Читать книгу Галина Волчек как правило вне правил - Марина Райкина - Страница 15

– Больше не подаем. Кухня закрыта, – говорит администратор в униформе у дверей, и большое лицо его похоже на кирпич.

– Как – закрылась? Только двенадцать часов, – раздаются возбужденные голоса группы молодых людей. Они атакуют сначала невозмутимого администратора, потом официантку Валечку. Она знаками показывает, что ничего не может, и делает страшные глаза, что означает – сегодня дежурит начальство.

За столиком у окна артистка Ольга Бган принимается за блюдо, которое ей только что подали.

– Отдай! Видишь, человек голодный, из Америки приехал, – бросаются к ней.

Про «Современник» написаны книги, и он войдет во все театральные справочники как лучшая ветвь мхатовского дерева. Та же опознавательная система – «Славянский базар», Камергерский, Морозов, Немирович со Станиславским – но с другими данными. А именно: школа-студия – гостиница «Советская» – площадь Маяковского – Чистые пруды – Ефремов – Волчек – Толмачева – Табаков – Кваша… Исторический ликбез сегодня звучит как рекламный слоган, тем самым отпечатываясь в сознании нескольких поколений.

С другой стороны, энциклопедический памятник лишен массы историй с атмосферой времени. А истории были самые разные – драматические, трагические и легкомысленные, как мысли в голове завравшегося Хлестакова. Например, та, которая произошла с американским драматургом Олби, приехавшим в Москву в середине 60-х.

Молодой «Современник» поставил его пьесу «Баллада о невеселом кабачке» с Табаковым и Волчек в главных ролях. Олби был одним из немногих разрешенных в СССР иностранцев, и современниковцы носились с ним, как с дорогим гостем. В этом не было ни грамма общепринятой показухи: искренность и честность «Современника» удивляла и потрясала иностранцев. Олби не был в этом ряду исключением. «Баллада…» в московской версии ему понравилась. Потом выпивали. Когда скидывались по рублю, Олби протянул свои доллары, но артисты с гордостью их отвергли. Дальше они помчались в единственный работавший до утра в Москве ресторан ВТО.

Репетировали везде, даже в электричке

– Больше не подаем. Кухня закрыта, – сказал им администратор в униформе.

– Как – закрыта? Только двенадцать часов! – Они атаковали сначала администратора, потом официантку Валечку. Та знаками показывала, что ничего не может изменить, и делала страшные глаза, что означало – сегодня дежурит начальство.

Как назло, артистов в ресторане было мало и кухня уже свернулась.

Евгений Евстигнеев, Михаил Козаков, Александр Ширвиндт

ГАЛИНА ВОЛЧЕК: – Видим, Олечка Бган (она снялась в двух популярных картинах) у окна сидит, ей только что «зубрика» принесли. «Зубрик» – это что-то вроде жульена на маленькой сковородке. «Видишь, человек голодный, из Америки приехал», – сказали мы ей, и она отдала Олби своего «зубрика».

А вот другая история, способная вызвать у многих приступ тошноты. У молодых же артистов – ее участников – в свое время она не вызвала ничего, кроме гогота удачливых охотников, сумевших накормить соплеменников. Происходила она в помпезной гостинице советского образца «Советская», где «Современник» временно имел пристанище до переезда на площадь Маяковского.

Репетировали в основном по ночам. Были бедные и всегда голодные. После того как варварски съедали все бутерброды композитора Хозака, заботливо упакованные его мамой, переходили к ресторанной пище. Первым номером в меню шла котлета по-киевски. Рецепт ее был оригинален: брались две не доеденные кем-то в ресторане котлеты, отрезались с той стороны, где их кто-то уже надкусил, и после обрезания соединялись в одну «деволяй». Блюдо пользовалось повышенным спросом, и ни о какой брезгливости не могло идти и речи. Котлетные объедки артистам приносили монтировщики, которые подрабатывали в гостинице полотерами.

На встрече со зрителями. Игорь Кваша, Евгений Евстигнеев, Галина Волчек, Олег Ефремов, Лилия Толмачева, Нина Дорошина

Молодость, голод и азарт – необходимые составляющие успеха. Артисты репетировали день и ночь, и их жизнь походила на добровольный запой без минуты протрезвления. Воображение легко рисует типичную картинку, которую подправляют лишь чужие воспоминания. Вот Ефремов и его актеры на сцене. Незанятые в спектакле сидят в зале – таков негласный закон «Современника». На последнем ряду, свернувшись калачиком, спит Лелик Табаков – самый младший в ефремовской команде. Хотя он моложе всех всего-то на два-три года. Он тощий, все время мерзнет и натягивает на голову чье-то чужое пальто.

А вот история, доказывающая, как чистые порывы и невинность были «изнасилованы» опытом и изощренностью советской системы. И то, что дерзкими молодыми талантами принималось за свободу, было всего лишь ее иллюзией.

Первый дом «Современника», Площадь Маяковского. Очередь за билетами

В Москву приехал другой американский драматург, Артур Миллер, пьеса которого «Случай в Виши» также репетировалась в «Современнике». Артисты, уже избалованные общением с западными знаменитостями, рвались с ним встретиться.

Встречу назначили после спектакля на чьей-то квартире. Накрыли стол, старались сделать все шикарно. И вдруг выясняется, что «нельзя». Табакова и Волчек вызвали в кабинет директора, и там человек в штатском сказал: «Никакого Миллера. Никаких гостей». Как? Что? А человек этот устало-равнодушно повторил вышесказанное.

Черно-белый кадр из кино про события, незнакомые моему поколению. Человек с усталым и невыразительным лицом, но жестким взглядом повторяет установку. Смятение на лицах взволнованной молодежи, которую строят как хотят, а она уверена, что сопротивляется.

На обсуждении спектакля со зрителями

Тем не менее все пошло согласно сценаристам из КГБ – Миллер зря прождал своих молодых знакомцев в холле «Интуриста» и, не дождавшись, почувствовал себя чужим и незаслуженно оскорбленным на советском празднике жизни.

Как ни парадоксально, но именно в таком спарринге – осознанно-изощренной лжи со стороны властей и неосознанной веры в иллюзию правды – существовал и развивался «Современник». Доля разрешенной правды оформлялась в новые художественные идеи. Хотя время чем дальше, тем больше добавляло к романтической наивности привкус горечи.

Впрочем, такими категориями в то время они не мыслили. Жили легко, вразлет, с верой, которая, как позже выяснится, их же и уберегла. Свои сумасшедшие вечера после спектаклей, когда не было денег на ВТО, обычно заканчивали в коммуналке у Волчек и Евстигнеева, где счастливая пара снимала комнату. Никого не смущало спать вповалку на супружеском ложе и возле него, с азартом захватывали места получше.

Однажды в предрассветных сумерках Волчек встала, чтобы пробраться в туалет. Она споткнулась о чье-то тело и упала на другое. «Тело» издало звук, зашевелилось, но, посопев, затихло. Это был начинающий чешский кинематографист Милош Форман, попавший в компанию безумных современниковцев, как и Олби, и Миллер, и многие, многие другие в конце 50-х – начале 60-х годов. Но все это спрессовалось в один плотный отрезок времени, который возможно теперь повторить разве что на экране.