Читать книгу Гуд бай, Арктика!.. - Марина Москвина - Страница 11

Я ищу то, что никогда не изменится.

Что называют чудесным неуловимым вечно пребывающим окончательным телом реальности.

Я стараюсь рассеивать свои желания и страхи, держать ум ясным и чистым, в полном осознании каждого мгновения. Пытаюсь ухватить – как блуждаю в иллюзиях и теряюсь в миражах.

Но у меня ничего не получается.

Дух долины бессмертия манит меня и прельщает, принимая призрачные формы. Когда еще предупреждал ветхозаветный мудрец Лао-цзы: видоизменения этого духа бесконечны, производительность – неисчерпаема.

Образы моей памяти, памяти родителей, общие сны соединяются и взаимодействуют, создавая новые фантомы. И вот уж современные квантовые физики и нейрофизиологи озарены идеями Лао-цзы: мол, из глубинного Мироздания льется бесконечная симфония волн, которая благополучно превращается в видимость мира исключительно после прохождения через наши мысли и чувства.

Одним словом, просыпаюсь я и вижу – мы едем в поезде, в купе. Ночь, окна глухо занавешены, только над Леней горит синий свет ночной лампы, который я терпеть не могу.

В поисках выключателя я давай шарить по стене, возмущенно бормоча:

– Какого черта? Кто зажег свет?..

– Какой свет? – спросонок отзывается Леня.

– Вот этот! – говорю, показывая на струящееся лазоревое сияние из потолочного окошка.

И вдруг – как обухом по голове: матерь божья, мы на шхуне! На рассвете отдали тросы, отворили паруса, в паруса дохнул ветер, и пошел кораблик, крылом ложась на ветра, покидая, можно сказать, обжитый нами хлебосольный Лонгиербюен.

Однако сколь явственно в тихом шелесте моря, в ровном гуле корабельного дизеля слышался мне перестук вагонных колес!

Стало быть, и то, и это – фата-моргана.

– Первый день плавания – у нее уже глюки, – угрюмо сказал Тишков. – Хороша ты будешь недели через три!

Ударом колокола в адмиральский час нас всех призвали в кают-компанию. Прямо под колоколом, на котором почему-то было написано «Фрам», а не «Ноордерлихт», у карты Свальбарда ждал свою морскую дружину вождь экспедиции Дэвид Баклэнд.

С той минуты колокол и Баклэнд навеки соединены во мне: я говорю «колокол» – подразумеваю Баклэнд, а говорю «Баклэнд» – подразумеваю колокол. Ибо смысл существования этого пилигрима – рыцаря ледовой державы – сзывать под свое ледяное знамя тех, кому дороги белоснежные шапки Земли.

Дай ему волю, он бы странствовал вечно среди просторов Арктики, служил тут божественную мессу в честь голубых обетованных Ледников, причащал неофитов, обращал неверных. А не будь «Ноордерлихта», Дэвид, как святой Албей, расстелил бы по водной глади плащ и пустился в плавание по Северному Ледовитому океану.

Слова этой древней исландской баллады как нельзя лучше подходили Дэвиду, живущему на яхте даже в родном Лондоне – на Темзе. Стоя возле карты с зеленым фломастером в руке, отец наш собрался поведать о предстоящем плавании и тысяче других туманных вещей, что он предуготовил своим овцам.

– Я хочу показать вам места, которые и так существовали в вашем воображении, – начал Дэвид, – но ожидали того момента, когда вы откроете их для себя. Откроете и полюбите.

Белая голова Дэвида рифмовалась с белизной нарисованного на карте Свальбарда, глаза слились с ультрамарином океана, его бодрствующий дух звал нас в самые отдаленные уголки просторного мира.

– Идем на Север по Гренландскому морю, – Дэвид повел вверх зеленую линию, – по левому борту оставляем Землю Принца Карла, по правому – Землю Принца Альберта, здесь ученые возьмут пробы воды. Достигнув северо-запада острова Западный Шпицберген, берем право на борт и движемся на восток, насколько позволит ледовая обстановка. Однако плохие новости. – На ясное чело Дэвида упала тень. – Оперативные ледовые карты показывают, что северо-западный Шпицберген блокирован льдами. Сплоченность льдов постоянно колеблется – вместе с нашей надеждой пройти по намеченному маршруту. Будем пробиваться на Север – пока не упремся в лед. Если путь открыт, – продолжал он, – по Ледовитому океану обогнем северную оконечность Шпицбергена и проследуем вдоль Северо-Восточной Земли. В районе острова Белый ученые мужи снова проведут свои изыскания. – Дэвид почтительно устремил фломастер на Саймона и доктора Иглесиас-Родригес, желая подчеркнуть невероятную важность присутствия этих персон на борту корабля.