Читать книгу Покуда я не изживу себя - Марина Морт - Страница 4

Так продолжалось довольно долго: я спала вечным сном, и это было блаженством; пробуждалась по воле неведомых сил – и ощущала пустоту. Никаких чувств кроме либо покоя, либо разносортной печали.

В то же время я знала, что могу воспринимать чувства людей, находящихся поблизости. Они поглощали, обрушиваясь на меня волной, неимоверно сильной и мощной. Было в этом что-то извращенное, но и прекрасное одновременно. Больше всего мне нравилось, когда люди испытывали страх. Он приятно будоражил, разливаясь по моему эфемерному телу, он был восхитителен, он был сладок. Чужие чувства наполняли меня смыслом, которого у меня самой никогда не было.

Я скиталась по городу ночи напролет. Сотни раз я возвращалась в свой дом и сидела в окружении знакомых вещей, пока могила не забирала меня обратно. Вещи эти были пыльными, состарившимися на много десятилетий, хотя прошло не больше года. Время я отмеряла по людям. Моей сестре исполнилось пять. Она просыпалась посреди ночи и плакала, когда я находилась рядом, хотя не видела меня. Куда бы я не шла, скорбь и ужас, ужас перед смертью следовали за мной темным шлейфом. Живые ощущали меня, как и я их.

Вместе с порывами ледяного ветра я летала над фонарями и крышами. В зловещую полночь дергала за веревку церковный колокол, раз за разом в мельчайших подробностях повторяла свой прыжок с моста в темные речные воды. Однажды я проникла сквозь кирпичную кладку в костел Святого Антония и сумела сымпровизировать на органе какую-то мелодию, отчего священник побледнел и горячо перекрестился.

Обычно, уже достаточно вкусив чужого страха, я отправлялась назад на кладбище. Все-таки моя меланхолия была сильнее, чем пустота и жажда ее заполнения. Она была моей сутью, потому что даже смерть не зачеркнула ее и, возможно, благодаря ей я и обрела плачевное положение неприкаянной души. Меланхолия была виновницей моего самоубийства, она же связывала меня с миром живых – единственная черта, которую я сохранила в себе по ту сторону жизни.

Смешно: я убивала, я умирала, я же скорбела над своей могилой. Это было похоже на бред человека, страдающего шизофренией. Я действительно страдала, но никак не раздвоением личности, а чистейшим страданием, которое ведомо лишь тем, кто познал небытие, а затем вновь обрел себя в ненавистном мире.

Помню, однажды мне захотелось записать что-нибудь в дневнике, который был спрятан под неприкрепленной к полу доской в своей комнате и который так никто и не нашел. Я извлекла блокнот в кожаном переплете из тайника, вывела пером несколько букв, но чернила тут же тускнели и исчезали, а страницы рассыпались в пыль от моего прикосновения. Я пробовала рисовать, пробовала выцарапать на столе послание, но карандашный грифель осыпался, а царапины разрастались в паутину мельчайших трещинок, так что уже не можно было узнать смысл слов. И тогда я поняла простую истину: я не могу оставить никакой след в мире живых кроме ужаса в глазах тех, кто меня замечал.

«Что ж», – подумала тогда я. «Пусть будет так. Наверное, только один из десятков тысяч после смерти становится бесплотным духом. Все остальные получают свой requiem aeternus¹