Читать книгу Уникальная картина мира индивида и ее отображение на тексты: на примере текстов людей, совершивших ряд суицидальных попыток - Марина Новикова-Грунд - Страница 3

Системные представления об экзистенциальном взгляде на мир и человека начали складываться значительно раньше, чем экзистенциализм получил свое название и был осознан как философское направление. На наш взгляд, у истоков направления стоят два автора: Достоевский, который побуждает своего героя «сделать пробу» и проверить истинность своих логических рассуждений собственной «экзистенцией», то есть узнать, сможет ли он перенести, пережить следствия своей теории, и Кьеркегор, который пишет «об участии человека в своей собственной жизни». Их размышления объединяет важнейшее качество: в поле исследования проблемы включен сам исследователь, внутренний мир которого оказывается и инструментом, и логическим центром этого исследования. Под «внутренним миром» здесь понимаются не только мысли, чувства и переживания, но и нечто значительно более глубинное и потому плохо поддающееся вербализации: чувство бытия. Это открытие чувства бытия как нового объекта изучения оказало решающее влияние на философскую и научную мысль ХХ в.: Ницше, Фрейд, Юнг в своем творчестве испытали сильное влияние Достоевского и Кьеркегора. И наконец, в трудах Хайдеггера было дано глубокое и системное описание мира как системы представлений, опыта, переживаний и отношений человека, в этот мир «вброшенного». Фундаментальный хайдеггерианский субъективизм был шагом вперед относительно того научного объективизма, благодаря которому позитивистская наука Нового времени собственно и отделилась от средневековой схоластики, противопоставив себя ей. В. Бибихин, философ и переводчик Хайдеггера, считает, что «плотная среда природных вещей разомкнута» благодаря попытке фрейбургского мыслителя «дать неопределимому человеческому существу определение…, которое не упустило бы из виду его простую цельность». Человек, существо которого есть «бытие-вот», «присутствие» (Dasein), это неопределимое, но очевидное «вот», которое «не состоит из разных элементов мира, а открыто всему как единственное место, способное вместить Целое». Хайдеггеровское изменение декартовой системы координат, почти совпавшее по времени с появлением формулировки Гейзенберга о соотношении неопределенностей в квантовой механике, дало толчок к развитию экзистенциализма не только в философии (Ясперс, Гадамер. Сартр, Камю), но и в психологии. Бинсвангер, Мэй, Ялом разрабатывают систему психотерапевтических подходов, получивших название «экзистенциальной психотерапии», где человек представлен своей картиной мира по Хайдеггеру. Они определяют три модуса мира: Umwelt – «мир вокруг», то есть окружающая среда, где действуют физические законы; Mitwelt – «с миром», то есть мир близких людей; Eigenwelt – «свой мир», или «мир самости». Проблемы человека через призму его картины мира видятся как система экзистенциальных «тревог» (Тиллих): страх смерти, свободы, одиночества, идентичности. «Мир этого конкретного пациента необходимо воспринимать изнутри, знать и рассматривать, насколько это возможно, под углом зрения того, кто существует в нем», – пишет Р. Мэй. Но путь к такому «внутреннему» взгляду неизбежно лежит через субъективность наблюдателя. Нет иного способа увидеть внутренний мир другого человека, чем сравнить его с собственным. Минковски описывает этот процесс «ежесекундного» сравнения «его психического состояния и своего» с одновременным исполнением двух мелодий.

Глубина и терапевтическая эффективность экзистенциального подхода неизбежно сопряжена с его принципиальной субъективностью, последовательная реабилитация которой в науке происходила на протяжении всего ХХ в. Методологическое противопоставление «классической» и «неклассической» науки было проведено еще Дюркгеймом, благодаря которому под «классической» наукой начало пониматься такое отношение наблюдателя и объекта наблюдения, когда наблюдение не оказывает регистрируемого воздействия на объект, и поэтому наблюдатель может быть исключен из научного описания. «Неклассическая» наука являет собой не столько иной взгляд, сколько изучает другой класс объектов – такой, что наблюдаемый объект меняет свои характеристики вследствие одного того факта, что оказывается наблюдаемым (Мамардашвили). Впервые с этим столкнулись физики при изучении элементарных частиц, а затем, поскольку физические опыты традиционно использовались в качестве неиссякаемого источника продуктивных метафор другими науками, невозможность рассматривать некоторые классы наблюдаемых объектов вне их отношений с наблюдателем была принята как основа в различных областях знания. Экзистенциальный подход в психологии, казалось бы, должен был естественно вписаться в область неклассических научных подходов. Однако этому препятствовало одно важное обстоятельство. В строгих неклассических подходах наблюдатель и наблюдаемый объект имеют различную природу. Физик, наблюдающий элементарные частицы, сам не является элементарной частицей. При экзистенциальном подходе наблюдатель и наблюдаемый объект являются в равной степени людьми, обладая каждый собственной субъективностью, что делает практически недостижимой какую бы то ни было «инструментальность», упираясь в тавтологию: психолог исследует внутренний мир человека, используя в качестве инструмента свой собственный внутренний мир, который он обязан исчерпывающе знать – в противном случае это не инструмент, и который он не может исчерпывающе знать, поскольку у него нет инструмента иного, чем он сам. Одним из способов освободиться от этой логической петли может быть введение искусственного объекта-посредника между внутренними мирами двух людей, такого, что он будет достаточно сложным, чтобы подходить для гомоморфного отображения различных, а желательно, любых внутренних миров, и достаточно «исчерпаемым», наблюдаемым и дискретным для передачи ему функций инструмента. В принципе такой объект имплицитно уже используется – но почти без осознания его инструментальной функции. Это вербальная продукция, текст в его общесемиотическом понимании. Действительно, все представления и переживания относительно внутреннего мира другого человека исследователь получает почти исключительно благодаря вербальной продукции этого человека. Традиция исследования вербальной сферы очень глубока, однако ограничивается в общем случае двумя моделями. «Психологическая модель» делает центром внимания то, что именно говорит данный конкретный человек, почти не фиксируясь на способах «говорения». В развитой системе «лингвистических моделей», напротив, все внимание уделяется «способам говорения», но отсутствует рефлексия над тем, почему именно этот конкретный человек выбрал из множества способов сказать именно этот. А между тем «психологический» и «лингвистический» взгляды соотносятся друг с другом, как парадигматика и синтагматика (Якобсон, Зализняк). Лингвистический интерес к языку сводится в самом широком смысле к кодификации и инвентаризации всех лингвистических явлений, которые есть или имеют право быть, – то есть к построению парадигмы. Психологический интерес в самом широком смысле, напротив, направлен на селекцию и комбинацию конкретных лингвистических явлений – то есть на построение синтагмы. В настоящем исследовании предпринимается ряд последовательных попыток комплексного и осознанного поиска синтагматических факторов, предопределяющих конкретные выборы и сочетания и лежащих в области психологии, с рекурсивным обращениям к лингвистической парадигме. Это позволило выйти за пределы противопоставления «классического» и «неклассического» взглядов, применив к наблюдаемому и к наблюдателю один и тот же инструмент – порождаемые ими тексты. Собственно, в экзистенциальной психологии картина мира пациента всегда открывается благодаря тому, что он рассказывает психотерапевту, и анализируется путем сравнения с собственной картиной мира терапевта, поэтому в таком решении не было бы ничего нового, если бы не два методологических различия: акты раскрытия и сравнения из имплицитных переводятся в статус максимально эксплицированных; экспликация проводится с помощью точных неколичественных методов, исключающих ее произвольность. Эта методология позволяет справиться с проблемой глубокой неопределенности, свойственной экзистенциалистскому «способу говорения», и преобразовать в позитивистски-проясненные такие сложные семантические комплексы, как экзистенциальные смыслы.