Читать книгу Книга рекордов бизнеса - Марина Миргород - Страница 4

***

Поздно вечером того же дня семейства Енисеевых, откуда родом был Дэн, а точнее Даниил, и Амелресовых, к которому принадлежала Эмма, довольно угрюмо восседали на нижней палубе судна за помпезно накрытым столом. Вечернюю трапезу с ними разделяли гости: израильский бизнесмен, господин Абельман, кузен Марии Амелресовой, бóльшую часть жизни проживший в Израиле и США. Также среди гостей был бельгийский ученый Томас, который передвигался на инвалидном кресле по причине одолевшей его болезни позвоночника.

Пламя огромных фигурных свечей, расставленных повсюду, рождало таинственные блики, отражаясь в бокалах с шампанским. Настроение у всех было подавленным, лица уставшими.

Как только ребята рассказали об увиденном, капитан яхты сообщил всем охранным инстанциям на берегу о происшествии, в течение двух-трех часов к яхте стали подплывать представители местной полиции и прессы. Они беспокоили отдыхающих на яхте, донимая их расспросами. Однако уже вскоре начальник полиции города Канны, самолично прибывший к месту событий, распорядился никоим образом не тревожить достопочтенных русских туристов, принес им свои извинения за участие в столь неприятном деле и нижайше попросил разрешения задать им всего лишь пару уточняющих вопросов наедине, без посторонних свидетелей. Все это утомило наших отдыхающих, которые с гораздо большим удовольствием предпочли бы отплыть подальше от злополучного места и продолжить морскую прогулку вдоль Лазурного Побережья, проигнорировав побуждения полицейских в целях безопасности незамедлительно направиться к берегу. Однако реализовать задуманное им не удалось, ибо они вынуждены были повиноваться распоряжениям морской полиции, и остановить судно.

Поездка и так для обоих семейств была далеко не развлекательной. Единственная дочь Амелресовых, хрупкая очаровательная девятнадцатилетняя Эмма в последнее время жаловалась на серьезное недомогание. Первый неожиданный обморок с ней случился за день до свадьбы. После этого прошло около месяца, врачи прилагали массу усилий для определения причины недуга, но все они в итоге разводили руками и ссылались на всякую чепуху, вроде нервно-эмоционального перевозбуждения из-за свадьбы. Но то, как развивалось состояние девушки, давно перестало напоминать «нервно-эмоциональное перевозбуждение». Она становилась бледнее с каждым новым днем, еще один раз с того первого случая падала в обморок, потеряла аппетит, периодически испытывала трудности с дыханием, у нее появлялась непонятная испарина, мучали кошмары по ночам. Так что на семейном совете было принято решение оставить ее молодого мужа Александра Фернандеса во главе бизнеса отца Эммы примерно на месяц и отправиться с семьей и самыми близкими друзьями в путешествие по Средиземноморью. Даже октябрьские прохладные ветра не пугали путешественников. Самым важным было помочь Эмме выйти из замкнутого круга ежедневного страдания, полностью сменить обстановку. Да и морской воздух, как известно, обладает волшебными лечебными свойствами.

– Наконец-то этот сумасшедший день закончился, – нарушил молчание Вадим Амелресов. Все уже умирали от любопытства, что же ему стало известно из уст главы городской полиции. Всем хотелось знать, кто был этот человек за бортом. Полиция не сообщала о личности утопленника до получения анализов ДНК. По-иному распознать этого человека не представлялось возможным, так как его лицо было сильно изуродовано, по предположению полиции, ударом о прибрежные скалы.

Но не тут-то было. Сумасшедший день, видимо, не планировал заканчиваться. Вдруг где-то на яхте послышалась активная возня, затем последовал разговор на явно повышенных тонах, при этом все ближе и ближе звучал голос шефа полиции. И вот, наконец, он самолично предстал перед ужинающими хозяевами и их гостями. Шефу составлял компанию странного вида субъект, видимо, его помощник, судя по тому, как он скромно держался слегка позади своего начальника. Хотя он мог бы спрятаться и за толпой людей, и при этом его все равно было бы видно, – такого высокого он был роста. Шеф полиции начал с того, что извинился:

– Господа, сожалею, что отрываю вас от ужина, – взволнованно тараторил он по-английски с типичным французским акцентом. – Мы уже и так успели всем вам надоесть за сегодняшний день. Разрешите представить, это мой помощник, комиссар полиции Жан Жак Дэвре, – и он, не оборачиваясь, собрался продолжать говорить, как тут месье Дэвре втиснулся с комментарием:

– Мы действительно сожалеем, и ничего такого не имеем в виду, просто обстоятельства, это просто обстоятельства вынуждают нас… – он так эмоционально жестикулировал, подыскивая нужные английские слова, что становилось страшно за жизнь стоявшего рядом шефа полиции. А молодое лицо комиссара с огромным носом успело покраснеть и обратно побледнеть, пока он пытался закончить эту красноречивую фразу.

– Мы поняли, что ты хотел сказать, Жан, спасибо, – полуобернувшись, сказал шеф своему помощнику, своей второй голове, возвышавшейся над его первой. – Господа, мне приходится сообщить вам печальную новость. Человек, увиденный вами сегодня за бортом вашей яхты, – это хороший ваш знакомый. Его имя Эрик Оффенгеймер. Это не только ваш друг, месье Амелресов, но и близкий партнер по бизнесу. Как я понимаю, вы являлись совладельцами алмазного рудника близ российского города Архангельск. Это так?

По мрачному и обескураженному лицу Амелресова можно было понять, что неожиданное известие о смерти друга и партнера поразило его в самое сердце.

– Этого не может быть, – видно было, насколько Вадим убит новостью, – Простите за бестактность, – медленно проговорил он, – но Вы уверены в том, что это именно он? Может быть, это ошибка? Такое почти невероятное совпадение? Вы знаете, как он погиб, при каких обстоятельствах, Вам точно известно, что это Эрик?

– К сожалению, на данный момент вся информация по делу Оффенгеймера носит конфиденциальный характер. Все-таки, как-никак человек мирового масштаба, – шеф полиции многозначительно посопел. – Могу Вам только лишь сказать, что это предполагаемый случай самоубийства. Поистине трагично, когда уходят, можно сказать, полные жизни люди, месье Оффенгеймеру было всего шестьдесят шесть лет от роду. Мы уже опросили людей, живущих в тех местах, где располагается его вилла на берегу моря. В тот вечер многие его видели. И ошибка здесь маловероятна.

Действительно, ошибиться и не узнать Эрика Оффенгеймера было просто невозможно. Он был знаменит на Ривьере тем, что вот уже несколько последних лет подряд проводил лето на юге Франции, в самых тусовочных местах, например, Сан-Тропе. Он обожал приходить далеко за полночь в один из самых раскрученных клубов, в парике из длинных белых волос, с голым торсом и в каком-нибудь сумасшедшем одеянии вроде мини юбки, расшитой люрексом. Многие решили, что он не в себе, но опровержением тому была его абсолютно адекватная бизнес-деятельность.

– Многие бы, наверное, могли счесть, что месье Оффенгеймер, простите мне мою прямолинейность, сошел с ума и поэтому покончил жизнь самоубийством, – продолжил начальник полиции. – Но это очень слабая версия. Потому что его активная деятельность по спасению своих капиталов говорит только о кристально чистом, не замутненном возрастом сознании этого человека и о стопроцентной его адекватности. Все же остальные его проявления можно объяснить экстравагантностью и демонстрацией полного безразличия к общественному мнению. И это при том, что, насколько мне известно, он не был ничем болен или замешан в каких-либо опасных нелегальных делах, ничего такого про него общественность не знает. Накануне случившейся трагедии, ближе к ночи, начало штормить, именно поэтому, как мы полагаем, его тело было отнесено течением так далеко от берега. Многие случайные очевидцы накануне ночью видели его выходящим из клуба и направлявшимся к своей машине. Куда он поехал, никто не может сказать. Версия о том, что ему «помогли» утонуть, пока не рассматривается.

– Этого не может быть. Здесь что-то не так… – Примерно с минуту Вадим просто молчал, из-за чего напряжение в воздухе выросло до предела. Можно было представить, какие мысли посетили его за эти короткие секунды. После этого он, видимо, пришел к выводу, что этими мыслями он без ущерба для дела сможет поделиться с шефом полиции завтра. – Прошу Вас, господин Эргин, моя семья и мои друзья, мы уже натерпелись за сегодня, – достаточно холодно произнес он. – Я должен пережить то, что услышал. Очень прошу Вас сию же минуту покинуть яхту и впредь без разрешения не врываться к нам. Со всем к Вам уважением.

Шеф полиции все понял. Лучше было не возражать. Он только коротко сказал:

– Полностью понимаю Вас и приношу свои извинения. Я подумал, лучше Вы это узнаете от нас, чем из завтрашних новостей, приправленных пустыми домыслами и сплетнями. Мы удаляемся. Но я прошу Вас соблюсти порядок и до выяснения всех обстоятельств не покидать прибрежных вод Канн. Я высоко ценю Вашу помощь и содействие расследованию. Засим – откланиваемся.

Шеф и его ассистент с грустным удлиненным усатым лицом удалились.

– Но, папа, почему бы дяде Эрику убивать себя? – обескураженно спросила Эмма. Она чувствовала, как теряет почву под ногами. Сначала ее непонятное заболевание, вставшее на пути между ее мечтой о реализации своего бизнес проекта и ей самой. Теперь полюбившийся всем в семье дядя Эрик, так поддерживавший ее смелые предпринимательские начинания, ушел, навсегда ушел из жизни и унес с собой ее мечты. Жизнь поворачивалась к ней своей нелицеприятной стороной.

– Не знаю, доча, пока не могу предположить ничего правдоподобного. Это совершенно не в его характере – отступать перед какими-бы то ни было проблемами.

– И все равно, все в жизни поправимо! – не унималась Эмма. – Нельзя же ставить крест на всем, вот так сразу. Вот здоровье – это может быть непоправимо, – и тень глубокого отчаяния пробежала по лицу Эммы.

– Не все поправимо, Эмма, это правда, важно все успеть сделать в свое время. Потом может быть уже поздно что-либо менять в жизни. Что касается тебя, ничего не вбивай себе в голову, у тебя со здоровьем все нормально, это все на нервной почве. Ты отдохнешь, развеешься и пойдешь на поправку, поняла?

Эмма казалась раздавленной.

На секунду воцарилась тишина, под прикрытием которой каждый на мгновение невольно погрузился в мысли о том, все ли он успел или успеет сделать в жизни вовремя. И каждый внутренне поблагодарил Эмму, которая была единственная, кто отважился нарушить эту тишину. Она сказала:

– Если бы меня спросили, какого цвета смерть, я бы ответила – красного, нет, алого, – и она встала из-за стола.

Несколько в отдалении от всех, Дэн, стоявший у перил палубы, спиной к столу, вглядывался в разноцветные танцующие огни береговой линии. Что это за гавань такая, думалось Дэну, куда я будто бы вхожу на всех парусах? Где-то в Гане обессилившие от голода дети обеими руками цепляются за жизнь, а здесь, в центре Европы, в колыбели вековой мудрости, в цитадели экономического разума, человек, достигший процветания и достатка, собственноручно вернул Вселенной ее бесценный подарок, жизнь, плюнув ей при этом в лицо. А может быть, это всего лишь демагогичные рассуждения? Ох, да ты послушай себя, приятель: Гана, дети, цепляются за жизнь, плевок в лицо Вселенной… набор штампов и банальностей. Псевдоинтеллектуальное словоблудие. Да что я об этом знаю? Тьфу, да и только! Может, у меня просто не хватает фактов о жизни Эрика, чтобы его действительно понять… Может, у него был рак, о котором никто еще пока не знал, а вскрытие покажет… Что я вообще знаю о руководящих людьми мотивах, о скрытых подводных поведенческих течениях? А еще собрался служить во внешней разведке. На ферму мне, на ферму нужно податься, вот что, в деревню, к коровам и свиньям, подальше от людей. А если бы я туда прыгнул, в эту лазурную воду, прямо в объятия разлагающегося тела Эрика… Боже, какие дурацкие мысли приходят в голову, надо серьезнее быть, тут же трагедия жизни…

Дэн внутренне содрогнулся от мысли об объятиях Эрика, дышащих безобразием смерти.

Шелест платья, пара медленных шагов, и Эмма нарушила одиночество Дэна:

– Ну что? Уже пришел к выводу, что ты виноват в его смерти? Ты ведь всегда все воспринимаешь так лично, хочешь спасти мир, как Уилл Смит… – Эмма говорила ровно, немного надменно, но при этом с оттенком уважительного непонимания и, как следствие, беспомощного и грустного подтрунивания.

– В свою очередь, надеюсь, что ты не станешь волноваться больше, чем уже сейчас волнуешься? Тебе это запрещено, – ответил Дэн тоном заботливого старшего брата. Он знал Эмму с детства, они играли в одной песочнице, а потом вместе учились в МГИМО, правда Эмма была на два курса младше Дэна. Дэн закончил в этом году факультет международных отношений, продолжая семейную традицию. Его родители были дипломатами, последним местом службы отца была Турция, где он работал послом. А Эмма училась на факультете международной экономики, и при этом мечтала стать знаменитым модным дизайнером.

– Дэн, я уничтожена, разбита, я не знаю, что делать, – она заплакала.

– Ох, Эмма, Эмма, ну хоть на секунду забудь о себе! С легким сердцем пожалей дядю Эрика. Он хотел тебе помочь. Он тебе помог. Его пожелание будет исполнено, вот увидишь. Твой проект будет жить. А вот дядя Эрик – нет.

– Эгоист! Почему он это сделал? – в ее голосе слышалась беспомощная ярость. – Я, конечно, могу забыть о себе. Но разве живые не важнее мертвых? – И в этом была вся Эмма: иногда на ее высказывания, ёмкие, далеко идущие, нечего было возразить.