Читать книгу Любовь и фантастика (сборник) - Марина и Сергей Дяченко - Страница 2

В первый день лета Юстин нашел пять мертвых воронов. Все трупы выглядели одинаково: клюв разинут, перья на боках слиплись, а на спине выпали, образовав круглую кровавую проплешину.

– Наездники, – сказал дед, когда Юстин рассказал ему о находке. – Вчера вот только подумалось… – и помрачнел.

На другой день Юстин нашел крысу. На боках у нее явственно виднелись следы от маленьких шпор, спина, сбитая седлом, кровоточила; тем не менее крыса не спешила подыхать и, завидев Юстина, уползла под порог.

Дед всю ночь просидел, запершись в своей каморке, и к утру дом провонял едким и кислым. На рассвете Юстин получил пригоршню лягушачьих костей, моток шелковой нитки, один деревянный гребень, один железный – и объяснения, как всем этим пользоваться; пока Юстин ходил по саду, разматывая нить, выламывая зубья из деревянного гребня и зарывая лягушачьи кости, дед возился с домашней живностью – метил спины уткам, курам, козам, поросенку и кошкам.

– Огонька я тоже на всякий случай пометил, – сказал дед, когда усталый Юстин мыл руки во дворе.

Огонек был волкодавом, и когда его передние лапы ложились Юстину на плечи, пес смотрел на человека сверху вниз. Смывая мыло с твердых широких ладоней, Юстин думал, каков же должен быть наездник, чтобы укатать Огонька.

– Дед… А человека они могут укатать?

– Человека не могут, – сказал дед после паузы. – Свинью, бывало, укатывали. Теленка… А человека – нет. Разве что королева… Королева наездников. Та – может…

Юстин улыбнулся, давая понять, что оценил шутку.

Четыре ночи ничего не происходило; на пятую Юстин проснулся не то от звука, не то от прикосновения, не то от дурного сна.

А может быть, от едва слышного звона натянувшейся шелковой нитки.

– Стой! – рявкнул дед. – Сам не ходи… Вместе…

Бесновался на цепи Огонек.

Они выскочили в сад, вооруженные Юстин косой, а дед вилами. Почти сразу же что-то прыснуло из-под ног; Юстин отшатнулся и едва не напоролся на эти вилы, тогда дед на полуслове оборвал заклятье-оберег, выругался и забормотал снова. Слова его вплетались в шелест ветра, от слов качалась трава и прыгал по стволам свет фонаря. Юстину показалось, что кто-то глядит из-за деревьев, что свет отражается в маленьких равнодушных глазах; прямо над головами мелькнули три или четыре нетопыря, ветер стих, наваждение исчезло.

Дед отбросил вилы и взял у Юстина фонарь. Поднял повыше; в нескольких шагах имелась дохлая крыса, снежно-белая посреди вытоптанной травы, со жгутом спутанных ниток на шее.

– Сказано – на чьей земле наездник коня переменит, тому счастья семь лет не будет, – сообщил дед мрачно. – У нас уже они на семь семилетий наменялись, не меньше… Чтоб им провалиться, сволочам!

– А может, обойдется? – спросил Юстин, осторожно трогая пальцем острие косы.

– «Обойдется», – безнадежно буркнул дед. – За наездниками всегда саранча идет, вот помяни мое слово… Горевестники они. Ненавижу.

Дед подошел к крысе. Поднял за шелковый жгут, рассмотрел дыры от шпор на боках; отбросил под куст смородины:

– Навернулся наш сторожок… Слушай, Юс, не в службу, а в дружбу. Надо караулить, ничего не поделаешь, нельзя, чтобы они тут, как у себя дома… Посиди до утра. Я тебе фуфайку принесу.

* * *

Под утро Юстин проснулся от сырого холода. Костер превратился в кучу пепла; Юстин плотнее завернулся в дедову фуфайку, встал сперва на четвереньки, потом, потирая затекшую спину, поднялся в полный рост. Вокруг стояла тишина, не смела пискнуть ни единая пичуга, и Юстину припомнились дедовы слова: горевестники… За наездниками всегда саранча идет, помяни мое слово…

Он вспомнил, как накануне козы отказывались идти на луг, жались друг к дружке и истошно мекали. Как не выходили из дому гулены-кошки, а куры, спокойно бродившие по двору, ни с того ни с сего вдруг устроили такой гвалт, будто они были уже в желудке у хорька. Да, незавидная судьба – шпоры в бока и бег до смерти…

Юстин рывком оглянулся. Ему показалось – вот-вот на шею свалится с ветки беспощадный любитель быстрой езды, разорвет рот невесть откуда взявшимися удилами…

Ветки покачивались, будто успокаивая. Среди листвы виднелись маленькие, едва начавшие вызревать яблоки.

Юстин закинул косу на плечо – и медленно двинулся в обход огромного сада, их с дедом единственного достояния, их гордости и кормильца, вечной заботы, их сада, короче говоря…

Он шел и думал о наездниках. О том, что вся их короткая жизнь – забава. Что они забавы ради гоняют на птицах и крысах, на собаках, волчатах и летучих мышах. И, скорее всего, у них нет никакой королевы. Зачем им королева? Каждый из них сам себе король…

С другой стороны… Не бывает дыма без огня, верно? Пусть все, кто якобы видел Королеву, врут… Но ведь люди, случается, пропадают невесть куда, был – и нету… Может быть те, пропавшие, и видели Королеву на самом деле? Просто никому не успели рассказать?

Прямо над головой у него закачалась ветка, дернулась, обрушивая на Юстина редкий дождик росы. Он вскинул голову; в кроне старой черешни, как в зеленом шаре, сидела девушка.

Лицо ее было белое и круглое, слишком большое для наездника. Шея, плечи, тонкие руки, подол светлого платья; Юстин напряженно искал взглядом перепончатые крылья. Если только из-за спины свешиваются крылья, то…

Девушка покачнулась, теряя равновесие. Уперлась в ветку босыми ногами; Юстин разглядел очень тонкие, нежные ступни, круглые пятки, два ряда круглых пальчиков – будто четки.

Она сидела, насупившись; с каждой секундой небо становилось все светлее и светлее, и Юстин уже мог видеть, что незнакомка не так бледна, как показалось вначале. Что щеки ее – румяные, кончик носа – розовый, а волосы – каштановые. И еще он видел, что ей неловко – и оттого она злится.

– Ты косарь? – спросила она наконец. – Шел траву косить? Вот и иди себе…

Голос у нее был будто бы простуженный – низкий и хрипловатый.

– Я хозяин этого сада, – сказал Юстин. – И этого дерева.

– Значит, это твою черешню я ем, – спокойно подытожила девушка. – Будь добр, иди своей дорогой. Я сейчас слезу.

Ветка качнулась; девушка потеряла равновесие, пытаясь прикрыть подолом круглое колено:

– Ну, что уставился? Иди отсюда!

– Черешня у нас еще не созрела, – сказал Юстин.

– Это внизу не созрела… А здесь, на верхушке, вполне уже хорошенькая… Ай!

Юстин отбросил косу и бросился ей на помощь – однако в последний момент воровка ухитрилась приостановить падение. Снова взобралась на ветку, залезла еще выше; с высоты насмешливо взглянула на Юстина:

– Поймал?

– Пеняй на себя, – сказал Юстин. – У нас с ворами знаешь как? Голая домой пойдешь. В смоле и в перьях.

Круглопятая девушка засмеялась – хрипловато и низко, точь-в-точь королева наездников:

– Сперва поймай.

– А я обожду, – Юстин сел на траву. – Куда мне спешить…

Девушка в ветвях притихла.

– Спешить некуда, – Юстин растянулся, подложив под голову ладонь. – Скоро дед мой придет, собаку приведет… Собачка до вечера посторожит. А вечером сама как груша свалишься.

– Ну-ну, – сказала девушка, без особой, впрочем, уверенности в голосе. И почему-то посмотрела на светлое небо, подернутое перышками облаков.

Юстин задумчиво изучал ее круглые пятки; нет, эти пятки не знают, что такое горячая дорога, острые камушки, что такое стерня. И если хорошенько поискать под деревом…

Долго искать не пришлось. Пара туфелек, кожаных, не особенно маленьких, но очень ладно сшитых, небрежно валялась в траве под кустом.

– Дорогие, – сказал Юстин, разглядывая находку.

– Не твои, – отрезала круглопятая.

– Конфискую за потраву, – сказал Юстин. – Тебе ни к чему, все равно голая домой пойдешь…

– Ну и дурак, – сказала девушка. В низком ее голосе неожиданно прорезались высокие нотки, нервные такие петушки.

И снова воцарилось молчание. Юстин уселся на траву, а потом и растянулся, закинув руки за голову.

– Тебя как зовут? – спросила круглопятая девушка.

– Юстин.

– А меня Анита…

Она замолчала, ожидая продолжения диалога; Юстин жевал травинку. Ему было интересно, как круглопятая станет выкручиваться дальше.

– А я наездника видела, – сказала девушка. – Прямо сегодня. Вот близко, прямо как тебя.

Юстин нахмурился:

– Где?

Девушка неопределенно махнула рукой – закачались ветки:

– Там… На берегу. Маленький, мне по колено. В кожаном колпаке. Глаза зеленые. Рот здоровый, как у лягушки. Золотые шпоры. Вскочил на ворону и – фьють…

– Врешь, – разочарованно сказал Юстин. – Не могла ты его так рассмотреть. «Золотые шпоры»… Про золотые шпоры и так все знают.

– Не вру, – обиделась девушка. – Впрочем, не хочешь верить – так и не верь…

– Жаль, что ты не королева наездников, – неожиданно для себя сказал Юстин.

Девушка покачнулась на своем ненадежном насесте:

– Что?

Юстин понял, что не помнит, как ее зовут. Надо же, ведь она минуту назад назвала свое имя! А из-за этих проклятых наездников он все позабыл…

– Э-э-э, где же солнце? – озабоченно пробормотала девушка, глядя вверх.

– А тебе зачем?

– Погреться хочу, – буркнула девушка.

– Замерзла? Погоди, то ли еще будет. Может, и дождик к обеду соберется…

– Слушай, чего ты ко мне пристал? Удавить готов за пару ягодок? Все вы, крестьяне, такие жадные…

– Я не крестьянин, – сказал Юстин.

– А кто?

– Садовник.

– Не все ли равно? Садовники тоже жадные…

Юстин разглядывал подошвы ее туфель. Нет, в этом она не могла прийти издалека.

– Откуда ты взялась?

– Ниоткуда. С неба упала.

Юстин огляделся. Никакой лошади – и даже следов ее пребывания – поблизости не было.

– Ты одна? – спросил Юстин почему-то с беспокойством.

– Одна, – помолчав, сказала девушка. – И вступиться за меня некому. Так что издевайся как хочешь.

– А как ты приехала? Ты по дороге не шла, у тебя туфли чистые и подошвы тоненькие… Морем?

– Морем, – согласилась девушка, но снова после крохотной паузы, и эта заминка не понравилась Юстину.

– Знаешь что? Добром слезай.

Девушка демонстративно поболтала ногами:

– Мне и здесь неплохо.

– Плохо, – сказал Юстин с нажимом. – А будет хуже… Ты, надеюсь, не русалка?

– Королева наездников, – фыркнула круглопятая. – Да хоть ведьма. Как тебе будет угодно.

Она смотрела на небо, и Юстин смотрел тоже. Почему-то представился ворон размером с быка, верховая птичка, камнем падающая из поднебесья…

– Что ты там забыла? На небе?

– Ниче…

Вероятно, круглая пятка все-таки соскользнула с тонкой ветки. Девушка на вид была изящной и легкой – однако, падая, опрокинула Юстина, будто деревянную плашку. Вместо того чтобы поймать летящий и вопящий предмет, Юстин послужил ему периной при падении.

Было больно. Девушка не нарочно заехала ему коленом в живот и локтем в зубы, и он был очень рад, когда она слезла с него и проворно отпрыгнула в сторону.

– Королева наездников, – пробормотал он, с трудом поднимаясь.

– Извини, – сказала она и отступила на два шага.

Туфли ее валялись там же, где Юстин их уронил. Теперь он поднял их, сложил подошва к подошве и сунул под мышку.

– Отдай, – сказала круглопятая, переминаясь с одной босой ноги на другую.

– Сейчас, – хмыкнул Юстин.

Девушка протянула руку:

– Дай.

– Не дам. Босиком не убежишь.

Девушка мельком взглянула на небо – тучи тем временем сгустились, солнце не проглядывало.

– А я и так не убегу, – сказала она почти шепотом. – Давай, мажь меня дегтем… Чего уж там. Вперед.

Юстин нахмурился. Помолчал, глядя круглопятой в глаза; бросил ей туфли тем мгновенным плавным движением, каким дед учил его метать ножи:

– На!

Она поймала. Проглотила слюну; обулась, нарочито не глядя на Юстина. Выпрямилась, вскинула подбородок; Юстин сроду не видел благородной дамы, но подумал в эту минуту, что именно так, вероятно, благородные дамы и выглядят…

– Прощай, – сказала девушка так горделиво и таким низким голосом, что Юстин подумал: пробасила.

– Прощай…

Она повернулась и пошла прочь. Не шла – выступала, будто по ковровой дорожке; на десятом шаге споткнулась о корень и чуть не упала. Зашипела от боли.

Обернулась.

Юстин стоял, не двигаясь с места.

* * *

– У тебя поесть найдется?

– А что, черешни не сытные?

– Дались мне твои черешни… У меня ноги вон все исцарапанные. И колено болит. Дались мне твои черешни…

Юстин остановился:

– Слушай, откуда ты взялась? Среди ночи, под утро? Одна? Отсюда до ближайшего хутора целый день топать, если пешком… А до города все два дня… Где твой экипаж? Где твоя лодка?

– Лодка?

– Но ты же сказала, что морем приехала?

Девушка некоторое время пыталась придумать убедительную ложь. Не придумала. Поморщилась:

– Давай присядем.

И она уселась прямо на траву, требовательно уставилась на Юстина снизу вверх, и он вынужден был последовать ее примеру. Девушка посмотрела, насупившись, Юстину в глаза, вытащила откуда-то из-за пояса маленький ножик и, вспарывая траву и землю, очертила вокруг себя и Юстина широкий круг.

Последовала долгая пауза.

– Это зачем? – спросил наконец Юстин.

– Это у меня привычка такая, – серьезно ответила девушка. – Так вот, что же я хотела тебе сказать… У тебя поесть найдется?

– Хлеб, – медленно сказал Юстин. – Сыр… Но это все в доме, а там дед… Деду про тебя говорить, или как?

Девушка опустила глаза:

– Нет, деду про меня лучше не говорить… А у вас в доме нету такой штуки, чтобы погоду предсказывать?

– Есть паук заговоренный… На сегодня дождь обещал.

Девушка застонала. Помотала опущенной головой, так что коротко – до плеч – остриженные волосы закачались светлым шатром:

– У-у-у… А на завтра?

– Он дешевый, – сказал Юстин. – Только на один день предсказывает.

Помолчали.

– Ты забыл, как меня зовут, – сказала девушка.

– Ага, – признался Юстин.

– Анита.

– Вот теперь точно не забуду…

– Это хорошо, что я тебя встретила, а не деда, – серьезно сказала Анита.

– Дед тоже добрый, – нерешительно возразил Юстин.

Анита хмыкнула. Некоторое время было очень тихо.

– Птиц не слышно, – сказал Юстин. – Плохо.

– Наездники, – сказала Анита. – Я… Слушай, ночью страшно было. Их в саду вашем гоняло штук шесть.

– Ага, – сказал Юстин. – Мне дед велел сторожок наладить, так они сторожок сорвали…

И опять стало тихо.

– А вот почему люди наездников боятся? – спросила Анита. – Ну ладно, они могут загнать курицу, поросенка там… если не намазать заговоренной смолой. Ну, ворон загоняют… Крыс… А люди почему боятся?

– Горевестники, – коротко ответил Юстин. – И потом… Птиц нет, саранча приходит. Яблоки созреть не успеют, про вишню я уж молчу… А зачем ты круг нарисовала?

– Это такой символ доверия, – сказала Анита. – Ты меня за черешни свои простил… Ну и я тебе благодарна. Так, в общем.

– А откуда ты взялась?

Анита вздохнула:

– Слушай… Будь другом. Принеси мне поесть, а заодно посмотри, что там твой заговоренный паук показывает. А я тебя здесь обожду. Хорошо?

Юстин помолчал, потом без слов поднялся и пошел к дому. Дед был в сарае; не окликая его, Юстин потихоньку вошел в дом, отрезал хлеба, сыра и кусочек колбасы, налил в небольшой кувшин молока – и, подмигнув Огоньку, пустился в обратный путь.

На полдороги вспомнил, что забыл посмотреть на паука. Возвращаться не стал; тучи, против ожидания, перестали сгущаться и даже слегка разошлись, так что в голубое окошко брызнул на какое-то мгновение луч солнца…

Потом серые перья сомкнулись снова.

Когда Юстин, со свертком и кувшином, добрался до места, где оставил Аниту – там уже никого не было. Только пустой круг, нарисованный ножом.

* * *

– Дед… А когда круг рисуют на земле – это зачем?

Дед скосил на Юстина здоровый глаз:

– Да разные заклятья бывают… От чужого уха, или от чужого глаза, или от дурного помысла. А тебе зачем?

– Да так, – сказал Юстин, и дед не стал расспрашивать. Вздохнул только и вернулся к своей работе – рубашку штопал.

– Да так, – повторил Юстин виновато. – Девушка тут была…

Дед поднял бровь.

– Да, – Юстин поерзал. – И главное, непонятно, откуда взялась. Ноги нежные, туфли господские, новенькие. Ни экипажа, ни лошади, платье такое, будто только что из дому. На берегу следов нет… Я специально на берег ходил. Песок нетронутый с прошлого дождя…

– Горевестники, – сказал дед, пряча лицо глубоко в бороду. – Так я и знал.

– Так ведь нету никакого горя…

– Девушка ниоткуда – это не радость, сынок. Радость – это когда девушка настоящая, здоровая, усталая, потом пахнет, когда ты знаешь, чья она и откуда пришла… А это не девушка, сынок, это мара, или русалка, или еще какая-то гадость, ты вот что… Давай-ка оберег тебе сочиню какой-нибудь.

– Она живая, – растерянно возразил Юстин. – Ноги расцарапала… И тяжелая такая…

Дедова бровь поднялась еще выше.

– Она на меня с дерева упала, – виновато пояснил Юстин.

Здоровый дедов глаз смотрел пристально, слепой – отрешенно.

* * *

Всю следующую неделю шел, иногда прекращаясь, дождь. Трава в саду поднялась по пояс; паук-предсказатель упрямо сидел в левом нижнем углу паутины, что во все времена означало облачность, дожди и непогоду.

Дед все-таки уехал на ярмарку. Угнездился в телеге, прикрывшись от неприветливого неба куском рогожки, и Юстин на несколько дней оказался ответственным за все хозяйство и всю скотину.

Поздно вечером, закончив наконец-то все дела и забравшись на холодную печку – они с дедом никогда не топили летом – Юстин долго мерз, кутался в отсыревшее одеяло, стучал зубами и, вспоминая Аниту, сжимал в кулаке изготовленный дедом оберег – смолистый шарик с торчащими из него перьями.

Наутро небо было чистое, ясное, и прежде чем паук-предсказатель успел перебраться из левого нижнего угла в правый верхний, весь двор и весь мир оказались залитыми солнцем.

* * *

– Стой!

Девушка вздрогнула и остановилась. Платье на ней было уже другое – зеленоватое, с высокими пышными рукавами.

– Не ходи сюда, – сказал Юстин. – Откуда ты снова взялась? С неба?

– Извини, – сказала девушка, чуть помолчав. – Я думала… Ну если я так тебя возмущаю самим своим видом – я уже ухожу.

– Погоди, – сказал Юстин в замешательстве. – Я только хотел… Ты нежить?

– Что? Опять?! Королева наездников я, ты сам сказал… Прощай.

– Да погоди ты! – рассердился Юстин. – Я по-человечески с тобой… Я тебе колбасы принес. Я ее сам нечасто ем. А тебе принес – хлеба, сыра, молока… колбасы… А ты куда девалась? И как после этого поверить, что ты не нежить?

– А, – Анита запнулась. – Я в самом деле… Ты извини. Мне надо было быстро уйти… – и она опустилась на траву, прямо где стояла, и приглашающе похлопала по земле рядом с собой.

Юстин потрогал оберег на шее – и сел. Анита тут же вытащила свой ножик и заключила их обоих в круг.

– Мне надо было уйти, – повторила Анита. – Понимаешь… Я человек, такой же, как и ты. Можешь мою руку потрогать – теплая… Это что у тебя, оберег? Я его хоть на себя надеть могу, и мне ничего не сделается. Потому что я человек.

– А куда ты девалась? – мрачно спросил Юстин.

Анита вздохнула:

– Ну, есть у меня один… способ… Я на солнце смотрю.

Юстин невольно поднял глаза к ясному небу. Зажмурился:

– Я тоже иногда смотрю… Через стеклышко. Ну и что?

Анита кивнула, будто обрадовавшись:

– Вот-вот… Через стеклышко. И я…

Она коснулась цепочки на шее – на цепочке болталось закопченное стеклышко, очень темное, круглое, с отшлифованными краями.

– Я смотрю через него на солнце, и оно переносит меня домой, – шепотом объяснила Анита. – А если солнца нету… Я тогда, помнишь, когда наездники… Я на закате не ушла, хотела поближе на них посмотреть. А утром были тучи… А если тучи, я не могу попасть домой. И если бы я тогда, в тот просвет, солнце не поймала – неделю мне тут сидеть, а отец… Он, в общем, не понял бы.

Юстин молчал. Смотрел на круглое стеклышко.

– Это заговор? – спросил наконец.

Анита усмехнулась:

– Скажешь такое… Это не заговор. Это магия.

– Да? – Юстин повел лопатками, будто от холода.

– Ничего особенного, – с напускным равнодушием сказала Анита. – Посмотришь – и дома…

– А можно мне посмотреть?

Анита отпрянула. Быстро спрятала стеклышко за вырезом платья:

– Ты что, хочешь оказаться у меня дома?

В голосе у нее был такой ужас, что Юстин помрачнел:

– А… Что?

– Ничего, – сказала Анита. – Просто… ни к чему это.

– А оно только к тебе домой переносит?

– Отсюда – да, – кивнула Анита. – Из дома – в любое… место. То есть, конечно, не в любое, но… во многие места. Надо захотеть… если старое место – то вспомнить. Если новое – представить…

– Значит, – сказал Юстин, – значит, сегодня ты захотела вернуться сюда?

Анита отвернулась:

– Да… Чего особенного?

– А зачем? За черешнями? Понравилось?

Она покосилась на него почти неприязненно:

– Знаешь… Если все время шутить одинаково, то шутка становится… чем-то совсем другим, тебе не кажется?

– Ну, извини, – сказал Юстин, чувствуя себя дураком.

– Мне здесь понравилось, – сказала Анита просто.

И в полной тишине этого утра они замолчали. Надолго.

Анита сидела вполоборота к Юстину. Русые волосы были не распущены, как в прошлую встречу, но аккуратно подобраны гребнями. В мочке розового уха поблескивала зеленая искорка-серьга. Анита смотрела мимо Юстинова взгляда – вдаль.

– Знаешь, – сказал Юстин, – наверное, тебе не следовало вот так, сразу, открывать свою тайну кому попало. Другой человек мог бы… обидеть тебя. Отобрал бы стеклышко, разбил… И что?

Анита удивленно на него покосилась:

– Ты думаешь, я дура? Я же вижу, с кем говорю… Ты же мне колбасу принес, вот какого ты лешего потащил колбасу незнакомой воровке? А?

– Ну… наверное, ты права, – смущенно согласился Юстин. – Наверное…

Снова замолчали.

– А я один остался, – сказал Юстин. – Дед уехал на ярмарку… Раньше завтрашнего вечера и ждать нечего.

– Слушай, – после паузы сказала Анита, и голос у нее был почти торжественный. – Послушай… Покажи мне, как вы живете, а?

* * *

Юстин опасался, что Огонек не примет нежданную гостью – но тот, хоть и не радовался особенно, команду послушал и убрался под порог, звеня цепью.

Анита, как оказалось, совсем не боялась собак.

Она восхищалась козами, курами, она заглядывала в печь, с восторгом брала с руки грубые тарелки и миски, залезала на лавку, чтобы понюхать пучок сушеных трав под потолком:

– Здорово!

Юстин стеснялся их с дедом дома – убогого, не очень чистого, сырого и темного. Юстин не понимал, где должна была вырасти девушка, с таким интересом разглядывающая печной ухват; против Юстинового опасения, дедовы «штучки» (заготовки для оберегов, лягушачьи кости, перья диковинных птиц, клубки цветных ниток и заговоренный воск) нимало Аниту не заинтересовали. Расписные деревянные ложки увлекли ее куда больше; правда, за все время, пока Анита изучала дом, двор и сарай, между ней и Юстином не было сказано и двух слов – Анита всякий раз останавливала Юстина, когда тот пытался что-то объяснить:

– Потом…

Потом они вышли во двор, Анита изъявила желание сесть на землю, и Юстин подстелил ей рогожку. Анита дождалась, пока рядом усядется Юстин, и вытащила свой ножик.

Юстин смотрел, как она вырезает круг. Краем сознания прошла мысль, что к дедовому возвращению надо будет затереть след ножа на земле.

– Спасибо, – сказала Анита. – Жалко, что печку растопить нельзя. Мне хотелось бы посмотреть, как туда дрова бросают.

– А у тебя дома, – осторожно спросил Юстин, – печку топят чем?

Анита перестала улыбаться. Подумала; потрогала кончик носа:

– У меня дома печки вообще нету. Про мой дом давай не говорить, ладно?

– Это немножко нечестно, – сказал Юстин. – Я же тебе все показал… Все, что у меня есть.

– Ну да, – Анита нервно скомкала подол. – Конечно, это не очень честно… но только что поделаешь? Есть такое слово – «нельзя». Слышал когда-нибудь?

– Но ведь мы же в кругу, – осторожно сказал Юстин.

Девушка насторожилась:

– А что ты знаешь про круг?

– А что мне надо знать?

Анита отвернулась:

– Ничего не надо знать. Не твое это дело. Просто мне захотелось сегодня прийти… Сюда. Я и пришла. Скоро уйду.

Мимо сидящих прошла рыжая курица. Походя склюнула какого-то жучка. На куриной спине уродливым черным пятном лежала заговоренная дедом смола.

– У тебя отец строгий? – предположил Юстин.

– Да, – нехотя отозвалась Анита.

– А мама есть?

– Нету… Слушай, мне правда скоро пора.

– А я не буду тебя расспрашивать. Сиди спокойно.

Анита вдруг улыбнулась:

– Да нет… Спрашивай, я не боюсь. Если не смогу ответить, так и скажу.

Юстин понял, что почему-то волнуется.

– Твой дом далеко? – начал он осторожно.

Анита кивнула:

– Да. Наверное. А может быть, не очень.

Юстин помолчал, выбирая вопрос.

– Твой дом… там всегда светит солнце?

Анита посмотрела удивленно:

– Нет… Там вообще нет…

И она зажала себе рот рукой.

– А как же ты тогда смотришь через стеклышко? – спросил Юстин, ощущая неприятный тяжелый холод в груди.

– А я там не на солнце смотрю, – сказала Анита глухо.

– Это под землей? – спросил Юстин.

– Может быть, – вздохнула Анита.

– Твой отец…

Анита резко подняла голову, взглянула на солнце, зажмурилась:

– Мне пора, Юстин. В прошлый раз, когда я опоздала, мне такое было… Лучше сейчас уйти, а то вон туча ползет… Смотри!

И Юстин подался на детскую уловку. Глянул туда, куда указывала Анита, а когда обернулся снова – рядом с ним никого не было.

Вообще никого. Только куры.

Заскулил на цепи Огонек.

* * *

Дед вернулся на другой день. Едва посмотрев в его здоровый глаз, Юстин понял, что новости плохие.

– Худо с торговлей?

– Какая уж торговля… – дед стоял, привалившись к стене, и безучастно смотрел, как Юстин распрягает лошадь. – Горевестники… Пришли наездники – быть беде, помнишь мои слова?

– Что случилось-то? – Юстин старался говорить как можно небрежнее, в то время как руки начинали почему-то дрожать. Лошадь, которую дед обычно щадил, теперь чувствовала себя плохо: мокрая, заморенная, со следами батога на спине.

Ее немилосердно погоняли.

– Наш-то войну затеял, – проговорил дед глухо.

Юстин не стал переспрашивать. «Наш» – означало «князь».

– Войну, – продолжал дед с отвращением. – Жди рекрутского набора… Рекрутского набора!

В голосе его звучал ужас, которого не удавалось скрыть.

* * *

– Что ты делаешь? – спросила Анита.

Юстин с трудом разогнул спину. Посмотрел вверх; увидел щегольские кожаные туфли, ноги, стоящие в траве у свежевырытой ямы, так близко к краю, что осыпались черно-рыжие комья из-под подошв.

– Что ты делаешь? – повторила Анита обеспокоено. – Это что, могила? Кто-то умер?

– Это моя могила, – сказал Юстин нехотя.

– Что?!

Прежде чем он успел возразить, она легко спрыгнула к нему, на дно ямы, в глину.

– Что? Ты что, Юстин?

Ему захотелось успокоить ее. Потому что она действительно испугалась не на шутку.

– Рекрутский набор, – объяснил он мягко. – Приедут вербовщики… А дед им мою могилу покажет. Нет, – он улыбнулся, – пустую… Но могилу надо соорудить по всем правилам. Чтобы вербовщики поверили.

Анита нахмурилась. Посмотрела вниз, на грязную лопату в Юстиновых руках; подняла взгляд:

– Рекрутский…

– Рекрутский набор, – со вздохом повторил Юстин.

Анита без слов попыталась выбраться из ямы, но влажная земля подавалась под носками туфель, и ноги соскальзывали, оставляя борозды на стенке Юстиновой могилы. Он помог ей; под светлым платьем, сшитым из очень тонкой, очень мягкой материи, напрягалось теплое тугое тело, и когда Анита выбралась наконец наверх, Юстину стало жаль, что дозволенное прикосновение закончилось.

Потом он увидел, что на светлом платье остался след его грязных ладоней. Ему сделалось неловко.

– Я тебя запачкал…

– Ерунда, – Анита села на траву.

Юстин выбрался следом – чумазый, потный, смущенный. Молча сел рядом; Анита обвела на земле круг – и сразу же заговорила:

– Рекрутский набор – это в солдаты?

– Да. Наш затеял войну… Снова. Наш князь.

Анита свела брови. Выпятила нижнюю губу:

– Что-то я слышала… Ты думаешь, вербовщики поверят?

Юстин пожал плечами:

– Надеюсь… Вот живи мы с дедом в поселке или на хуторе – тогда некуда было бы деваться, только в леса уходить… А так – может быть, и поверят. Ты же им не скажешь? – спохватился он вдруг.

Анита обиделась. Юстин смутился снова:

– Ты… это.

Она сидела рядом, и на платье ее ясно виднелись следы его ладоней. Юстин потер руки одна об другую; ладони помнили прикосновение и не хотели забывать. Разозлившись, он несколько раз громко хлопнул в ладоши – чтобы хоть болью прогнать воспоминание.

– Ты кому хлопаешь? – улыбнулась Анита, и Юстин понял, что она не сердится.

– Я глупость брякнул, – признался он честно. – Тебе платье… замазал. Дома ругаться не будут?

Анита покачала головой:

– Не заметят… Я ведь иногда, если из дома переношусь и место перепутаю, так в ручей падаю или в болото… И такая домой возвращаюсь – ну просто хоть к лешему в дупло!

– «Переношусь» – это когда в стеклышко смотришь?

– Ага…

– А как ты к нам в сад попала? В самый первый раз?

Анита смутилась:

– Ну… Мне тогда черешен захотелось. И я загадала такое место, где уже созрели черешни…

Юстин засмеялся, а Анита взглянула в небо. Солнце то пряталось за неширокие ленты облаков, то выныривало снова, однако Анита смотрела не на солнце; черная туча, не похожая на прочие облака, обозначилась на востоке и быстро приближалась, захватывая все небо, растягиваясь частой сеткой.

Вороны.

Юстин разинул рот. С того самого дня, как в саду побывали наездники, он не видел ни одной птицы; теперь вороны летели тысячами, будто на чей-то зов, закрыли собой все небо – ни края, ни конца молчаливой стае не было и не предвиделось.

– Вот оно, – тихо сказала Анита. – Быть войне.

Юстин обхватил плечи выпачканными в земле руками:

– Добычу чуют…

Дед рассказывал, как его самого когда-то забрали в рекруты – еще при батюшке нынешнего князя. Немного, впрочем, рассказывал; больше говорили слепой глаз, шрамы на лице и следы палки на спине.

И ненависть к воронам.

– Чуют, – мрачно подтвердила Анита.

И оба посмотрели на почти полностью готовую могилу.

– Вашего князя Краснобровым зовут?

Вороны все летели и летели.

– Да… – не сводя глаз с могилы, пробормотал Юстин.

– «Краснобровому вечно тесно в отцовых границах», – сообщила Анита, будто повторяя чьи-то слова. – «Но на этот раз заварушка закончится не так, как ему хотелось бы».

– Что? – удивился Юстин.

Вороны все летели и летели.

– Хочешь, я предупрежу тебя, когда вербовщики в вашу сторону двинут? – просто спросила Анита.

Юстин захлебнулся:

– А ты… Ты можешь?

– Попробую, – Анита нахмурилась. – Слушай, небо затягивает… Мне пора. Отвернись…

– Погоди, – быстро сказал Юстин. – Ты в следующий раз… когда?

– Попробую поскорее, – деловито пообещала Анита. – Ну, отвернись, давай!

И Юстин покорно отвел глаза – как будто Анита собралась купаться.

Вороны все летели, но девушки рядом уже не было; Юстин тщательно затер нарисованный на земле круг.

* * *

– Непростая у тебя подружка, – сказал дед.

Юстин помрачнел.

– Но она – не нечисть, – продолжал дед серьезно. – Я ее следы волчьим порошком посыпал – и хоть бы что. Человек, значит.

– Ну конечно, человек, – сказал Юстин немного раздраженно.

– Я за тобой не шпионил, – возразил дед. – Это ты от меня чего-то прятаться надумал… А напрасно.

– Она обещала предупредить, когда вербовщики в нашу сторону повернут, – сказал Юстин.

Здоровый дедов глаз мигнул:

– А откуда ей знать-то?

– Я вот что думаю, – сказал Юстин, осторожно вымакивая остатки ухи корочкой черного хлеба. – Я думаю, отец у нее – колдун. Хороший такой колдун. И нездешний.

– Ясно, что нездешний, – пробормотал дед. – В округе таких нет. Я не знаю.

– И вот еще, – продолжал Юстин, – она сказала – «ваш князь». А не «наш князь».

– Колдунам князья так и так не указ, – вздохнул дед.

– И еще, – Юстин совсем разволновался, – она говорила… будто слышала где-то, а мне повторяла. Что Краснобровому вечно тесно в отцовых границах. Что на этот раз он не победит…

Дед долго разглядывал дно опустевшей миски.

– Да, – сказал наконец. – Отец ее – тот еще колдун… Но ты не тушуйся. Колдуновы дочки – они и за простых замуж выходят, и за благородных, и за богатых, и за нищих… Им не все плевать, понимаешь. Свободные они в своем выборе… Так что не робей.

Ворочаясь на холодной печи, Юстин вспоминал дедовы слова и молча удивлялся: как могло деду прийти в голову, что он, Юстин, сможет жениться на Аните?

А потом он не выдержал – и поверил сам. И размечтался.

Ох, как он мечтал! Какая длинная, какая бессонная, какая счастливая выдалась ночь!

Наутро не было солнца.

* * *

Могила получилась на славу; Юстину даже сделалось немножко страшно. Дед ходил вокруг косого камня с выбитым на нем Юстиновым именем, бормотал заговоры, посыпал семенами трав – и уже через два дня могильный холмик выглядел так, будто сооружен был ранней весной, несколько месяцев назад.

– С весны тебя никто из чужих не видел, – раздумывал дед. – Поверят, куда денутся… Еды себе собери, мешок приготовь, чтобы всегда под рукой. На берег пойдешь – по песку не ступай, только по камням… Вокруг дома я траву-отбивайку насадил, она любой запах отбивает, если собаку пустят – как раз до камня доведет… Чего смотришь, Юстинка? Оробел? Не бойся… Сто лет проживешь. Если кому при жизни могилу соорудили – сто лет проживет, это уж точно…

Юстин молчал. Вот уже несколько дней солнце проглядывало хоть изредка, но все же проглядывало, а Аниты не было и в помине, и у Юстина поскребывало на душе, будто лапой. Вид собственной могилы не добавлял радости.

Ночью он долго не мог заснуть, но не мечты одолевали его – страх; как только темная комната и дедово сопение провалились в никуда – оттуда же, из ниоткуда, вынырнула Анита: «Вставай же! Сколько можно тебя звать! Вербовщики идут, уже идут, вставай же, вставай! Они уже близко! Вставай, вставай, вставай!»

* * *

Дед стоял у колодца, облокотившись на сруб, пошатываясь. Рядом стояло пустое ведро. Ни кур, ни коз, ни поросенка, ни лошади не было ни слышно, ни видно. Перед крыльцом лежал Огонек, над ним вились мухи.

– Дед?!

Дед обернулся – рубаха на нем была разорвана во многих местах, сквозь огромную прореху на спине видны были свежие багровые отметины – поверх старых палочных шрамов.

– Злились, – сказал дед с трудом. Здоровый глаз его заплыл, дед смотрел на Юстина сквозь щелочку. – Сильно злились, Юстинка. Огонька пристрелили… Хотели могилу раскопать, да передумали. Скотину со злости забрали. Чуть дом не подпалили… Злились, в общем. Чуяли, что мы их дурим.

Юстин помог деду сесть на скамейку у колодца. Быстро вытащил воды, дал напиться; дед долго умывался, опуская разбитое лицо глубоко в ледяную воду. Утерся остатками рубахи; улыбнулся, обнажая редкие зубы:

– Молодцы мы, Юстинка. Сберегли тебя.

* * *

Вторая половина лета была солнечной. Время от времени с запада на восток пролетали бессчетные стаи ворон – где-то шли сражения, поставляли воронам добычу.

Наездники больше не показывались.

Дед отлеживался; ради него Юстин топил даже печку по вечерам. Деда вечно знобило; молока не было, яиц не стало, Юстин ловил рыбу и кормил деда ухой, с ужасом думая, что станет осенью и зимой. Голод?

Анита приходила каждый день.

– Я тебе поесть принесла, – сказала она однажды.

Юстин поперхнулся:

– Зачем? Я же не нищий…

– Ну ты же мне колбасу предлагал, – нимало не смутясь, возразила Анита. – Я тебе не как нищему, я как другу… И деда покорми.

У нее в узелке было копченое мясо, нарезанное тонкими розовыми ломтиками. Солоноватый сыр, подобного которому Юстин никогда не пробовал. Белый хлеб, такой нежный, что таял во рту без всякой помощи зубов. Желтоватое душистое масло…

– Откуда? – спросил дед.

– От верблюда, – сказал довольный Юстин.

Верблюда он видел однажды в детстве – на ярмарке.

* * *

Они сидели в границах круга, нарисованного на земле, и Анита рассказывала, что войско Краснобрового полностью разбито в сражении при речушке Белой, что армия его противника, Ушастого Звора, преследует князя и скоро нагонит его, и что предстоят большие перемены и потрясения…

– Куда уж больше, – сумрачно отвечал Юстин.

Дед понемногу выздоравливал – но все-таки очень медленно.

– Наверное, ты прав, – подумав, сказала Анита. – Всем, кто живет в глуши, все равно, кто там сидит на троне – Краснобровый или Ушастый Звор…

– Не все равно, – возразил Юстин. – Если Краснобровый останется – он через несколько лет захочет ответной драки, снова будет собирать по дворам тех, кто хоть сколько-нибудь подрос… Вон, деда забрали в рекруты, когда ему было пятнадцать.

– А сколько ему теперь? – спросила Анита, помолчав.

– Да уже за сорок.

– Да? – почему-то удивилась Анита. – Я думала…

И замолчала.

– Слушай, – сказал Юстин. – А про все это… Про эти сражения, про речку Белую, я даже не знаю, где она… Про все это ты от отца слышала?

– Ну, в общем-то, да, – нехотя призналась Анита.

– У него есть волшебное зеркало?

Анита поморщилась:

– Нет у него никакого зеркала. Ему не надо.

– Ого, – уважительно протянул Юстин.

– Ты вот что, – думая о своем, продолжала Анита, – ты своему деду – внук?

– Ну вообще-то, – теперь поморщился Юстин. – Вообще-то я ему приемыш.

– А родители твои…

– Нету, – сказал Юстин. – И не было.

– Ладно, – Анита не стала дальше расспрашивать. Опустила ресницы, раздумывая; Юстину ужасно захотелось потрогать ее щеку. Дотронуться до мягкого уголка чуть поджатых губ.

– Скажи, – проговорил он поспешно, прогоняя прочь недозволенные мысли, – скажи, а почему этого Звора Ушастым зовут? Это же вроде как насмешка. Наш бы Краснобровый ни за что не потерпел…

– Вот потому-то ваш Краснобровый разбит, а Ушастый за ним гонится, – со снисходительной улыбкой пояснила Анита. – Ушастый – он умный… У него уши большие, так он на шлеме себе велел выковать железные уши – еще больше. Чтобы в бою его всегда узнавали… И он никогда не собирает по деревням мальчишек на убой. У него своя армия, настоящая… Он красивый.

У Юстина неприятно царапнуло внутри.

– Ты его видела? – спросил он.

– Ну да, – призналась Анита. – Я раньше… Еще до того, как с тобой познакомилась… ходила через стеклышко к Звору в парк. Один раз с ним говорила… У него действительно большие уши. Но он все равно красивый.

– Что ж ты не осталась? – мрачно спросил Юстин. – С Ушастым своим?

Анита вдруг рассмеялась:

– Так здорово смотреть, как ты ревнуешь… Ушастый – ровесник твоему деду, ему тоже за сорок. Только выглядит он, конечно, куда как помоложе…

Юстину вдруг стало очень, очень грустно. Так грустно, что даже опустились плечи; он сбежал от рекрутского набора, трусливо сбежал, подставив деда под издевательства и побои. Он никогда не увидит поля битвы… Не того, где пируют вороны, а настоящего, где сходятся войска, где сверкает на солнце сталь и сразу ясно, кто герой, а кто слизняк. Где хрустят под конскими копытами кости – но поверженный снова встает, потому что так надо…

И, конечно, он никогда не увидит шатра, в котором собрались полководцы. Не увидит Ушастого Звора в его знаменитом шлеме, не увидит, как он проносится перед своей армией – не стадом сопливых мальчишек, а настоящей армией! – и выкрикивает слова звонкие и горячие, слова, от которых мурашки бегут по коже, от которых каждый солдат чувствует себя бессмертным…

Он проглотил слюну.

Всю жизнь он будет голодать и прятаться, копошиться в земле, удобрять плодовые деревья, продавать яблоки и вишни.

Может быть, собственноручно вырыв себе могилу, он безвозвратно сломал что-то в своей судьбе? Похоронил себя заживо? Может быть, следовало быть мужчиной – и явиться на призыв Краснобрового, чтобы хоть издали, хоть из-за леса копий поглядеть на Ушастого Звора?

– О чем ты загрустил? – спросила Анита.

– Скажи, – медленно начал Юстин, – а твое стеклышко… Нет ли другого такого, только чтобы переноситься – отсюда? Куда захочешь?

– А куда бы ты хотел?

Юстин молчал.

– Такого стеклышка нет, – задумчиво сказала Анита. – Пока – нет… Но ты не грусти!

* * *

Перед рассветом они пошли в поле, и Юстин научил ее приманивать эльфушей.

В мае, в пору цветения, эльфуши опыляют плодовые деревья лучше пчел и шмелей. На дереве, где по весне резвились эльфуши, вырастают яблоки величиной с дыню и вишни размером с яблоко; если садовод умел и не ленив, если вовремя подопрет ветки рогатками – за урожай с одного только дерева можно будет накупить хлеба на целый месяц. Богатые горожанки просто сходят с ума, стоит им увидеть плоды с опыленного эльфушами дерева; говорят, что гигантские эти фрукты помогают от женского бесплодия…

Летом эльфуши в саду нежелательны. Ломают ветки, портят яблоки, выгрызая на зеленой кожуре большие и маленькие сердечки. Ловить эльфушей – себе дороже: они братолюбивы и мстительны, и за одного изловленного соплеменника могут поджечь сарай, а то и дом. Значит, задача умного садовода – отвадить летунов от сада, завлекая в другое место, например, на цветущую липу, или на ромашковое поле, или еще куда-то, где есть чему радовать глаз.

Для приманивания эльфушей, объяснял Юстин Аните, лучше всего годится ребенок лет до шести-семи. Почуяв в поле малыша, эльфуши слетаются, будто на мед: рассаживаются вокруг малыша на цветы и на ветки, складывают прозрачные крылышки – и заводят вроде бы беседы, то есть взрослому кажется, что это просто череда мелодичных звуков, отдаленно похожих на человеческую речь, но Юстин отлично помнил, что, когда он был маленький и сидел вот так же в круге хрупких разноцветных созданий, речь эльфушей казалась ему вполне осмысленной, хотя и однообразной. Они бесконечно повторяли что-то вроде: «Хор-рошо… Мал-льчик… Быть хор-рошим мальчиком – хор-рошо…», повторяли то хором, то поодиночке, на разные голоса и с такими разными интонациями, что маленький Юстин готов был слушать их часами…

Когда ему исполнилось восемь, эльфуши потеряли к нему интерес, но дед скорее обрадовался, нежели огорчился. Он сказал: ты совсем большой… И научил выманивать эльфушей из летнего сада манком.

И вот, когда небо уже начало сереть, Юстин и Анита залегли в высокую траву среди спящих ромашек, поставили рядом фонарь с цветными стеклами, и Юстин протянул Аните манок – хрупкую дудочку с вертушкой. Запах влажных трав поднимался до неба; Анита облизнула губы – сердце у Юстина подпрыгнуло – и подула; дудочка нежно заскулила, вертушка завертелась, издавая неповторимый «эльфушачий» звук, потому что в каждой лопасти была особая прорезь, и воздух, пробиваясь сквозь нее, по-особому свистел…

Анита манила и манила, и скоро к обычному шелесту утреннего ветра добавился необычный – шелест прозрачных крыльев. Эльфушей было много, штук десять; они кружились над фонарем, над замершими в траве людьми, иногда соприкасались крыльями и чуть не падали, но выравнивались вновь. Юстин ждал, что они, как обычно, покружатся-покружатся, да и пойдут танцевать на цветах, сбивая росу; случилось иначе. Эльфуши, слетевшиеся на манок, впервые в жизни Юстина – вернее, впервые с тех пор, как ему исполнилось восемь – заинтересовались людьми.

Небо светлело. Один большой, изумрудно-зеленый эльфуш опустился Юстину на грудь. Юстин замер – в эльфуше почти не было веса, но сапожки с подковками щекотали и царапали грудь. На голове у зеленого эльфуша был желтый обруч, вроде как кольцо с иголочками, а справа и слева от кольца острыми листочками топорщились уши. У эльфуша было белое лицо, почти человеческое, с длинными темными глазами, острым носом и маленьким розовым ртом. Юстин встретился с эльфушом взглядом – и невольно перестал дышать; изумрудное существо взвилось над ним, растопырив руки и ноги, будто обхватив невидимый мыльный пузырь, и Юстин услышал будто издалека, будто из детства:

– Тили-тили… Хор-роший. Тили-тили… Тесто – хор-рошо…

Сразу два эльфуша, нежно воркуя «тили-тили», опустились Юстину один на грудь, другой на живот. Юстин чуть не вскрикнул, попытался подняться, но три других летающих существа вились у его лица, обнажая в улыбке маленькие острые зубы; нежно-розовый эльфуш уже перекусывал нитки, на которых держались Юстиновы пуговицы, а кто-то еще перегрызал завязки штанов.

– Тили-тили… – заклинанием стелилось над травой. – Тили-тили-тили… Тессто, тессто…

Манок давно уже молчал. Эльфуши кружились над Анитой, высвобождая ее из одежды, а она не сопротивлялась, завороженно улыбалась, ее платье, разобранное по частям, уже лежало рядом светлой лужицей, сразу пять поющих эльфушей подхватили подол ее рубашки и с натугой потащили вверх, а под рубашкой не было вообще ничего, кроме самой Аниты.

– Тили-тили-тили-тили… Тессто, теесто…

Он эльфушиного пенья мутилось в голове, и бежали мурашки по голой спине, голой до самых пяток.

Фонарик с цветными стеклами опрокинулся на бок и погас.

* * *

– Ты… знал? Про эльфушей?

– Не знал.

Анита смеялась:

– Зна-ал… Все знал…

Юстин обомлел:

– А ты… знала?

– Все знают, – смеялась Анита, – что эльфуши клюют на детей и на влюбленных… Я-то сразу все поняла, когда ты мне манок показал…

Юстин чувствовал себя очень красным, очень счастливым и очень глупым. Они лежали в сене, под навесом, и Аните пора было уходить, но она не могла, потому что небо заволокло тучами и собирался дождик.

– Ты права, – сказал Юстин, закрывая глаза. – Тебя не обманешь… Конечно, я знал.

…Он чувствовал, как выступают на глазах слезы. Не от горя; Анитины губы были средоточием всей на свете нежности, у Юстина будто горячее солнце взорвалось внутри, он плыл, как в топленом молоке, и ничего, кроме Анитиных увлажнившихся глаз, не видел.

– Тили-тили… – еле слышно пели в ушах несуществующие голоса.

По навесу стучали капли, Юстин плавился в своем счастье, пребывал в своем счастье, в их общем, разделенном, оранжевом и синем, ярком солнечном счастье. Потом они долго лежали, убаюкивая друг друга, не было холодно, ни о чем не надо было беспокоиться, и закопченное Анитино стеклышко с отшлифованными краями лежало у Юстина на голом плече.

Потом он заснул.

* * *

Только месяц спустя после визита вербовщиков дед почувствовал в себе достаточно сил, чтобы выйти «в мир». Юстин отговаривал его, но дед был непреклонен; выстругал себе палку, обмотал ноги тряпками и пошел – до ближайшего хутора, за новостями.

Вернулся на другой день – прихрамывающий, но довольный.

Новостей и в самом деле оказалось выше крыши. Краснобрового свергли; говорят, сам он сгинул где-то в горах, сорвался с кручи, уходя от погони. Ушастый Звор вошел в княжью столицу, одним указом низложил всех княжьих советчиков, наместников и начальников и другим указом назначил своих – и они разъехались по городам и поселкам, потрясая оружием и верительными грамотами, сопровождаемые многочисленной угрюмой стражей. Цены на хлеб подскочили втрое; народ на всякий случай затаился, прекратил всякую торговлю, спрятал все, что можно было припрятать – до выяснения обстоятельств, пока не станет понятно, чего от новой власти ждать.

– Теперь свободно можешь ходить, Юс, – говорил дед, почесывая бороду. – Ты теперь не дезертир… Ты теперь можешь хоть куда наняться, хоть где поселиться, нам-то с тобой конец Краснобрового – в радость, ну его, кровопийцу…

Юстин отмалчивался. Умом понимал, что дед говорит о важном, но никак не мог заставить себя озаботиться свержением Краснобрового, подорожанием хлеба и новыми наместниками. Ему было даже обидно, что дед так уж поглощен пугающими и радостными новостями; ему даже страшновато было оттого, что его собственные мысли соотносились с дедовым рассказом, как небесные облака – с псовой охотой в далеком лесу. Пугающе, шумно, кроваво – но далеко внизу, подернуто дымкой, безразлично…

Все, что происходило в эти дни с ним и с Анитой, казалось ему столь же значительным, как солнце и луна. Как небо и яблоки. Как жатва.

* * *

Они купались на отмели вдали от берега. Вместе грелись на плоском бородатом камне – нагишом; это было прекрасно и мучительно. Мелкие ракушки впивались в бока; Анитины волосы вплетались в морскую траву.

– Какое бесстыдство, – блаженно шептала Анита, глядя в небо.

Нигде-нигде на свете не было ни души.

Дни шли один за другим, как ожерелье из белых черешен; дни были солнечные, ночи – короткие, вечером Анита уходила, чтобы вернуться наутро.

– Юс… – сказал однажды дед, когда звездным вечером они улеглись спать во дворе, под небом, дед на телеге, а Юстин под телегой. – Ты уже знаешь, кто она?

– Нет, – сказал Юстин, с которого моментально слетел весь сон.

Дед посопел; за этим сопением стояли долгие дни, когда Юстин уходил на рассвете и возвращался в сумерках, вечера, когда дед косился на Юстина, желая и не решаясь о чем-то спросить, но Юстин не замечал этих взглядов и счастливо засыпал на соломе, и ему снилось утро…

– Юс, – сказал дед, и сквозь щели в телеге на Юстина упало несколько соломинок, – я ведь жду все, жду… Думаю, Юс мой женится, жену приведет, будут дети… Ты ведь не дезертир теперь, ты в законе. Можешь жениться хоть на ком хочешь. Парень ты видный… красивый, здоровый, умный… А я больной уже и старый, Юс. Сколько проживу – неизвестно… Ты бы спросил у нее – пойдет она за тебя замуж? Если она совсем уж… человек?

* * *

«Пойдешь за меня замуж?»

Сколько раз он задавал ей этот вопрос. То грозно, то мягко, то просяще, то небрежно. Сколько раз он спрашивал ее – в мечтах.

Сколько раз, открыв рот, он закрывал его снова. Она спрашивала – что? И он отзывался – нет, ничего…

А потом зарядили дожди на целую неделю.

А потом…

* * *

– Юстин! Юс! Вставай… Пожалуйста…

Он протер глаза. Была ночь; он содрогнулся, вспомнив, как она снилась ему накануне визита вербовщиков. Что, неужели опять беда?!

Но она не снилась. Она стояла рядом и трясла его за плечо. Ночью! В доме!

– Что? – спросил он, перехватывая ее руку.

– Отец все знает, – сказала Анита в темноте. – Юстин… Теперь или мы бежим – или ты меня больше никогда не увидишь.

– Мы бежим, – легко согласился он.

Как ни тихо шептались они – сопение деда на лавке прервалось.

– Мы бежим, – повторил Юстин уже не так уверенно. – А куда?

– Я добыла другое стеклышко, – сказала Анита. – Две его половинки. Я знаю место, куда оно ведет. Это очень далеко. Даже отец, может быть, не найдет нас… Только смотреть надо не на солнце, а на луну.

Юстин глянул в ту сторону темноты, где должно было быть окно. Ничего не увидел.

– Сегодня полнолуние, – сказала Анита. – Под утро ветер развеет тучи… Только я тебе сначала должна сказать, кто мой отец. Иначе это будет нечестно.

Юстин не слушал, думал о деде. О том, что дед чуть жизни не лишился, спасая его, Юстина. О том, что кроме Юстина, у деда нет ни одной живой души… О том, что скоро осень, а скотину забрали. О том, что дед болен – по его, Юстина, милости.

– Погоди, – сказал он шепотом. – Погоди…

– Ты боишься?

– Нет! Но я подумал… А как же дед? Можем мы его взять с собой?

Заскрипела лавка. Дед пошевелился. Юстин прекрасно понимал, что он не спит. Слушает.

– Но у стеклышка только две половинки! – сказала Анита уже в полный голос. – Только две… Мы уйдем сегодня – или я тебя больше никогда не увижу!

Юстин молчал.

– Кто твой отец, девонька? – тихо спросили с лавки.

– Какая разница, – шепотом сказал Юстин.

– Большая разница, – с горечью отозвалась Анита. – Мой отец… Мой отец – Ос, Хозяин Колодцев.

Тихонько запел ветер в печной трубе. Значит, в самом деле – скоро небо очистится, выйдет луна…

– Этого не может быть, – сказал Юстин. – Так не бывает. Анита, так не может быть!

– Так есть, – глухо сказала Анита. – Я его люблю… Но он – такой, какой он есть, и другим быть не может.

Темнота тихо застонала. Скрипнула под дедом скамейка.

– Я бы могла не говорить, – сказала Анита, будто оправдываясь. – Но это было бы нечестно. Он ведь будет искать меня, и, может быть, найдет – даже там… И тогда… понимаешь?

– Он не разрешает нам встречаться? – глупо спросил Юстин.

– Он считает, что я должна делать то, чего хочет он, – тихо сказала Анита. – Он иначе не умеет… Он же Хозяин Колодцев.

– Не повторяй! – тихонько вскрикнул дед. – Не повторяй… Накликаешь…

Ветер в трубе завыл сильнее.

– Значит, ты не пойдешь со мной, Юстин? – тихо спросила Анита. – Значит… мы можем попрощаться?

– Уходи, – взмолилась темнота. – Зачем ты пришла, девонька… Зачем ты влюбила его в себя… Ты ведь знала, чем это может кончиться – для него… Зачем же ты?

Ветер в трубе выл сильнее, выл, будто одичавший пес посреди кладбища. Уи-и-и…

– Да, – тихо сказала Анита. – Вы правы. Конечно.

Воздух заколыхался; в приоткрытую дверь потянуло сквозняком. Юстин соскользнул с печи, опрокинул в темноте табурет, метнулся мимо лавки – к двери.

– Ю-ус! – неслось ему вслед.

На улице было светлее. На небе, в том месте, где была луна, облака уже светились белым.

– Стой! – он догнал ее у ворот. – Стой… Послушай. Неужели мы никак не можем взять деда с собой?

– Так ты готов идти со мной?!

– Пойду, – сказал Юстин, стуча зубами, вероятно, от холода. – Я уже сбежал один раз – от вербовщиков… Как трус.

– Тогда ты правильно сделал, – возразила Анита. – Тебя ведь звали не на войну, а на бойню.

– Теперь не важно, – сказал Юстин. – Слушай… Я с тобой. Куда хочешь. Если бы деда не было – я бы вообще не думал, пошел бы за тобой – и все.

– А если отец нас поймает?!

– Не поймает, – Юстин махнул рукой.

– А если поймает?

– Не поймает! – рявкнул Юстин. – Что мне с дедом делать-то, а? Как он будет без меня?

Анита что-то молча обдумывала. Потом вдруг сцепила пальцы:

– Ну вот что… Я знаю способ, чтобы ты мог время от времени к деду наведываться. Помогать ему. Деньгами… Скотину можно будет купить новую, дом починить…

– Навещать? – переспросил Юстин. – Здесь?

– Ну да, – Анита тряхнула волосами. – Раз в неделю… Примерно.

– Так о чем же мы раздумываем? – удивился Юстин. – Погоди, я скажу ему, что скоро вернусь…

– Не надо, – Анита удержала его за руку. – Сейчас луна выйдет… может быть, на одну секундочку. Если ты идешь со мной – иди сейчас!

– Я иду, – сказал Юстин.

Туча отдернулась в сторону, будто рваная занавеска. Высвободила луну; Анита оторвала наконец свои губы от Юстиновых – и протянула ему половинку закопченного стеклышка.

Юстин поднес стекло к глазам. Рука его шла все медленнее, но все-таки не успела остановиться, не успела полностью оказаться во власти страха; он увидел будто кольцо на белой поверхности луны, будто обручальное колечко…

Ощущение было такое, будто падаешь в неглубокую яму. Луна мигнула и пропала; колени подогнулись, под босыми ногами была уже не трава, а каменные плиты. В его руке по-прежнему жили тонкие Анитины пальцы, холодные как луна…

Он слышал, как Анита тонко, болезненно вскрикнула.

Ее пальцы выскользнули из его руки – и тогда он открыл глаза.

* * *

Здесь было немногим светлее, чем на залитом луной дворе. Справа и слева угадывались каменные стены; воздух был не то чтобы спертый, но какой-то слишком густой, с едва ощутимым неприятным запахом, и Юстин, привыкший к свежему воздуху сада и поля, закашлялся. Плохо, если это и есть то самое место, куда они с Анитой убежали, где им теперь предстоит жить…

Анита стояла рядом – чуть согнув колени и разведя руки в стороны, будто загораживая Юстина от чего-то, будто он, Юстин, был маленьким, как эльфуш, и мог спрятаться за узкой Анитиной спиной.

А перед Анитой, в трех шагах, стоял еще кто-то, и вокруг него полутьма сгущалась, превращаясь в тьму.

Юстин содрогнулся. Сделал движение, чтобы загородить собой Аниту – но она неожиданно сильно оттолкнула его.

Стоящая перед ними безликая фигура излучала темноту точно так же, как светлячок излучает свет; через мгновение оказалось, что и лицо у стоящего было. Юстин заглянул в него – и покрылся холодным потом.

– Если ты его тронешь, я удавлюсь! – непривычно тонким голосом пообещала Анита.

Фигура, излучающая тьму, молчала.

– Я имею право! – почти взвизгнула Анита. – А ты – шпионишь! Ты не имеешь права! У меня своя жизнь! Я человек! Я женщина!

У Юстина подкосились ноги. Он понял вдруг, куда они попали и кто перед ним стоит.

– Отпусти его, – очень тихо, жалобно попросила Анита.

Юстин, сдерживая дрожь, обнял ее за плечи:

– Не…

Он хотел сказать «не плачь», или «не беспокойся», или «не надо», он сам еще не решил. Но ничего не получилось – голоса не было, а пищать не хотелось.

– Иди к себе, – медленно сказал тот, кто стоял перед ними.

– Нет! – крикнула Анита.

– Иди к себе, – бесстрастно повторил стоящий. – Ступай.

Анита втянула голову в плечи:

– Если ты его тронешь… Если ты только его тронешь…

– Ты заслужила серьезное наказание, – сказал стоящий. – А он… Ты ведь соврала ему и не сказала, что его ждет в случае неудачи.

– Я сказала, – прошептала Анита.

Ее отец, источающий тьму, поднял глаза и посмотрел прямо на Юстина; Юстин едва удержался, чтобы не упасть на колени – от внезапной слабости и еще от того, что на него накатила вдруг волна мутной одуряющей покорности.

– Правда? – спросил Ос, не сводя взгляда. – Она сказала тебе, чья она дочь?

Юстин кивнул, и капля пота щекотно прокатилась от виска до подбородка.

– Но я ведь чую между вами какую-то ложь, – сказал Ос, Хозяин Колодцев, и перевел взгляд на Аниту. – В чем ты солгала ему?

Анита вздрогнула. Медленно обернулась в Юстину – бледная, с двумя мокрыми бороздками вдоль щек:

– Я солгала тебе про деда. Ты бы не смог… навещать его. Ты бы ушел навсегда. Я соврала, чтобы ты не чувствовал себя предателем…

Юстин открыл рот, как рыба. Снова закрыл. Захотел проснуться, проснуться еще раз, на рассвете, проснуться на этот раз по-настоящему.

– Теперь иди к себе, – жестко сказал Хозяин Аните. – Иди.

Она сгорбилась, прижала ладони к животу и, волоча ноги, побрела куда-то прочь, в темноту, вверх по едва различимой винтовой лестнице. Юстин потрясенно смотрел ей в след.

Анита солгала ему!

«Чтобы ты не чувствовал себя предателем…» Но ведь он былбы предателем!

Он уже предатель. Потому что дед остался один… Теперь на веки вечные – один.

Хозяин Колодцев шагнул вперед. Юстину показалось, что он движется, как круглая капля масла на поверхности воды. Что пространство рядом с ним мягко изгибается.

И он зажмурил глаза, потому что ему не хотелось видеть собственной смерти. А Хозяин Колодцев все стоял и стоял, стоял смотрел, и новая волна покорности в Юстиновой душе поднималась все выше, готова была захлестнуть его с головой…

– Так ты знал, против чьей воли идешь? – спросил Хозяин Колодцев.

Юстин облизнул губы. Во рту нарастал железный привкус – будто он, Юстин, был запряжен и грыз удила.

– Да.

Хозяин Колодцев смотрел.

– Я не понимаю, почему это… против воли, – с усилием продолжал Юстин. – Я не понимаю, почему такая воля… Почему она не может… выбрать меня?

Хозяин Колодцев не отводил взгляда – будто держал холодной ладонью за лицо.

– Она человек, – в отчаянии сказал Юстин. – Если ей в след волчьего порошка насыпать, то ничего не будет. Значит, она человек.

Тот, что стоял перед ним, молча склонил тяжелую голову к плечу.

– Она любит меня, – громче сказал Юстин. – Я люблю ее. Почему – нельзя? Почему нельзя ее любить? Ведь она человек! Она… свободная! Ну скажите, зачем вам принц?! То есть зачем ей принц… Вам же не надо ни власти, ни богатства, у вас и так все есть… Так почему – нельзя? Я по-честному… я хочу на ней жениться. Я не то чтобы там… Я же по-честному!

– А ты ее не знаешь, – неожиданно мягко сказал Хозяин Колодцев. – Она вовсе не так проста, как тебе кажется… Она солгала тебе в первый раз, но не в последний.

– Не говорите так о ней, – попросил Юстин.

– …И она знала, что провести тебя туда, куда ей хотелось – через Луну – ей скорее всего не удастся. И она знала, как я с тобой поступлю.

– Это неправда, – сказал Юстин.

– Что неправда?

Юстин молчал.

– Не бойся, – сказал Хозяин Колодцев. – Ты умрешь мгновенно и безболезненно.

* * *

Вокруг, сколько хватало взгляда, была темная глубина. Юстин сидел на круглом столбе, верхушка его была будто каменный остров в море пустоты. Юстин сидел в самом центре маленькой тверди, скорчившись, подтянув колени к животу. Сидел и думал над словами Оса, Хозяина Колодцев.

Анита знала, что ведет Юстина на смерть? Не может быть. Возможно, она переоценивала возможности своего стеклышка…

«Ты заслужила серьезное наказание»… Что он с ней сделает, выпорет? Юстин криво усмехнулся. Убивать-то он ее точно не будет, она не рисковала жизнью, глядя на луну через осколок стекла…

Но она ведь предупреждала! А Юстин в ответ сказал: «Я пошел бы с тобой на край света». Тогда она соврала, что он сможет проведывать деда…

Ос, Хозяин Колодцев, тоже соврал. Анита не могла вести Юстина на смерть. Это яд, заключенный в словах – будучи сказанными, они разрушают доверие изнутри.

Юстин крепче обхватил колени. Чего ему было жальче всего? Жизни? Ерунда. Было жаль деда, который остался совсем один, и жаль, что никогда больше не придется поцеловать Аниту.

Иногда он спрашивал себя – а может быть, он уже умер? Может быть, после смерти каждый человек оказывается вот так, в одиночестве, на вершине каменного столба? Наедине со своими воспоминаниями?

Он вспоминал цветных эльфушей. Прикосновение ажурных крылышек. «Тили-тили». Запах трав. Запах Аниты.

Он зажмуривал глаза и пытался заснуть – но разве можно спать на вершине исполинской колонны? Того и гляди скатишься вниз, и будешь лететь, не находя опоры и смерти, много сотен лет…

А потом темнота рядом с ним сгустилась, и из ниоткуда появилась фигура, плывущая через пространство, будто капелька масла по воде. И Юстин понял, что он все-таки еще жив, и что это – ненадолго.

– Я наказал свою дочь, – сказал Ос, Хозяин Колодцев. – Но в процессе наказания выяснились новые обстоятельства. Поди-ка сюда… Юстин.

Юстин вздрогнул от звука своего имени; каменный столб исчез. Теперь он стоял посреди круглого зала, можно было бежать вправо и бежать влево без боязни свалиться в темноту – но Юстин остался на месте. Только с некоторым запозданием раскинул руки, балансируя посреди возникшей – и исчезнувшей – бездны.

– Она в тебя не на шутку влюблена, – сказал Хозяин брезгливо.

– Да, – сказал Юстин. – И я тоже люблю ее. Я… позвольте попросить руки вашей дочери.

Ос долго смотрел на Юстина, а потом захохотал. Это было страшное и отталкивающее зрелище; Юстин втянул голову в плечи. Неужели Анита действительно – его дочь?!

– А кто был Анитиной матерью? – спросил Юстин шепотом, надеясь, что хохот Хозяина заглушит его слова. – Вы любили ее?

Хозяин оборвал свой смех. Под взглядом его Юстину захотелось стать плоским, как рисунок на стене. Взгляд размазывал и плющил; немедленно надо было что-то придумать, какую-то уловку, чтобы тот, кто стоял перед ним, хоть на секунду задумался, хоть на мгновение отвел глаза…

– Вы можете заглянуть в будущее? – почти выкрикнул Юстин. – Вы можете? Ну посмотрите туда – и увидите, что будет, если вы меня не убьете, а позволите жениться на Аните!

Хозяин усмехнулся. Юстин ждал, обливаясь холодным потом.

Ос медленно двинулся сквозь пространство, огибая Юстина, и тьма следовала за ним коротким шлейфом. Там, где прошел Хозяин Колодцев, на каменных плитах пола выступал иней.

– Будущего не существует, – сказал Хозяин как-то даже печально. – Все эти ворожеи, гадалки, заглядывающие в будущее… Его нет. Оно создается каждую минуту, секунду, сейчас. Показать, как это бывает?

Юстин молчал.

– У тебя есть монетка? – мягко спросил Хозяин.

Юстин полез в карман штанов. Негнущимися пальцами вытащил единственную монетку. Медный грош.

– А ты не бойся, – все так же мягко продолжал Хозяин. – Дай мне.

Юстин поднял руку – и уронил медяк в протянутую темную ладонь.

– С одной стороны здесь единица, с другой – профиль Краснобрового. Всего только две стороны. Я брошу монетку, и никто не знает наверняка, как она упадет. Если выпадет мертвый князь, я убью тебя, как обещал. Если выпадет единица – я верну тебя в то самое место, откуда Анита тебя выдернула.

– И позволите на ней жениться? – быстро спросил Юстин.

Хозяин усмехнулся:

– А вот это случится, если монетка встанет на ребро.

Юстин опустил голову.

– Сейчас будущего нет, – продолжал Хозяин. – Его не будет вовсе, если выпадет орел. Если решка – ниточка твоей жизни продолжится, но некое странное «будущее», о котором ты говоришь, от этого не появится. Сам станешь строить свое «сегодня» и вспоминать свое «вчера»… Будущего нет. Понял?

Юстин молчал.

– Я бросаю, – сказал Хозяин.

Медная монетка летела суетливо, слишком быстро, без подобающей торжественности. Тускло звякнула о каменный пол, подпрыгнула, упала снова, заплясала, успокоилась.

– Теперь погляди, что там выпало.

Юстин стоял, не шевелясь.

– Погляди, – сказал Хозяин. – Не наклоняться же мне… Из-за такой малости.

Юстин подошел к месту, где лежала монетка. Зажмурился; накрыл медяк ладонью.

– Будущего все еще нет, – сказал за его спиной Хозяин. – Но судьба твоя уже решена… Итак?

Юстин убрал ладонь, заранее зная, что увидит надменный профиль с кривым, как у ведьмы, носом – профиль мертвого теперь Краснобрового.

Он ошибся. Монета упала единичкой кверху.