Читать книгу Защита и опора - Марина Раевская - Страница 3

Катя не любила ни вечера, ни выходные. C некоторых пор почему-то совсем не любила. Может быть, из-за Пушкина, который с трудом терпел гостей и презирал выходы в свет, может быть, из-за того, что она сама превращалась из уважаемого человека во… второкурсницу, которую, пусть и любя, но все время поучает выпускник. Одним словом, не любила. Кстати, длинные праздничные дни и отпуска – в общем, много дней дома – не любила тоже. Хотя в отпуск можно было уехать, и уехать самой…

Вот и сейчас, прекрасным для всех нормальных людей летним вечером, она вытащила из багажника два немалых пакета, забитых необходимыми продуктами, да и не только продуктами, до самого верха. Утром она заметила, что в холодильнике как-то уж слишком просторно, свет заливает все уголки – и не освещает ничего, кроме чистых стеклянных полок. От машины до лифта было всего несколько шагов, а потом еще от лифта до квартиры… Обычно она этих десятков метров и не замечала, чаще и вовсе поднималась не в лифте, а пешком. Но сегодня, с пакетами, сумочкой через плечо и журналом, прихваченным уж вовсе непонятно зачем, словно в ралли Париж – Дакар участвовала. Причем без всякого транспорта, пешком.

Дверь оказалась закрыта всего на один поворот.

«Ага, значит, Пуся дома…»

Пусей Катя звала своего жениха, Гену Пушкина. То есть она думала, что ее Пуся – жених. Ну а кем еще считать мужчину, который с тобой живет, складывает в стиралку носки и рубашки, капризничает и называет тебя «мой ангел» и «душенька»?

Гена и Катя вместе окончили экономический университет, достаточно легко и удачно нашли работу и быстро пошли вверх по карьерной лестнице. Вернее, Катя быстро пошла. За восемь лет выросла до управляющей отделением частного банка, обзавелась связями в серьезных фирмах и учреждениях. Пуся считал, что тоже сделал удачную карьеру – от выпускника-экономиста до младшего партнера в фирме. Неважно, что старшими партнерами были двое его дядьев – вполне уверенных в себе, сильных и еще совсем не старых младших братьев Гениного отца. Им, по совести говоря, совершенно не был нужен партнер, тем более младший. Но племяннику нужно было помочь стать на ноги, так отчего бы не придумать ему непыльную работенку и звонкую должность?

Пуся своей работой гордился. Так сильно гордился, что старался собственной персоной появляться в фирме как можно реже, а немногочисленные обязанности выполнять, лежа или сидя в мягком кресле. Вероятно, именно поэтому Катя видела Гену в основном у себя на диване. Ну или в кресле… На кухню Пуся старался не заходить: «Согласись, что там мужчине делать нечего…»

Иногда Катя удивлялась тому, что так привязана к Гене. Ведь она же видит все его многочисленные недостатки, временами с трудом терпит его капризы и совершенно не рассчитывает на его помощь. Но с ним было удобно. Пусть он нечасто выводил Катю в свет, пусть гостей они принимали и того реже, но все же Пуся был, был рядом. Гостей развлекал, цветы пару раз в год дарил, на премьерах не храпел. А разве этого недостаточно?

Мысли об их удивительном союзе Катю посещали редко. Да и времени присесть и посмотреть на свою жизнь со стороны у нее было совсем немного.

Часы в кухне показывали начало десятого. Да уж, девять вечера – самое время приходить с работы. Руки без участия головы раскладывали все по полочкам и шкафчикам, прятали продукты в холодильник, а сама Катя думала, что бы такого быстренького и не очень вредного для фигуры приготовить. Получалось, что оптимальным вариантом могла стать пицца… Почти совсем для фигуры безопасная.

– Когда же я ела? – пробормотала Катя. – А, да, точно, в перерыв же с Галочкой в кафе спускались…

Хотя что именно они с Галочкой ели, Катя не помнила.

Катя поставила на стол противень. В дверях появился Пуся – с планшетом в руках и недовольной миной на лице.

– Что-то ты поздно сегодня, мой ангел… И только собираешься готовить… Что, опять будет мучное? Ты же знаешь, как это вредно…

– Что поделать, Ген, потерпи. Вот завтра пятница – я морепродуктов накупила, вечером салатик сделаю.

– Ага… – И темно-синяя шелковая спина Пуси, обильно расшитая драконами и тростинками, поспешно скрылась в дверях.

Наконец противень с пиццей отправился в духовку. Можно было и переодеться в домашнее.

Гена много раз с неудовольствием повторял, что в офисной одежде в кухню заходить негигиенично, а готовить так и вовсе строжайше запрещено. «Там же бациллы и микробы. Ты их с улицы принесла, и они все прямо в салат могут попасть… Кроме того, – продолжал Пуся, – это вообще не дело – самой хозяйничать». Катя, в конце концов, получает вполне приличную зарплату и может позволить себе нанять и кухарку, и домработницу. И даже не домработницу, а настоящую домоправительницу, чтобы она жила тут же, у Кати: и небольшая комната есть, и второй вход в квартиру.

Иногда Катя соглашалась с Геной, иногда пыталась возразить. Она понимала, что в чем-то он прав: если бы у нее была хоть какая-то домоправительница, то уж легкий бы салатик наверняка ждал ее каждый вечер, в доме была бы чистота, а ей, Кате, не приходилось бы в ночь-полночь подвергать свою талию пытками пиццей с курицей. Почему-то мысль о том, что и Пуся может что-то приготовить или хотя бы заказать доставку той же пиццы, Кате в голову не приходила. Как, вероятно, и самому Пусе…

Вот и сейчас Пуся возлежал на диване и на полную мощь легких «отдыхал» под работающий телевизор: загадки Мохенджо-Даро беспокоили Гену куда сильнее, чем тайны таинственно пустеющего холодильника.

В спальне было достаточно светло – летние сумерки только еще грозили превратиться в темноту, а фонари за окнами уже набирали силу. Катя набросила халатик, села к зеркалу расчесаться и краем глаза заметила какой-то непорядок. Что-то было не так. Вроде все как всегда, но что-то резануло глаз.

Она встала, включила свет и увидела это «что-то»: на прикроватной тумбочке всеми оттенками малинового переливался лифчик. Чужой (!) лифчик…

Скажем сразу, что Катин вкус был более чем строгим, к тому же дресс-код обязывал, поэтому цветное белье она не покупала. Некуда было его носить, да и не любила она все эти кружавчики-блестки-бантики. И размерчик… был явно не Катин. В голове всплыла мамина фраза о «чепчиках для близнецов».

Катя двумя пальчиками взяла «чепчики» и повертела перед глазами. Хорошая фирма, дорогая, и цвет такой… призывно-профессиональный.

Она вышла в гостиную, где на диване возлежал Пуся. Загадки забытых цивилизаций уже были неактуальны. Теперь Катин «жених» следил за каким-то документальным детективом. Темные тучи сгущались над государством, тайные общества свирепствовали…

– Друг мой, что это?

Катя сама удивилась тому, насколько она спокойна. Как-то раньше ей даже не приходила мысль, что Пуся может ходить налево… Но сейчас, держа это в руках, она не чувствовала себя оскорбленной, слезы не застилали глаза, в душе не шевелилось вообще ничего… Она даже дурой мысленно себя не обзывала, в слепоте не укоряла… Пока, во всяком случае.

Гена был слишком увлечен теледетективом, чтобы обратить внимание на Катины слова. Он даже не посмотрел на нее.

– Я к тебе обращаюсь, Гена. Что это такое? – Катя потрясла бельем перед глазами Пуси.

– Не мешай, я щас… – пробормотал было тот, но ярко-малиновое белье теперь оказалось прямо у него перед носом. (Катя с удивлением поймала себя на том, что хочет самым пошлым образом отхлестать этой дрянью Пусю по физиономии, несмотря на всю свою сдержанность и спокойствие.)

– Что это, я спрашиваю?

– Ой, ты увидела… – пробормотал Пуся. – Это же… а, да, это же я тебе купил. Красиво, правда?

Он как-то странно, воровато отвел взгляд, а потом почти решительно поднял глаза на Катю. Она просто нависала над ним, а ярко-малиновое белье Лилечки касалось его носа и даже временами задевало по ушам. «Черт, как же это я… Вот Лилька дрянь – не проверила, чтобы все было в порядке!»

– Очень красиво, – ядовито ответила Катя. – Ты купил мне несвежее, ношеное белье. К тому же не моего размера. На распродаже нашел?

– Разве? – невпопад ответил Пуся.

Лежать и снизу смотреть на Катю было жутко неудобно. Да еще и взгляд отвести не получалось. «Какая распродажа? Она же знает, что я терпеть не могу магазины. Вот же влип, черт возьми…»

– Значит так, скотина, – Катя с удовольствием проговорила последнее слово. Она чувствовала, что внутри нее нарастает какая-то веселая ярость. «Ох, я б тебе устроила, спутничек жизни, прости господи… если б так противно не было. Эх, жалко, что этаж всего-то третий. Если в окно вылетит, может и не разбиться…» – У тебя десять минут, чтобы собраться и свалить. На одиннадцатой весь твой хлам вместе с тобой отправится в окно. Время пошло!

Катя изо всех сил швырнула лифчик в физиономию Пуси и пошла в кухню. Пицца в духовке уже исходила ароматами.

– О, это я вовремя. Сгорела бы – осталась бы одновременно и без еды, и без любовника. Как обидно!

И снова Катя поразилась тому, насколько она спокойна: ни гнева, ни слез. Даже руки не дрожат. А вот есть по-прежнему хочется.

На пороге появился Пуся:

– Ка-а-атечка, душенька… Ты что, сердишься? Я же хотел как лучше.

– Пошел вон. У тебя осталось шесть с половиной минут…

– Там же темноо-о-о.

И только теперь Катю накрыло. В лучших бабских традициях она уперла руки в бока и закричала:

– Пошел вон, мразь! Трус и лжец! Ты даже изменить толком не можешь, слизняк!.. Видеть тебя не могу!

Пуся опасливо попятился: такой свою «душеньку» он никогда не видел. И отчего-то кричащая Катя была удивительно привлекательна. Он вдруг заметил, какие яркие у нее глаза, какие изящные руки… даже голос…

– Ка-а-ть… – Гена сделал шаг вперед и попытался приобнять девушку.

И получил хлесткую пощечину.

– Вон!

Теперь выход был только один – сбежать, попытавшись сохранить остатки достоинства. Хотя сохранять, честно говоря, было уже нечего.

– Ну ничего, ты еще пожалеешь… – бормотал Гена, вытаскивая из гардеробной большущий чемодан на колесиках. Катин, кстати, чемодан, хотя сейчас это было уже не так важно, по крайней мере для него. – Кому ты такая нужна… Я-то себе вмиг найду, вон хоть та же Лилька, на полусогнутых прибежит!

Гена собирался очень и очень торопливо – Катину любовь к точности он знал преотлично. Если она сказала, что десять минут, значит, это и в самом деле десять. И что выбросит – тоже было чистой правдой.

Конечно, в десять минут он не уложился. Но Катя его особо не торопила. Она вытащила пиццу, выложила ее на доску и нарезала. А потом взяла в руки кусок и с удовольствием откусила.

– Какой же ка-а-йф! – неизвестно, к чему это относилось: то ли к еде, то ли к звукам стыдливого бегства, то ли к миру, который почему-то наступил в душе.

«Я какая-то ненормальная, честное слово. Мне жених изменил, а я пиццу ем и жизни радуюсь…»

Можно было бы сказать Кате, что печалиться ей и в самом деле нечего, что такое «сокровище», как ее Пуся, и впрямь не грех выгнать. Просто чтобы жизнь не портил.

За первым куском пиццы последовал второй, не менее ароматный и вкусный. Хлопнула входная дверь, возвещая, что жених наконец отбыл.

– Отличный вечер, – пробормотала Катя. – Надо выпить! Где тут коньяк?..

Квартира носила следы торопливых сборов, но сейчас отчего-то Катя беспорядку радовалась.

– Точно, за это надо выпить!