психиатрическая экспертиза признала ее вменяемой. Медицинская комиссия признала ее здоровой.

Ирена приложила все усилия, чтобы поскорее забыть подробности и первой, и второй. Вы МОДЕЛЬ, с улыбкой говорила она врачам и санитарам. Ничего не могу с этим поделать. Вам обидно, но это так: вы – лишь тени других людей. Вы – представление Анджея о том, какими должны быть люди… Не обессудьте.

Ее сочли симулянткой.

Назначен был день суда; Ирена наслаждалась временным покоем. Ее не тревожили ни врачи, ни адвокаты, ни следователь. Натянув до подбородка серое казенное одеяло, она перечитывала записи в записной книжке и даже сподобилась на новую: «Весь мир есть тень…»

Фраза поразила ее своей оригинальностью.

Думать о том, почему не сработал канал, скоро наскучило. Не сработал – и не сработал. Дело житейское. Возможно, нечто подобное случилось с Анджеем. Он попал под каток собственной выдумки – не смог остановить им же запущенный волчок…

Думать о том, мертв Анджей или имитировал собственную смерть, она избегала. Так или иначе скоро все разъяснится. То, что Ирену ждет смертный приговор, ни у кого не вызывало сомнений; она, в свою очередь, не сомневалась, что Анджей, если он жив, никогда не допустит такого расклада. Если моделятор жив – то только затем, чтобы наблюдать за пойманной в ловушку Иреной. Если это изощренная месть – за что?! – то всего, что уже случилось с ней, достаточно для удовлетворения самого больного самолюбия. И до созерцания ее казни Анджей вряд ли дойдет. Хотя, опять же, кто его знает…

Вероятность того, что Анджей действительно мертв, Ирена в расчет не брала.

Зал суда хранил следы былого величия. С потолка слепо глядели облезлые барельефы. За длинным столом сидели люди в темных одеждах, за чьими-то затылками возвышались высокие спинки кресел, – Ирена подумала, что это по-своему красиво. Лет сто назад, наверное, бархат на подлокотниках выглядел совсем свежим…

В зале было полным-полно народу. Отдельно сидели родственники погибших детей – в их сторону Ирена с самого начала решила не смотреть. Там была ее мертвая зона; очень скоро она начала ощущать ее, будто больной клочок собственного тела. Онемевший и воспаленный. Ее взгляд притягивался к этим неподвижным людям, но ужас посмотреть им в глаза был сильнее.

По всему залу рассыпались репортеры. Ирена болезненно щурилась от вспышек; репортеры представлялись ей иголками, снующими сквозь тишину и ропот, тянущими за собой нитку предстоящих сенсационных материалов…

То ли в зале недоставало света, то ли перед глазами у Ирены стоял полумрак – но необыкновенно трудно было различать лица. А она высматривала, упорно высматривала, преодолевая резь в глазах – высматривала…

Кого?

Анджея Кромара. Кого же еще?..

Среди свидетелей были как совсем незнакомые люди, так и собственные Иренины соседи. Мальчику Вальке пришлось подставить под ноги скамеечку – иначе его голова не поднималась над трибуной для свидетелей.

– Я видел тетю…

– Это была госпожа Хмель?

Мальчик застенчиво улыбнулся.

Иренин адвокат неохотно поднял руку:

– Вопрос… Свидетель Валентин Ельник УВЕРЕН, что в тот день на глаза ему попалась именно его соседка, а не другая женщина, проживавшая в том же доме?

А ведь вопрос с двойником мы так и не продумали, мысленно обеспокоилась Ирена. За время, проведенное в беседах с собой, она привыкла считать себя эдаким ходячим консилиумом. «Мы продумали», «мы решили»…

– Свидетелю Валентину Ельнику десять лет, – сухо заметил судья. – Его показания могут быть приняты к сведению – однако полностью полагаться на них…

– А может, и другая тетя, – легко согласился Валька. – Темно было…

По залу пронесся ропот. Иренин адвокат вздохнул – ему поперек горла встал весь этот процесс. Как строить защиту, если подзащитная с идиотским упрямством отказывается давать простейшие сведения – о месте своей «командировки»?! Процесс был изначально проигран. Адвокат маялся: удар по карьере. На него сознательно сбросили бесперспективную, грязную работу, от которой отказался даже Упырь…

Ирена закусила губу.

Посреди наполненного зала имелось лысое пятно. В центре пятна сидел, закинув ногу на ногу, холеный господин Семироль.

И никто не садился рядом с ним. Два кресла справа были пусты, и два кресла слева были пусты, и перед ним, и за его спиной… В то время как в проходе скрипели приставными стульями, переминались с ноги ногу те, кому не хватило мест…

Ирена жалостливо взглянула на своего адвоката.

Нельзя так демонстративно расписываться в собственном бессилии. Как ассенизатор, вздернувший подбородок среди кучи дерьма: вы хотели видеть, как я вспотею, занимаясь ЭТИМ?! Дудки, я даже и не попытаюсь!..

И все-таки. Почему оказаться рядом с Яном Семиролем не решаются даже ко всему привычные репортеры?..

В дальнем углу зала сидела ее кафедра в полном составе. Во главе с Карательницей. Ирена по-прежнему плохо видела лица – но чувствовала взгляды…

Ближе к концу слушания ее коллеги стали по одному подниматься и уходить. И это поразило ее больше, чем ненавидящие лица осиротевших родственников. Чем равнодушие адвоката. Чем напор молодого, агрессивного прокурора.

Больше, чем напряженная пустота вокруг Семироля.

Они не настоящие, говорила она себе. Те, настоящие, остались во внешнем мире… И они никогда бы не поверили, что я…

Последним ушел профессор восточной литературы. Бледный, потерянный – впрочем, Ирена с трудом различала его поверх множества голов…

Объявили перерыв до завтра.

Ирену увели из ее клетки в тесную комнатку с голыми стенами и плюшевым диваном, и рядом оказался потный и злой адвокат, и тогда она бесхитростно спросила у него: почему рядом с Семиролем никто не садится?..

Адвокат задумался. И кисло сказал, что подаст протест.

Ирене стало смешно. Что же, к чистенькому господину по кличке Упырь в судебном порядке будут подсаживать соседей?..

Ночь она провела, глядя в потолок.

А назавтра адвокат действительно начал с протеста:

– Защита требует удалить из зала господина Семироля, поскольку он присутствует здесь не из профессионального, а из совсем другого, корыстного и антигуманного интереса… Своим присутствием господин Семироль оказывает моральное давление на суд и угнетающе действует на обвиняемую!

– Он еще и не так подействует, – довольно громко сказала женщина в темном платке, возможно, мать одного из погибших мальчиков. В зале зароптали.

– Протест отклонен, – нервно сообщил судья. – Слушание открытое, и нет такого закона, по которому господин Семироль не имеет права присутствовать на нем, подобно любому гражданину… В противном случае речь идет о дискриминации…

Судья осекся и пожевал губами, как бы сожалея о сказанном. Закончил тоном ниже:

– …Дискриминации по… биологическому признаку.

В зале сделалось тихо.

– Богатый вампир упырем не считается, – насмешливо сказали в этой тишине. Свободное пространство вокруг господина Семироля увеличилось на еще несколько стульев – он, впрочем, и ухом не повел.

«Богатый вампир упырем не считается»…

Ирена все еще переживала отступничество родной кафедры. Именно отступничество – потому что поверить в данном случае означает предать… «Богатый вампир упырем не считается». Что-то ей напомнила эта фраза… Что-то давно читанное…

– И, наконец, признание самой обвиняемой, от которого она впоследствии отказалась…

Ропот в зале.

– Отказавшись признать собственную вину… отягчив тем самым…

Она перестала слушать.

Потому что все устали и хотят есть. Потому что, несмотря на всю сенсационность дела, откладывать слушание на завтра скорее всего не станут – слишком все ясно… Слишком хочется финала, результата…

Что ж. Теперь она со знанием дела сможет писать детективы. Издатель останется доволен…

Она криво улыбнулась. Забыла позвонить литагенту. Может быть, внутри МОДЕЛИ у издателей другие запросы?

Вряд ли…

Она встретилась со взглядом господина Семироля.

И невольно содрогнулась.

Он больше не походил на Анджея. Он… Почему он так смотрит?!

Будто бы ощутив ее внезапный страх, Семироль отвел глаза.

«Богатый вампир упырем не считается».

Преуспевающий адвокат по кличке Упырь.

«…присутствует здесь не из профессионального, а из совсем другого, корыстного и антигуманного интереса…»

Об этом надо подумать. Об этом определенно надо подумать…

– Подсудимая Хмель! Ваше последнее слово!

Она поднялась раньше, чем сообразила, чего от нее хотят. И с минуту простояла столбом в напряженной тишине.

Собственно, о чем ей говорить?

«Ваш мир – МОДЕЛЬ»?

«Все вы – плод фантазии моего сумасшедшего мужа»?

«Я человек из другого мира, как вы можете меня судить»?

Она глубоко вздохнула – и посмотрела в тот угол зала, где сидели родственники жертв.

Ее передернуло, но она нашла в себе силы заговорить:

– Я…

Окаменевшие лица. Ненавидящие глаза. И как некстати – воспоминание о тех фотографиях, что подсовывал ей следователь, тех жутких фотографиях…

– Я невиновна… Это не я! Честное слово!..

Ее голос утонул в возмущенном гуле толпы.

Только родственники молчали и смотрели.

Поверят?

Нет.

* * *

Ее приговорили к смерти. В мире, смоделированном правдолюбцем Анджеем, это оказалось в порядке вещей. Женщина? Ну и что? Убийца, серийная убийца, которую признали вменяемой…

Ее перевели в специальную камеру и выдали специальную одежду. Ей не было страшно – ее мучило тупое, удивленное отвращение.

Интересно, как далеко все это может зайти?

Никогда в жизни, ни за какие коврижки она не согласилась бы писать тюремно-судебные хроники. Как бы ни усердствовал литагент…

Ей предложили просить о помиловании.

– Кого просить-то? – спросила она удивленно. – Вас нет… вы тени… вы МОДЕЛЬ, ясно вам?

Ее оставили в покое. Несколько дней она провела в тупом оцепенении, а потом спохватилась и потребовала правды о своей судьбе: когда?!

Ей ответили уклончиво.

Она попросила принести ей газет за последнюю неделю – и, получив целый ворох разнообразной прессы, ощутила новый шок.

Все газеты – от «Вечернего города» и до мельчайшей бульварной газетенки – посвятили ее делу хоть строчку, хоть врезку. Она узнавала себя на фотографиях – на одних сразу же, на других с трудом. То ли искусство фотографа имело значение, то ли момент, в который сработала камера – но казалось, что в одной и той же клетке последовательно сидело несколько разных женщин: одна демонически красивая, с оскаленными мелкими зубами, другая с одутловатым лицом маньячки, третья сонная, четвертая заплаканная…

Ирена достала расческу – пластмассовую, с вялыми зубьями. Все, что имело твердые или острые грани – в том числе зеркальце – у нее изъяли еще в ходе психиатрической экспертизы…

Она расчесалась, глядя на собственную тень. Помассировала щеки. Аккуратно расправила брови. В конце концов, если Анджей наблюдает за ней…

Что за бред. Анджей не бесплотный дух, он не умеет перевоплощаться в других людей, он мертвый, в конце концов… Речь идет о МОДЕЛИ реального мира, а вовсе не о фантастическом романе… Блестящими перспективами которого соблазнял ее когда-то господин Петер…

Самые смелые газеты поместили рядом с ее фотографией украденные у следствия снимки с мест преступлений. Самые умные – прижизненные фотографии погибших мальчиков. В обоих случаях эффект получился убийственный.

Ирена взяла себя за волосы, разрушая свежесозданную прическу. Идиоты! Маньячка-то на свободе… Как там говорил господин Упырь – «вам было бы на руку, чтобы убийства возобновились»…

Маньячка, если у нее есть в голове хоть капля ума, дождется Ирениной казни. И только потом…

– Какая ты сволочь, – сказала Ирена, обращаясь к невидимому Анджею.

Среди газет не было единодушия. Кое-кто из репортеров усомнился, что женщина, сидевшая за решеткой в зале суда, действительно могла совершить все перечисленные преступления. Впрочем, даже сомнение это было деланное, искусственное, призванное оттенить заметку и подчеркнуть индивидуальность ее автора…

А потом ее глаз остановился на небольшой, скромной врезке во все той же, когда-то любимой ею «Вечерке»:

«Анонс!.. По сведениям, полученным из достоверных источников, процедура казни Ирены Хмель будет перепоручена некоему частному гемоглобинозависимому лицу. Читайте завтра в „Вечернем городе“: вправе ли общество продавать своих смертников вампирам?..»

Ирена проглотила вязкую слюну.

Анджей… Ты что?! Ты с ума сошел? Или это я рехнулась? Или это газеты бредят?..

Она легла на койку, привычно натянула одеяло и погрузилась в сон, как в спасательную шлюпку.

* * *

…Она не знала, с чем это можно сравнить. До знакомства с Анджеем у нее не было никакого чувственного опыта – поцелуи в темном кинотеатре не в счет, а духовой оркестр под окнами Ивоники тем более. Недомолвки в беседах с подругами, да любовные романы, да модные фильмы – вот, в общем-то, все Иренины на тот момент источники…

Сказать «он изобретателен» – значило не сказать ничего.

Будучи в экстазе, он моделировал то языческое жертвоприношение, то негритянский обряд инициации, то интимную жизнь глубоководных рыб; нельзя сказать, чтобы Ирене все это нравилось одинаково, однако и дискомфорта она никогда не ощущала. Он был как хороший актер в роли злодея – зал трепещет, а на теле жертвы ни царапинки…

Будучи просто в хорошем расположении духа, он оборачивал ее своей нежностью, словно махровым полотенцем.

Будучи в задумчивости, он забывал он ней, даже лежа в постели бок о бок.

Однажды он любил ее под аккомпанемент симфонической поэмы, звучащей из динамиков музыкального центра. Случилась богатая прелюдия, занавес поднялся, и действо обещало быть колоритным и пышным – когда дирижер, возлежащий на своей жене, внезапно о чем-то задумался. Она восприняла его задумчивость как драматургическую паузу и некоторое время выжидала нового поворота сюжета – однако Анджей уже сладко спал, забыв объявить антракт…

Она послушала его ровное дыхание, потом аккуратно высвободилась и отключила музыку. Он проспал до утра. Ирена сидела на кухне, пила чай и смотрела на свое отражение в темном окне – пока не рассвело…

Как-то, возвращаясь домой, она обнаружила поджидавшую ее дамочку. Молодую, но не молоденькую, одетую во все синее – синее короткое пальто, синие колготки, синие туфли, шляпка с ярко-синим пером…

– Вы Ирена? – у дамочки были синие глаза, подведенные светло-синим карандашом.

– Я Ирена…

– Я Люсия… Не удивляйтесь. Вы, конечно, можете меня прогнать… Но вам ведь не безразлична судьба Анджея?

Ирена молчала, разглядывая бело-розовое лицо в синем обрамлении.

– Анджей… Видите ли, Ирена. Вы его жена… Вам трудно, я понимаю. Трудно жить рядом с гениальным художником, композитором, писателем… Им нужны специальные жены. Женщины, которые могли бы понять их, пожертвовать, если хотите, своей индивидуальностью, стать отражением, тенью…

– Вы его любовница? – спросила Ирена.

Дамочка вздохнула:

– Я его друг… Чего, к сожалению, нельзя сказать о вас. Вы не смогли стать другом собственному мужу…

– Это он вам сказал?

– Нет, но это же видно… Ирена, поймите… Личность Анджея – слишком большая ценность, чтобы разменивать ее на банальную семейную жизнь. Вы будете с ним несчастливы… вы его не понимаете, не цените. Он будет несчастлив с вами… Вам лучше разойтись. Гению не нужна жена – ему нужен друг, соратник… нянька…

– Надо подумать, – сказала Ирена со вздохом.

И ушла, оставив дамочку с приоткрытым ртом. Очевидно, та еще не все успела высказать.

Вечером вернулся Анджей – рассеянный и мечтательный.

– Приходила твоя поклонница, – сказала Ирена после ужина, когда говорить было, в общем-то, уже не о чем.

– Которая? – отозвался Анджей задумчиво.

– Синяя…

– А-а-а… И что?

Ирена подумала.

– Она считает, что я недостаточно с тобой нянчусь…

– А ты считаешь, что достаточно?

Ирена вздохнула:

– Знаешь, у меня рассказ вышел… В сборнике…

– Покажешь?

– Да… Анджей, как ты думаешь, тебе нужна другая жена?

Теперь помолчал он. Что странно – у него-то, в отличие от Ирены, реакция была мгновенная, иногда опережающая события…

– Не знаю, нужна ли мне жена… Но ТЫ мне нужна, Ирена. Вот конкретно именно ты.

* * *

«Вправе ли общество про… сво… смертников вампи..?»

Газета была за позавчерашнее число. Ирена долго добивалась именно этой газеты, в какой-то момент ей подумалось, что охранники скрывают ее, не желая травмировать ее, Иренину, психику…

Как бы не так. Они, оказывается, просто заворачивали селедку. И когда Ирена получила наконец свою газету, половины страниц у нее не было, а оставшиеся воняли рыбой, и часть текста скрывалась под жирными пятнами…

Типографская краска вредна, особенно если глотать ее вместе с пищей…. Охранники никакого понятия не имели о правилах гигиены.

Ирена перевела дыхание. Почему-то вспомнился Анджей, сидящий во главе импровизированного студенческого стола. «Кстати, а что вы думаете о смертной казни?»

Совсем не смешная шутка.

«По све…, добытым из достойных доверия исто… один преуспевающий юри… выложил за приговоренную Хмель кругленькую сумму в…»

Ирена протерла глаза. В такую сумму сложно поверить, вероятно, виновата жирная селедка…

«…городские… потирают ру.., потому что вопросы финансирования… традиционно остры… новые рабочие места… пособия… благоустро… Однако, помня о наказании за тяжкие преступле… забыва… если казнь виновного имеет смысл, то передача права на казнь в приватные руки…

«Передача права на казнь в приватные руки».

Анджей, ау! Ты меня слышишь?..

Господин Петер! Что же вы врали-то?!

«Вы войдете в мир… предположительно, он в точности соответствует нашему, разве что некоторое расхождение во времени…»

Да уж. Соответствует.

«Это был бы перелом вашей писательский карьеры. Не говоря уже о незабываемом впечатлении… Вообразите себе, что вам предложили бы слетать в космос. Неужели вы отказались бы?!»

– Отказалась бы, – сказала Ирена вслух.

Огромный кусок столь важной для нее статьи был оборван вместе со всей газетной полосой. Ей так и не суждено узнать, какие именно аргументы приводит корреспондент в осуждение порочной практики – передачи смертников «в приватные руки»…

Она колотила в дверь сперва кулаками, потом ногой. Наконец, приоткрылось окошко.

– Скажите пожалуйста, – попросила она, стараясь, чтобы голос ее звучал как можно более дружелюбно. – Кого здесь называют вампирами?

– Я не имею права с вами разговаривать…

Окошко захлопнулось. Удаляющиеся шаги.

* * *

На следующее утро она объявила голодовку, требуя сведений о своей дальнейшей судьбе. Когда? Каким образом? По какому закону, черт побери?!

Уже днем она, проголодавшись, отменила акцию протеста и съела полагающийся сытный обед. Но какие-то чиновничьи шестеренки завертелись: вечером к Ирене в камеру явилось некое официальное лицо и ознакомило ее с подшивкой документов.

Все они носили пометку «копия» и отсортированы были в хронологическом порядке. Вот Ирену арестовали… Вот идет следствие… Вот состоялся суд…

Последняя бумажка была самая маленькая, скромная и неприглядная. Ирене пришлось напрягать глаза, разбирая микроскопический шрифт: ордер… согласно законодательству, пункт такой-то… передачу прав… господину Яну Семиролю, как приватному представителю правосудия… с обязательством исполнить приговор в течение трех месяцев…

Официальное лицо удалилось, а Ирена все стояла посреди камеры, сдвинув брови и шевеля губами.

Прошло полчаса, прежде чем ноги ее подкосились.

* * *

Пришли не на рассвете, как велит традиция, а после завтрака. Ирена непонимающе разглядывала хмурых конвоиров, тюремного врача и пару официальных лиц – одно уже знакомое, второе еще нет. Оба лица казались одинаково серыми – под цвет форменных пиджаков.

Врач измерил ей давление и заглянул в горло. Интересно, подумала Ирена отстраненно, а была бы у меня ангина?..

Врач расписался на серой бумажке.

Кто-то из официальных лиц – она не разобрала, кто – еще раз ознакомил ее с содержанием маленького неприглядного документа. При этом лицо, разбирая микроскопические буквы, мучилось так же, как незадолго до того мучилась Ирена:

– «…И осуществить передачу прав, связанных с исполнением правосудия, господину Яну Семиролю как приватному представителю правосудия… Вместе с обязательством исполнить приговор в течение трех месяцев…»

Значит, не сегодня, отрешенно подумала Ирена.

После некоторого колебания ей накинули на плечи ватную поношенную фуфайку. Холодно. В конце ноября вести на смерть в одной тюремной робе – бесчеловечно…

Коридор был длинным, как шланг. В тюремном дворе ожидала машина-фургончик.

– И куда вы меня повезете? – спросила Ирена с истерическим смешком.

Ей не ответили.

Она шагнула внутрь железного ящика – двери за ее спиной захлопнулись. На полу, истоптанном сотнями ног, лежал бледный квадратик света – все, что осталось от солнечного ноябрьского дня.

Машина тронулась.

Ирена коленями встала на скамейку – будто ребенок в метро. Приблизила лицо к окошку за частой решеткой.

За грязным клетчатым стеклом мелькали тени. Ирена не могла узнать ни одной знакомой приметы – как будто за время, проведенное ею в тюрьме, город окончательно раздумал притворяться своим. Сбросил маску, предстал во всей своей враждебной отчужденности.

Она устала смотреть. Взобралась на скамейку с ногами – благо машина шла мягко, и ни ухабы, ни резкие остановки узницу не тревожили.

У вампиров – клыки. Вампиры спят в гробах. Когда Ирене было лет четырнадцать, она пересмотрела все доступные фильмы про вампиров…

Окоченевшей рукой она полезла за пазуху. Тюремная роба не имела карманов – но Ирена ухитрилась устроить в ее складках тайник. Не зря в последние дни она так упорно просила на обед остренького – вот они, три отвоеванных чесночных дольки…

Ирена прикрыла глаза – господин Семироль стоял перед ней как живой. Улыбался ли он во время той их единственной встречи? И если улыбался, то открывал ли при этом зубы?..

У нее нет при себе ни одной серебряной безделушки. И осиновый кол, понятно, в камере смертников добыть негде…

Сейчас или потом?

Потом. Она аккуратно спрятала чесночные дольки обратно. Закусила губу.

Иногда вампирами называют – в переносном смысле – стяжателей, негодяев, бессовестных, к примеру, банкиров. Что, если Упырь – всего лишь прозвище корыстолюбца?..

«Приватный представитель правосудия». Частный палач, точнее говоря. Интересная практика… Одно дело, когда казнят на площади. Совсем другое дело, когда торгуют ордерами на казнь, будто охотничьими лицензиями…

Анджей, это твоя задумка? Или все же ошибка, побочный эффект, кирпичик, выпавший из своего гнезда и повлекший за собой легкий обвал? Изменивший тем самым всю структуру МОДЕЛИ?..

Машину тряхнуло. Ирена ухватилась за жесткий край скамейки; город остался позади. Они едут около получаса – интересно, где?

Она выглянула снова – и на этот раз видимость оказалась куда лучше. Она даже прищурилась от невысокого ноябрьского солнца, пробившегося сквозь слой пыли на тюремном стекле.

Горы. Машина ползла по горной дороге – но не привычной, в изгибах зеленых холмов и туманом над узкими речками. Эти горы напоминали скорее давнюю поездку на турбазу – высокие и изломанные, лысые, лишенные растительности, холодные и недосягаемые…

Она протерла глаза. Ну не было скалистых хребтов в окрестностях города. Не должно быть… Это неправильные горы, вне МОДЕЛИ здесь находится совсем другая местность!.. А интересно, существует ли граница, территориальный предел МОДЕЛИ?

Она живо вообразила себе, как машина пересекает невидимую черту и вываливается из сочиненного Анджеем мира – прямо в толпу уже отчаявшихся, похудевших в ожидании экспертов, в объятия этой безответственной сволочи – господина Петера…

Предполагал ли господин Петер, что события могут повернуться ТАК? Не предполагал – значит некомпетентен. Предполагал, но решил рискнуть? Мерзавец. Гад…

Машина замедлила ход. Остановилась.

Ирена почувствовала, как немеют руки. И ноги превращаются в два ватных бесчувственных мешка.

Уже?!

Голоса снаружи. Человеческая тень на секунду заслоняет солнце; Ирена прилипла к окну, сжимая в потном кулаке свое последнее оружие – чеснок…

Кто-то, кажется, водитель, странно семеня, проследовал к одинокому дереву на краю дороги. Встал в характерной позе, замер, будто тушканчик перед восходом солнца…

Ирена, мысленно плюнув, отвалилась от окна. «Техническая остановка».

А может быть?..

И она забарабанила в стенку кабины:

– Эй! Эй! Выпустите меня ненадолго, мне надо…

Хмурые лица. Недовольное ворчание. Им тоже не по себе – неприятно, видишь ли, везти по назначению смертника, особенно если смертник – женщина…

Да. Вероятно, моделируя эти горы, Анджей сверялся с лучшими видовыми альбомами… Впрочем, что она знает о процессе моделирования? Домики, сложенные из спичечных коробков, давно уже остались в прошлом…

Прищурившись, она огляделась.

Так. Терять ей нечего. Справа стена, слева провал. Крутой, но не отвесный. Можно сломать шею… а можно и не сломать.

Охранников двое. Водитель – третий. У каждого на боку – тяжелая кобура.

Но не лучше ли пуля, чем чьи-то слюнявые клыки?!

– Быстро, – сказал сквозь зубы один из охранников.

Она сделала удивленные глаза:

– Здесь? Дайте хоть за кустик отойти…

– Я тебе отойду, – сказал другой, угрюмый и краснолицый. – Здесь, на дороге…

Она оскорбленно вскинула брови и шагнула по направлению к обрыву.

– Стоять!!

Она остановилась.

В принципе, следовало заголиться и присесть, надеясь, что охранники отвернутся хотя бы рефлекторно.

Ирена вообразила себе, как кидается в провал, подхватывая на ходу спадающие арестантские штаны…

Поморщилась, как от кислого. С отвращением оглянулась на охранников:

– Идите к черту… Поехали. Я передумала.

* * *

Спустя еще час машина остановилась снова. Ирена к тому времени впала в муторное оцепенение – дорога извивалась, как червь на рыболовном крючке, и приходилось бороться с подступающей дурнотой.

Еще одна «техническая остановка»?..

Голоса снаружи.

Она с трудом поднялась со скамейки. Потянулась было к окну – но тут дверь распахнулась, впуская в духоту фургончика ледяную струю изысканного горного воздуха.

Ирена прищурилась, хотя солнце стояло не так уж высоко и светило с другой стороны.

– Выходите…

Оттого, что охранник обратился к ней на «вы», по коже продрал мороз. Она не успела оглянуться, как на запястьях у нее защелкнулись наручники.

Здесь уже лежал снег. И хлестал, как мокрое полотенце, ветер.

Тюремный фургончик нос к носу стоял с другой машиной. Высокой, с широкими рифлеными шинами, с прожектором на крыше – хорошая машина, сразу видно, вездеход…

– …Распишитесь.

Ирена не сразу узнала господина адвоката Яна Семироля. Вместо элегантного костюма на нем были спортивная куртка и брезентовые камуфляжные штаны, а на голове – лыжная шапочка с изображением желтой смеющейся мыши.

– …Распишитесь здесь…

Господин адвокат положил на колено картонную папку, вытащил из кармана ручку, блеснувшую на солнце золотым пером, и подмахнул по очереди два комплекта желтоватых документов.

Ирена чувствовала на своем плече лапу краснолицего охранника. Скорее всего, тот имел опыт в подобных процедурах – и перед лицом «приватного представителя правосудия» приговоренные обычно предпринимали отчаянные попытки побега…

Ирена осторожно поднесла к лицу обе руки сразу. Разжала пропахшую чесноком ладонь. Слизнула три теплые дольки. Стиснула зубы, не чувствуя усиливающегося жжения, осторожно принялась жевать.

Отвратительный запах…

Господин Ян Семироль аккуратно спрятал ручку – и только тогда впервые взглянул на Ирену.

Под этим взглядом охранник снял руку с Ирениного плеча. Долго не мог вытащить ключи – кольцо зацепилось за дыру в кармане…

Наручники разомкнулись, высвобождая Иренины запястья.

Семироль улыбнулся, не разжимая губ.

Очень гладкая кожа. Очень чисто выбритые щеки. Здоровый, отдохнувший господин. И, по-видимому, сытый.

– Фуфайку нам бы тоже забрать, – сказал водитель, глядя в снег.

Ирена шевельнула плечами. Ватная ношеная фуфайка упала на дорогу. Вернее, собиралась упасть – но кто-то из охранников ловко ее подхватил.

– Трусливые отморозки, – сказала Ирена, ни к кому конкретно не обращаясь. – Бабы.

– Поехали, – нервно сказал водитель.

Все трое, как по команде, ринулись в кабину. Как будто их подгоняли хлыстом.

Тюремный фургон сдал назад – слишком резко, едва не угодив колесом в провал. Развернулся, выкидывая из-под колес грязный снег и камушки; задымил по дороге, несколько раз подпрыгнул на рытвине, скрылся за поворотом…

– У меня в машине печка, – сказал Семироль.

Ирена не повернула головы.

Уж больно красивые горы. Открыточный антураж для фильма ужасов.

– Вы слышите? Холодно. Садитесь в машину.

А не кинуться ли с обрыва, вяло подумала Ирена.

– Садитесь же.

Она наконец-то увидела распахнутую дверцу. Не чуя ног, подошла. Забралась на сидение, подтянула колени к подбородку.

Семироль сел рядом. Включил приемник; из далекой дали тоненьким голоском задребезжала знакомая певичка.

Елки-палки… Ирена даже помнит ее имя. Имя ОТТУДА, из настоящего, несмоделированного мира…

Семироль разворачивал машину.

Вот здорово, если бы вездеход не удержался на узкой дороге и загремел по камням вниз, размазался бы по живописному заснеженному склону…

Она вспомнила о чесноке.

От с трудом сохраненных долек остался только липкий привкус во рту. Когда, когда, с какого перепугу она проглотила свое последнее оружие?!

– Пристегните ремень…

– Что?..

– Пристегните ремень, это же горы…

Ее руки действовали отдельно от разума. Щелк…

Теперь широкая лента ремня привязывала ее к креслу.

– Вам все еще холодно?

Она поняла, что дрожит. Лязгает зубами с угрозой откусить собственный язык.

– Печка греет вовсю, – Семироль усмехнулся. – Мне вот жарко…

На лбу у него действительно выступил пот. Жесткие волосы, освобожденные из-под лыжной шапочки, стояли дыбом.

– Нам ехать около получаса… Расслабьтесь. Посмотрите, какие красивые горы…

– Ненастоящие, – сказала Ирена равнодушно. – Модель.

– Но красивая модель, верно?

Она быстро взглянула на него. Машина в горах… Руки, легко лежащие на руле…

– Анджей? – спросила она шепотом, сама себе не веря. – Анджей?!

Как, черт возьми, на него похоже… Доводить ее до безумия – и потом появляться из ниоткуда, внезапно, невероятно… Выглядывать из чужой личины…

– Анджей, я ждала чего-то похожего… Но ЗАЧЕМ?!

По щекам у нее, оказывается, уже минуты две безостановочно катились слезы.

Семироль притормозил. Машина дернулась и стала; Ирена прерывисто вздохнула под взглядом цепенящих коричневых глаз.

– Анджей… Ты с ума сошел?! Тюрьма… Ты знаешь?! Как это… экспертиза… что они со мной… и ведь все, как на самом деле. Слишком похоже… на действительность. Суд… Как ты мог додуматься?! Маньячка… почему маньячка? Ты сумасшедший… ты сволочь… Если мстить… за что?! У нас… все тогда случилось правильно… потому что с тобой невозможно жить, ты сумасшедший… Анджей!! Но было же хорошее… столько хорошего было, за что же ты так… почему… обещал, что будешь помнить… лучше бы забыл… Гад! Гад! Ненавижу!..

Семироль смотрел на нее, и взгляд его менялся. Все шире раскрывались глаза, из пристальных делаясь потрясенными; Ирене казалось, что холеное лицо господина адвоката вот-вот треснет, выпуская из-под маски насмешливую рожу ее бывшего мужа.

– Анджей… Эта скотина Петер обещал мне… ПОЛЧАСА!! Только полчаса и совершенную безопасность… Вы с ним в сговоре? Или ты его надул? Анджей… Хватит. Ты уже… ты поиздевался надо мной вволю. Ты перешел все возможные рамки… С меня хватит твоей живодерской модели, я хочу в наш нормальный мир!!

Она захлебывалась слезами. Семироль смотрел, и глаза его были уже угрюмыми:

– Вы меня с кем-то путаете, Ирена.

Она осеклась. Закусила губу, пытаясь остановить собственную истерику.

Солнце, красное, как раскаленная монета, опускалось все ниже. Под порывами ветра раскачивалась автомобильная радиоантенна, и казалось, что машина недовольно шевелит единственным усом.

Семироль молчал – тяжело и мрачно.

– Красивая МОДЕЛЬ, – пролепетала Ирена, будто оправдываясь. – Ты ведь признал это, верно?

Семироль молчал.

– Анджей…

Его тонкие губы чуть дрогнули:

– Меня зовут Ян.

Последовала пауза. Такая долгая, что солнце на полкорпуса успело осесть к зубчатому горизонту.

Шелестел, обтекая машину, ветер. Сквозняком пробирался в щели.

– Ты притворяешься, Анджей, – шепотом сказала Ирена, уже осознавая свою ошибку, но все еще не желая расставаться с только что придуманной надеждой.

– Нет… Я не притворяюсь. Не знаю, что вам привиделось – но я всего лишь Ян Семироль…

Некоторое время она разглядывала его холеное чужое лицо. Потом со страшной силой вломилась в дверцу; дорога ей была одна – в пропасть, и Ирена рвалась, желая немедленно оказаться на далеком каменном дне.

Дверца не поддалась. Ирена зря издевалась над хромированной ручкой.

– Ну госпожа Хмель… вы же так здорово держались… Потерпите еще немного – сейчас приедем…

Машина тронулась.

Она обмякла, позволяя ремню безопасности вернуть себя обратно в кресло.

– Сейчас приедем, успокоимся, поговорим… Вы любите чеснок? У меня в холодильнике припасено некоторое количество чесночного соуса…

Он замолчал, не отрывая глаз от дороги. Дорога была своеобразная. Для гонок на выживание, для испытаний на крепость нервов.

– Я их не убивала, – сказала Ирена хрипло. – Но я же их не убивала! Я же никого в жизни не убивала… Я бы своими руками… эту убийцу… убила…

– Я не могу говорить, когда за рулем…

– Вы ВЕРИТЕ, что я убийца?!

– Я не могу говорить за рулем…

– Вы же юрист! Вы адвокат, вы должны…

Машина покатилась вниз – уклон становился все круче.

За поворотом открылся лес. Деревья затопили собой небольшую низину – закрытый со всех сторон приют.

Гнездо.

Дорога сделалась ровнее и шире. Показалась вырубка.

– У меня здесь маленькая ферма, – сообщил Семироль, выезжая к широким железным воротам. – Вам понравится…

Гребни гор были освещены закатным солнцем.

Ирена подняла глаза – и вдруг узнала живописный пейзаж, когда-то украшавший стену их собственной с Анджеем спальни.