Читать книгу Калинка-малинка для Кощея - Марина Комарова - Страница 6

Удавгород – это, конечно, хорошо. Вполне себе приличное место, получившее название от сказочного красавца-основателя, который давным-давно заложил могущественный град, женился на человеческой девушке и дал начало всему оборотному роду. Не зря, ох не зря наши края многие величают Змеиным местом. Если вот в Полозовичах, по сути, только легенды остались да предания… ну и полозы, живущие в оврагах и у камней, то в Удавгороде есть те, кто умеет оборачиваться змеем и даже в человеческой форме имеет глаза холодные и янтарные, словно мед, что разведен каплей яда.

Удавгород находится за лесом, добираться до него дня два надо. Можно пойти и по короткому пути, но я бы не рискнула. Мало кто сейчас по дорогам лесным бродит. Хотя… Я покосилась на Дивислава. Возможно, ему без разницы, как идти. Все же сын Кощеев, кто осмелится перейти дорожку? Да никто! Это ж каким надо быть дурнем, чтобы перечить сыну того…

– Что задумалась, Калинушка? – спросил Дивислав, сложив руки на груди и задумчиво глядя в окно.

Дело шло к вечеру, а дождь все так и не успокаивался. Да, что-то задержался у меня гость ненаглядный. И время летит как сумасшедшее. Прямо ужас какой-то. А работы непочатый край. Да и вопросов накопилась тьма-тьмущая. Только вот одно непонятно: как он так заморочил меня, что не вижу, как время летит? Ощущение, будто проваливаюсь в глубокий сон, а потом – раз! – очнулась.

Васька топтался рядом и всем видом показывал, что бедную совушку давным-давно пора кормить. А то она рухнет без чувств и будет очень громко страдать. (То, что бесчувственным зверям страдать не положено, он упорно не опровергал и при упоминании об этом начинал страдать еще больше.) Вот же ж… животное. И куда только в него столько помещается? Нет, с такими домочадцами мне замужество противопоказано. Ибо если муженек будет той же породы, что Васька, Мишка и Тишка, то можно сразу попрощаться со всем окружающим миром и больше никогда не отходить от горшков и очага. Так как прокормить всю эту ораву будет сложно.

– Да так, – буркнула я. – О своем, о девичьем.

Дивислав хмыкнул. Хм, кажется, «девичье» он не так растолковал совершенно. Вон, даже приосанился. Вообще, положа руку на сердце, он мне даже нравится. Еще не «о-боги-какой-мужчина», но уже «а-ничего-интересный-молодец». Во всяком случае, любопытство вызывает. Хотелось узнать о нем побольше, как для души, так и для дела. Угу, именно дела. То, что показалось в блюдечке, никак не настраивало на радужный лад.

– Рассказывай с самого начала, – велела я. – Кто нам тут показался, какое отношение имеет к Горынычу. Да, про себя тоже не забудь рассказать. Откуда пришел? И почему так много обо мне знаешь?

Дивислав повернулся ко мне. На красивых губах появилась улыбка. Чуть приподнял бровь. Ох, нахал. Явно же сейчас выберет только один из вопросов. Вот вечно так. Иметь дело с хитрецами – это те еще воз и тележка с неприятностями. Надо обладать огромным терпением и стойкостью, чтобы все это выдержать.

– Ты бы определилась, Калинушка. Что в первую очередь хочешь слышать: про ворожку и Горыныча или про меня с тобой?

Ну, что я говорила? Становится предсказуем. С одной стороны, это неплохо. С другой… можно заскучать. Так, о чем это я? И впрямь чары Кощеевы подействовали, раз в голове царит такой каламбур.

– Про тебя и меня и говорить особо нечего. Встретились на бережочке, попытался с поцелуями полезть да получил за это.

Дивислав неожиданно оказался на лавке рядом со мной.

– А то тебе не понравилось, – невинно сообщил он.

– Да, не понравилось, – ни капли не смутилась я. – Знаешь ли, не очень любо, когда незнакомый молодец лезет с непотребством всяким.

– Я не с непотребством, я с поцелуем! – возмутился Дивислав.

– Как вышел на меня?

Посмотрела на него строго и спокойно. Ну… уж нет. Нельзя поддаваться. А то так и сама не замечу, как уступлю. К тому же оно и лешему понятно, что заморочить он меня сумеет, а не я его. И хоть и надо не давать себя в обиду, но и перегибать палку не стоит.

На некоторое время повисла тишина. О, дождь, кажется, прекратился. Почти не капает. И то славно, гостя дорогого смогу отправить домой. А то еще прикинется бедным и несчастным, скажет, что промокнет до ниточки.

– Расскажу я тебе все, – внезапно тихо сказал Дивислав. – Только не сразу.

Я скривилась. Хотелось сказать много и нехорошего, только слов оказалось столько, что и не выстроишь сразу. Вот откуда ты такой взялся, а?

– И сколько мне ждать? Знаешь ли, время не ждет.

– Как Леля твоего отыщем, – невозмутимо сказал Дивислав. – Ведь сама понимаешь, друг – это важнее всего. Тебе – Лель, мне – Горыныч. О какой свадьбе может идти речь, если головы не о том думают.

Я недоуменно уставилась на Дивислава. Сказанное никак не хотело укладываться. Или у меня просто что-то со слухом?

– Какая еще свадьба?

– Какая – тебе решать, – чуть пожал плечами Дивислав. – Обычно невеста выбирает что хочет. Мое дело уже будет это все воплотить.

– Да что… Да как… Да я тебя…

– А Васеньку пора кормить, – весомо произнес мой хранитель, сосредоточенно ковыряя лапой стол.

Мы оба перевели на него взгляд. Дивислав хмыкнул:

– Корми чудовище. А то все силы потеряет.

Вася усиленно закивал, всем своим видом показывая, что согласен с гостем дорогим от и до. Однако мне в голову уже начали закрадываться мысли, что если пожарить ненасытную птичку, то еды в кладовке станет куда больше. Но тогда самой придется следить за безопасностью дома.

Вася, кажется, заподозрил неладное, потому что посмотрел на меня неодобрительно.

– Калинка, мне не нравится твой взгляд, – доверительно сообщил он. – Давай-ка без членовредительства. И уж коль на то пошло, то лучше тогда заняться Дивиславом. Мы с тобой друг друга давно знаем, а этого – почти ничего. А с чесночком да морковочкой он прекрасно пойдет!

Никогда не думала, что мой родной и любимый Васенька столь кровожаден и имеет такие невероятные вкусы.

– Я невкусный, – тут же подал голос Дивислав. – И вообще костлявый. Костлявость – это у нас наследственное.

Я поднялась с лавки.

– Так, костлявый мой, бери во-о-он то ведерко в углу, а лучше два. И натаскай воды. Чтобы чем-то всех накормить, надо что-то приготовить. А мы весь день не пойми чем занимались.

Дивислав рассмеялся:

– А ты хозяйственная.

– Разговорчики!

…В общем, справились мы достаточно быстро. Дивислав оказался весьма ловок в домашнем быту, что меня, безусловно, порадовало. Не то чтобы как женщину, которая присматривает мужчину в мужья, но как чудесницу, которая не отказалась бы от помощи. Правда, уж совсем слукавлю, если скажу, что даже не задумалась о его словах про свадьбу. Ведь все же я не старушка, интерес к молодцам имею. Да еще и к таким. Надо бы Забаве показать, послушать, что скажет. Она в этих делах разбирается получше меня.

Дивислав сидел напротив, ел горячую рассыпчатую гречневую кашу с мясом и маслом. Выглядел при этом не как страшный и загадочный сын Кощея, а как откровенно наслаждающийся ужином добрый молодец. Что ж, оно и неудивительно. Готовила я далеко не плохо. А еще и добавила свежих огурчиков с помидорами с собственного огорода да свежего хлеба с капелькой чудесницкой силы, приносящей здоровье.

Налопавшийся от пуза Василий развалился во все свое немалое тельце на сундуке, покрытом мягоньким одеялом, принял вид весьма элегический, покачивал лапой и напевал частушки. Фальшивил, не попадал в ритм и вызывал только тоску на душе.

Дивислав порой бросал в его сторону задумчивые взгляды. Впрочем, я тоже. Ибо хранитель вел себя неприлично спокойно.

– В Удавгороде годом раньше Горыныч поселился, – вдруг сказал Дивислав. – Все было в порядке, местные к нему неприязни не питали – сами ведь полузмеи.

Я замерла, даже не донеся ложки до рта.

– Место там тихое, – продолжал он, – пространство широкое. Знай себе выходи ночью и смотри на звезды. Что он и делал, ибо хоть и из Горынычей, а нрава кроткого и тихого. Я его частенько навещал, он все мне свои карты показывал. И так увлечен был делом, что вокруг никого и не замечал. Только вот…

Дивислав отставил тарелку. Взгляд серых глаз был задумчивым и каким-то чужим, будто не видел ничего вокруг. Я дышала тихо-тихо, чтобы не отвлечь и не спугнуть желания откровенничать дальше.

– Видимо, кому-то перешел дорожку, – вздохнул Дивислав. – Да только кому – ума не приложу.

– А эта… ворожка, – осторожно начала я. – Она кто?

Васька приоткрыл глаз и внимательно посмотрел на моего собеседника. Ага, морда в перьях. Прикидывается лапушкой, разгильдяем и непонятно кем, но в то же время зорко следит за всем происходящим.

Дивислав поморщился:

– Не ворожка она. Точнее, силой чудесной владеет, и совсем не малой, только вот не из местных. Это…

Повисла тишина. Ему явно не слишком хотелось отвечать, однако было ясно, что я так просто не отстану. И оно верно. А то зовет с собой в Удавгород, только вот сам не спешит рассказывать то, что потребуется во время путешествия. Нехорошо-о-о-о.

– А кто? – поинтересовалась я. – Знакомая добрая, которая ножку подставила?

Дивислав поморщился:

– Уж хорошо бы было. Лучше б такие знакомые были, чем родственники.

Я насторожилась. Родственники? Так-так, это уже интересно. Василий принял сидячее положение и чуть прищурился.

«Хороша птичка, – невольно отметила про себя. – Тело филина ему так же подходит, как мне – ящерицы».

– Родственники? – все же мягко уточнила я.

Дивислав вздохнул:

– Она самая. Родная сестра его, Счаста-змея. Никогда они не мирили, ибо друг мой предпочитал мир с людьми и занятие, угодное душе, а Счасте подавай только сеять колдовские чары и заманивать в них всех, кто дорожку перейдет.

Я молча его слушала. Верить ли всему сказанному? Не знаю. А не верить… Так вроде бы не лжет, это обычно видно.

– Так… – осторожно начала я, и Дивислав хмуро посмотрел на меня, – что именно они не поделили в последний раз? Или, думаешь, Счаста хотела возвести напраслину на Горыныча?

– Вот это мне и предстоит сегодня выяснить, – медленно сказал Дивислав, явно думая о чем-то своем. – Конечно, в Удавгород нам все равно придется отправиться, но кое-что лес да ночь мне нашепчут.

Я подозрительно на него посмотрела:

– То есть ты придешь завтра утром?

За спиной раздался шепоток – Тишка с Мишкой что-то обсуждали.

– Утром? – искренне удивился Дивислав. – Нет, конечно! Я же останусь у тебя на всю ночь!

* * *

Ночь выдалась тихая и звездная. Вопреки пасмурному серому дню, так щедро проливавшему на землю струи дождя. Правда, вот прохладнее стало намного. Но это не беда, можно пережить. Лето все же на улице, не зима. А мне что снег, что зной. Знай только одевайся по погоде – и все дела. Зимой-то, конечно, есть определенные трудности, но я справляюсь. Всякая погодка в Полозовичах хороша. А кто ноет да плачет, тот сам себе злобный змей. Если находить кругом хорошее, то и живется на свете легче.

– Наглый он, наглый, – сказал Васька, стоило только Дивиславу выйти из дому.

Наглый, конечно. Ночевать он, видите ли, останется. Может, тогда еще и постельку мягко постелить да рядышком с собой уложить, чтобы кошмары не мучили? Однако, заметив выражение моего лица, Кощеевич только рассмеялся:

– Ай-ай-ай, Калинушка, какие мысли в голову тебе закрадываются! По глазам же вижу, что какое-то непотребство подумала. Нехорошо-о-о-о. А останусь я все равно – слишком далеко идти назад, а потом снова к тебе возвращаться. Только вот спать я не собираюсь, дел много…

Василий все это тоже слышал. Потому сразу принял стойку боевого филина, готового проломить гостю дорогому череп. Не со зла, но для профилактики. Васька, он у меня вообще не злой. Но беспорядок страшно не любит. Особенно если его организовывает не сам Васька, а кто-то другой.

– Наглый, – задумчиво подтвердила я, накидывая шаль на плечи. Тоненькую такую, красивую. Лель, кстати, подарил в прошлом году.

Тяжко вздохнула, понимая, что пока не представляю, как разыскивать друга, и посмотрела в сторону приоткрытой двери. Дивислав предупредил:

– Ворожить буду. Песню полуночи и ветра наиграю. Что из этого получится – пока не знаю. Захочешь посмотреть – выгляни. Но близко ко мне не подходи, ибо мало ли что может случиться.

И так же любопытство грызло. Прям как в детстве, когда мать строго-настрого велела отвернуться и не смотреть, потому что плетение некоторых чудесницких чар в слишком юном возрасте могло навредить.

Я была девочкой послушной, хоть и шебутной. Но когда со мной говорили серьезно, то слушалась беспрекословно и даже не думала перечить.

Васька взмахнул крыльями – кажется, хотел взлететь, но передумал. Лень в его случае была так же неистребима, как и постоянное желание есть. При этом нужно заметить, что совместно эти вещи, по идее, должны были его привести к полноте, однако… ничего подобного. В размерах хранитель даже не думал увеличиваться.

– Не полечу, – глубокомысленно изрек он. – Тоже у тебя останусь.

– Боишься замерзнуть? – подколола я, все никак не в состоянии заставить себя не смотреть на дверь.

Хватит уже прислушиваться, Калина. Все равно, кроме шума ветра да звуков, издаваемых ночными животными, ничего не слышно. Может, Дивислав и не будет творить никакой ворожбы, а так… пыль в глаза пустил?

Сердце вдруг застучало как бешеное, а кровь прилила к щекам. Э, нет. Не так. Чувствую, что не лгал мне. Чувствую, и все тут. Значит, надо просто подождать. Возможно, готовится долго или… просто не выходит что-то.

– Конечно, – покивал Василий. – А то потом тебе парить меня придется, вареньем кормить, спинку растирать, одеялком укутывать. Оно тебе надо?

– Ну вот не надо! – возмутилась я. – Совы таким образом не лечатся!

– Лечатся! – невозмутимо опроверг мое утверждение Васька. – Просто мы еще до такой методики не дошли…

– Ишь, какой умный, – буркнула я и замерла.

С улицы донеслась мелодия. Тихая и мягкая, звенящая, словно кто взял звездный свет, заморозил его, вырезал свирель, а потом заиграл на ней. Звонко, чисто, ясно и холодно. И точно уж кожа мурашками покрывается не от ночи прохладной. От каждого звука внутри что-то будто сворачивается и замирает. А мелодия звенит и разлетается, чарует нездешним напевом.

Мы переглянулись с Васькой. Ладно, чем змей не шутит. Все равно стоять столбом у меня не получится. Да и хранитель отговаривать не кинулся. Только смотрит желтыми глазищами, как истукан возле храма. Древний и деревянный, вырезанный неведомо чьими руками.

Мелодия становилась громче, а голова вдруг пошла кругом. Неожиданно стало ясно, что слышу чей-то голос: такой сладкий, такой красивый. Но в то же время почуяла, что под всей этой сладостью таится угроза.

Сделав глубокий вдох, я сжала кулаки и шагнула к выходу. Осторожно посмотрела на улицу через проем.

Дивислав сидел на крыльце и наигрывал на дудочке мелодию. Вокруг разлилась непроницаемая тьма, словно сошла с ночного неба и потянулась тонкими бесформенными руками к Дивиславу. Окружила его кольцом, затрепетала возле ног, словно покорная служанка, готовая выполнять приказы любимого господина.

А он сам… Кажется, что человеческий облик медленно тает, звездная дымка окутывает с ног до головы. И продолжает играть. Так играет, что сердце ноет и плачет, стремясь к нему.

Я тряхнула головой, пытаясь оттолкнуть наваждение, только куда там.

– Иди ко мне, Калина, – вдруг донесся его голос.

Я вздрогнула, от головы до ног пронеслась горячая волна.

«Как же так, – только и успела подумать, – ведь по-прежнему музыка звучит. Как сказать-то смог?»

Но сама, не понимая, что происходит, уже шагнула к нему.

Даже не обернулся. В голове запоздало промелькнула мысль, что просил же не подходить, а теперь сам зовет. Впрочем, какая разница… напев такой, что на месте не устоишь. И кто из нас первым нарушил установленное правило – уже не разобраться.

Я оказалась рядом с Дивиславом. Костяная дудочка парила в воздухе. Звуки, казалось, превращались в серебристо-звездное мерцание, легкой пыльцой оседающей на наши руки и лица. От волос Дивислава исходил запах полыни и меда. Губы почему-то пересохли, а дышать удавалось с трудом. Что же это такое? Просто ворожба Кощеева или же тут замешано другое? Почему не хочется думать о деле, о Счасте-змее, о пропавшем Леле, о невезучем Горыныче, а… Только глядеть на Дивислава, желать провести кончиками пальцев по его щеке, спуститься по скуле, коснуться губ…

Он улыбнулся, и чары немного схлынули.

– Не бойся, Калинушка, не обижу тебя, – шепнул он еле слышно.

А потом протянул руку, обвил меня за талию и привлек к себе. И тут же будто огнем вспыхнула кровь, пронеслась по всему телу, грозя превратить меня в живой костер.

– Смотри, – прошептал Дивислав, прижимая к себе крепче. – Смотри и запоминай. Вдруг чего я не охвачу, так ты увидишь.

И коснулся век то ли гибкими красивыми пальцами, то ли музыкой колдовской, но исчезла ночь, обнимавшая все кругом, пропал мой дом, и не стало ни деревьев рядом, ни гор далеко.

Зато послышался веселый смех. Веселый и беззаботный, молодецкий такой смех. И вдруг появилось солнце, ударило по глазам так, что пришлось зажмуриться.

– Это сейчас их не видать, – заговорил грубоватый низкий голос. – Кто ж за звездами ночью-то наблюдает?

И рассмеялся тепло и добродушно.

«Если бы у меня был старший брат, то он мог бы так смеяться», – почему-то подумалось мне.

– А тебе бы все звезды, – кто-то ответил женским голосом, шипящим и бархатистым. – Лишь бы не заниматься домом, все на меня свалил.

Я вздрогнула. Такой же голос доносился из блюдца, показывавшего Счасту-змею.

Приоткрыв глаза, поняла, что вижу полутемную пещеру. Солнечные лучи сюда почти не проникали. Однако все равно можно рассмотреть, что стены пещеры зеленоватые, как малахит. Пол удивительно гладкий и темный, будто нарочно полировали. У входа стоит стройный широкоплечий молодец в простой одежде и с копной каштановых волос. Сложил руки на груди и смотрит на собеседницу с легкой улыбкой. И говорит она ему, кажется, далеко не ласковые вещи, однако он словно готов в любую минуту поднять руку и отмахнуться от нее, как от назойливой мухи.

– Тебе все весело. Занимаешься непонятно чем, – снова заговорила она. – А почему мне одной думать про охрану наших земель?

– Потому что там и думать не о чем, – неожиданно раздраженно сказал Горыныч. – Защита у нас древняя и сильная, никто не посмеет нарушить. А с соседями живем дружно, так что еще надо?

Я нахмурилась. Соседи – это жители Удавгорода? Хотя все места, где живут потомки змеиного народа, должны жить в мире с другими змеевичами. Тут ничего удивительного нет.

Собеседница Горыныча шагнула к нему, показываясь из пещерного полумрака.

Красавица. С тонкой талией, высокой грудью, плавной походкой. Только не с лебедушкой на реке ее можно сравнить, а со змеей, медленно ползущей по берегу. Кажется, при каждом шаге она немного пружинила ногами и извивалась всем телом. Лицом пригожа, с белоснежной кожей, огромными зеленым глазами, яркими алыми губами, точеным носом. Волнистые волосы, цветом как брусничный сок, спускались аж до бедер. А осанка какая, а взгляд! И похожа на Горыныча, и нет. Сестра, Дивислав сказал? А родители-то у них одни или как? Больно уж разные. Да и Счаста вся прям королевна, во всяком случае, себя так держит. Недобрая королевна, хитрая, умная. Такая сладкими речами заговорит, вином-медом опоит, что и не почувствуешь яда на дне кубка, а утром уже поздно будет.

В руке Счасты был посох, черный и старый. Вместо набалдашника – голова змеи с глазами-изумрудами. Она наступала на Горыныча.

– Непутевый братец, неужели ты думаешь, что сможешь сбежать к людям и позабыть обо всем?

Он неожиданно потерял вид рубахи-парня и нахмурился. Глаза у него тоже зеленые, но куда темнее, чем у Счасты. И черты лица вдруг стали будто из камня вырезанными.

– А не много ли ты на себя берешь, сестрица милая? – вкрадчиво спросил он, и от ужаса у меня похолодели руки и ноги.

Вид обманчив, истинная суть обоих – холодная и страшная, чуждая нам.

– А как же не брать? – в тон ему ответила она. И снова сделала шаг.

Горыныч вдруг протянул руку и схватился за посох Счасты. По тому вмиг пронеслась золотистая молния. Счаста охнула и отпрянула.

Горыныч стукнул посохом о пол, пещера задрожала.

– Хочешь играть в королевну – играй. А меня не трожь – добром это не кончится! – почти прорычал он, сверкнув нечеловеческими очами.

Я невольно вздрогнула, перед глазами все смазалось, завертелось в безумном танце. Несколько мгновений будто ничего не происходило, а потом я почувствовала на талии сильную руку Дивислава, который поддерживал и не думал отпускать.

– М-да, – еле слышно выдохнул он. – Все куда сложнее, чем я думал.