Читать книгу Пустые Холмы - Марина Козинаки - Страница 2

Татьяна не понимала, почему тревога не отступает.

Вечер опускался медленно, как всегда бывает летом. Сначала он расправил покрывало сумерек, потом заклубился сизым туманом. Туман выползал из оврагов и плавно стелился вдоль поля, покрывая головки цветов пегой старческой сединой. И хоть солнце еще золотилось у горизонта, неотвратимо наступало колдовское время, которым в детстве ее пугала бабушка.

Тень от дома уже не казалась длинной – она просто слилась с почерневшим лесом, зато порожек все еще сверкал веселыми красными бликами. В следующий миг из щелей меж досками просочилась тьма и стало ясно, что солнце проиграло битву надвигающейся ночи.

Татьяна не любила деревню. В душе еще хранились теплые детские воспоминания об этом месте, но кроме них оставались еще и воспоминания Тани-подростка, которой здесь было нестерпимо скучно каждое лето. К тому же бабушка, в один день выжившая из ума, не щадила внуков и нагружала такой неинтересной, утомительной работой, что Таня твердо пообещала себе никогда не возвращаться в деревню.

Вернулась, конечно же. Вернулась, когда родители, чувствуя приближение старости, вдруг решили отремонтировать бабушкин дом и приезжать сюда хотя бы на выходные. Таня сама везла их, помогала разгружать коробки, разбирать сумки с продуктами. А потом… потом случилось странное и страшное, о чем вспоминать совсем не хотелось.

Она нахмурилась и опустилась на лавку. Произошло это давно, лет десять назад. Мать с отцом как раз проводили отпуск в деревне, когда в соседнем селе приняли решение восстановить еще до войны разрушенную церковь. Про церковь ходили странные слухи – это было первое, о чем вспомнила тогда Татьяна. Молодую девчонку гораздо больше интересовали сказки соседа, чем причина, по которой местные вдруг взялись за реконструкцию. Поговаривали, будто два раза в год из церкви показывалась женщина с длинными седыми волосами. У тех, кто ее видел, немели ноги и руки и на время пропадал голос, так что никого позвать они не могли. Женщина сворачивала на кладбище, а там исчезала. Мальчишки утверждали, что по ночам в церкви светилось окно, будто кто-то зажег свечи. Они же сказали Татьяне, что, если церковь восстановить и привести в порядок, нечистая сила сгинет.

Откуда ни возьмись понаехали паломники, вызвавшиеся помогать со строительством. Некоторые из них устроились прямо в деревне, напросились пожить в домах местных, вот и Татьянины родители – умные, современные и насквозь городские – приютили у себя одного такого мужичка. Тот быстро подружился с отцом, вместе они удили рыбу, а потом и таскали от станции материал для церковной крыши. Отец был в восторге от постояльца, особенно от его карточных фокусов и трюков с исчезновением яблока из-под перевернутой миски, которыми тот развлекал всю деревню. Тане история эта не нравилась. Конечно, мать обвиняла ее в излишней подозрительности – ну что сделает щуплый незнакомец, работяга, божий человек? Только вот сделал. Прошел месяц, паломники закончили строительство и засобирались в дорогу. Прихватили с собой и Таниного отца. Словно заколдованный, пришел он утром и объявил, что навсегда уходит. С тех пор никто его не видел. Вот уже десять лет Татьянина мать старела в этой малолюдной деревушке, наотрез отказываясь возвращаться в город. И вот уже десять лет как ненавидела и боялась Татьяна всех чужаков да божьих людей. И теперь ей показалось, что история повторяется.

Утром ее разбудил звонок. Звонила мама, бодрым голосом пересказывала последние новости: в деревню прислали детишек, подростков из воскресной школы на помощь старикам. Распределили по двое – трое на каждый дом, оплатили добрым жителям пропитание, взяли со стариков обещание раздавать подросткам работу по дому и саду. Мама восхищалась, без устали описывая и милую девчушку, и приятного паренька, поселившихся у нее. Она рассыпалась в комплиментах, раза три упомянула об их скромности и даже не насторожилась, слыша в ответ лишь молчание. Татьяна бледнела с каждым ее словом. В тот же день она отпросилась с работы, собрала сумку и рванула в деревню.

Встречали ее накрытым столом да таким пиром, на который мать отродясь не была способна.

– Доченька! Мы тебя заждались!

– Но я же не предупреждала, что приеду! – ответила Татьяна, застыв в дверях. – Почему вы меня ждали? С какой стати все это готовили?

Взгляд ее уцепился за двух незнакомцев. За столом сидела девушка – на вид лет пятнадцать – шестнадцать – рыжие волосы на прямой пробор заплетены в косу, платье простое, из небеленого льна, похожее на рабочую рубаху; на груди болтается подвеска – должно быть, крест. Девчонка выглядела так, будто и впрямь выросла в монастыре. Парень казался старше ее, улыбался смиренно, даже дружелюбно.

Татьяна хотела повторить вопрос, но вдруг забыла его суть. Спина взмокла, в горле встал ком… Что-то было не так… Что-то не сходилось в этой идеальной картинке… Но мама – все та же привычная мама в брюках и легком свитере – уже вела ее к стулу и предлагала присесть с дороги.

– Познакомься, это мои помощники. Лан. – Она указала на парня, тот протянул над столом руку и уверенно пожал Танину ладонь.

– Лан? Это настоящее имя?

– А это Василисушка. Посмотри, какая душенька! – Мама заботливо погладила по голове рыжую девицу, которая скромно потупила глаза.

– Выходит, вы оба из церковной школы?

– Да. – Лан принялся раскладывать по тарелкам салат. – Нас отправили сюда, к потусторонним. Отрабатывать нака…

– Помогать! – спохватилась Василиса и вдруг рассмеялась. Щеки ее то ли сами зарделись, то ли угасающее солнце скользнуло через окно и оставило красный блик на тонкой коже. – На лето. Знаете, вместо лагеря.

Татьянина мама тоже засмеялась, Лан подмигнул и растянулся в улыбке, и только Татьяна не могла взять в толк, что происходит. Она хотела спросить о чем-то, задать такой вопрос, который все расставил бы по местам, но нужная мысль все время ускользала. Тогда она решила сдаться, принялась за салат и снова взглянула на девушку: та вернулась из сеней с кувшином компота. Платье ее и впрямь было сшито из серого льна, но теперь вовсе не походило на бесформенную монастырскую рубаху. Разве ходят послушницы в таких? Разве их юбки, пусть и льняные, пусть длинные, должны перекатываться такими игривыми складками, а лиф – так обтягивать грудь? Слишком хорошенькой выглядела эта улыбчивая Василиса. Может, конечно, воскресная школа – это и не монастырь, но надо же соблюдать приличия!

– Сколько вам лет, Василиса? – спросила Татьяна.

– В октябре будет восемнадцать.

– А вы… – Она не договорила. Взгляд ее упал на подвеску, что болталась у рыжей на груди. Никакой это был не крест, а самый настоящий драгоценный камень на тяжелой золотой цепи: огромный, гладкий, переливающийся.

«Ведьмовской», – вдруг пришло в голову слово, и в глубине драгоценного камня закрутился тонкий зеленый дымок. Татьяна быстро перевела взгляд на Лана: у того на шее тоже красовалась подвеска, и она тоже не имела ничего общего с крестом. На плетеном шнурке белел самый настоящий птичий череп с сизыми тенями в бороздках кости.

– Что тут… – снова начала она, ухватившись за обрывок давно мучившей ее мысли.

Но ее прервали. Хлопнула дверь, мама вскочила со стула и ввела в комнату пожилую женщину. Незнакомка была низенькой, тонкой, но спину держала прямо. От нее исходило ощущение странной силы. Татьяна никогда раньше не видела у старых дам таких длинных волос, да еще и уложенных столь причудливо.

При ее появлении Василиса с Ланом мигом поднялись на ноги и замерли у стола.

– Танюша, познакомься! – Мать Татьяны воодушевленно кивнула на гостью. – Это Вера Николаевна. Настоятельница воскресной школы. Она приходит по средам проведать подопечных. – Вера Николаевна, это моя дочь.

– Как приятно!

– И мне, – пробормотала Татьяна, непроизвольно сжимаясь под взглядом странной гостьи. В теле разлилась нега, будто кто-то разом отключил все волнения и подозрения, нажав на таинственную кнопку.

– Вы так устали, Таня, – ласково проговорила настоятельница, и ее рука – почему-то совсем молодая, крепкая рука без старческих морщин и скрюченных пальцев – мягко коснулась ее плеча. – Город вас совсем вымотал. Вы ведь живете в городе? Надеюсь, вы не будете против, если мои воспитанники немного погостят в вашем доме?

Припомнив каждую деталь этого вечера, Татьяна встрепенулась. Лавка под ней больше не была нагрета дневным солнцем, все погрузилось в тень, лишь рдяная полоска заката растянулась над лесом. Купол неба почернел, на нем замерцали первые звезды. С березы сорвалась стая воронов, рваные крылья понесли их в сторону деревенского кладбища. Татьяна поежилась и пошла в дом. Все готовились ко сну, ходили тихо, разговаривали вкрадчивым полушепотом. Василису так и хотелось уличить в чем-то нехорошем, слишком уж милой и покладистой она казалась. Да и Лан этот был тоже чересчур хорош! Но сколько Татьяна ни наблюдала, ни разу не заметила, к чему можно придраться. Парень с девушкой вели себя скромно, знаков внимания друг другу не оказывали, хотя и бросались помогать по первому зову. Заподозрить их в связи, которая не приветствовалась бы среди воспитанников воскресной школы, оказалось невозможно. Но Татьяна не сдавалась. Интуиция заставляла ее все время быть начеку.

Когда солнце окончательно село и сеанс новостей по телевизору закончился, мама принялась убирать со стола. Лан вызвался помыть посуду, Василиса попрощалась и ушла в сени. Только лишь комната опустела, Татьянина тревога отступила, в нос ударили запахи деревенского дома, молока и блинов. В теплую тишину ворвалась песенка сверчка за стеной. Татьяна улеглась на пуховые подушки. На деревню опускалась ночь. Туман стал плотнее: он закручивался вокруг изогнутых яблоневых стволов, лип к окнам, что-то прятал от глаз ночных птиц… Татьяна провались в сон, но сон этот не был глубоким. Туман пробрался и туда, он втек прямо через окно, укрыл призрачной скатертью стол, застрял в кувшине из-под молока. Татьяна бродила по дому и не узнавала его, лишь чувствовала, как за ней наблюдают чьи-то глаза. В дверном проеме мелькнула фигура умершей бабушки, но стоило Татьяне приглядеться, как бабушка растворилась в туманной пелене, рассыпалась не то в пыль, не то на тысячи влажных капель. Ноги сводило от холода, сердце выстукивало нечеловеческую дробь. Резкое движение заставило Татьяну вскрикнуть в полный голос. Она обернулась, всплеснув руками – руки во сне казались чужими, – и едва не онемела от ужаса: на столе сидела белка. Ее глазки-смородинки остро блестели, делая ее похожей на бездушную игрушку. Это показалось самым жутким. Татьяна не выдержала и открыла глаза.

Она сразу поняла, что заснуть больше не сможет. Дом погрузился во тьму, и Татьяна с трудом различила собственные пальцы, вытянутые перед глазами. Да, теперь это были ее руки. Она старалась не глядеть в сторону стола, мысленно ругая себя за трусость. Встала, нащупала халат и тапки и бесшумно выскользнула из комнаты. В сенях тоже было темно и тихо, гости спали по своим кроватям, рассмотреть удавалось только бесформенные коконы из подушек и одеял. Татьяна подтолкнула плечом дверь и вышла на улицу.

Ночь оказалась на удивление теплой. Подумать только, она почти никогда не гуляла здесь по ночам! Лишь в далеком детстве отец выходил с ней посмотреть на звезды, да спустя несколько лет после того она сбежала в клуб в соседнее село и вернулась к утру. Но она не помнила ни такого душного воздуха, ни отчетливого запаха цветов.

За забором раскинулось поле. В ее детстве его засевали овсом, а теперь оно заросло лохматыми спутанными травами и тонкими березками. Сквозь него вела едва заметная тропка, которую протоптали рыбаки: так они срезали дорогу до затянутого ряской прудика, где ставили сети в те дни, когда дома заканчивались всякая еда, водка и последние деньги, – тогда и самая мелкая рыбешка казалась желанным угощением.

Татьяна прислушалась. Показалось, что над полем просквозила песня. Несколько минут Татьяна стояла почти не дыша – ветерок и впрямь доносил звуки, похожие на голоса, но поверить в это было трудно. Или страшно. Кто тут может петь? Да еще и среди ночи?

Она потопталась на месте: не идти же за забор, в этот травостой, в темную, неизвестно что скрывавшую ночь? Да одной, без фонаря… и вдруг звуки утихли. Резкая тишина оглушила пустотой. Татьяна продолжала жадно прислушиваться, но молчали и птицы, и деревья. Небо безмолвно глядело на нее сверху вниз, моргая звездами: тишина лилась прямо оттуда.

Она не выдержала и толкнула калитку. Роса просыпалась прозрачным бисером на голые ноги, намочила подол халата. Татьяна помнила эту тропинку более хоженой: когда она ступала по ней в последний раз, травы не стояли ей по плечо.

Вдали прокричала кукушка, блеснула на востоке светлая полосочка неба. Тишину вновь прорезали голоса, повторявшие неразборчивые слова. По спине пробежал мороз: голоса звучали не мелодично, будто хором читали стихотворение со скачущим, рваным ритмом.

Надо вернуться домой! Но едва она это представила, как поняла, что будет бежать сломя голову, путаться в крапиве и тимофеевке, изрежет осокой кожу и от ужаса станет надрывно, истерично хватать ртом воздух. Воображение напугало ее, и Татьяна пошла вперед, стараясь ступать тише и пригибаться, чтобы стать незаметнее. Так она подкралась почти к самому пруду. Страх немного отступил. Вокруг пруда, с одной стороны прямо по топкому берегу, с другой – по мягкой траве скользили девушки. Их было шестеро, и все они были раздеты догола, лишь длинные волосы укрывали их спины. Через каждые несколько шагов они останавливались, поднимали над водой руки и продолжали свою завораживающую песню. Кусты на противоположном берегу раздвинулись, и показалась еще одна девушка – седьмая. Она скинула светлый сарафан и присоединилась к остальным.

Татьяна пыталась понять, что же они делают. Еще совсем недавно мама по телефону рассказывала ей, что в конце июня три девушки, приехавшие погостить в деревню к родне, вдруг среди ночи пошли на пруд купаться. И все три семьи описывали их поведение одинаково: девушки, хоть и знакомые друг с другом, но не дружившие, вместо того, чтобы готовиться ко сну, принялись искать полотенца и твердить, что им надо окунуться в воду, ведь наступила Купальская ночь. Они повторяли это в ответ на любые расспросы, словно загипнотизированные.

– Деточка, но ведь Иван Купала только в июле, – охала соседка, пересказывая все Таниной матери. – А она мне, мол, сегодня Солнцестояние, мне надо на пруд.

Трава зашуршала совсем близко. Татьяна затаилась, холодея, прислушалась к шагам: они были прерывистые, неравномерные, словно идущий несколько раз замер, тоже вслушиваясь в звуки ночи или оглядываясь. Наконец, томительное ожидание увенчалось успехом: трескучий камыш задрожал, и из него вынырнуло знакомое льняное платье, туго облегающее грудь и расходящееся складками на крутых бедрах. Василиса! Девчонка, что должна была спать сейчас в их сенях! Вот она, умница и скромница! Божье дитя! Татьяна едва не хлопнула в ладоши, мысленно благодаря свой внутренний голос, который все эти дни не давал ей покоя. То-то же мама удивится, когда узнает, чем занимается их юная гостья по ночам! «Но… и чем же?» – спросила Татьяна сама себя.

Василиса увидела девушек у пруда, сделала два шага по направлению к ним, но вдруг вопросительно оглянулась. Светлые брови ее сошлись у переносицы, она задышала часто, принюхиваясь, потом тряхнула головой. Татьяна заметила что-то боковым зрением. Движение. Пятно. Белую тень. Сгусток тумана из ее сна. Но туман не плыл, а бесшумно трусил по тропинке. Глаза Василисы впились в кота и недовольно сощурились. Несколько секунд девушка и зверь сверлили друг друга взглядами, наконец, рыжая не выдержала:

– Прошу тебя. – Ее голос чуть дрожал. – Прекрати меня преследовать. Думаешь, я не замечаю, что ты повсюду за мной ходишь? Зачем, скажи?! Ты делаешь только хуже!

Татьянины глаза расширились от изумления. Девица сумасшедшая! Повернутая на всю голову! Вот же хитрая настоятельница воскресной школы! Подсунула им в дом чокнутую, разговаривающую с животными! Да и этот здоровенный белоснежный котище сам по себе был не из числа обычных вещей. Незнамо как и когда появился в деревне, то и дело куда-то исчезал, не ел то, что ему оставляли у порога добрые люди. Но все же он был котом! И преследовал девицу, разве что надеясь получить от нее лакомство. Татьяна усмехнулась, недоверчиво покачав головой. Надо же было приютить у себя такую девчонку! И куда это она собралась идти среди ночи? Бродить голышом вокруг пруда вместе с остальными «воспитанницами»? Шептать слова, совсем не похожие на молитвы? Надо сейчас же положить этому конец! А завтра утром позвонить в полицию.

Тут она наконец осознала, что несколько секунд и кот, и рыжая Василиса с некоторым удивлением рассматривают ее саму. И будто бы без слов договариваются, что делать.

«Ну все, доигралась, девчонка!» – хотелось победно выкрикнуть Татьяне. «За дуру мою мать держите? Прикидываетесь святошами?» – хотелось сказать ей еще злее и рассмеяться. «Сейчас же пойдешь со мной в дом и все объяснишь». Татьяна собралась протянуть руку и схватить рыжую за плечо.

Но вместо этого лишь перекатилась на другой бок, пружины старой кровати жалобно скрипнули, а пальцы цепко сомкнулись на одеяле. Татьяна резко села на постели и открыла глаза.

– Что… – пробормотала она. – Что происходит, черт возьми?

В окна било веселое утреннее солнце, мир за стенами полнился звуками: кудахтаньем куриц, стуком топора, смехом, рокотом пролетавшего в высоком небе самолета.

– Проснулась! – принялась ворковать мама, осторожно проходя мимо кровати. – Я так боялась тебя разбудить! Видно, устала ты в городе, видишь, как сладко спала. Сейчас почти полдень!

– Сладко? – прошипела Татьяна, и голова ее налилась тяжестью. – Полдень, говоришь? А где эти твои… – Она замялась, подбирая слово. – Помощники?

– Во дворе. Оба встали около восьми и сразу принялись за работу. А что?

Татьяна не ответила. Она откинула одеяло, схватила халат и выбежала на крыльцо. Как и сказала мама, Лан и Василиса были тут. Парень колол толстые березовые чурки, а Василиса носила их в дровню.

– Доброе утро, – кивнула она, с поразительной легкостью удерживая в руках слишком большую охапку поленьев.

– Доброе… – многозначительно ответила Татьяна, но девушка не замедлила шага и не обратила никакого внимания на ее тон.

– Доброе утро! – крикнул ей Лан и, вытерев со лба пот, расплылся в широкой улыбке.

* * *

Александр огляделся. Навстречу спешили прохожие. Городское солнце золотило их макушки и было так же ласково, как и в Росенике, но при этом казалось далеким – словно магия его лучей не долетала до этих мест. Несколько секунд он вглядывался в лица. Людей пока было немного: только вечером, когда кончится их рабочий день, поток заполнит улицы. Александр помнил главные особенности потусторонних – когда приходится проникать в их города, жить там или что-то искать, нужно уметь растворяться в толпе, подстраиваться под ее ритм и умело врать, если вступаешь с одним из жителей в разговор. То, что потусторонние работают каждый день в определенные часы, всегда его удивляло. Сейчас стрелки почти доползли до отметки «пять», и редкие прохожие больше обычного привлекали внимание: куда они шли? Зачем?

Старясь не оборачиваться и не смотреть им вслед, Александр ускорил шаг и свернул в переулок, восстанавливая в памяти карту: тот путь, который он знал еще с юности, оказался закрыт. Дорога никуда не вела. Заветная дверь не появлялась. Но он ни за что бы не поверил, что само место исчезло.

Прошло больше месяца с тех пор, как он покинул Заречье. Когда-то он уже делал так – думая, что навсегда. Сейчас же отчаянно хотел вернуться и старался не допускать мыслей о том, что этого может не произойти. Судьба ведь любит подшутить! Невидимая нить крепко связала его с миром, в котором воспитанники готовились пройти Посвящение, Розалия Павловна пекла колобки – и почему в детстве он не понимал, какие они вкусные? – раскосые глаза цвета гречишного меда на совсем юном лице заставляли его чувствовать себя живее, чем когда-либо, и он пытался убедить других – а на самом деле себя, – что прошлое можно оставить позади. Но он заблуждался. Прошлое не преследовало – оно всегда было внутри него. Прошлое привело его на эту улицу, в этот город, подарило это тело и магические способности, которыми он обладал. Но любой поворот мысли выведет его в новое завтра.

Много лет назад он уходил спокойнее. Тогда самые близкие люди дали понять, что он свободен – все нити оборвались. Остались шрамы: на лице и где-то внутри, но со временем они зарубцевались. Сейчас же он ушел с ворохом вопросов. Куда направился Дима Велес? Какие цели преследует? И почему он, наставник, ничего не заметил, ведь Дима был его неофитом?

Первое время он пытался дергать за веревочки старых знакомств, но никто ничего не слышал. Дима словно в омут провалился.

Он остановился перед одним из домов и недоверчиво огляделся. Светлая пятиэтажка встречала прохожих опрятным кафе со столами на веранде. Полосатый козырек, горшки с голубой гортензией, лоток с мороженым у входа… Это не могло быть то место, которое он искал. Он свернул под крону старого дерева и обошел дом вокруг – но с обратной стороны оказались только подъезды и обычный двор спального района.

Он вернулся и снова уставился на кафе, прочитал вывеску, выполненную изящным шрифтом с завитками, пробежал глазами по золотистым перилам. Здесь явно недавно сделали ремонт: покрасили стены, поставили новые окна. Но где же был вход до ремонта?

– Что-нибудь ищете? – вдруг раздался голос за его спиной.

Македонов обернулся: мужчина курил, опершись плечом на выступ стены. На нем был фартук официанта с названием кафе, вышитым золотой нитью, но по сравнению с остальными официантами – молодыми ребятами, сновавшими вокруг столиков, – он выглядел странно. Серьезное, расчерченное морщинами лицо, проседь в бровях и бороде, и курил он внушительную старую трубку.

– Да, – кивнул Македонов.

Его пояс с кинжалом был надежно спрятан в рюкзаке. Остались только пара браслетов с бусинами-оберегами да неотделимый след магии, который и учуял незнакомец. Перед ним был колдун – Македонов не сомневался.

– Тогда за мной. – Мужчина оторвался от стены и направился к ступенькам.

Вместе они насквозь прошли прохладный зал с красными диванчиками. Людей здесь не было, в воздухе стоял аромат шоколада и кофе, в дальнем углу висел прямоугольный экран, на котором мелькали девичьи лица. Незнакомец миновал барную стойку, остановился под табличкой «Вход только для персонала» и пропустил Александра вперед. Они очутились в длинном коридоре.

– В конце налево, – произнес незнакомец, пожав Македонову руку.

Дверь могла бы показаться обычной, ведущей в подсобку, если бы не начерченный вокруг нее мелом прямоугольник. Вот он – ход между мирами. Самое простое и в то же время самое сложное колдовство. Македонов только недавно смог разобраться, как оно работает. Такими перемещениями занимались Воздушные маги-инженеры да еще Велес.

Он толкнул дверь и оказался в полутемной комнате, чем-то напоминавшей «Медвежий угол». В груди екнуло – в памяти всплыл эпизод, когда он оказался здесь с братом. Именно той дорогой, которую когда-то показал ему Игорь, Александр пытался добраться сюда неделю назад. Она вела через лес за Росеником и упиралась в дупло мертвого дуба. Но ни этого дуба, ни мелового контура хоть на каком-нибудь из ближайших деревьев он не нашел. Теперь же Македонов вошел с другой стороны, совершенно по-новому увидел и комнату с низкими потолками, и столы с лавками. Противоположная стена выглядела гладкой и цельной, словно никаких дверей на ней и в помине не было.

– Стакан жженки. – Македонов опустился на скамью, на противоположном конце которой сидели двое колдунов в дорожных куколях.

Эта забегаловка с излишне романтичным названием – «Путевая денница» – была частым пристанищем странников. Здесь всегда можно было найти горячую еду и кров, а хозяин Гарип никогда не задавал лишних вопросов.

Именно здесь оказался Македонов, когда покинул Росеник, не зная, что когда-нибудь вернется обратно. Здесь же прощался со стариком Аркудой, который подобрал его совсем юнцом и помог совершить переход, – ведь каждому, кто оказался в темноте неведения, нужен проводник. На прощание Аркуда подарил ему заколдованный мешочек из кожи дракона. «Для самого ценного», – сказал он. Долгое время Александр носил в нем редкие травы, просто чтобы мешок не пустовал. Это была попытка создать иллюзию, что есть в его жизни что-то настолько ценное, что хочется уберечь.

Перед Македоновым появилась кружка, над которой поднимался пряный пар. Он сделал глоток и еще раз огляделся. Сегодня было пусто – если не считать тех двоих в куколях да самого Гарипа. Оставалось ждать. «Путевую денницу» любили не только за еду и крепкие напитки – сюда приходили за ответами на вопросы. И ответы находились – в разговоре ли с незнакомцем или в одиночестве за стаканом чего-нибудь горячительного, – но уйти отсюда прежним было невозможно.

– Давно ты у нас не появлялся. – Хозяин трактира опустился напротив Македонова. – Мы уж подумали, что совсем сгинул.

– Можно и так сказать, – медленно ответил Александр, делая очередной глоток.

– А вернулся зачем? – Гарип с интересом оглядел его рубашку и неприметный серый рюкзак, купленные в потустороннем магазине, чтобы не привлекать внимание жителей города.

– Ищу Грека. Надеялся встретить его у тебя.

– Хм. Он тоже давно не появлялся. Раньше часто заглядывал, а потом, видимо, помешался на своих сокровищах. – Гарип усмехнулся.

– Сокровищах?

– Дары Богов. Ты разве не слыхал? Старая сказочка, но есть те, кто в нее верит.

Македонов вспомнил о последней встрече с Греком, когда тот говорил о Ярилиной рукописи. Неужели он охотился и за другими сокровищами?

Гарип вернулся за стойку, потому что на стене вдруг вспыхнул белый прямоугольник, в его пределах нарисовалась дверь с витой ручкой, и в следующий миг в зал вошел еще один посетитель. Александр старался не поднимать глаза на очередную фигуру в куколи – он и так привлекал внимание своим потусторонним внешним видом. Он продолжал сидеть за недопитым стаканом жженки, пока не услышал знакомый голос:

– Неужели это правда ты, Македонов?

Не было сомнений, что голос принадлежал Греку, но звучал он отчего-то враждебно.

– Какими судьбами? – Грек сел на место Гарипа. Прищуренные глаза на смуглом лице глядели с подозрением и настороженностью. В облике было что-то звериное, словно он принюхивался, пытаясь учуять неладное, и готовился к нападению.

– Зашел промочить горло, – ответил Македонов.

– Хороший выбор. – Грек одобрительно кивнул на стакан с янтарным напитком. Он подал знак, и на стол опустилась еще одна порция жженки. Пару минут они сидели молча. Все это время Александр ощущал на себе изучающий взгляд.

– Так это действительно ты, – произнес наконец Грек.

– А ты ожидал встретить кого-то другого? – Александр старался вести себя спокойно, словно ничего не изменилось с их давней встречи в лесу.

– Странное дело, но не так давно я виделся с колдуном, как две капли воды похожим на тебя. Но, – Грек наклонился к Македонову почти вплотную, – внутри того бушевали ледяные ветра, а не пламя.

Александр не удивился. До него уже доходили слухи, что Грек активно помогает Старообрядцам, поэтому их встреча с Игорем была предсказуема.

– Это мой брат.

– Ты никогда не говорил, что у тебя есть брат, – фыркнул Грек.

– Тебе ли не знать, что странники отказываются от прошлого, когда выбирают путь отшельничества?

Перед глазами всплыло воспоминание, словно старая фотография, найденная в книге, которую уже много лет никто не открывал. Они с Игорем были в лесу – это Игорь предложил такое странное место для встречи. «Чтобы никто не помешал», – объяснил он. Александр не помнил деталей разговора, словно память, сжалившись, стерла все то, что могло причинить боль. Только едва слышные фразы доносились до слуха сквозь время: «Между Темными и Светлыми нет большой разницы. И те и другие убивают, только Светлые оправдывают убийство правосудием. Так не лучше ли быть на стороне тех, кто сильнее?» Александр, конечно же, не соглашался с братом – тот не был похож сам на себя, его горячечный взгляд и срывающийся голос словно принадлежали чужому человеку. Беседа довольно быстро превратилась в спор, а потом – в настоящую ссору. Они переругивались на повышенных тонах. Александр помнил, что говорил о Лисе и Поле – так они звали дочку в семье, – но Игорь словно не слышал его. Воспоминание обрывалось внезапно – яркая вспышка, резкая боль, словно упругая ветка хлестнула его по лицу. Позднее Аркуда, нашедший его в том лесу, скажет, что шрамы, оставленные кровными родственниками, заживают долго – порой на исцеление уходит целая жизнь.

– Но ты так и не смог отказаться от прошлого, Македонов. – Тонкие губы Грека расползлись в елейной улыбке.

– Потому что без прошлого не было бы меня, – оборвал его Странник. – О прошлом я и хотел поговорить.

– Хотел поговорить? Так значит, не зря меня с самого утра не покидало желание выпить стакан хорошей жженки? – рассмеялся Грек. От былого напряжения не осталось и следа. Когда он убедился, что перед ним Александр, а не Игорь, он словно почувствовал себя хозяином положения.

– Мне нужна информация о Старообрядцах. – Македонов увидел, как изменилось лицо Грека при упоминании Темных, и добавил: – И я готов за нее заплатить.

– Почему ты решил, что я смогу тебе помочь?

– Если ты встречался с моим братом, значит, поддерживаешь контакты с той стороной.

– Я поддерживаю контакты со всеми – в этом привилегия странников, – ответил Грек.

– Я думал, их привилегия в независимости от обеих сторон.

Грек снисходительно улыбнулся, словно взрослый, который умиляется наивности ребенка.

– Почему тогда тебя так заинтересовали Старообрядцы? – спросил он. – Тем более ты можешь обратиться к ним напрямую – через своего брата.

По телу Александра разлилось неприятное беспокойство. Ему не хотелось, чтобы Грек узнал что-нибудь об их отношениях с Игорем – иначе он мог воспользоваться этим во вред. Он медлил с ответом, но не сводил глаз с Грека, лицо которого светилось от удовольствия – тот понимал, что попал в уязвимое место. У Александра не осталось другого выбора.

– Мне нужна информация о том, что происходит сейчас у Темных. И я могу предложить тебе кое-что действительно ценное – намного ценнее нескольких самоцветов или амагили с кровью. – Он сделал небольшую паузу и продолжил: – Я могу дать тебе информацию, которая есть только у того, кто вырос в Росенике.

– При чем здесь это?

– Насколько мне известно, – он наклонился к Греку и перешел на шепот, – именно в Росенике боги оставили свои дары.

Выражение лица Грека переменилось. Он выглядел растерянным, но в глазах зажглась искра интереса, которая не укрылась от внимания Александра.

– Странная история с этими дарами, – протянул Грек. – Многие десятилетия никто не говорил о них, словно их никогда и не было. А потом… Помнишь нашу последнюю встречу? Со мной был молодой колдун – Алексей. Он-то и рассказал мне про Ярилину рукопись – тогда Темные начали искать ее. «Дары проснулись», – сказал он. Это было три года назад, как раз когда Светлые нашли Водяную колдунью.

Да, то же самое говорил и Звягинов, когда Александр проник к нему в дом и они вдвоем изобразили похищение. Дары проснулись. Звягинов рассуждал, почему так произошло, и не спешил связывать это с появлением в Заречье Полины Феншо. Он не понимал, какое влияние Водяная может оказывать на древние сокровища. Но увеличивающуюся силу, что исходила от той же Ярилиной рукописи, невозможно было не заметить. Именно поэтому Велес поручила своему мужу изготовить для надежности третье кольцо, защищающее книгу, и отдать его самому сильному и преданному дружиннику Ирвинга.

– Так ты знаешь что-то про Ярилину рукопись? – спросил Грек, не сводя с Македонова глаз.

– Не о ней. Есть и другие дары.

– Какие?

– Я обязательно расскажу после того, как узнаю немного новостей с той стороны. – От напряжения Александр почти перестал дышать, словно боясь, что рыба, заинтересовавшаяся приманкой на крючке, все-таки проплывет мимо.

– Нет у меня никаких новостей, – разочарованно протянул Грек. – Я слушал бы их внимательнее и запоминал, если бы ожидал, что встречу того, для кого они могут стать разменной монетой!

– А дружинники и бессловники?

– Им не требуются «новости» из уст странников.

– Что ж, жаль, – вздохнул Македонов и сделал вид, будто вот-вот подхватит рюкзак и встанет.

Грек тут же суетливо затеребил край куколи и воскликнул:

– Да и какие тут могут быть новости, когда влияние Берендея падает!

– Почему? – Александр замер и прислушался.

– Ха, да и ребенку понятно почему. Он упустил Водяную колдунью. Позволил выкрасть ее прямо во время мощнейшего обряда. Слухи просочились далеко, многим пришлось не по нраву, что Берендей использовал девчонку для своих целей. Каких – конечно, мало кто знает. Люди наслышаны только об обряде и толкуют всякие глупости. Ты и сам знаешь, каких чудовищ могут породить подобные разговоры. Берендей хочет лишь собственного величия – так они думают. Жажда власти завладела им, он стал слеп, потерял бдительность и позволил Светлым похитить Водяную. К тому же осведомитель Берендея – тот, что из Светлых, разумеется, – сейчас под подозрением у Ирвинга, так что помощи от него мало.

«Вот оно!» – подумал Александр, уцепившись за последнюю фразу. Осведомитель из наших… Неужели Дима? Возможно, сбежал, чтобы не быть раскрытым…

– Что ты знаешь об осведомителе? – тут же спросил он.

– Ничего, – пожал плечами Грек. – Такое держится в строжайшем секрете. Многие ломают головы, кто это может быть и почему его до сих пор не обнаружили Светлые. Они хвалятся своей проницательностью и считают Старообрядцев отбросами. А сами допускают, чтобы прямо у них под носом сидел предатель.

Он рассмеялся, отпил из кружки жженки и вдруг, словно вспомнив еще что-то, вскинул голову.

– Но, может быть, тебе будет интересно, что растет важность другого клана Старообрядцев? Возможно, они обзавелись осведомителем получше… И, кажется, давно вынашивают какой-то план.

– Еще один осведомитель? – Вопросов становилось больше, а вот ответов все не находилось. Кто же из них внук Велес? Где он сейчас? К кому примкнул? И, главное, зачем?

– Что ж, вижу, ты не знал и этого! Теперь твой черед делиться новостями. Что там слышно про Дары богов?

Александр на секунду задумался. Идея продать Греку такую информацию пришла после слов Гарипа, и он не успел решить, о чем именно расскажет. Самой безобидной казалась история про внезапно наполнившийся и вновь опустевший источник Трех вод в подземельях Горынычей. Грек, возможно, даже мог пролить свет на этот необъяснимый всплеск жизни. И попытайся он проникнуть туда после его наводки, он найдет там лишь три сухих русла. Хотя маловероятно и это – птицы, что стерегут подземелья под особняками древних родов, не пропустят Грека. А о птицах совершенно необязательно его предупреждать.

Он открыл было рот, но в последний миг другая идея пришла ему в голову, и он произнес:

– Серп Мары проснулся.

Грек в ответ скривился, выражение лица его стало неясным.

– Первым это почувствовал Вещий Олег. Говорят, раньше Серп принадлежал его роду, но уже давно сгинул, – продолжил Александр, вспоминая, как доброжелательно, даже по-дружески Олег общался с ним в «Медвежьем углу», а потом сам привел к старейшинам на допрос. – Олег ищет его. По слухам, даже прибегая к запрещенным методам. Серп проснулся и не дает ему покоя. Если ты немного знаешь об этом даре…

– Конечно, я знаю об этом даре, – разочарованно фыркнул Грек. – И его след тянется по всей Долине Гремящих ветров.

– Что? – Македонов понизил голос.

– Не удивлюсь, если там специально возвели этот жалкий городишко. Хотя кто знает… Возможно, серп, а точнее, его обладатель появился там позже – на все готовенькое.

– Ты хочешь сказать, что владелец Серпа Мары живет в Долине? – уточнил Македонов.

– О, это же ты обещал поделиться со мной информацией о дарах, а не я – с тобой! – разочарованно выплюнул Грек и встал. – Хотел одурачить меня, да, Македонов? Рассказал байку, которую все уже перетерли на каждом углу, и доволен?

– Нет, я и не думал, – честно признался Македонов.

Но было поздно: Грек накинул на голову капюшон и шагнул к стене. На ней блеснули тонкие полосы, появилась дверь, и в следующий миг фигура в куколи скрылась за ней.

Македонов потер виски. Ему вспомнилось нападение на пожилую колдунью – бабушку Маргариты, и то, как яростно Черная Курица бросилась расследовать это происшествие, как допрашивала наставников и соседей Мариетты Юрьевны – и ничего не выяснила.

Но откуда Грек знал про Долину Гремящих ветров? Почему говорил о ней так, словно бывал там? Что, если это он рыскал по городу, наткнулся на колдунью и атаковал ее? Она утверждала, что нападавший поджидал ее в доме. Мог ли Грек сделать это? И не полез же он к старушке в поисках Серпа Мары?

«У меня есть тайна, но я расскажу вам, только когда вернетесь», – прозвучал в воспоминаниях голос Маргариты. Он не придал тогда особого значения ее словам – его больше волновало то, что она сама рождала в нем: чувство сбивало все его планы, заставляло бояться потерять место наставника в Заречье, придавало сил и одновременно лишало их. Но что имела в виду Маргарита, говоря о тайне? О чем она могла рассказать ему и не рассказала? Было ли это как-то связано с ее бабушкой? Или сейчас ему просто хотелось найти объяснение словам Грека и он притягивал за уши разрозненные факты?

Он пошарил рукой в рюкзаке, достал небольшой кусочек бумаги и ручку и, сам не зная, зачем это делает, принялся писать.

* * *

В это лето Заречье опустело лишь наполовину. Июль стоял жаркий, цветистый и богатый на ягоды. Полина и Маргарита, которых оставили здесь после Купальской ночи и исчезновения Димы Велеса, только поначалу не находили себе места, но уже скоро летний месяц взял свое: наполнил сердца легкостью, раскрасил глаза колдовским блеском. Ранним утром подруги ходили в лес и приносили Розалии Павловне по целой корзине грибов. Запах чащи надолго запутывался в косах, к платьям липли шелковые волосинки трав, божьи коровки совершали долгие переезды на рукавах кофт и рубашек. В зарослях малинника гуляли и другие воспитанники. Ягодный сок растекался по ладоням, повсюду слышались песни. Порой среди тонких берез мелькал Илья Пророк, и если раньше от него убегали или начинали над ним подшучивать, то теперь почтенно замирали, здоровались за руку и желали здоровья. Пророк все так же смешно шамкал и выдавал одну поговорку за другой, но ребята уже не отмахивались от его предсказаний, а старательно запоминали.

Днем Полина и Маргарита проводили время у реки: читали, практиковали что-то из бытового колдовства, тщательно зарисовывали лекарственные травы. Когда жара спадала, они отправлялись в дом Нестора Ивановича помогать его жене с ужином, а ближе к ночи шли на костер вместе со старшими Огненными.

Это было странное лето. Веселились чересчур много, пели чересчур громко и костры складывали самые высокие, словно Заречьем овладело предчувствие того, что подобное может больше не повториться. Диму Велеса в разговорах старательно обходили стороной даже на вечерницах, которые еженедельно собирались в избушке Василия. Веру Николаевну вслух никто не жалел, словно Дима не был с ней связан. Вместо этого стучали ложками о бока кружек и мисок, раздавливая в каше землянику, сочиняли стихи и заклинания, танцевали под гусли и барабаны. Кто-то принес слух, будто Заиграй-Овражкин обзавелся гуслями-самогудами. Девушки, конечно же, хихикали и перешептывались, а Полина с Маргаритой лишь вопросительно переглянулись и пропустили новость мимо ушей.

Весь июль с ними не было Василисы – ее, как и остальных работников «Тридесятого вестника», внезапно оказавшихся раскрытыми, отправили в деревню к потусторонним отрабатывать долг. Воспитанники были уверены, что это случилось после публикации статьи о предательстве Димы. Сама Вера Николаевна не выказывала недовольства, никто даже не видел «Вестника» у нее в руках. Да и статья вышла вовсе не скандальная, а грустная и красивая, словно печальная песня по ушедшему герою. Девушки знали, что по настоянию Лана – главного редактора – написала ее именно Василиса, но работники «Вестника» ее не сдали и отправились к потусторонним всей командой.

Анисья вернулась в Заречье раньше обычного: уже к первому августа ее сумка с вещами появилась на крылечке избушки. Соскучившиеся подружки помогали ей развешивать одежду в шкаф, примеряли ее новые платья и грозились уйти прямо в них. Как обычно, Анисья привезла с собой не только наряды, но и новости, да вдобавок три старинные книги из библиотеки Муромцев, где несколько раз упоминался Серп Мары и были записаны легенды о самой богине.

По словам Анисьи, в жизни древних богатых семей наступило небывалое затишье, будто все представители старинных родов затаились, перестав понимать, кому можно доверять. Оно было и понятно, ведь даже подруги давно запутались, кого и в чем они подозревают.

Митя и Сева в эти дни тоже появлялись в Заречье, хотя и не жили тут постоянно. Казалось, что среди воспитанников прибавилось ведарей. В деревне появились коровы, козы, овцы и гуси с необычными способностями и умениями, и ведари несколько раз в неделю собирались на общую практику, спорили, выгуливали своих питомцев и вели записи. Митин теленок, которого он когда-то заприметил в потусторонней деревне, гулял теперь по зареченским полям. Он давно вырос в красивую рыжую с белыми пятнами корову Гречку. И когда Гречка узнавала Полину с Маргаритой, она бежала к ним и лизала им щеки.

Полина с Маргаритой то встречали Муромца и Заиграй-Овражкина у костра в компании Арсения, Василия и Ульяны, то видели их, когда те выгуливали вороного пегаса и молодую пятнистую корову, а иногда ощущали их незримое присутствие на вечерницах. Пару раз даже столкнулись с ними в лесу. Об одной такой встрече Полина умолчала, не рассказав даже Маргарите, не то что Анисье. Водяная колдунья брела по березовой опушке, всматриваясь в разноцветье трав и мурлыкая незамысловатую песенку себе под нос. По бедру стучала пустая корзинка, на дне ее приплясывал маленький ножик с тупым концом. Светлая косынка, завязанная тюрбаном, чуть съехала назад. Полина невольно вздрогнула, когда на краю опушки появились два силуэта. Сева шел с девушкой, имени которой Полина не знала. Это была еще одна целительница, приехавшая в Заречье после Посвящения в Зорнике. Красавица льнула плечом к равнодушно-вежливой сирене и, как показалось Полине, шутливо пыталась выхватить что-то из его ладоней.

Водяная колдунья помахала и удивилась, когда Сева направился прямиком к ней. Он приблизился слишком неожиданно, взял ее за руку и что-то вложил в ладонь: она почувствовала несколько прохладных прикосновений к коже, а когда догадалась, что это горсть малины, Сева уже протягивал одну из ягод к ее губам.

Она послушно открыла рот и съела малину, но осознала это, только когда Сева все так же невозмутимо удалился и вернулся к разговору с целительницей. Через пару мгновений эти двое уже скрылись среди зачастивших берез. Птицы чирикали на разный лад: кто заливался веселой трелью, а кто протяжно тянул одну ноту; большая муха прорезала утренний воздух прямо возле уха. Полина опустилась на колени, раскрыла ладонь и по очереди съела все ягоды.

«Не думай, – приказала она себе. – Просто ешь».

В своих мыслях она боялась убрести в дальние дали, где этот странный Севин поступок мог что-то значить, и значил бы он непременно что-то романтическое. Обманываться не хотелось. И чем решительнее она запрещала себе вспоминать эту сцену, тем нелепее становились ее сны и отчетливее проскальзывала в них малиновая тема.

Полина рассказала Анисье про другую встречу, когда в малинник неожиданно забрел медведь, но рядом, к счастью, оказался Митя. Его способностей хватило на то, чтобы убедить медведя не обращать внимания на переполошившихся Огненных, которые в общении с животными мало чем отличались от потусторонних. Полина помнила плавные Митины движения, изгиб его поднятой руки и золотисто-зеленый блеск глаз, которые стали похожими на кошачьи. Медведь в ответ совершенно по-цирковому закивал, развернулся и побрел прочь по тропинке. Он умильно переваливался с лапы на лапу, бурая шерсть ходила волнами и сверкала на солнце.

За это лето с Заиграй-Овражкиным и Муромцем сдружилась Маргарита. После того как парни раскрыли историю ее серпа, они оказались словно связаны общей тайной. Сева в подобном дружелюбии был просто сам не свой – так, по крайней мере, казалось Полине. Да и тесное общение с Муромцем шло вразрез с ее принципами: она оставалась на стороне Василисы, а той вряд ли приятно было бы узнать, что подруги проводят с ним время.

Она сказала об этом Маргарите после одной из вечеринок у Огненных. Тогда Маргарита заплетала из Митиных кудрей сложную короткую косу и рассказывала, что лишь немногие потусторонние мужчины носят длинные волосы. Под конец Полина не выдержала и утащила Маргариту в тень.

– Ты считаешь, я не готова защищать Василису? – удивилась Маргарита и рассмеялась, потрепав нахмурившуюся подругу по плечу. – Мы должны установить мир. Понимаешь? Неужели ты не веришь, что в конце концов Муромец и Василиса будут вместе?

– Я сильно в этом сомневаюсь!

– Посмотрим!

Сегодня же в сборе были почти все воспитанники Заречья. Опускалась ночь, и от предвкушения чуда внутри все ныло. Полина накинула шаль, Маргарита хлопнула по кристаллу-световику, гася свет, и пробежала взглядом по серебристой лунной кромке на оконной раме. Наступило двенадцатое августа, и звездный дождь застал жителей деревушки на полянке в Экспериментальном саду. Все рассаживались на подушки и одеяла, кочки и пеньки, клали головы на плечи и колени друг друга. Подруги устроились ближе к краю, Анисья уже ждала их, и в подоле ее юбки лежало несколько горстей гороховых стручков. Иногда со спины подкрадывались посыльные Василия и предлагали отведать какую-нибудь настойку всего лишь за маленький самоцвет.

– Давай я просто передам Василию самоцвет, и вы больше не будете прерывать наш разговор? – не выдержала Анисья, когда предложение поступило в третий раз. Полина с Маргаритой весело рассмеялись.

По этому смеху их заметила Марьяна, идущая под руку с Митей. За ними семенили верные Ниночка и Настенька, все четверо уселись рядом и бесцеремонно растащили принесенный Анисьей горох. Вскоре к ним присоединились Арсений и Аленка. Пришли они с разных сторон и друг с другом общались отстраненно, будто бы отношения их окончательно разладились.

Ущербную луну затягивало в темноту, однако дальше облака не ползли, и небосвод все больше походил на драгоценную ткань из сокровищниц Муромцев. Небо тяжелело от звезд, наливалось сиянием, готовое прорваться сверкающим дождем.

Сева пришел в компании той девушки, которую Полина повстречала в лесу. Девушку звали Катей, своим добрым и простым лицом она сильно отличалась от всех предыдущих Севиных избранниц.

«Может, она ему и не девушка?» – подумала Полина, но тут же отбросила эту мысль, чтобы не напоминать самой себе ревнивую Анисью, которая до последнего отказывалась признавать чувства Севы к какой-нибудь колдунье.

Сам Сева не обратил на Полину никакого внимания, ничто в его движениях или взгляде не напоминало о той случайной сцене в лесу. Он придвинулся к Муромцу и принялся что-то ему рассказывать.

Так Полине было гораздо спокойнее. Лучше бы он не замечал ее, как она привыкла, и не делал ничего странного. Она давно во всем разобралась и объяснила себе, почему каждый раз Севины слова или действия ее волнуют. Оба они оказались связаны несколькими важными событиями: сначала Овражкин нашел ее на Купальскую ночь, потом она стала хранить его перо и помогать в обряде превращения в коршуна, после он участвовал в ее спасении из плена Старообрядцев. И каждый раз все происходило с легкой руки Муромца или по велению Ирвинга. Но не по собственному Севиному желанию и не по воле самой Полины. И это могло бы их сблизить, даже сдружить, но они слишком расходились характерами, да и говорить им было особо не о чем.

Все эти выводы прекрасно жили у Полины в голове, когда Сева скользил по ней равнодушным взглядом или молча проходил мимо. Но его редкие фразы, сказанные ей… То, как он нежно провел по ее руке, прежде чем вложить записку когда-то на балу в особняке Муромцев… То, как близко подошел к ней и положил ей в рот ягоду… Это выбивало из равновесия, не давало уснуть, а сны все были – сплошь патока да тягучий мед, наутро от них оставались ощущение горячего дыхания на коже, стук крови в висках и сладкая боль в животе.

Так пусть он лучше не глядит на нее. Пусть обнимает и целует эту Катю с милым, добрым лицом. Пусть влюбится в нее так, что всем это станет видно.

Но Сева не обращал внимания и на Катю. Казалось, он забыл о ее присутствии, как только пришел.

Над поляной поплыл аметистовый туман. Полина закуталась в шаль поплотнее. Пальцы стянули тонкую полоску кожуры с последнего горохового стручка, горошинки одна за одной высыпались в ладонь. Давно переспевшие, потерявшие сочность и налившиеся кисловатой твердостью, на вкус они напоминали об уходящем лете.

Маргарита дотронулась до серпа. Вот уже больше месяца она носила его на поясе каждый день. Серп и кожаный мешочек, подаренный Странником, стали ее постоянными талисманами. Серп Мары молчал. На прикосновения он никак не отзывался. Маргарита по совету Севы вновь замотала ручку плотной лентой из драконьей кожи, но символы, выгравированные на рукоятке, жгли ей руку, заставляли снова и снова тянуться к ним или вызывать в памяти их тускло-алое свечение.

Возможно, Маргарита оказалась лишь родственницей Мары, но не ее новым воплощением. И хоть бабушка говорила, что до Посвящения к серпу прикасаться бессмысленно, Маргарита ждала, что оружие отзовется, запульсирует в ее пальцах древней силой, подаст хоть какой-то признак жизни. Но этого не происходило. Ей захотелось с кем-нибудь еще раз все обсудить, но смотрела на нее только Марьяна Долгорукая, остальные же были заняты болтовней. Поймав Маргаритин взгляд, Марьяна тут же отвернулась.

Маргарита усмехнулась. В последнее время Марьяна часто таскалась за Митей. Возможно, он сам ее приглашал, хотя в это верилось с трудом. Представлялось, что маленькая Долгорукая решила показать всему свету, какая хорошая они все-таки пара. Сейчас они сидели рядом, но не тесно прижавшись, а даже не прикасаясь друг к другу. Митя и вовсе повернулся к друзьям и сидел к невесте почти спиной. Ей же оставалось только вести разговоры с верными подругами.

Маргарита разглядывала Муромца и Марьяну, думала об их предстоящем браке не по любви. Отчего эти союзы так ценились среди старинных родов? Раньше, едва Маргарита воображала себя на месте Мити или Марьяны, ее сердце рвалось из груди, как дикая птица. Никто не имел права вынуждать ее выходить замуж за нелюбимого человека. Эмоции застилали глаза, и она даже помыслить не могла, что хоть раз попытается понять эти странные традиции. Однако сейчас она будто бы смирилась с ходом вещей, глядя на безучастного, спокойного Муромца и щебечущую Марьяну Долгорукую. Что-то вынудило Митю отступиться от своей любви. Что же это было? Он ведь был не глуп и не слаб. Маргарита не верила, что он просто боялся противостоять семье. Во взгляде его появилась какая-то особенная печаль, но вместе с ней и глубина. Что-то позволило ему смириться с судьбой, смириться с этой юной девушкой, которая поселится в их огромном доме и когда-нибудь родит ему детей. Будто Митя знал что-то такое, чего не знала и не могла понять Маргарита.

Может, стоит еще раз обсудить эту тему с девочками? Или поговорить с самим Митей? Конечно, сначала он будет отшучиваться и юлить, но в конце концов должен все объяснить. Главное, выбрать для этого правильный момент.

– Ну вот вы где, я еле вас нашла! – послышался голос Василисы, и Маргарита обернулась.

Она тут же заметила, как Василиса стушевалась при виде Долгорукой и Муромца, как улыбка ее на секунду погасла, а глаза растерянно забегали в поисках места подальше. Маргарита потянула ее за руку в самую середину их компании.

– А ну-ка двигаемся, – приказала она со смехом и усадила колдунью ровно напротив Мити. – Боже, Вася, ты выглядишь как богиня! Специально надела это платье, чтобы мы померкли на твоем фоне?

Василиса робко оглядела свой наряд: ее светлое платье было отделано кружевом на груди и подоле, больше ничего особенного в нем не было. Волосы она скрутила в два узла на макушке. Они были похожи на беличьи уши и вид ей придавали скорее забавный, чем красивый.

– Ох, Марго… – смутившись и покраснев, пробормотала она.

– Поддерживаю вариант с богиней, – неожиданно воскликнул Сева, будто вступив в Маргаритину игру.

– И я! – тут же отозвалась Анисья. – Но Вася, конечно же, сейчас начнет отнекиваться. Не знаю, что такого в том, чтобы признать себя богиней?!

Полина с Маргаритой снова засмеялись, им вторила даже Севина спутница, и только Марьяна с подружками, прослушавшие разговор, вопросительно обернулись.

– Как же долго я тебя не видела. – Маргарита обняла Василису за плечо. – Теперь тебе придется рассказать нам все, что ты узнала у потусторонних. Как отнеслись снежинки к такой работе? И не съели живьем Лана, запретившего болтать, кто на самом деле написал злосчастную статью?

– Все прошло хорошо. – Василиса улыбнулась. – Я жила у милой, доброй женщины, работы по дому было совсем немного. Думаю, статья из «Вестника» стала лишь удачным поводом для того, что отправить несколько сильных колдуний в эту деревню. Вы знаете, там ведь находится небольшое озерцо – будущий источник живой воды.

– Тот, из которого Заиграй-Овражкин не смог выжать ни капли? – подал голос Митя.

– Ну… да… – смутившись, пробормотала Василиса.

– Сплоховал. – Сева равнодушно пожал плечами. – Что тут поделаешь? И нечего тыкать меня в это, Муромец. Надеюсь, снежинки восстановили силу источника?

– Подождите! Получается, в этом году Росеник остался без живой воды?! – прервала их Аленка.

– Именно так, – важно ответила Марьяна Долгорукая. – Дима ведь и не собирался животворить воду! Он использовал эту ночь для побега!

– Интересно, почему он сделал это именно в ночь на Купалу? – спросила Полина больше себе под нос.

– Купальская ночь – время перемирия между всеми колдунами, – ответил Митя. – Совершается много обрядовых чар, и Светлые даже могут случайно пересечься со Старообрядцами на нейтральных территориях. Они не имеют права мешать друг другу. Все виды магии перемешиваются, отследить, где кто был и кто что делал, очень тяжело.

– Ты думаешь, Дима воспользовался тем, что половина Росеника отправилась на обряды? – встрял Арсений. – Получается, так было больше шансов пробраться незамеченным в темницу, выпустить пленника и исчезнуть вместе с ним…

– К тому же в эту ночь он мог приблизиться к Темным, войти с ними в контакт…

– Возможно, он заранее разведал, где их найти. Или ему помог пленник.

– Страшно представить, что предатель так долго был среди нас, – поежилась Марьяна от предположений Севы и Мити.

– Кто знает, сколько предателей все еще среди нас, – мрачно проговорил Арсений.

– Я… – робко вставила Василиса, – я вовсе не думаю, что Дима предатель.

– Что? – хором воскликнули Ниночка с Настенькой.

– А кто же он тогда? – вскинула голову Марьяна.

– Ты можешь как-то объяснить его поступок? – спросила Анисья.

– Нет, конечно, – сказал Василиса. – Я не так уж хорошо знала Диму. Точнее, не знала вообще… Но мне все-таки кажется, что такое совсем не в его натуре. Я согласна, что он сделал ужасную вещь… Но вдруг на это его толкнуло отчаяние или что-то подобное?

– О да, добрая душа, если бы я была наследником одного из самых древних, богатых и влиятельных родов, я бы тоже была в отчаянии! – рассмеялась Маргарита. – Особенно если бы, как Дима, была свободна от обязательств и никто не вынуждал бы меня жениться не по любви!

Тут она осеклась и взглянула на Митю. Ляпнуть такое при Марьяне! Вот же черт!

Полина предательски расхохоталась.

Небо сверкало, словно его черное полотно расшили серебряной нитью, проложив посередине узор Млечного Пути. Из оврагов тянулся горьковатый запах ночной сырости, в дальнем лесу не унималась кукушка. Внезапно небосвод прочертила яркая белая полоса, и сердце Водяной колдуньи зашлось радостной дробью.

– Звезда упала! – воскликнула Полина.

Друзья отвлеклись от разговора и запрокинули головы.

– Еще одна! – донеслось с другого края поляны.

– И еще! – раздалось откуда-то сзади.

– Началось! Началось! – Анисья хлопнула в ладоши и улеглась на спину, головой пристроившись на коленях у Севы.

Хвост сгорающего в атмосфере метеора мелькнул и погас прямо над ней.