Читать книгу Банда поэтесс. Вместо преступления - Марина Комиссарова - Страница 2

Луна плывёт медузой за бортом.

Ночь ловит нас ленивым влажным ртом —

Но мы с тобою падаем на спины

Огромных неподатливых китов.

Так в каждом пробуждается любовь,

И нас уносит по волнам на льдины.

Попробуй научиться у кита

Доверию, а после – испытай

Желание, которое свободно,

Как плаванье. Прими его легко —

Пусть пенится морское молоко,

Пускай оно урчит, как зверь голодный.

Отчаянье – привычная цена

Для тех, кому отсюда не видна

У горизонта ледяная глыба.

Но если глыбы не было и нет?

А только есть луны спокойный свет

И звёзды – будто маленькие рыбы…

Это самое чувство, когда ты как будто жив:

Поливаешь цветы, чистишь зубы, печёшь коржи,

А внутри разгорается тысяча алых звёзд:

Семена сладкой боли, проснувшись, стремятся в рост.

Это самое чувство, когда под ногой нет дна,

И "приди ко мне!" шепчет чарующе глубина.

Словно кто-то незримый легонько тебя прижал

И так нежно по шее ведёт острием ножа.

Это чувство, которому больше не рад и сам

Вот бы взять его крепко и вырвать ко всем чертям.

Это самое чувство: "Ты просто живи, живи!",

Никому не скажу я об этой моей любви.

Она никогда не напишет песню,

она не любит гулять по лужам,

скупые жесты её нечестны

и скуден ужин.

А он доволен пушистым снегом,

шагов, гуляя, не замедляет.

Он курит, глядя в ночное небо,

и размышляет.

В углу зевают густые тени.

Ах, пусть мгновение это длится!

Всегдашнюю песню поёт кофейник.

Всё повторится:

она научится удивляться,

он постарается быть собою —

они устали себя бояться.

Теперь их двое.

Все дни без тебя, как один нескончаемый день,

а ночи – тягучий остывший молочный кисель,

и почерком я недовольна, и ставлю на семь

будильники за неимением лучших идей.

И снова я в социум боком пытаюсь пролезть,

как небезызвестные твари – в иголье ушко,

они наблюдают и мне их вниманье смешно,

но я пролезаю, а их оставляю как есть.

В ночных разговорах на кухне мы ищем рецепт

всеобщего счастья – для всех, даром и навсегда,

в окне розовеет рассвет и тускнеет звезда,

а я собираюсь прожить с тобой тысячу лет.

Твои ладони на моей спине.

Ресницы жмурю, даже вспомнить сладко:

Ты прикасался нежностью ко мне

И вырастали крылья на спине.

Там, рядом с поцелуем. На лопатках.

Чего таким заразам-то бояться?

Меняю твой небрежный поцелуй

На свой французский – и не протестуй:

Давай с тобой микробами меняться!

Ты знаешь, видов поцелуев двадцать

В одном трактате – древнем, как индус.

…Я для тебя надену нитку бус —

Мы будем бесконечно целоваться.

…Ну ладно, ладно. Просто апельсины.

И чай с лимоном, мёдом, аспирином.

А целоваться не сегодня, видно…

Хотя ангину – побеждают эндорфины.

Господи, дай мне его любого:

уставшего, грязного, сбившегося с пути.

Чтобы внутри него

красными маками

расцвести,

чтоб дорасти

до его высот и упасть в его кратеры,

прямо в горящую лаву его души.

Чтобы лечить, укрывать и радовать

только не потушить.

Дай мне его голодного, злого

и без копья,

чтоб он больше не был истерзанным воином,

таким, как я —

битым и злым бродягой

с дырой в груди.

Чтобы его успокаивать до седин.

Чтоб усмирять его океан,

стеречь его тропики и

раскрашивать города.

Чтоб до последней капли

всю воду в пустыне

ему отдать.

Быть его тёплым светом,

маячащим впереди.

Маленькой рыжей кошкой

спать на его груди.

Если ты не умеешь дружить – кто в этом виноват?

Если вместо сердца – лампочка в тысячу киловатт.

И сверкает так, что он уже виноват

Перед самым строгим запретом твоей души.

И тебе уже страшно – так считаются этажи,

Так рушатся горы – от маленьких до больших —

С каждым шагом по клетке подъезда,

С приветом к входной двери…

И теперь леденеет всё у тебя внутри.

Он стоит там.

А ты… открывай скорей

И попробуй-ка – не умри.

Потерпи, пока он шутя и

С алмазной улыбкой хлопает по спине,

Это счастье скоро закончится, разве нет?

И пока он хохочет, играя с твоим котом,

Ты пытаешься выжить на самой кровавой своей войне…

Заливая пуэрчик на кухне,

Отчаянно хапаешь воздух ртом,

И пытаешься спрятать крылья,

Цветущие на спине.

Лето. Август. И мы встречались.

Омут глаз её звал топиться,

Я боялся смотреть в них вечером,

Потому что хотел свободы.

По плечам рассыпались волосы,

Цвет до рыжего не дотягивал,

А лицо расцветало веснушками,

И я их ненавидел. Каждую.

Ей вставать приходилось на цыпочки,

Чтоб меня целовать под яблоней,

И вообще она была маленькой,

Словно вовсе ещё девчонка.

Но она была всё же старше,

И я очень её стеснялся.

Говорил, что она неказистая,

Что похожа на пса лохматого.

Но подвеска – дракончик красный —

В её бусах мне очень нравилась.

Братец Апрель, подари мне своё колечко.

Нежный подснежник в корзину мне положи.

Но кто-то другой выйдет ко мне навстречу,

Кто-то другой будет со мной всю жизнь.

Всем он хорош, да кому же от этого легче?

Любый, не любый, кто теперь разберёт?

Знаешь, родной, придержи для меня колечко,

Может быть, наше время ещё придёт?

Скоро апрель, где же путь на твою поляну?

Март на дворе, нам до встречи всего шесть дней.

Я твоё имя шепчу в полужизни пьяной

И с каждым выдохом чувствую чуть острей

Всю нашу страсть, что сгорает усталой свечкой,

Топит снега, обжигает… Туши, туши!

Братец Апрель, подари мне своё колечко,

Нежный подснежник в корзину мне положи.

Ничего не случилось. Читай между строк.

И неправда, что сложно увидеть судьбу

В первозданных словах. Не обычный урок —

Слышать сердцем за блюзом дождя лишь весну.

Не обычный каприз – первозданная страсть,

Ностальгия теперь ни к чему и не в счёт.

Не всегда этот груз заставляет упасть,

И расчёт на любовь – не обычный расчёт.

Пусть музыкант ушами любит,

Руками – скульптор, и портрет

Создав, художник точно будет

Лелеять до скончания лет.

Бухгалтер любит всей зарплатой?

Банкирша – толстым кошельком?

А в плоть патологоанатом

Патологически влюблён?

Так продолжать могу подолгу,

Неисчерпаемый сюжет:

…зубами любит стоматолог,

Костями любит ортопед.

Любви все возрасты покорны,

И все профессии (увы?),

А я люблю тебя – живого,

и всеми… фибрами души!