Читать книгу Королевский секрет - Марина Линник - Страница 7

Санкт-Петербург, ноябрь 1745 года

В великолепных покоях императрицы Всероссийской Елизаветы Петровны, привыкшей удаляться в спальню далеко за полночь, послышалось радостное чириканье, доносившееся со всех сторон.

– Тише вы, проклятущие, – цыкнула на птиц Авдотья Семеновна, камер-юнгфера императрицы. – Чего разорались? Матушка только почивать изволила, а они тут как тут. Вот бесы окаянные!

– Авдотья, не ругайся на них, – остановила ее Елизавета. – Они по природе живут, не то, что я. Вот сколько раз зарок давала себе – ложиться вовремя, ан нет. Не дает мой задор вести мне праведную жизнь. Так что пущай чирикают. Я люблю засыпать под их щебет.

– Как изволишь, матушка, как изволишь, – заботливо поправляя одеяло государыни, ответила Авдотья. – Спокойной ночи, Господь да защитит тебя от всякой напасти.

– Да что-то не спится мне, Авдотьюшка, думы думаю.

– Так думы утром думать надобно, а ночь-то не для этого дана.

– Верно толкуешь, милая, – согласилась с ней императрица, любившая перед сном поговорить с любимицей, – да вот только не до сна мне.

– А чего не спится? Аль нового соколика приглядела? – лукаво посмотрела на нее наперсница, ведавшая обо всех сердечных делах государыни. – То-то я смотрю: не пьешь, не ешь.

– Да будет тебе, – рассмеялась императрица, которую вторую ночь одолевали кошмары. – Ежели б в этом было дело, то я бы не теряла время даром.

– Тогда в чем?

– Да снится мне один и тот же сон уже несколько дней подряд: что витает надо мной черный ворон, смотрит человеческими глазами и молчит. А глаза не добрые, злые. Я гоню его прочь, а он отлетит на небольшое расстояние, а потом опять возвращается и продолжает молчаливый полет. Под ногами выжженная трава, небо заволокло свинцовыми тучами, вдали слышатся раскаты грома. Мне страшно, ибо я стою одна в чистом поле, а значит, ждать помощи-то неоткуда. Внезапно птица камнем летит вниз и падает замертво подле меня… От ужаса-то я и просыпаюсь. Вот к чему этот сон? Как считаешь?

– Странный сон, матушка, очень странный, – озабоченно молвила Авдотья. – По поверью, стоит тебе ждать изменений в жизни. Черный ворон, как мне говорила покойная бабка, предупреждает о недуге дорогого друга. А ворон-то один был?

– Один, Авдотьюшка, один.

– Ну и слава Богу, а коли несколько, то ждать гибель неминучую.

Императрица охнула и перекрестилась.

– Не пугай меня, и так еле жива от страха.

– Матушка, так это ж не я, а народная мудрость, поверье.

– И что говорится в поверье?

– А то, что ворон – птица, которая питается падалью и трупами, является предвестником несчастья, бед, плохих известий и даже чьей-то гибели. Но в первую очередь – это символ мудрости и одиночества.

– Одиночества, – повторила Елизавета, задумавшись. – Знать, коротать мне век одной.

– Ой ли тебе, матушка, горевать об этом? – хитро посмотрев на императрицу, спросила любимица. – Вона Алексей Григорьевич какой красавчик, да и умом хоть и не блещет, но толковые советы дать может. Да и братья Шуваловы…

– Болтаешь много, – оборвала ее Елизавета. – Смотри, как бы язык не пришлось подрезать.

– Молчу, матушка, молчу.

В опочивальне повисла пауза. Авдотья, сидевшая в кресле возле кровати императрицы, то и дело бросала встревоженные взгляды на Елизавету. Выросшая среди бабок, близкая подруга государыни как никто другой знала, чем мог обернуться тот дурной сон.

– Не приходил ли из Англии корабль? Чай уже должен, – неожиданно поинтересовалась императрица.

– Так уже третьего дня стоит в порту, – ответила Авдотья. – Сама лично его видела.

– Как стоит? – присев на кровати, спросила Елизавета, потемнев лицом. – Почему мне не доложили? Как возможно такое пренебрежение? Где мой гардеробмейстер? Да я сошлю его в Сибирь! Как он посмел манкировать своими обязанностями?

Вскочив с кровати, государыня решительным шагом двинулась к двери.

– Куда ты, матушка? – удивилась любимица. – Время-то еще раннее. Да ты еще и не почивала.

– Как я могу почивать, коли моим приказам смеют прекословить? Императрица я или нет? Как такое возможно? Позвать мне Лешку… хочу, чтобы он ответ дал!

Скрывшись за дверью, рассерженная Елизавета устремилась в свой кабинет.

– Вот тебе и черный ворон, – пробормотала Авдотья, наспех одевшись. – Не зря кружил… жди беды! Ну что ты медлишь, разиня? Подавай скорее турнюр! Что ты стоишь? Вот пожалуюсь на тебя нашей государыне, будешь знать, как терять время даром. Совсем распоясались, бездельницы! И отнесите скорее домашнее платье Ее Величеству Государыне… да какое ты берешь, раззява? Вон тот, что с большими цветами и на меху, чай не лето уже, правда, и лето-то выдалось этим годом больно холодное… И платок не забудь, негоже в такую сырость матушке мерзнуть! Ух, ты у меня дождешься!

Женщина наконец-то выскользнула из спальни и побежала выполнять распоряжение государыни, ругая про себя ленивых девок-служанок за нерасторопность.

А тем временем Елизавета Петровна ходила из угла в угол по кабинету, поджидая своего фаворита Алексея Григорьевича Разумовского, единственного человека, который мог хоть как-то усмирить воинственный нрав дочери великого Петра.

– Ну наконец-то, – сурово заметила она, когда в комнату вошел красивый высокий черноглазый мужчина, лет тридцати пяти, в парчовом шлафроке.

– Вы стали нерасторопны, сударь, получив от меня графский титул.

– Лизонька, ты чего? – подходя к императрице, начал было гость. – Ты чего так рано? Иль еще не ложилась? Ну не серчай! Я пришел сразу, как только Авдотья сообщила, что ты хочешь меня видеть.

– Да как ты смеешь меня так называть! – прикрикнула на мужчину Елизавета, гневно блестя глазами. – После того, как осмелился нарушить мой приказ! После того, как твой человек пренебрег своими обязанностями? Да кто он такой? Отвечай!

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – недоуменно проговорил Разумовский, с удивлением уставившись на нее. – Что я сделал такого, чтобы заслужить твою немилость? Я стараюсь не вмешиваться в придворные интриги и держаться в стороне от большой политики. И коль я стремительно возвысился до графа, в чем ты сейчас меня обвиняешь, то исключительно благодаря тебе. К тому же, насколько я помню, я не просил тебя об этом. Поэтому спрошу тебя еще раз: за что такая немилость?

– За что? А вот за что! – яростно набросилась на него возлюбленная. – Вместо того, чтобы прохлаждаться в своих покоях в то время, когда я занята государственными делами…

– Чем ты недовольна? – перебил ее Алексей Григорьевич. – Или ты думаешь, что было бы лучше, если бы я совал свой нос в дела, в которых ничего не понимаю?

– Не смей меня перебивать! Да кто ты такой, что споришь со мной? Я – императрица всея Руси! Я – дочь великого Петра!

Привыкший к постоянным вспышкам гнева возлюбленной, граф Разумовский даже бровью не повел. «Ночного императора», как прозвали его при дворе (разумеется, за глаза), было невозможно вывести из равновесия. Он прекрасно знал, что когда буря уляжется, то она будет просить прощения за свою несдержанность. Так было не раз, и так будет до тех пор, пока Алексей, бывший пастух, живет в ее сердце. Мужчина молча уставился на Елизавету.

– Почему ты молчишь? – не выдержав его взгляда, поинтересовалась государыня. – Ты ничего не хочешь сказать в свое оправдание?

– Я ничем не виноват перед вами, всемилостивейшая императрица, – сухо заметил граф, – но ежели вы считаете меня виновным в тяжком преступлении, то готов понести самое суровое наказание. Но только не лишайте меня своей милости, прошу вас, умоляю.

И тут он посмотрел на возлюбленную таким проникновенным взглядом, в котором читались неподдельная любовь и уважение к дорогому и близкому человеку, а не страх перед государыней, что Елизавета смутилась и опустила глаза.

Да, граф Разумовский был единственным, кому удавалось укротить «стихию, очень часто метавшую гром и молнии». О припадках гнева и ярости Елизаветы ходили легенды не только в России, но и за ее пределами. Дочь Петра обладала твердым, но взрывным характером, не терпящим возражений. Проступок или непослушание могли обернуться для придворных настоящей расправой со стороны государыни. Особенно это касалось моды. Если в делах политики императрица осторожничала и всецело полагалась на канцлера Бестужева-Рюмина и вице-канцлера графа Воронцова, то на этом «поле боя» она вела непримиримую борьбу за превосходство, не позволяя никому из придворных дам превзойти ее.

Императрица была ревностной модницей, именно поэтому требовала, чтобы торговцы, прибывающие в порт Санкт-Петербурга, первым делом демонстрировали товар специальным людям, отбиравшим для государыни все самое лучшее. Став императрицей, Елизавета Петровна наслаждалась неслыханной роскошью, не ограничивая себя ни в чем и меняя туалеты не менее двух раз на дню.

После воцарения ее на престоле в штате государыни появился даже особый придворный чин, который неустанно следил за расписанием французских и английских кораблей, привозивших заморские товары и модные новинки в Санкт-Петербург. Русский дипломат в Париже в своих письмах канцлеру постоянно жаловался на бесконечные траты на чулки, ткани, обувь и наряды для императрицы, говоря, что находится на грани разорения.

– Лизочек, друг сердечный, так что же все-таки так расстроило тебя? – мягким вкрадчивым голосом поинтересовался Алексей Григорьевич, увидев перемены в поведении государыни. – Поделись со мной, прошу тебя, душа моя.

– Помнишь, в том месяце я приказала арестовать мадам Тардье? Ну, ту француженку, владевшую модной лавкой? Она тогда посмела, вернувшись из Франции, не показать мне товар, а отложила его для тех мерзавок, что осмелились появиться на последнем балу, одевшись чуть ли не в такой же наряд, что и я. Неслыханная дерзость, граничащая с непочтительным отношением к государыне! И кто? Какая-то статс-дама осмелилась бросить мне вызов!

– Да-да, я помню, – просияв улыбкой, отозвался граф Разумовский, вспомнив, как возлюбленная отхлестала по щекам у всех на виду одну из своих приближенных за то, что та посмела явиться на бал почти в таком же туалете, что и сама Елизавета.

– Так что же стряслось на этот раз?

– Английский торговый корабль уже третьи сутки стоит у причала, но никто мне об этом не доложил! Как это понимать?

– Очевидно, товар настолько плох, что никто не решился его предложить великой императрице.

– Он так плох, что мне не удосужились показать даже пандор8! Что за вздор! – нахмурилась государыня. – Нет, голубчик, тут дело не в качестве товара, а в явном неуважении Георга II ко мне, хотя канцлер Бестужев всячески стремится убедить меня в обратном. Ты прекрасно знаешь, что советник не впервые подталкивает меня к тому, чтобы заключить с Англией союз против Франции. Но как я могу подписать документы, когда подданные короля наносят мне оскорбления? Слушай меня и не перебивай: вели немедленно прислать мне товар, что был привезен третьего дня. Попутно замечу, что ткани, отобранные мною еще в Царском Селе, так и не были привезены сюда. Почему? Я требую доставить их незамедлительно. И ежели торговцы заявят, что они все распродали, то прикажи им вернуть товар и ждать моего особого распоряжения. А ежели кто посмеет утаить, то горе тому, на ком увижу сей товар.

– Если хочешь, то я сегодня все выясню. Хорошо, душа моя? – целуя пухлую руку возлюбленной, произнес Алексей Григорьевич.

Посмотрев влюбленными глазами на стоящего подле нее мужчину, Елизавета кивнула головой. Внезапно в дальнем углу послышалась возня, и вскоре перед ними предстала огромная крыса, которая деловито прошлась по комнате и скрылась в противоположном углу.

– Бесовское отродье! – чело Елизаветы омрачилось. – Ненавижу этих ужасных зверей.

– Они божьи создания…

– …которых неплохо бы изничтожить, иначе они полностью разрушат дворец! Они и так нанесли непоправимый ущерб. Вряд ли найдется хоть одна целая стена во дворце, – подытожила императрица.

– Но как? Они и мыши живут в домах веками.

– Две недели назад я уже подписала указ о высылке ко двору нескольких котов, дабы освободиться от грызунов в самый короткий срок.

– Котов? – удивился граф Разумовский. – Не думаю, что обычные коты справятся с ТАКИМИ крысами.

– До меня дошли слухи о каких-то необыкновенных котах-убийцах, живущих в Казанской губернии. Там, якобы, с давних времен живут диковинные звери с круглой головой, широкой мордой, крепким лбом и коротким хвостом. Они намного крупнее и нравом отличаются суровым, а что самое главное – те коты отлично охотятся на мышей и крыс.

– Что ж, душа моя, тогда тебе больше не о чем волноваться, – обнимая за плечи государыню, с улыбкой ответил Алексей Григорьевич. – Из чего следует, что тебе надобно прилечь и отдохнуть. Иль ты забыла о завтрашнем приеме?

– Как бы не так, забудешь тут, – поморщилась Елизавета. – На завтра, по просьбе канцлера, я вызвала английского посланника, который, как мне передали, хотел бы обсудить со мной ряд союзнических вопросов.

– То есть ты все-таки готова заключить договор с Англией против Франции? – задал вопрос граф, знавший о вечном соперничестве между этими странами. – Благоразумно ли это? Ты прекрасно знаешь, на какие подлости способен Георг II, не проще ли договориться с Людовиком? Мне говорили, что он не так умен, как о нем говорят. Кто знает, может быть, нам удастся переиграть его? Ежели не на поле боя, то хоть в дипломатической войне.

Елизавета насупилась. Она прекрасно знала о том, как король Франции отзывается о ней, да и не только он. Ведавший внешней политикой канцлер Бестужев-Рюмин дешифровал некоторые донесения, переданные в Версаль. Из них-то она и узнала о коварстве ее «доброжелателей». И все из-за треклятого незаконного происхождения. К слову, французский король признал за Елизаветой Петровной титул императрицы Всероссийской лишь через два года после ее восшествия на престол. И все потому, что новая правительница отказалась быть пешкой в шахматной партии, затеянной и умело разыгранной послами Франции и Швеции. О, если бы она была рождена в браке, и если бы ее мать была благородного происхождения, то тогда Елизавета проучила бы европейских гордецов, которых буквально распирает от важности из-за родовитости. А так приходится соблюдать политический этикет и быть любезной с теми, кого она с превеликим удовольствием посадила бы на кол.

– Я не сказала еще ни да ни нет, – сухо отозвалась государыня, прервав молчание, – невзирая на то, что граф Бестужев аргументированно настаивал на подписании договора о дружбе как можно скорее. Англичан якобы очень волнует наше сближение с Австрией, утверждает канцлер. Георг узнал о наших переговорах с Веной и всячески стремится помешать нам заключить этот союз.

– Но ежели ты заключишь договор с королем Англии, то это будет означать, что ты станешь злейшим врагом Людовика XV.

– А ты думаешь, что сейчас он считает меня своим другом? – вспыхнула императрица. – Знаешь ли ты, ЧТО этот ярыга позволил себе в присутствии послов из Дании, Австрии и Швеции? Мне следовало бы объявить ему войну за подобную дерзость!

– Боже упаси, душа моя, от подобного шага! Наша казна не так полна, чтобы начинать новые войны. Мы только-только оправились от войны со шведами, да и турки постоянно беспокоят…

– …по наущению Франции, к слову сказать, – перебила его государыня.

– Так чем же король Луи огорчил тебя?

– Ты же знаешь, что мой любимый отец одно время мечтал выдать меня замуж за закоренелого грешника, коим является король Франции. Господь наш милостив и оградил меня от этого брака, который принес бы мне лишь горе. Но отказавшись от «дочери прачки», как он не раз, по слухам, отзывался обо мне, Людовик XV и сейчас не упускает случая нанести мне оскорбление. Как написал мне российский посол из Дании, совсем недавно король вновь выставил меня на посмешище. Желая посмеяться над одной из фрейлин королевы, король сказал: «Как вы смешно сегодня одеты, словно русская царица!»

– Мерзавец! – сквозь зубы проговорил Алексей Григорьевич. – Только низкий человек может позволить себе шутки о тех, кого нет рядом, и кто не может ответить на оскорбление.

– Он еще ответит, – мрачно заметила Елизавета. – Я обещаю тебе!

Вернувшись в сопровождении возлюбленного в опочивальню, императрица наконец легла в кровать. «Черный ворон, черный ворон, – засыпая, подумала она. – К чему же ты все время снишься мне, о чем хочешь предупредить?»