Читать книгу За что боролись… - Марина Серова - Страница 4

Эти слова – «выбросился из окна» – произвели эффект удара молнии. Я резко отпрянула к стене и едва не выронила пистолет.

– Как это случилось?

– Мы сдавали зачет в универе, – начал рассказывать Кузнецов, – Светлов с самого начала был какой-то не такой… пришел уже к самому концу. Он пошел сдавать предпоследним…

– Последним был Костя, – вставила Лена.

– Да, последним должен был сдавать я… Я задремал в углу, пока они там говорили со Смирнитским…

– С кем?!

– Смирнитским Яковом Абрамовичем, – несколько озадаченно отвечал Кузнецов, – наш преподаватель высшей математики. А что?

– Вы знаете, кто его племянник?

– Нет, а кто?

– Ваш покровитель Лейсман. Он мне сам это сегодня сказал, Лейсман то есть. Даже не знаю, что и думать. Ладно, и что дальше?

– А что дальше? У Светлова приключилось нечто вроде припадка, он разбил окно и выпрыгнул.

– И что ты обо всем этом думаешь? – спросила я.

Кузнецов покачал головой и, сев в прихожей на корточки, уставился в зеркало напротив, словно пытаясь найти там ответы на мучающие его вопросы.

– Вообще-то мы отвезли его в реанимацию, – наконец сказал он совершенно безотносительно к моему вопросу, но эти слова подействовали куда сильней, чем любой из возможных вариантов непосредственного ответа.

– Так он жив?! – воскликнула я.

– Черепно-мозговая травма, состояние тяжелое, но не смертельное, – сказала Бессонова. – И еще перелом руки. Левой. А вы не желаете навестить его?

– Кого?.. Светлова?

– Вишневского, – цинично пошутил Кузнецов, обдав меня нервно-паралитическим перегаром. – И вообще, почему вы не интересуетесь, как мы нашли вашу квартиру?

– Я не самый богом забытый человечишка в этом городе. Найти меня несложно.

– И все-таки поинтересуйтесь, – хмуро сказал Кузнецов.

– Интересуюсь. Ну?

– Я позвонил бабушке Светлова, чтобы предупредить, что ее внук в реанимационном отделении 2-й горбольницы. Когда она меня узнала, то тут же попросила приехать и передала записку. После этого мы поехали к вам.

– Где эта записка? – нетерпеливо спросила я.

– Вот она, – Кузнецов вынул из кармана вчетверо сложенный листок.

«Косте Кузнецову, Лене Бессоновой, Дементьеву, Романовскому, Косте Казакову.

Я не сошел с ума. Я и сейчас более в здравом уме, чем те, кто хочет убить вас. Светлячки догорают. Лейсман и Анкутдинов сворачивают проект, и навсегда, навсегда мы будем молчать. Они уже убили Вишневского. Они собираются убить вас, берегитесь! Ваше счастье, что вы – никто – ничего – не знаете. Укройтесь, ради бога, спрячьтесь, никто не должен знать и слышать. Вы… А Владу один миг дал то, чего я хотел и к чему стремился всю жизнь. Найдите детектива Татьяну Иванову, она хотя ничего и не соображает, но только не ОБНОН и угрозыск!

Лучше пусть она, потому что и Влад хотел ее, перед тем как умер. А я кончен навсегда, и как это глупо, когда нервы тлеют, как умирающий трут, а глаза в зеркале напротив говорят, что ты уже мертв. Ворота ада отверзнуты, и гореть мне там вечно…

Правда, я забавно написал? Не умирайте, как Вишневский и я. Светлов».

– Типичная паранойя, – сказала я, – ваш Светлов никогда не страдал нервными расстройствами?

– Нет, вы не понимаете!.. – рявкнул Кузнецов. – Нам нужно спасти Светлова, а вы разыгрываете из себя диагноста.

– Одни психопаты и наркоманы, – нервно сказала я, надевая плащ. – Ну, поехали, где там ваш Светлов?

В этот момент Кузнецов повернулся ко мне спиной, и я ясно различила в его коротко остриженных волосах седые пряди.

– Он может прийти в себя, – сказала Бессонова. – И когда он откроет глаза, он должен увидеть нас.

– Одни психопаты! – повторила я и с силой захлопнула дверь квартиры.

* * *

– Очень странный человек ваш Светлов, – говорила я, злобно выворачивая руль с целью обогнуть очередную пробку. – Он всегда такой?

– Нормальный, – пожал плечами Кузнецов и недовольно отвернулся: вопрос был явно ему не по душе.

– А как насчет этой записки с ярко выраженной манией преследования и неврастенической концовочкой в стиле дешевых голливудских «ужастиков»? Это самое невинное, что я могу ему инкриминировать.

– Он не стал бы писать такой записки просто так.

– А почему он не предупредил вас непосредственно? Он же видел вас… Да, да, видел на зачете.

– А хрен его знает, – честно ответил Кузнецов. – По крайней мере, я знаю одно: просто так из окна не выпрыгивают. Он же хотел покончить с собой.

– Суицидальный синдром, – ответила я. – У Светлова явно не все дома.

– У него с детства не все дома, – вмешалась Бессонова, – особенно когда он в пятнадцать лет выиграл международную олимпиаду по химии.

– По химии? – переспросила я. – Ну ладно, допустим, Светлов говорил правду. Допустим, что Лейсман… насчет Анкутдинова я сильно сомневаюсь… Лейсман замыслил устранить вас всех, как я полагаю, по принципу принадлежности к команде-чемпиону «Брейн-ринга». Тогда вопрос: Костенька, родной, у тебя давно волосы седеют?

Кузнецов вздрогнул и повернул ко мне озадаченное и хмурое лицо.

– У Влада Вишневского, который умер сегодня утром, вся голова была белая, – будто ненароком добавила я.

Кузнецов посмотрел исподлобья – коротко, холодно, недобро – и вдруг широко улыбнулся, блеснув в полумраке салона великолепными белыми зубами.

– А я ничего не знаю, – почти радостно сказал он, – конечно, я подозревал, что нас – особенно меня и Вишневского… ну, еще Романовского… – накачивают какой-то дрянью. Уж что-то слишком умный я стал.

– Буквально так?

– Умнее, умнее. Это сложно объяснить… Нам давали разные напитки в офисе Анкутдинова, говорили, что они способствуют усвоению и запоминанию информации… Понимаете, разница ощущений между обычным мировосприятием и тем – ну, как будто вы находитесь в полутемной комнате с серыми выступами на стенах… и вдруг включают свет, и вы видите, что выступы вовсе не выступы, а шкаф, бра, картина, стол… что потолок белый, а обои сиреневые в синих разводах… Мы делали вид, что верили. Так надо, говорил нам Вишневский.

– А почему Светлов не был в команде?

– Вы знаете… он не годится для этого. Он же неврастеник и теряется в трудный момент совершенно. Он консультировал нас.

– Кто отбирал вас в команду?

– Какие-то спецы из НИИ. Компьютерное тестирование, собеседования, медицинское обследование.

– Вам не показалось странным, что при отборе в интеллектуальную, а вовсе не спортивную команду вас освидетельствовали медики?

– Хозяин – барин, – пожал плечами Кузнецов, – Лейсман волен делать все, что ему заблагорассудится; финансовая сторона дела – за ним, и поэтому… Ну, вот так.

– Значит, ты знал, что принимаешь перцептин?

Кузнецов косо глянул на меня и поморщился.

– Кто вам сообщил название?

– Светлов, – ответила я, выруливая по тротуару и тут же сворачивая на проезжую часть. Какая-то бабулька взвизгнула и ударила авоськой по багажнику, когда я едва не раскатала ее старые косточки по мокрому асфальту.

– Пробка, – оправдываясь, сообщила я.

– Тоже мне чемпион мира «Формулы-1», – снисходительно выговорил Кузнецов и после паузы добавил: – И мне Светлов.

– А кто такой Светлячок, не знаешь?

– Светлячок? Ни разу не видел. По слухам, он и синтезировал перцептин. Да мы все «светлячки», да, Ленк? – обернулся он к Бессоновой.

– Молчи лучше, – коротко ответила та, – так ты выглядишь умнее. – И, обращаясь уже ко мне, продолжала: – Его знали только Светлов и Вишневский. Вишневский – еще не знаю, Светлов – точно. Он всегда был любимцем Лейсмана, и тот от Леши ничего не скрывал, насколько я могу судить.

– Они как повязаны, – добавил Костя.

– Хорошо повязаны, – одобрила я, – если Лейсман хочет его убить.

– Надеюсь, сейчас Светлов ничего не станет скрывать. Если он придет в сознание, – резюмировал Кузнецов.

* * *

К Светлову нам пришлось прорываться едва ли не с боем. Однако боевые действия открыла противная сторона в лице мужиковатой мускулистой медсестры с движениями профессионального боксера. Брызгая слюной, она в наиболее доступных нашим жалким мозгам выражениях поведала, что в реанимационное отделение мы сумеем попасть, только перешагнув через ее труп. «Слонопотам какой-то, – подумала я, оглядев ее корпус, достойный Майка Тайсона и Холифилда, вместе взятых. – Не перешагнешь, однако».

Кузнецов поскреб в лысом затылке и выскреб оттуда целый рой превентивных мер, направленных на устранение нежелательного препятствия. Блистательным воплощением их стала великолепная тирада:

– У вас в отделении лежит некто Светлов Алексей Иванович. Понимаете, если вы не пропустите меня, я не смогу попасть к нему и выполнить поручение шефа. Тогда меня уволят с работы, а увольнение у нас происходит только в одном направлении – на кладбище. Генеральная линия партии, знаете ли…

– Это что же за работа у вас такая? – гулко громыхнул Тайсон-Холифилд.

– Есть такая милая и законопослушная профессия, – с невинным личиком пролепетал Кузнецов, расплываясь в улыбке, между тем как его правая рука нырнула под пиджак. – А называется она киллер. – Рука вынырнула из-под полы пиджака, сжимая новенький черный пистолет с глушителем. – Разрешите?..

Медсестра-тяжеловес густо крякнула, а затем издала серию горловых звуков, которые испускает неисправный огнетушитель, назойливо трясомый пьяным пожарником.

– Он пришел в себя? – почти нежно спросил Кузнецов, почесывая дулом небритый подбородок.

– Костя, хватит валять дурака! – зашипела Лена, отстраняя своего паясничающего дружка от продолжающей квакать и брекекекать штатной единицы больничного медперсонала. – Мы пройдем, да? Если он не в сознании, мы немедленно назад…

Медсестра выписала руками непонятные пассы, которые, по ее разумению, означали, вероятно, следующее: «Хоть к черту, только подальше от меня!»

– Где ты взял пушку, кретин? – свирепо рявкнула Бессонова.

– Новаченко подарил на день рождения, – бессмысленно ухмыляясь, ответил Кузнецов. – Я пришел в офис, а он там квасит, ну и…

Он покрутил дулом в воздухе, отчего проходящий мимо старик в пижаме выронил костыли и с юношеской прытью юркнул в палату.

– Убери, долбозвон! – фыркнула Лена, еле сдерживаясь от смеха. – Ствол убери!

– Н-да, – буркнула я и, глянув на шкодливую рожу чемпиона «Брейн-ринга», закусила губу, чтобы не расхохотаться.

* * *

– Травма у него не очень тяжелая, – говорила нам дежурный врач, миловидная женщина лет сорока, спустя десять минут после этих достославных событий, – но тут опасно другое. Он стоял на учете у невропатолога, у него латентная эпилепсия и подозрения на вялотекущую шизофрению с маниакально-депрессивным психозом.

– Вот это букет! – Я аж присвистнула от изумления.

– Он у нас и стоял на учете. А сейчас на почве черепно-мозговой травмы возможна эпилептоидная паранойя – на базе детской эпилепсии.

– Да ну? А фобии, навязчивые идеи – это у него возможно?

– Разумеется. Впрочем, я не по этой части. Если вам нужна консультация специалиста, то…

– Простите, не нужно. Но вы допускаете, что паранойя уже была у него до этой травмы?

– Вполне возможно.

«Черт возьми, ну и дельце подвернулось, – подумала я. – Вести расследование на основе предсмертного бреда наркомана и чепухи больного паранойей субъекта, у которого в дополнение ко всем его достоинствам объявилась еще и эпилепсия – покорнейше благодарю!.. Может, послать все к черту, и дело с концом?»

«Светлячки исчезают с рассветом», – вспомнилось мне… «И эти хороши, – подумала я, оглядев своих спутников с нескрываемым раздражением. – Особенно Кузнецов с его перегаром, тупыми шуточками, а также киллерской „пушкой“ с глушителем».

Нет улик, ну нет их! Какого же ангела я тут даром теряю время? Все! Если Светлов пребывает в пресветлой коме, возвращаюсь к Вишневскому-старшему и выражаю ему сочувствие по поводу бессмысленности дальнейшего ведения дела.