Читать книгу Пустячок, а приятно - Марина Серова - Страница 2

Лицо мертвого Анатолия Ольховского было совершенно спокойным, глаза закрыты. Значит, он не мучился, умирая. Хоть это было отрадно. Стоявший рядом со мной Киря, он же подполковник милиции Кирьянов Владимир Сергеевич, внимательно наблюдал за мной.

– Кто его нашел? – осторожно спросила я его.

– Сосед, – мой стариннейший друг отвечал, как всегда, с готовностью. – Он рабочий, шел на утреннюю смену около пяти утра, наткнулся на тело. Ну, пока нас вызвали, туда-сюда…

– А как ты на меня вышел?

– Элементарно, – Киря пожал плечами. – Жена убитого сказала, что он отправился на день рождения к Гарику Папазяну. Мы и не поверили сначала, что все так просто. Как, кстати сказать, там у него было? Я не смог к нему попасть, на дежурство как раз заступил…

– Нормально было, – отвечала я. – Посидели, повеселились… Наелись, напились, разошлись…

– Ну да, – Кирьянов кивнул, – наш Гарик умеет устраивать все как надо. Народу много собралось?

– Полно… – Признаться, в тот момент у меня не было ни малейшего желания распространяться о том, как прошел день рождения Папазяна.

– И убитого ты там видела?

– Видела.

– А это правда, что Ольховский ушел с тобой вместе и вы были самыми последними гостями, покинувшими квартиру Папазяна? Гарик говорит, что ты была никакая, и он вызвался тебя провожать…

– Правда, – со вздохом сказала я. – Все именно так и было…

Мгновение Кирьянов внимательно смотрел на меня прямо в глаза.

– Тебе это не показалось странным? – спросил наконец он.

– Я была пьяная вдрызг…

– И он тебя повез до дома на твоей машине?

– Я сама его отвезла, – возразила я. – Ты же знаешь, я никому не доверяю садиться за руль моей машины… Довезла его до Вишневой и высадила на проспекте около часу ночи…

– Верно, – согласился Кирьянов. – Врач говорит, что примерно в это время его и убили.

– Значит, ждали в подъезде?

– Значит, ждали, – согласился Киря.

– Разумеется, никто ничего не слышал и не видел?

– Разумеется. Стреляли, по-видимому, из пистолета с глушителем… Дураку ясно, что профессионалы сработали.

– Только как эти профессионалы могли знать, что их жертва сейчас не дома, а на дне рождения и ее нужно ждать допоздна? – поинтересовалась я.

Тут Киря задумался.

– Да мало ли, – сказал наконец он. – Может, следили за ним…

– Следили – это одно, ждали в подъезде – совсем другое. Если следили, почему не застрелили около дома? Улица-то пустынна в такое время. И подкараулить на улице проще, чем в подъезде…

– А ты что, сама ничего не видела, когда его высаживала?

– Ничего, – сказала я. Сознаваться, что у меня едва хватало сил следить за дорогой, никак не хотелось, и я сменила тему, начав строить предположения: – Вообще-то, узнать, как долго Ольховского не будет дома, можно было, просто позвонив к нему на квартиру и спросив у жены. Ей в тот вечер никто не звонил, не спрашивал про мужа?

– Эх, черт, а я и не уточнил, – смущенно пробормотал Киря.

– Стареешь, начальник, – усмехнулась я.

– Ладно, Татьяна, проходи в квартиру, – он толкнул одну из выходящих на лестничную площадку дверей. – Побеседуем с родственниками погибшего вместе.

* * *

Беседовал с женой убитого зубного врача поначалу все-таки один Киря. Я стояла рядом и молча слушала, как жена Ольховского, молодая, но рано начавшая увядать женщина с явно утомленным и заплаканным лицом, рассказывала подполковнику, что накануне вечером какой-то незнакомый мужчина действительно звонил по телефону и спрашивал, когда придет ее муж. Она ответила ему то, что было на самом деле: что не знает, но, скорее всего, поздно. Незнакомец еще спросил, куда именно ушел ее муж, и, узнав, что на дружеское застолье, удовлетворился полностью и положил трубку.

Сама я в это время думала, что же мне теперь делать. Расследование, порученное мне Ольховским, теперь, по причине смерти клиента, стало быть, отменялось. Убийство, судя по почерку, заказное, и действовали профессиональные киллеры. Значит, Киря, как ни будет стараться, ничего не найдет, как и любой другой на его месте. Так что мне лучше не соваться в эту историю. Да и зачем? Изображать спасителя рода человеческого? Это не в моих правилах, да и лишний конфликт с криминальными структурами иметь не хотелось. Тогда чего ради я стою и выслушиваю, как Кирьянов в очередной раз задает жене Ольховского свои обычные ментовские вопросы: не было ли у потерпевшего врагов, не получал ли он каких-либо угроз, какие взаимоотношения у него были с сослуживцами… Ответы Кирьянов получал ровным счетом ничего не говорящие, не дающие какой-нибудь мало-мальски важной зацепки в этом деле.

– Ну, ясно, – со вздохом сказал Кирьянов, опечаленный итогом разговора. – Тем не менее имеет смысл поговорить с соседями и сослуживцами… Возможно, они знают что-нибудь путное.

Я кивнула: конечно, эта работа в самый раз для нашего Кири – расспрашивать у соседей, кто что видел или слышал. Мне от одной мысли о такой работе становилось тоскливо на душе.

– А Анатолий Дмитриевич никогда не жаловался вам, что на работе у него проблемы? – неожиданно для самой себя спросила я.

– Нет вроде бы…

– И отношения с его шефом, главврачом клиники «Тан-мед», до сих пор никак не осложнялись?

– С Николаем Пантелеймоновичем? Нет, что вы! – Тут жена Ольховского улыбнулась. – Они всегда были в наилучших отношениях.

– Дружили?

– В принципе да. Вот сегодня… – Жена Ольховского вдруг умолкла, странно потупилась, вздохнула, и я заметила, что у нее из глаз вдруг закапали слезы.

– Ну что вы, успокойтесь… – Как всегда, Киря заметно терялся перед выражением человеческого горя. А ведь в его работе горе проще игнорировать, чем сочувствовать ему.

– Сегодня, – продолжала жена Ольховского сквозь слезы, – Толя должен был ехать на вокзал встречать его. Николай Пантелеймонович еще и не знает ничего…

– А куда ездил шеф клиники? – спросила я.

– В Берлин, – всхлипывая, проговорила жена Ольховского, – на международный конгресс стоматологов, Николай Пантелеймонович делал там доклад. Он звонил нам вчера днем, сказал, что все прошло успешно, что участники конгресса ему очень долго аплодировали…

– По телефону с ним разговаривал Анатолий Дмитриевич?

– Разумеется! – От удивления жена Ольховского даже перестала всхлипывать и уставилась на меня во все глаза. – А кто же еще?

– Ваш муж не завидовал Николаю Пантелеймоновичу, что тот едет в Берлин, а он остается дома?

– Нет, что вы! – Взгляд жены Ольховского стал еще более удивленным. – Чему тут завидовать? И потом, в Германию мы с Толей регулярно ездим… То есть ездили, – поправилась она испуганно, и из глаз ее снова полились слезы.

– Скажите, – заговорила я, подождав, пока женщина возьмет себя в руки, – а вы уверены, что с вашим мужем не происходило ничего необычного в последние дни? Может быть, он выглядел особенно озабоченным или утомленным, жаловался на какие-нибудь неожиданные проблемы? Или говорил вам что-то такое, чего раньше не было…

Жена Ольховского задумалась.

– Говорил! – с готовностью подтвердила она. – Толя говорил мне, что скоро случится в его жизни нечто… И мы или сильно разбогатеем, или… я не знаю что…

– Что? – не выдержал Кирьянов.

– Он так и не сказал мне ничего более. Он не был скрытным со мной, скорее наоборот, но в этот раз, как я ни старалась, ничего определенного не смогла от него добиться. Толя либо отмалчивался, либо отшучивался.

Кирьянов кивнул. Вид у него был разочарованный.

– Он никогда не упоминал при вас о чемоданчике? – спросила я. – Таком небольшом, типа «дипломат», обитом темно-коричневой кожей, довольно потертом на вид…

– Чемоданчик? – Жена Ольховского смотрела на меня изумленно. – Нет, про чемоданчик Толя ничего не говорил… С какой стати? И почему вы спрашиваете?

– Да так, – отвечала я неопределенно. – Может быть…

– Толя не упоминал про этот чемоданчик, – подчеркнула жена Ольховского. А затем вдруг добавила: – Но он приносил его домой. Как раз такой, какой вы описываете: коричневый, небольшой, типа «дипломат»…

– Приносил? – переспросила, ошалев от неожиданности, я. – Вы в этом уверены?

– Разумеется! Я сама его видела.

– И что было в этом чемоданчике? – недоумевая по поводу моего поведения, спросил Кирьянов.

– Не могу сказать, – отвечала жена Ольховского. – Он был какой-то невероятно тяжелый, я чуть не надорвалась, когда попыталась его поднять. Ногу я об него ушибла, зацепившись в темноте…

– В темноте? – перебила, еще больше удивившись, я.

– Ну да, Толя в прихожей его оставил…

– Однако что же на самом деле было там? – нетерпеливо спросил заинтересовавшийся Кирьянов.

– Не знаю… – Ольховская неопределенно пожала плечами.

– Но вы же ведь заглянули внутрь… – Киря не то задал вопрос, не то констатировал факт.

– В том-то и дело, что нет! – воскликнула хозяйка дома. – Там оказались замки с секретом, цифровой код нужно знать, чтобы их открыть.

– А вы бы спросили у мужа номер кода, – предположила я, – да сами бы и открыли…

– Толя не разрешил мне этого делать! – проговорила Ольховская, отрицательно качая головой. – Я спросила было у него, что там такое в чемоданчике, но он так рассердился, что я вообще чемоданчик в руки взяла. Принялся ругаться, понес чемоданчик прочь из прихожей…

– Это было странно? – с чуть заметной иронией в голосе спросил Кирьянов.

– Разумеется! Толя – человек вежливый, мягкий, воспитанный. Он никогда и голоса-то не повышал…

– Кроме как из-за того чемоданчика, – закончила я. – И он вам не объяснил, что в нем и зачем он такую тяжесть домой притащил…

– Нет, конечно.

Я немного помолчала, соображая. Володя Кирьянов смотрел на меня озадаченно и настороженно.

– А что дальше сталось с этим чемоданчиком? – спросила я.

– Толя унес его, – последовал быстрый ответ. – Буквально на следующий день и унес…

– Вы это так хорошо запомнили? – вклинился с вопросом Кирьянов.

– Конечно! Он же оставил чемоданчик в прихожей, а я на него наткнулась ночью случайно… Было так больно…

– Когда все это произошло? – спросила я. – Когда ваш муж принес домой этот чемоданчик?

– Дня четыре назад, – отвечала жена Ольховского. – Вечером он принес его откуда-то, а на другой день утром унес. А что? Думаете, все произошло из-за этого странного «дипломата»?

Я неопределенно пожала плечами, мол, откуда мне знать? Повернулась к Кирьянову, как бы передавая ему эстафету разговора. Но Киря смотрел на меня внимательно и подозрительно. О, я хорошо знала этот Кирин взгляд!

* * *

Допрос жены Ольховского дальше не продолжился. Какой-то молодой и совершенно незнакомый мне оперативник сел составлять протокол и записывать показания Ольховской. Мы же с Кирьяновым молча вышли из квартиры, пересекли лестничную площадку, где все еще лежало тело убитого стоматолога, теперь накрытое черным полиэтиленом, и спустились вниз, на улицу. Остановились, выйдя из подъезда, возле моей бежевой «девятки», оглядываясь по сторонам и с наслаждением вдыхая утренний морозный воздух.

– Ну, Танечка? – начал мой ментовский друг. – Давай не молчи. Колись…

– Ты о чем, Киря, родной?

– Как о чем? – Киря стал заметно заводиться. – Ты что, держишь меня за идиота? Сейчас будешь утверждать, что ты из чистого любопытства задавала жене убитого все эти вопросы?

– Буду, дорогой, – невозмутимо отвечала я.

Кирьянов нервно выдохнул воздух, попытался заглянуть мне в глаза.

– Танечка, милая, скажи, на тебя уголовное дело когда-нибудь заводили?

– Нет, Киря, хороший мой, мне чаще обещали по морде дать. А ты почему спрашиваешь?

– Да так, – Киря отвернулся, – просто подумал, когда-нибудь же надо начинать. А что? Повод подходящий – убийство. Улики есть, тебя видели с убитым последней…

– Мотив, начальник? – невинно спросила я. Затем не спеша полезла в карман, вытащила сигареты и стала прикуривать.

Солнце в середине марта уже довольно рано показывается из-за горизонта, и теперь, в восьмом часу утра, оно висело довольно высоко. Подъезд дома, возле которого мы стояли, находился как раз с восточной стороны, и его заливало потоками ослепительного утреннего света. Стоять и купаться в солнечных лучах было необычайно приятно, особенно ощущая, как пощипывает кожу морозный утренний воздух.

– Ужасно как портит людей служба в органах, – с печальным вздохом сказала я, выпуская облачко сизого табачного дыма. – Мы, Киря, между прочим, с тобой стариннейшие друзья, сколько дел вместе распутали, в скольких переделках побывали… И вот теперь ты собираешься завести на меня уголовное дело, быть может, даже посадить меня в СИЗО… И все без малейшей, сколько-нибудь серьезной улики!

– А что я еще должен делать? – ожесточенно спросил он. – С меня будут требовать, чтобы я раскрыл это преступление!

– Так ведь чтобы раскрыл, Киря! – сказала я с упреком. – То есть чтобы нашел действительно виновных, а не козла отпущения!

Кирьянов насупился и молчал с сердитым видом, не глядя в мою сторону.

– Я хочу знать то, что знаешь ты, – упрямо заявил он.

– А зачем? – возразила я. – Разве у тебя мало своих проблем? У тебя же наверняка лежит на столе заявление от какой-нибудь бабы Маши, у которой из погреба сперли банку соленых огурцов. Или есть в производстве дело на пьяницу и бомжа дядю Витю, который во время распития алкогольных напитков кого-то укаекал бутылкой по башке. Ну? Чем не поле деятельности? Расследуй сколько хочешь! А убийством Ольховского, уж позволь, займусь я сама.

– Ты? Займешься убийством Ольховского? – Кирьянов с такой неожиданной радостью и облегчением воскликнул это, что я не удержалась, прыснула в кулачок. Вот тебе и грозный подполковник милиции!

– Ну, если честно, то я еще не решила, – сказала я осторожно. – Я так понимаю, ты же мне не заплатишь по двести баксов за день расследования?

– Я тебе дам Почетную наградную грамоту «За помощь милиции», – пресерьезно отреагировал на мой ехидный вопрос Киря.

– Можешь ее повесить у себя в туалете, – спокойно возразила я. – Потому что я в своем всякую ерунду на стены не вешаю.

Киря тут же надулся и отвернулся. Стоя сбоку, я видела, как его лицо заливает краска. Я искренне жалела, что произнесла эти чересчур обидные слова. Ведь знаю же, что для Кирьянова честь его ведомства вовсе не пустой звук и что он искренне радуется успехам милиции и серьезно переживает ее неудачи. Однако что сказано, то сказано, и моему другу-подполковнику оставалось только одно: злиться на меня от всей души.

– Впрочем, я и правда еще ничего не решила, – сказала я, будто не замечая настроения Кирьянова. – В этом деле есть определенная зацепка, одна ниточка, которую я хочу попробовать раскрутить. Но только потому, что мне самой интересно узнать все мотивы этой истории. Если дело зайдет в тупик, ломать себе из-за нее голову я не собираюсь. Тем более – даром.

– Ладно, поступай как хочешь. Но сделай хоть что-нибудь! – крикнул Кирьянов мне вслед, наблюдая, как я сажусь в свою бежевую «девятку», чтобы отправиться домой. – Звони, если что… Я на тебя очень надеюсь!

В ответ я помахала Кирьянову рукой, отъезжая от подъезда дома, где жил и где этой ночью был убит зубной врач Анатолий Дмитриевич Ольховский.

* * *

Вернувшись домой в девятом часу утра, я без сил плюхнулась на диван. Шевелиться не хотелось ни под каким видом, в голове накипала неприятная, хорошо знакомая тяжесть, как это всегда бывает от недосыпания после слишком бурно проведенного вечера. Я осторожно протянула обе руки вперед, развела пальцы: так и есть, дрожат. А мысль в голове была одна-единственная: почему я так часто оказываюсь в центре криминальных происшествий? Работа у меня такая, что ли? Или мне просто везет?

Я вспомнила взгляд, которым подполковник милиции Кирьянов сегодня смотрел на меня, – очень нехороший, типично ментовский взгляд. Недоверчивый, как у великого инквизитора. Конечно, нас с Кирей связывает многое, и его две больших звезды на погонах, скажу без ложной скромности, получены в том числе и благодаря моим усилиям. Только, несмотря на это, чертов мент все равно мне до конца не доверяет. Чуть что, малейшая оплошность с моей стороны, и он без угрызений совести засадит меня в СИЗО как подозреваемую. Так что как ни крути, а в целях собственной безопасности убийство зубного врача Ольховского хорошо бы раскрыть…

«Полнейший идиотизм!» – воскликнула я с горечью.

В сильном волнении я встала с дивана и принялась расхаживать по комнате. Это же заказное убийство, черт возьми! Я расследовала подобные убийства по чьей-то просьбе и знаю не понаслышке, как опасно лезть в такую кашу. Здесь же меня никто ни о чем не просил, клиента и на горизонте не видно, денег мне никто не заплатит… Так за каким чертом мне тратить силы и время, подвергать опасности свою жизнь?

И тут я подумала, что напрасно бесплодно ломаю голову и отхожу от своей давней привычки – в неясных ситуациях спрашивать совета у судьбы. В самом деле, интересно, что она скажет: стоит мне ввязываться в эту историю или нет. А беседую я с судьбой при помощи трех гадальных костей, делая многозначительные выводы из выпадающих комбинаций трех случайных чисел.

Я вытащила из своей сумочки черный замшевый мешочек, в котором хранила три выточенных из настоящей слоновой кости двенадцатигранника с цифрами на каждой из граней. Извлекла косточки на свет божий и некоторое время по привычке любовалась ими. Энергетика бесчисленных гаданий так или иначе запечатлелась на них, подобно магнитной ленте, мои верные магические помощники хранили всю информацию, только, в отличие от магнитной ленты, с возрастом становящейся совершенно ни на что не годной, у косточек с каждым годом контакт со мной устанавливался не труднее, а, наоборот, легче и полнее.

Сжав двенадцатигранники в кулаке, я попыталась сосредоточиться. Нумерология – мой конек. С помощью вот этих костей я определяла многое, помощь в работе они оказывали мне неоценимую. Если уметь правильно гадать, узнать можно практически все, что угодно. Кроме непосредственно связанных с делом фактов, конечно. Имени убийцы кости никогда не назовут, нечего и спрашивать, но дать зацепку по его поиску очень даже могут. Только надо очень хорошо сосредоточиться, когда кидаешь кости, и заранее придумать вопрос, на который хочешь получить ответ. Бросать кости наобум не просто глупо, но и весьма опасно. Гадание не шутка, с его помощью можно в том числе и накликать несчастье на собственную голову.

Итак, что же мне спросить у потусторонних сил? Конечно, кто именно спер у Ольховского чемоданчик с золотом и убил стоматолога, кости не скажут, это ясно. Можно спросить, как связаны эти два преступления, и получить какой-нибудь намек. Но я решила, что это, пожалуй, тоже не дело. Скорее всего, самым умным будет спросить, стоит ли мне вообще соваться в расследование. Что опаснее, быть под подозрением у подполковника милиции Володи Кирьянова или на мушке у неизвестных бандитов, угрохавших Ольховского? Не лучше ли мне наплевать на расследование и заняться чем-нибудь более безопасным? В конце концов, от Кири я всегда смогу отвертеться, а вот удастся ли мне такое с криминальными элементами, неизвестно. Пожалуй, это неплохой вопрос. Хотя, наверное, можно придумать что-нибудь и получше…

Додумать свою идею я не успела, потому что в тот момент зазвонил квартирный телефон, и я, небрежным жестом положив, почти бросив кости обратно на стол, пошла брать трубку.

Звонок оказался ложным: какой-то, судя по голосу, не совсем трезвый гражданин спрашивал, не здесь ли живет Коля. Я уверила его, что нет, но от пьяного дядечки было не так-то просто избавиться. Наконец, положив трубку и вернувшись к столу, я машинально глянула на лежащие там кости и замерла на месте. Магические двенадцатигранники четко и недвусмысленно демонстрировали комбинацию 20+25+5, я и без книжки с расшифровками помнила, что она означает: «Не слушай его, он блефует».

Что за бред! Кто блефует? Ведь я же еще ни с кем не разговаривала по этому делу! Я устало вздохнула и опустилась на диван рядом со столом, на котором лежали косточки, продолжавшие нагло, словно смеясь надо мной, показывать все ту же нелепую комбинацию: 20+25+5.

Дело в том, что в нумерологии, как, впрочем, и во всяком другом гадании, существует правило: не «перегадывать». Раз выдавшие определенное сочетание кости не следует бросать повторно – такое гадание не только не будет иметь магической силы, но и может принести несчастье гадающему. А я, как дура, услышав телефонный звонок, машинально, даже не подумав, швырнула кости на стол! Вот и решай теперь, был мой бросок гаданием или не был! А если был, то как понимать выпавшее сочетание? Тяжело вздохнув и в душе немного посетовав на нелегкую долю прорицателя, я убрала гадальные кости обратно в замшевый мешочек, где они хранились, пообещав себе, что в следующий раз, решившись гадать, я буду осмотрительнее.

Я пошла на кухню, сварила кофе. Блаженно вдыхая благородный аромат натурального напитка, я вытащила из пачки сигарету, закурила. Кофе с сигаретами всегда наилучшим образом стимулировали мои мыслительные способности, а сейчас мне как раз необходимо было как следует подумать. Итак, имелось ограбление. И имелось убийство. Оба преступления лучше всего было бы расследовать вместе, потому что я не могла не предположить, что они как-то между собой связаны. Скорее всего, разгадку этой связи следует искать в личной жизни и ближайшем окружении Ольховского. А что касается золота… В то, что оно может всплыть на черном рынке скоро, в ближайшие часы, я не верила, впрочем, позвонить и выяснить это было нетрудно, хотя и хлопотно.

Я осторожно, мелкими глотками стала прихлебывать кофе, что доставляло мне редкое наслаждение. Странная все-таки складывалась история: Ольховского сначала ограбили, а потом убили, причем и то и другое сделали очень профессионально, так, что никто ничего не заметил. Спрашивается, почему так? Если бы Ольховского ограбили и убили сразу, это было бы… мм… нормально, так сказать, и выглядело бы вполне объяснимым. Но почему у него сначала утащили чемоданчик с золотом, а только потом, через несколько часов, когда, казалось бы, ограбленный Ольховский успел уже разболтать все, что можно, если бы хотел разболтать, убили? Это было непонятно. И сколько я ни напрягала мозги, ни пыталась придумать объяснимую версию происшедшего, у меня ничего не получалось. Впрочем, решила я, дело сыщика – искать, а не фантазировать. Поэтому я теперь должна не сидеть дома, предаваясь бесплодным размышлениям, а отправиться собирать факты.

Языком я осторожно пощупала больной зуб у себя во рту. Покойный Ольховский был прав: там и дырочка очевидна, и десна припухла. От горячего кофе зуб снова начал ныть, причем, как мне казалось, с каждой минутой все сильнее и сильнее. Ну вот, чем не повод посетить инкогнито стоматологическую клинику «Тан-мед»? Задавать наводящие вопросы я умею, а заявиться с больным зубом, чтобы порасспросить ближайшее окружение Ольховского, лучше повода не придумаешь. Это и будет моей первой зацепкой в расследовании.

Во-вторых, думала я, надо будет попытаться поспрашивать насчет чемоданчика с золотом. Гарантий, что я что-то узнаю, никаких, но шанс, что таинственный чемоданчик где-нибудь да всплывет, остается. Для этих целей у меня был один хороший знакомый – Костя Виноградов, с которым мы познакомились в секции карате, когда я обучалась этому виду спорта бог знает уже сколько лет назад. Виноградов был определенно связан с криминальным миром и мог много выяснить, просто позвонив кое-кому из своих знакомых по телефону. Тогда как мне ради того же самого пришлось бы все ноги в кровь сбить, прежде чем найти хоть какую-нибудь зацепку.

И в-третьих, надо бы позвонить домой Гарику Папазяну. Именно он притащил Ольховского знакомиться со мной. Надо узнать про Ольховского все, что только знает о нем Гарик.

Залпом выпив оставшийся кофе и встав из-за стола, я направилась к своему домашнему телефону и набрала номер Папазяна.

– Да… Алло… – голос у Гарика был хрипловатый и звучал сонно. Кажется, вчерашний именинник лучше меня и Ольховского провел время после застолья.

– Гарик, это я…

– А, привет, Татьяна, – в его голосе я не услышала ни удивления, ни досады.

– Гарик, ты в курсе происшедшего с Ольховским? – без подготовки, в лоб спросила я.

– Конечно, да, – Гарик Папазян тяжело вздохнул. – Меня Киря сегодня утром уже достал с расспросами: как да откуда я его знаю… А я и ему сказал, и тебе говорю: не знаю я его совсем. Понятно?

– Не знаешь? – От удивления я почувствовала большое желание на что-нибудь сесть, ощутив слабость в ногах. – Но как же так…

– А вот так! – отрезал мой друг-мент армянского разлива. – Не знаю, и все!

Я, честно говоря, даже несколько растерялась. Ситуация выходила какая-то совершенно абсурдная.

– Но ведь Ольховский был у тебя на дне рождения!

– Да, был, – не стал спорить Папазян. – Тебе какое дело?

Я почувствовала досаду и раздражение. Один за другим мои ментовские приятели начали обращаться со мной чересчур презрительно и подозрительно, и это стало меня определенно утомлять.

– Короче, Гарик! – резко сказала я. – Перестань делать из меня дурочку! Я желаю знать об Ольховском все, что знаешь о нем ты!

– Я тебе в третий раз говорю: я ничего о нем не знаю! – судя по тону, Гарик тоже был сильно на взводе. – Вчера на своем дне рождения я увидел его впервые в жизни!

– Допустим, – не стала спорить я, догадываясь, что на сей раз мой ментовский друг говорит правду. – Но тогда я хочу знать, кто привел его к тебе в дом. Ведь тот, с кем Ольховский к тебе пришел, должен был быть твоим хорошим знакомым, не так ли?

– Конечно, да, – не совсем уверенно подтвердил Папазян. – Я не Крез какой-нибудь, чтобы у себя за столом людей принимать, которых даже по имени не знаю!

– Вот, Гарик, и замечательно! – подбодрила его я. – Теперь вспомни, пожалуйста, кто к тебе привел Ольховского.

Некоторое время в трубке слышалось только напряженное сопение. Наконец Гарик вздохнул и произнес:

– Ах да… ну, этот… черт, как же его зовут-то…

Нет, как ни крути, а Гарик Папазян был настоящий Крез!

– Ну же, Гарик! – подтолкнула я его мыслительный процесс.

– Да нет, не помню я, – наконец сознался он. – Тот, кто ко мне его привел, замки мне на даче делал по знакомству. Великолепнейший специалист, мастер золотые руки. Кстати сказать, рекомендую…

– И ты пригласил к себе на день рождения простого слесаря только за то, что он сделал тебе замки на даче?

– Так меня же об этом сам Евгений Маркович попросил!

– Какой еще Евгений Маркович? – теряла всякое терпение я.

– Как какой? Шмуйлович! Из отдела стандартизации.

Признаюсь, я не знала никакого Шмуйловича из отдела стандартизации. Однако это была хоть и тоненькая, но ниточка.

– Так, значит, Шмуйлович уверял тебя, что Ольховского знает хорошо? – спросила я.

– А я откуда знаю? – удивился Гарик. – Тут вообще какая-то темная история. Евгений Маркович позвонил, сказал, что сам прийти не сможет, но чтобы я непременно пригласил к себе на день рождения этого… ну, слесаря… Говорит, так надо. А тот мало того, что сам приперся, но еще и какого-то другого мужика с собой притащил. За столом-то мы, конечно, познакомились, все как надо. Он оказался милейшим человеком…

– И что он тебе рассказывал?

– Да ничего не рассказывал! – огрызнулся Папазян. – Я про него вообще забыл. А сегодня утром, я еще спал, позвонил мне домой Кирьянов и спрашивает: ты, мол, зубного врача Ольховского знаешь? А я спросонья-то никак не соображу, что за Ольховский…

– Так, ясно! – Я решила, что дальше обсуждать с Гариком эту тему абсолютно бесполезно. – Ладно, дай мне координаты Шмуйловича, где он работает, телефоны.

– Говорю же, в отделе стандартизации, – отвечал Папазян таким тоном, будто всех работающих в отделе стандартизации я обязана знать как свои пять пальцев. – Так, номер телефона…

Мне пришлось долго ждать, пока Гарик отыщет где-то в своих записях номер телефона господина Шмуйловича Евгения Марковича. Записав координаты, я посоветовала Гарику опохмеляться не новой порцией коньяку, а стаканом чая и длительной прогулкой на свежем воздухе, после чего положила трубку.

Теперь предстоял разговор с Костей Виноградовым. Я понимала, что час для звонка ему чересчур ранний, но деваться было некуда. Я просто опасалась, что если не застать Костю дома рано в постели, то потом его можно не поймать вообще весь день.

– Да… – Знакомый Костин голос сопровождался глубоким вздохом только что разбуженного человека.

– Костя? Это говорит Таня Иванова…

– Таня? Какая Таня?

– Вот те раз! – обиженно произнесла я. – Уже забыл?

– А, Таня! Нет, почему забыл… – Казалось, Костя совершенно не рад тому, что я ему позвонила. – Ты как, уже выспалась?

– Конечно!

– Ты же вчера столько выпила…

– Ну да… – Удивление мое было беспредельно. – А ты откуда знаешь?

– Ничего себе! Мы ж с тобой вместе сидели…

Тут только до меня дошло.

– Нет, Костя, проснись как следует! – с настойчивостью в голосе сказала я. – Я не та Таня, которую ты имеешь в виду! Я Татьяна Иванова, частный детектив, мы с тобой в юности вместе карате занимались. Помнишь?

– Карате? Иванова? – послышался глубокий вздох. – Ведьма, ты, что ли? – радостно воскликнул Костя. – А я-то думал… Говоришь, что Таня, а голос какой-то совсем не такой…

– Понимаю, – бодро сказала я. – Одним словом, я вовсе не та Таня, с которой ты вчера вместе сидел и выпивал и…

– Слушай, ладно, не злись. – По голосу Виноградова можно было понять, что он действительно рад меня слышать. – Давай, рассказывай, какие проблемы. Опять помощь в расследовании нужна?

– Слушай, Костя, ты почему такой догадливый, а? – не могла удержаться я от вопроса.

– Да потому, что ты только по такому поводу мне и звонишь, – отвечал он со смехом. – Менты к своему осведомителю и то с б́льшим вниманием относятся… Ладно, не злись, рассказывай в двух словах, что случилось…

– Ничего особенного, пустячок, – как можно беззаботнее произнесла я. – Просто мне нужно отыскать один коричневый чемоданчик, набитый золотыми слитками. Вот и все…

На другом конце провода Виноградов тихо присвистнул.

– И много золота?

– Я ж сказала: целый чемоданчик. Представляешь обычный «дипломат», полный золотых слитков?

– Конечно, – подтвердил Костя. – И красивое представление получается. Ты его сама видела?

– Чемоданчик? – удивилась я. – Нет, откуда? Мне как раз дали задание его найти.

– Ясно, – коротко сказал Костя. – Поручение очередного клиента. Ты за эту работу берешь деньги, а я должен буду бегать, заниматься непосредственно поисками…

– Но, Костя, разве тебе трудно позвонить, поспрашивать людей? Может быть, этот чемоданчик где-то уже всплыл…

– Сколько, говоришь, там золота?

– Клиент утверждает, что семь килограммов. В слитках по двести пятьдесят граммов. Сам чемоданчик типа «дипломат», обитый коричневой кожей…

– Понятно, – послышалось, как Костя на другом конце провода вздохнул. – Проблема не из легких вообще-то… Но я попробую поговорить со знакомыми, что-нибудь выяснить.

– Когда встретимся?

– Вечером, наверное, – неопределенным тоном отвечал Виноградов. – Раньше я все равно ничего не успею разузнать. Ты знаешь мое излюбленное место отдыха по вечерам?

– Ресторан «У Леши»?

– Точно! – Костя рассмеялся, видимо, довольный тем, что я помню его привычки. – Сегодня вечером я буду тебя там ждать с одиннадцати часов. Потолкуем…

Когда я во второй раз положила трубку своего домашнего телефона, признаюсь, настроение у меня было прескверное. Все нарытые мною до сих пор сведения выглядели так мало обещающе, что я всерьез задумалась, а не бросить ли мне это дело… Пока я в него не влипла по уши…

Грустные мои размышления прервал звонок во входную дверь, и я пошла открывать, как всегда, не задумываясь и не спрашивая, кто ко мне пожаловал и чего от меня хочет.