Читать книгу География любви - Марина Нагайцева - Страница 4

Кассиршу, согласившуюся стать гражданской супругой Михаила, звали Елизаветой.

Она была ровесницей и приятельницей прежней жены. Сдружились женщины во время работы в столовой, почти всё знали друг о друге. Лиза очень переживала внезапную смерть Ольги и сочувствовала Михаилу.

Сказать честно, чужой муж понравился ей с первого взгляда, и она даже втайне завидовала товарке, но по-хорошему, белой завистью.

– Надёжный у тебя супруг, Оля, солидный, все его уважают, большое будущее его ждёт. А глаза-то какие, прямо мысль так и сверкает в них. Детей, опять же, любит, тебя на руках носит. Вот бы и мне такого найти!

– Встретишь ещё, молодая. Вон как на тебя студенты заглядываются!

– Я, Оля, хоть и молодая, но разборчивая! За простого студентика замуж не пойду, – ответила Елизавета.

Девушка с характером, яркая и бойкая, будучи от природы здоровой и жизнерадостной особой, Лиза Симановская знала себе цену.

Она родилась в семье бывшего Полтавского урядника Ильи Ивановича Симановского. Однажды и он покинул родные пенаты и переехал в Сибирь, чтобы приумножить свои капиталы и стать ещё богаче. После отмены царской монополии на пушнину, слух прошёл по всей Малороссии, что сибирские купцы богатеют ни по дням, а по часам, вот и Симановский Илья решил испытать удачу на себе, распрощался с родной Полтавой, подался в края, сулившие огромные деньги, и стал одним из двадцати тысяч переселенцев, прибывших в Иркутскую губернию в конце девятнадцатого века.

И так получилось, что первоначально поселился он в Усолье Сибирском. Простора для деятельности здесь было много и фабричных производств, но он решил открыть свою кожевенную мастерскую. Новое дело пошло в гору, Илья Симановский устроил личную жизнь, взял в жёны улыбчивую смуглянку с чёрными, как смоль, бровями и волосами, удочерил двух детей от её прежнего мужа Ефима. В этом селе и родился в тысяча девятьсот седьмом году первый общий ребёнок Ильи Ивановича и Наталии Петровны – дочь Зоя.

Однако на другой год кожевенную мастерскую пришлось закрыть, и семья перебралась в Иркутск. Там Наталия подарила мужу вторую дочь – Александру.

Но в Иркутске и своих торговцев было предостаточно, весь оборот пушнины контролировали они, выгодного дела не нашлось. И тогда Илья Иванович решил бросить Сибирь и поехать за мечтой в Якутию. Там процветал пушной промысел, и Симановский рискнул на удачу.

Жена Наталия исправно рожала ему девчонок, и вскоре в городе Верхоянске на свет появилась дочь Валентина. Семье с пятью детьми в суровом климате не сладко жилось, да и Верхоянск в те времена был настолько мизерным населённым пунктом, что огромное дело, которое замыслил Илья, столкнулось с конкуренцией мелких местных промысловиков и потерпело фиаско.

И тогда Симановские снова вернулись в Сибирь и нашли пристанище в бурятском селе Оёк, что в тридцати пяти километрах от Иркутска. Село крошечное, но славилось в народе ремесленниками, там и открыл Илья скорняжную мастерскую и не прогадал.

В селе Оёк в тысяча девятьсот двенадцатом году и родилась Елизавета – его четвёртая родная дочь.

И всё было бы чудесно, если бы не Октябрьская революция и последовавшая Гражданская война, которая привела к упадку и большую экономику, и маленькую мастерскую Ильи Симановского.

Пережить разорение он не смог, загрустил, а вскоре заразился тифом и скончался.

Это произошло, когда его младшей дочери Лизе шёл восьмой год.

Её мать, Наталия Петровна, похоронившая первого мужа, и вот теперь – второго, решила, что слезами горю не поможешь, взяла себя в руки, перекроила судьбу и сошлась с незнакомым мужчиной, просто так.

Поначалу она не признавалась дочерям, кем приходится этот убелённый сединами старец, не знающий ни одного слова на русском языке, – родственником или просто пришлым человеком, наёмным работником. В селе было много ссыльных поляков, за еду и постой они соглашались на любую работу. Ну, а чтобы любопытные односельчане не лезли в её жизнь и не насмешничали, Наталия Петровна переехала со своим поляком в Тельму.

Елизавета

К моменту описываемых событий пять её старших дочерей уже отделились, вышли замуж и уехали – одна в Ангарск, вторая – в Ярославль, остальные – в Иркутск. Они и забрали с собой свою младшую, шестую сестру, – Елизавету Симановскую.

В Иркутске Лиза окончила школу, выучилась на кассира-бухгалтера, а потом устроилась в столовую Горного института, где и повстречала свою судьбу в лице мужа умершей подруги Ольги.

Михаил сразу признался ей, что с сыном беда, ребёнок в полной мере принял на себя болезнь матери, нет шансов на его спасение, видно, Ольга зовёт за собой. Однако Елизавета рассудила иначе и настояла на повторном медицинском осмотре.

Приехавший доктор – человек добрый и чувствительный, проникся чужой бедой. Он тщательно осмотрел малыша. Картина была удручающей: мальчик дышал прерывисто, судорожно хватая воздух открытым ртом.

– Есть ли хоть какая-то надежда? – прохрипел Михаил, от переживаний у него пропал голос.

– Не имею права сказать нет… – Доктор снял пенсне. – Правое лёгкое, по всей видимости, уже не работает, поражено. Процесс перекинулся и на левое.

– Сколько ему осталось жить?

– Максимум десять дней. Если… Вы… не хотите, чтобы мальчик оставался дома, могу предложить приют для хронических больных. Он расположен в сосновом бору, на правой стороне реки Иркут. Там ему будет хорошо и спокойно, сёстры совершат все необходимые обряды.

– Спасибо Вам, доктор, за визит. Мы ни в коем случае не отправим сына в приют, будем с ним рядом до последней минуты, – вмешалась в разговор Елизавета.

Она убедила Михаила в том, что нет никакой необходимости отвозить ребёнка к чужим людям, ведь в Тельме живёт её мать, а потому нужно срочно переправить Юрочку к ней: в деревне, на свежем воздухе и козьем молоке, ему полегчает. А, если, не дай Бог, помрёт, то в Тельме и похоронят его.

Михаил доктору верил, особых надежд на выздоровление сына не питал, но с решением Елизаветы сразу согласился, потому что Тельма была его родиной и частью души – там покоились все его родственники. Значит, и сын обретёт вечный покой на Тельминской земле.

Баба Наташа

Наталия Петровна Симановская, поначалу обрадовавшаяся приезду дочери с кавалером, приуныла.

– Нет, заразного больного в дом не положу, не обижайся, Лиза. В сарайке пусть будет, а в доме – никак нет. Тем более, ребёнок чужой.

– Мама, он не чужой! Юрочка – сын моей умершей подруги. Он теперь наш общий с Мишей сын, понимаешь?

– Ничего не понимаю! Ты что же, тайно от матери замуж вышла?

– Мама, ни о каком замужестве речь не идёт пока, – сконфузилась Елизавета.

– Вот, возьмите, – Михаил протянул Наталии Петровне купюры. – Я буду присылать Вам деньги на питание.

– Не беспокойтесь, молодой человек, пропитаем мальца Вашего, – оживилась Наталия Петровна, мгновенно засунув купюры в карман фартука.

– В сарае холодно очень, его бы одеялом тёплым укрыть. Дайте, пожалуйста, если не жалко, можно и старенькое какое-нибудь, – попросил Михаил.

Он отнёс сына в сарай.

Расстроился сильно: в сарае было зябко и пахло мышами.

– Эх, одеяльце-то баба Наташа дала хлипкое, на рыбьем меху…, – грустно сказал он.

Михаил снял с себя шапку, шарф, пальто. Как мог, укутал сына, потом положил на сено и сверху накрыл одеялом.

– Не умирай, сынок, прошу тебя! За себя и за мамку свою живи, Юрка… А я буду к тебе приезжать… Обязательно буду…

С тяжёлым сердцем Михаил вернулся в Иркутск и приступил к исполнению новых служебных обязанностей: по рекомендации горкома ВКП (б) он был назначен директором Иркутского комбината хлебопечения.

Дед Кондратий

Молчаливый поляк, с которым сошлась мать Лизы, оказался человеком работящим, спокойным, хозяйственным и заботливым: и воду в дом принесёт, и дров нарубит, и печь растопит, и еду сготовит, и крышу починит.

Объяснялась с ним Наталия Петровна жестами, а когда он недопонимал, то её брала досада, и тогда в сердцах бросала она фразу, которую он, уж точно, ни за что бы не разобрал:

– Эх, немтырь ты, немтырь! Как со стеной с тобой говорю!

Ничего о нём Наталия Петровна не знала, кроме тех данных, которые были записаны на русском языке в его документе, удостоверяющим личность: Сапецкий Кондратий Емельянович.

Она слышала, что пленных поляков навезли в Сибирь тысячами и разбросали по всем заводам. Была у них политическая провинность – они участвовали в восстании. Отбыв срок, поляки домой не рвались и сразу пускали прочные корни: создавали семьи с местными жительницами, обзаводились хозяйством, с лёгкостью находили работу, меняли имена, отчества и фамилии на русские.

Были ли у Кондратия свои дети в Польше или не было, неизвестно, но к появлению чужого, смертельно больного мальчика, он отнёсся по-отечески. Болела у него душа за ребёнка: несколько раз в день зайдёт в сарай, постоит минутку, посмотрит – вроде дышит. Сходит в дом, принесёт воды и по капельке вливает ему в рот живительную влагу. Через несколько дней мальчонка приоткрыл глазки – отживел!

Обрадовался дед и решил его козьим молоком из бутылочки поить: возьмёт воздушное тельце, прижмёт к себе и ходит по сараю, баюкает. Ему бы в тепло, к печке, только хозяйка, Наталия Петровна, не позволяет брать мальчика в дом – боится заразы.

Первые три месяца Юра так и жил в сарае. Навещал его только дед: кормил, перестилал солому, ухаживал, как мог. Мальчик почти всё время спал, а дед всё это время волновался, лоб щупал: жив ли? Еду оставлял, чтобы поел мальчишка, когда проснётся, но тот к еде не прикасался.

То ли по судьбе так суждено было, то ли Бог послал доброго человека в лице деда Кондратия, но от заботы старика-поляка мальчик стал поправляться.

Однажды Юрка почувствовал в себе силы, слез на земляной пол, дополз до двери и толкнул её. Он зажмурился от яркого света и закрыл глаза. Потом с любопытством оглядел двор и заплакал: ни одного знакомого лица, мамы тоже нигде не было.

Дед Кондратий тут как тут, на руки подхватил и в дом понёс.

Так и завязалась между ними крепкая дружба: Юрка от своего спасителя ни на шаг, куда старый, туда и малый. Дед по воду – и Юрка с ним, дед за дровами – и мальчонка следом.

Молчали всегда: мальчик плохо говорил, а Кондратий Емельянович не знал русских слов, но им и так было хорошо и спокойно друг с другом.

– То ли крещёный ты, сынок, то ли нет? У кого теперь спросишь? Отец твой деньги шлёт, а сам уж целый год глаз не кажет. У тебя есть нательный крестик? – спросила Наталия Петровна, когда мальчик стал жить у неё в доме.

– Нет, – ответил тот.

– Надо бы тебя покрестить, нехристем быть нехорошо, – покачала головой Наталия Петровна.

В один из дней она отправилась за советом к батюшке в Тельминскую церковь, а тот и поинтересовался возрастом ребёнка, мирским именем и кем приходится ей.

– Седьмой год Юрке-то, мне он вроде как внучок. Матери нет, померла у него мать, Ольгой звалась, а отец уехал с моей дочерью в Иркутск и запропастились они, спросить не у кого.

– Мальчик уже большой, скорее всего, его крестили при рождении. Юра и Егор по-церковному – Георгий. Это и есть его крестильное имя, – успокоил Наталию Петровну батюшка.

Время шло, мальчишка подрастал, пора бы и о школе задуматься. Да тут Наталия Петровна разболелась ни на шутку, слегла, запричитала, что жить осталось ей совсем недолго, соседку призвала и стала просить, чтобы нашла она её дочерей в Иркутске, а те чтобы передали отцу мальчика весточку: жив сын-то, забирать надо, а то коли помрут они с дедом, на кого ж дитя оставлять?

Дочери Наталии Петровны как ни старались, ни родной сестры Елизаветы, ни отца Юркиного в Иркутске не нашли.

И вдруг в один из дней совершенно случайно объявился родственник мальчика.

– Вот я тебя и отыскал, Юрок! – крепко обнял он паренька. – Ну, что ты куксишься? Не помнишь меня? Я – Иннокентий, твой дядька, родной брат Ольги, матери твоей. Разрешаю звать меня Кешей. Поедешь со мной на Колыму?

– Да, – кивнул головой мальчик.

И началась у Юрки совсем другая жизнь.