Читать книгу Расплатиться свинцом - Марина Серова - Страница 2

– Это вам, – проговорил он, передавая коробку. – Нора просила…

– Обойдемся без подробностей, – сухо произнес Василий Иванович, грубо вырывая у него из рук сине-черную пачку «Гранады».

Человек удивленно посмотрел на Довженко, но не стал спорить.

– Тогда все, – развел он руками. – Приятного, так сказать, аппетита.

Владелец печенья, не попрощавшись, нырнул в скрытое от посторонних глаз пространство потайной комнаты. Дверь, тихо скользнув, вернулась в пазы.

– Работнички… – недовольно покачал головой Василий Иванович. – Ходишь тут, орешь… А вдруг какой-нибудь левый кадр появится? Никакого контроля. Будь моя воля, я бы… Да ладно, теперь уже все равно.

Похоже, Довженко изрядно переволновался. С его лица стекали на воротник крупные капли пота. Но удачно прошедший первый этап операции вернул ему бодрость. Василий Иванович расправил плечи и, сделав мне знак следовать за ним, направился к выходу в коридор.

Насчет «никакого контроля» Довженко явно преувеличивал, вернее, преуменьшал.

В комнате, которую мы только что покинули, я заметила аж четыре прибора наблюдения, фиксирующих каждый наш шаг. Наверняка в коридоре тоже были установлены соответствующие механизмы ночного видения.

В таком случае полутьма в этом аппендиксе была на руку таинственному владельцу здания – непрошеный гость движется в потемках, в то время как за его перемещениями зорко следят чуткие приборы.

Мы покинули загадочный дом без особых приключений. Разве что входная дверь, когда мы вышли на крыльцо, сама захлопнулась за нами, как будто на ставке дворецкого в этом здании работал призрак.

Подойдя к «Мазде», Довженко обнаружил, что левый «дворник» прижимает к лобовому стеклу розовую бумажку – в западных кинофильмах на таком месте обычно оставляют квитанции со штрафом за неправильную парковку. Вырвав записку из-под резиновой полоски, Василий Иванович прочитал ее, на секунду задумался, потом скомкал в шарик и запульнул его щелчком в кусты.

– Все, поехали, – скомандовал он. – У нас еще впереди много чего интересного…

Когда «Мазда» Довженко выезжала за ворота, ей уступил дорогу белый «шестисотый» «Мерседес», явно продвигавшийся в том же направлении.

Василий Иванович не обратил на машину никакого внимания, разве что сбавил скорость, стараясь не задеть столь неприспособленного к нашим дорогам «крокодила». Я заметила, что стекла «мерса» задернуты занавесочками, одну из которых осторожно раздвигает рука с платиновой змейкой, увенчанной изумрудной короной, на безымянном пальце.

Лица мне разглядеть не удалось. «Мазда», аккуратно вывернувшись, рванула по щебенке, как будто за нами устремилась погоня, а выехав на шоссе, Довженко выжал скорость до ста километров.

– Нас оштрафуют, – меланхолично произнесла я, высматривая на подъезде к городу высокую будку ГАИ. – У вас права сколько раз отбирали?

Довженко только хмыкнул и, за несколько метров до поста сбавив темп, прокатил мимо будки с черепашьей скоростью. Как только миновал ее, он снова нажал на газ и не отрывал ногу от педали, пока мы не выскочили на центральные улицы с оживленным движением.

Еще несколько минут петляния по магистралям, и вот впереди блеснула полоска реки.

Сосредоточенный Довженко смотрел прямо перед собой, изредка бросая взгляд в зеркальце – нет ли «хвоста». Но если хвост и был, то наблюдатели меняли машины несколько раз. Я заметила, что сначала за нами трусил мотоцикл, потом дважды мелькнула на поворотах «Волга». Вроде бы все. Во всяком случае, явного преследования не было. Если нас кто-то и вел, то делал это очень тактично и аккуратно, не привлекая к себе внимания.

Строение в районе набережной – объект номер три – оказалось обыкновенной гостиницей. Ну, не совсем, конечно, обыкновенной, по меркам провинциального города. Две-две с половиной звездочки как минимум. Но выстроенный недавно турками отель в зеленой зоне недалеко от центра быстро стал серьезным конкурентом. Отсюда неизбежно пустовавшие номера и сдача таковых в аренду.

Довженко не стал отгонять автомобиль на стоянку, он бросил свою «Мазду» возле входа и, протянув сотенную купюру подскочившему швейцару, сквозь зубы попросил «окатить свою малышку теплым душем».

Швейцар вопросительно посмотрел на меня, кумекая, что бы могла значить фраза клиента, но, когда я ткнула недогадливому служителю пальцем в автомобиль, он весело закивал и начал тотчас же вызванивать парней с парковки.

В холле гостиницы толкались какие-то подозрительные кавказские личности с чемоданами.

Возле лифта в холле тоже толпился народ, окружавший пару молодоженов – прыщавую беременную девицу с огромным букетом красных роз и сосредоточенного парня с татуировками на правой руке.

Я решила, что нам безопаснее будет пройти по лестнице, и, не без труда продравшись сквозь вспышки фотоаппаратов и шумную компанию, распивавшую шампанское пополам с водкой прямо в холле, мы быстро поднялись по мраморным ступеням на третий этаж.

Довженко все это время, словно месячного младенца, прижимал к груди коробку из-под испанского печенья, держа сей предмет обеими руками. Даже нашаривая в кармане ключ, он не выпускал из рук свою «Гранаду».

Быстро войдя в номер, он сразу же подбежал к сейфу – тайник был спрятан за картиной над искусственным камином – и, только лишь заперев свой сверхценный груз, рухнул в кресло и тяжело выдохнул:

– Все-е-е…

Нацедив в стакан из сифона газировки, он выпил содержимое одним глотком, а потом окатил себя струей шипучей воды и весело рассмеялся.

– Господи, как все просто… Ну, Женя, ты была молодцом. Хотя…

«Неужели не заплатит?» – мрачно подумала я, стоя возле его кресла.

– …в общем-то, ничего не произошло, – поджав губы, продолжил Довженко.

«Сейчас произойдет, жадюга, – мысленно пообещала я, нашаривая незаметно в сумочке флакончик из-под „Шанели“. – Хорошая доза нервно-паралитического аэрозоля, вот что ты у меня получишь!»

– Но, – снова словно бы прочитав мои мысли, спохватился Довженко, – наверняка ничего не произошло именно потому, что вы были рядом.

Он достал из кармана пачку стодолларовых, стянутую резинкой, и протянул мне.

– А сейчас вам пора, – проговорил он, глянув на часы. – О, да вам давным-давно пора! Ну-ка быстренько выметайтесь! Я звякну как-нибудь…

Последнюю фразу он произнес уже вполне отсутствующим голосом. Его мысли теперь были явно направлены на предстоящую встречу с кем-то.

Я даже слегка обрадовалась, что рябой Василий Иванович не стал сразу же клеиться ко мне, и, забрав деньги, вышла из номера.

Лифта долго не было, и я снова воспользовалась лестницей. Когда я спустилась на один пролет, до меня донесся звук разъезжающихся створок лифта на третьем этаже, а потом тихие шаги по коридору.

Я невольно остановилась и прислушалась. Впрочем, какое мне дело до проблем Василия Ивановича Довженко с его испанским печеньем?!

Ведь он ясно сказал мне: «Ваша работа будет закончена, когда груз уляжется в сейф». Так что я могу тратить полученный гонорар с чистой совестью.

Что я и принялась делать с удвоенной энергией весь остаток дня.

* * *

Едва я зашла домой, с трудом втискивая в дверь коробки с новыми видеокассетами, свертки с одеждой и кое-каким оборудованием (пришлось прикупить биперы новой модели, позволяющие «читать» чужие разговоры с расстояния до пяти километров), как сразу же зазвонил телефон. Казалось, аппарат поджидал, когда я открою дверь.

Но нет, кто-то меня разыскивал всю вторую половину дня! Любопытно…

– Каждые полчаса звонил приятный мужской голос, – успела сообщить мне тетя, пока я, свалив свою поклажу в прихожей, бежала к «Панасонику».

Звонил Симбирцев – я поняла это еще до того, как сняла трубку – на табло высветился номер моего бывшего босса, а теперь – просто приятеля.

– Алло?

– Господи, ты жива! – выдохнул Симбирцев. – Я уж думал, что и тебя…

– Что значит «и тебя»?

– Ну как же, вместе с Довженко! – как нечто само собой разумеющееся, пояснил Симбирцев. – А трупа нет. Я прямо и не знал, что думать…

– Чьего трупа? – рявкнула я в трубку. – Что с Довженко?

– Как чьего? Твоего, разумеется, – уже успокоившись, втолковывал мне Симбирцев. – А Васю того… Двумя выстрелами. В грудь и в голову.

Я сжала губы и пододвинула к себе ногой табурет. Усевшись у телефона, включила записывающее устройство и попросила Симбирцева повторить все, что он только что произнес, внятно и четко.

– Ну какая же ты непонятливая! – зудел Симбирцев. – Васю убили в гостиничном номере. Какой-то тип вошел в абонируемый им люкс и пальнул в Васю из «браунинга». В правое легкое и в лоб для верности.

Пленка медленно крутилась, а я вспоминала звук раздвигающихся дверей лифта и тихие шаги, доносящиеся до меня, спускавшейся в это время по лестнице. Выходит, задержись я немного у лифта, столкнулась бы лицом к лицу с убийцей. Жаль, что я так поспешила!

– Что еще? – хрипло спросила я. – Какие-нибудь подробности известны?

– Да нет, ничего особенного, – теперь уже совсем обычным, спокойным голосом произнес Симбирцев. – Никаких свидетелей. Коридорная, само собой, никого не видела. Да и трудновато засекать посетителей, сейчас же гостиницы, сама знаешь – проходной двор.

Я вспомнила сутолоку в холле, брачующихся, водку с шампанским и утвердительно хмыкнула в трубку. Меня, однако, интересовала судьба коробки с печеньем «Гранада». Осталась ли она лежать в сейфе?

– Так что я за тебя ох как переволновался, – меланхолично продолжал Симбирцев. – Надеюсь, ты ни при чем во всей этой истории…

– Как ты мог подумать?!

– А что такого?! – цинично усмехнулся Симбирцев. – Всякое бывает, иной раз сам себя не узнаешь. Смотришь в зеркало и думаешь: разве ты способен на такое? И ничего, выясняется, что способен…

– Я честно выполнила свою работу, получила гонорар, и мы расстались!

– Н-да? – недоверчиво отозвался Симбирцев. – А я, грешным делом, подумал, что ты сплоховала и Васю пришили, несмотря на то, что ты сопровождала его.

– Что-что?!!

– Ты знаешь, это… Не переживай особенно. С кем не бывает… – подавил зевок Симбирцев. – Ну оплошала, ну не уберегла… Главное – что у самой руки-ноги целы. Так что не бери в голову.

– Я тебе русским языком повторяю, – начала я нервничать. – Я провела с Довженко первую половину дня и рассталась с ним только после…

А что это я, собственно, разоткровенничалась? Не верит Симбирцев – и не надо. В конце концов, какое мне дело до того, что он подумает?

Ба, Женечка! Да откуда у тебя такие жлобские мысли? А как же честь фирмы? Как же честь мундира? В переносном смысле, конечно, но все же мундира! Нет уж, я должна доказать свою правоту.

Но посвящать Симбирцева в подробности мне не очень-то хотелось. Лучше пусть поможет мне выйти на нужных людей. Раз Васю убили, так его должны и похоронить, правильно? Значит, я должна попасть на это скорбное мероприятие. И неплохо бы вместе с Симбирцевым.

– Слушай, голубчик, – сменила я тон, – мне очень неприятно, что все так произошло. По-моему, тут какая-то темная история…

– Только давай ты не будешь мне ничего рассказывать, хорошо? – попросил Симбирцев. – Знаешь, у меня от своих проблем голова пухнет.

– А я и не собираюсь ничего рассказывать, – тут же успокоила я его. – Просто давай как-нибудь пересечемся. Скажем, на похоронах Василия Ивановича. Идет?

Каким-то внутренним зрением я увидела, как Симбирцев на том конце провода пожал плечами. Наверное, я немного ясновидящая.

– Идет, – неуверенно процедил он. – Тебе, кстати, очень к лицу черное…

* * *

Хоронили Довженко на третий день. Вынос тела был назначен на два часа пополудни из городской квартиры моего покойного клиента.

Я поднималась по лестнице под руку с Симбирцевым. Мой приятель нацепил ради такого случая на свое пройдошливое лицо пристойную маску скорби и старался держаться соответствующим образом.

Народ, пришедший проводить Васю в последний путь, подобрался самый разношерстный.

Здесь были и какие-то замшелые личности запойного вида, и бесстрастные престарелые бабки в платочках с жилистыми руками, сложенными на животе, – очевидно, люди, знавшие Довженко в самую давнюю пору его жизни, в советские еще времена.

Их оттеняли суровые и деловитые люди среднего возраста, по лицам – типичные милиционеры. Очевидно, сослуживцы пришли проститься с бывшим коллегой. Этот контингент держался скученно, в лишние разговоры не вступал, хотя, если требовалась помощь – принести стулья, убрать мебель с дороги, – немедленно включался в процесс.

Наконец, самый пестрый вид имела довольно многочисленная группа молодых девиц, одетых подчеркнуто просто, даже подчас чересчур – ну кто сейчас носит такие шерстяные кофточки с костяными пуговицами? Можно подумать, что в моду вошла одежда времен фильма «Я шагаю по Москве». Мне даже показалось, что девочки решили замаскироваться, но чуточку переборщили, перетряхивая сундуки родственников и выуживая оттуда траченную молью одежку.

А вот и мой знакомый! Хорошо, что сегодня я уложила волосы по-другому и чуть завила челку. Да и косметика была подобрана в тон платью – строгие, темные тона. Человек, который видел меня всего один раз, не узнал бы меня, по крайней мере с первого взгляда. Тем более если у него нелады со зрением…

Персонаж в очках с квадратными стеклами стоял в отдалении с двумя женщинами маленького роста, почти лилипутками. Обе были в одинаковых черных платочках с кружавчиками, из-под которых у одной выбивалась темная, как воронье крыло, прядь, а у другой торчал завиток волос, безжалостно выбеленных гидроперитом.

Вдова сидела возле гроба в окружении родственников. Полная дама, немного похожая на Вупи Голдберг в негативном варианте, держалась чинно, без истерик, но было заметно, что горе подкосило ее не на шутку.

И лишь один раз за весь день ее лицо изменилось. Это произошло в тот момент, когда к вдове Довженко приблизилась высокая красивая женщина, подъехавшая за пять минут до выноса тела.

Дама была, что называется, «утренний сон подростка» – лет тридцати пяти, в прикиде популярного в этом сезоне стиля «гестапо» – все черное и обтягивающее с головы до ног, кажется, от Тьерри Мюглера. Я затруднилась определить даже приблизительную стоимость туалета, наверняка он равнялся стоимости ее же «Мерседеса», с трудом протиснувшегося в узкие ворота довженковского двора. Впрочем, накидка, покрывавшая плечи дамы, как мне показалось, стоила еще дороже. И не спрашивайте меня, почему показалось, все равно не отвечу. Просто так чувствую – и все.

При виде этой персоны вдова Довженко как-то сразу подобралась, съежилась и в секунду растеряла весь свой магнетизм центра ситуации. Все смотрели в этот момент на вновь прибывшую красавицу в черном, сама она немигающим взглядом уставилась в глаза вдове, а госпожа Довженко старалась не смотреть вообще никуда, и ее глаза бегали из угла в угол комнаты, как попавшие в ловушку кролики.

Не сказав ни слова, дама открыла сумочку, достала оттуда толстую пачку крупных купюр и протянула ее Довженко. Та взяла и уже собиралась что-то сказать, но незнакомка отрицательно покачала головой и так же молча удалилась. Я не преминула заметить на ее пальце платиновое кольцо с изумрудной змейкой. Сколько интересных персон собралось на похороны рябого Васи!

– Это кто? – сквозь зубы поинтересовалась я у Симбирцева, кивая подбородком вслед даме, удаляющейся среди почтительно расступившейся публики.

– Это? Первая жена Васьки, – со смешком ответил Симбирцев. – Сейчас она, конечно, на все «пять», но, когда они поженились, поверишь ли, глаз остановить было не на чем. Да-а, я всегда говорил, что чем старше, тем лучше. И чего некоторые мужики находят хорошенького в сопливых девчонках? С ними даже и поговорить не о чем. Вынь да положь, и чтоб не особо приставал…

– Ага, – рассеянно кивнула я. – А чего же они развелись-то?

– О-о, – протянул Симбирцев, – это целая история. Жанка – ну, Васькина первая жена – была филологиней. Романо-германский, все такое. Работала переводчицей в каком-то институте. А Васька после армии в ментовку подался и, надо сказать, быстро продвинулся.

Симбирцев не успел досказать. Катафалк уже подъехал, похоронная бригада явно спешила и действовала чуть быстрее, чем следовало.

На прощание во дворе – гроб установили на табуретках – ушло от силы минут пять. Наверняка рабочие похоронной конторы управились бы и быстрее, но им все равно пришлось бы ждать, пока катафалк выедет из ворот, чтобы дать дорогу «Мерседесу» Жанны.

Первая жена Василия Ивановича Довженко, кажется, даже не посмотрела на гроб. Вручив деньги вдове, Жанна быстро села в машину, и хоронили моего клиента уже без участия дамы с платиновым перстнем.

* * *

– Леня Симбирцев говорил мне, что вы встречались с Васей в тот роковой день, – низким прокуренным голосом проговорила Вера Ефимовна Довженко.

Я кивнула.

Сидя в кресле перед вдовой своего бывшего клиента на следующий после похорон день, я чувствовала себя неловко: ведь Симбирцев так и не поверил до конца, что я не могла предотвратить смерть Довженко, поскольку в этот момент меня уже просто не было рядом. Симбирцев думал, что я что-то скрываю, и предпочитал не вдаваться в подробности, оставив их на моей совести.

Как ни странно, он воспринимал возможность подобного поворота дела как нечто само собой разумеющееся, и его отношение ко мне отнюдь не изменилось.

Но мне от этого было не легче, и я твердо пообещала себе разобраться в перипетиях гибели моего клиента и доказать – и Симбирцеву, и самой себе, – что мое профессиональное достоинство по-прежнему вне подозрений. Сознавая всю двусмысленность своего положения, я взялась за расследование.

После похорон (но перед поминками, так как русский народ подчас позволяет себе за поминальным столом как следует расслабиться, чтобы снять напряг) я попросила Симбирцева представить меня вдове и попросить о визите. Мне достаточно было сказать, что я выполняла конфиденциальное поручение ее покойного супруга, и Вера Ефимовна тут же назначила встречу на вторую половину следующего дня – с утра она намеревалась вновь посетить кладбище.

– Вы можете рассказать, в чем состояло ваше… э-э… поручение? – осторожно осведомилась Вера Ефимовна. – Я понимаю, что вопрос щекотливый, но не исключено, что вы могли бы пролить свет на некоторые обстоятельства. Дело, сами понимаете, какое…

Я снова утвердительно кивнула и, попросив разрешения закурить – Вера Ефимовна тут же пододвинула мне одну из многочисленных пепельниц, стоявших по разным углам квартиры, – сказала:

– Я сопровождала груз. Маленький такой груз. Нечто, умещавшееся в коробку из-под испанского печенья. Знаете, такие пачки книжного формата? Сейчас ими все мини-маркеты завалены.

– Да-да, – произнесла Вера Ефимовна, внимательно меня слушая. – Я купила как-то раз. Не понравилось. Слишком много красителей.

Вдова Довженко была одета в старомодное темно-коричневое платье с широким черным поясом. На ее шее при каждом повороте головы моталась толстая нитка крупных жемчужин в два ряда.

Приглядевшись, я заметила некоторый допустимый для траура минимум косметики – слой пудры был уложен не очень ровно – и, не без удивления, – завивку. Могу поклясться, что вчера ее волосы были прямыми, так что Вера Ефимовна явно заглянула в парикмахерскую либо по пути на кладбище, либо после посещения свежей могилы супруга. Любой из этих вариантов был для меня весьма показательным – на самом деле Довженко не так уж скорбит об усопшем-убиенном, как следовало бы. А значит… Что именно это значит, мне и предстояло выяснить в ходе расследования. Может быть, у несчастной вдовы нервный срыв, и с ней вообще лучше сейчас не разговаривать?

– Что было в коробке, вы знаете? – спросила меня Вера Ефимовна.

– Нет. Мои обязанности охранника заканчивались в тот момент, когда груз был помещен в сейф. Так мы заранее договорились с вашим супругом. Я получила гонорар и покинула номер. Это произошло в 12.45.