Читать книгу Жизнь без печали - Марина Тюленева - Страница 2

1978

Александр Куминов пришел домой. Что-то он вообще ничего не понимал. Ощущение, будто ты участник сумасшедшего спектакля. Он с размаху сел на диван. Мысли никак не могли сложиться в какой-то порядок. Он знал, он помнил, что Наташа его любила. Он вспоминал ее ласковую улыбку, вкрадчивые плавные движения. Каждое ее прикосновение приносило невероятное наслаждение. Екатерина Александровна пришла с работы, разделась, в комнате увидела сына, сидящего с отрешенным взглядом.

– Все страдаешь?

– Мама, получается, Наташа меня бросила.

– Да, твою мать! –  Куминова не выдержала – Задолбал! Саня, ты живешь без печали! Сплошная ромашка. Любишь, не любишь. То ты своей ученице физику на практике показываешь, то по проститутке страдаешь.

– Мама, не нужно ее оскорблять.

–Это не оскорбление, это ее профессия. Я ее не осуждаю. У каждого своя дорога в ад. Что ты сопли распустил? Тяжело понять, что не только ты можешь кого-то использовать? Не надо по ней сохнуть. Не строй иллюзий, тебе ее не исправить. Когда растаптывают тело, нельзя оставить душу нетронутой.

– Мама, это ты устроила Ире аборт?

– Да. Если честно, она меня опередила, сама попросила помочь. Девочка оказалась не такой глупой, как я считала. Ох, Саня, у меня с твоими бабами сердце остановится. Какие у нее были глаза, как у маленького загнанного зверька. Она даже не плакала. Она была, будто мертвая. Она в тот момент была похожа на Володарскую, когда та рассказывала, как ее насиловали, – мать подошла к сыну и прижала его голову к себе. – Успокойся, мой мальчик. Это все гормоны, инстинкт размножения, хочется оплодотворить, как можно больше самок. А ты у меня – настоящий альфа-самец. С возрастом это пройдет. Стоять будет реже, жизнь будет спокойней, меньше сперма на уши давить будет. Может, начнешь соображать той башкой, которая на плечах, – она села рядом с ним – Я думала, что с тобой теперь делать, но Настя сказала, что сама все решит. Подойдешь завтра к ней в половине десятого, – Настя это была подруга Екатерины Александровны, заведующая облоно. – Еще, прошу тебя, забудь про Иру. Что ты с ней, как с погремушкой! Оставь девочку в покое. Все уляжется, все забудется. Верю, что хоть какой-нибудь вывод для себя сделаешь.

Куминов зашел в кабинет заведующей облоно.

– Здравствуй, Саша, присаживайся. Я обещала твоей матери тебя устроить, но ты не обольщайся, я хочу тебя наказать. Связь с собственной ученицей непростительна, Саша. Если бы скандал раздули, Екатерине пришлось бы нелегко, она этого не заслуживает. Поэтому, Саша, поедешь ты работать в деревню.

– Какую?

– Не бойся. Далеко я тебя не зашлю. В овощесовхоз, он рядом. На сельских учителей мы бронь оформили в военкомате. На этой же неделе уезжай, чтобы перерыва в работе не было. Надо отвечать за свои поступки, хоть так. Да, самое главное, школа там восьмилетняя. Я надеюсь, там ты не наследишь.

– Я понял, тетя Настя. Спасибо. У меня одна просьба. Девочку эту, Иру. Там ужасная завуч, Серафима Григорьевна, она ее замучает. Помогите, пожалуйста.

– Благородно. Но не бойся. Серафима Григорьевна уходит на заслуженный отдых.

– Почему среди учебного года?

– Видишь ли, Саша. У Иры тоже есть мама, она полшколы разнесла. Не поверишь, Серафима Григорьевна публично извинялась перед твоей пассией.

– Анна Сергеевна одолела Серафиму?

– Конечно, Ильинская тоже член партии, она депутат и главный диспетчер стройтреста. Сазонов рассказывал, что ему в танке не было так страшно, как перед Ильинской. Серафима, конечно, совсем рехнулась на старости лет, грозила девчонку за потерю девственности из комсомола исключить. Дела никакого не существует, Кате неприятности не грозят. Твоя подружка продолжала отрицать ваши отношения, хотя, говорят, ее Серафима до истерики довела, еле отпоили. Девчонка, какая-то одноклассница Ильинской, которая все слухи и разнесла, от своих слов отказалась. Сказала, что сама в тебя влюбилась, решила так отомстить. Вот и все. Получился – просто злой навет. Уезжай, Саша, приступай к новой работе.

– Спасибо, тетя Настя.

– Саша, – окликнула Куминова зав. облоно, когда он уже был в дверях – Запомни, пожалуйста, ты в первую очередь человек, а не племенной бык. Поэтому не стремись покрыть все стадо.

***

Екатерина Александровна Куминова была вторым секретарем обкома партии. Замуж она вышла еще студенткой за своего однокурсника и комсорга института Валерия Бердюгина. Их свела и сблизила общественная работа, которой они оба были увлечены. Сыграли показательную комсомольскую свадьбу с тостами и пожеланиями от старших партийных товарищей. Через положенное время родился сын, и Валерий Бердюгин продолжал жить комсомольско-общественной жизнью один. Его направили в Москву на партийную учебу, где он и нашел себе новую пассию. Девушка была некрасивая и недалекая, во всем проигрывала красавице жене, но была дочерью московского партийного работника. Екатерина долго не могла забыть, как сидела на краю кровати в крошечной комнате в общежитии, и плакала. Она причитала:

– Не бросай меня, как же я без тебя! У нас любовь. У нас сын.

– Хватит ныть! Смотреть на тебя тошно, – отвечал ей раздраженный Бердюгин.

Муж ушел. Екатерина ревела и потихоньку причитала, пока не устала и не заснула. Проснувшись, она поняла, что теперь она одна, нужно все разорвать и начать новую жизнь. Она не стала жаловаться на мужа, портить ему карьеру, сама настояла, чтобы им дали развод, не подала на алименты и даже переписала сына на свою фамилию. Саньку отдала в ясли, продолжала заниматься комсомольской работой, закончила институт. Способную активную девушку заметили и пригласили на работу сначала в обком комсомола, потом она доработалась до обкома партии. Красивая женщина всегда привлекает внимание, но про Куминову нельзя было сказать, что она добивалась всего через постель. Как-то подошла она на образ плакатной настоящей советской женщины. Мать-одиночка, поднявшаяся благодаря социалистическому строю, при котором любому человеку все было по плечу. При этом она никогда не отлынивала от командировок по области, соглашалась на любые поручения. С людьми она умела находить общий язык, внимательно слушала, чем могла, помогала. Держалась всегда нейтрально, в конфликтах каким-то внутренним чутьем угадывала, какую сторону поддержать. Многие Екатерину Александровну уважали.

Но у Куминовой была одна слабость, она безумно любила своего сына. Ей самой порой казалась ненормальной ее любовь. Она могла просто сидеть и любоваться своим мальчиком, независимо от возраста, в котором тот в данный момент пребывал. Она им восхищалась и гордилась. Он был замечательный, ее мальчик. Санька, в самом деле, был послушный, сообразительный, учился хорошо, всегда старался помочь матери. Из-за того, что матери часто не было дома, он рано стал самостоятельным, по мере сил делал все сам. Куминова не была домашней женщиной, кулинарные способности ограничивались вареной картошкой и глазуньей. Санька рос, Екатерина Александровна пыталась научить сына находить нужных друзей, но ничего не получилось. Саньку было невозможно оторвать от его старых друзей по школе и по двору, даже когда они переехали жить в другую квартиру. Категорически запретить общение со старыми друзьями, Куминова не решалась, боялась, что дружба будет продолжаться втайне. После окончания школы, одноклассники, в то числе и закадычный друг Алешка Ростов, ринулись в политехнический институт. Санька тоже туда собирался, но Екатерина Александровна убедила его поступать в университет, надеясь, что там он обзаведется новым кругом знакомств и от друзей будет подальше. Через какое-то время до нее дошло, что есть самое ужасное обстоятельство – в университете не было военной кафедры. Мысль о том, что после окончания университета, Санька пойдет в армию, приводила Куминову в ужас. Конечно, сам факт, что сын секретаря обкома партии отслужит в советской армии, был бы замечателен, но Екатерина не могла переступить через себя и позволить этому случиться. Год после окончания Санька проболтался в качестве аспиранта, но никакую диссертацию так и не начал, большую часть рабочего времени занимался обольщением студенток. И тогда на помощь Куминовой пришла ее подруга, которая была начальником областного отдела образования.

Куминова огорошила своим решением сына:

– Саня, ты будешь работать в школе учителем физики, так как, мужчин учителей мало, тебе дадут бронь от армии.

– Почему в школу? Не хочу быть учителем. Я на практике там чуть не рехнулся. Давай, я в армию схожу, что со мной будет? Ты через военкомат пристрой меня как-нибудь получше, – Санька слов не находил, чтобы переубедить мать, внутри его все закипало от возмущения.

– Саня, это исключено, в армию я тебя не пущу.

– Хотя бы на завод меня засунь, в техническое бюро, там и зарплата больше, чем в этой школе.

– У нас завод – почтовый ящик. Будешь там работать, даже на «солнечный берег» не сможешь по путевке съездить.

– Мама, я не хочу работать в школе, – Санька от расстройства забыл, куда хотел идти.

– Саня, мы это больше обсуждать не будем. Вопрос решен.

***

Куминова приехала в родную деревню. Здесь жили ее родители, но она всегда останавливалась у сестры Оли. С родителями жил старший сын с семьей, своими взрослыми детьми и внуками, зачем тесниться. Посидели с Олей, поговорили, с племянниками поболтала. Уже стемнело.

– Оля, я пойду, – сказала Екатерина.

– Иди, давно бы ушла. Никто бы не заметил.

Екатерина прошла, через заднюю калитку в огороде, в соседний двор и зашла в дом. Ее встретил крепкий мужчина, среднего роста.

– Мишенька мой, как же я соскучилась, – она обняла его за шею.

Потом, когда он сидел и курил в сенях, она вышла к нему в одной комбинации.

– Застудишься, Катюша, – Он снял с вешалки куртку, набросил ей на плечи и прижал к себе – Сколько ж так будем, Катя?

– Прости меня, я не могу. Знаешь, я готова бросить к черту этот обком, да и партию тоже. Сплошное лицемерие кругом, черт знает, что творится, мы все одни и те же речи произносим. Куда катимся? Такая страна большая, богатая, люди не могут себе бумагу купить, жопу подтереть. Приезжаешь куда, порой бывает перед людьми стыдно, лозунги произносить. Даже в других соцстранах все по-другому, что говорить о загнивающем западе. Все бы так гнили. Когда ездили с визитом к итальянским коммунистам, я чуть инфаркт не получила.

– Если тяжело тебе, если разуверилась, так брось. Что ж мы так с тобой, за сотню километров, по оказии. Сын взрослый.

– Из-за него и не могу, Миша. Хочется, чтобы у него все было, жду, что он окрепнет, сам без поддержки жить сможет. Не получается. Дурачок он у меня какой-то. Ведь такой хороший мальчишка. Обо мне заботится, еще со школы сам и приготовит, и приберет, со мной все: «Мамочка, мамочка». Спортом занимается, голова светлая, ему все легко дается. Но на передок слаб. Это какой-то ужас, – Куминова покачала головой – Смотришь порой, диву даешься. Вот у кого хрен тверже головы. То с одной любовь, то с другой, то хороводом дружат. Мне стыдно уже договариваться, его девкам аборты делать. Хоть и стараюсь импортные гандоны ему достать, наверное, падлы рвутся, если все время кто-нибудь залетает. В школу его устроили, так он десятиклассницу соблазнил. Ты знаешь, я сначала ее возненавидела, приревновала. Это надо было видеть, как он с ней нежно обращался, по лицу было видно, с ума сходил, лишь за руку брал. Стоило появиться этой проститутке Володарской, все, сразу школьницу по боку. От этой б..ди орал, как помешанный, как будто его пытают, а не е..ут. Только Володарская куда-то смылась, он девчонку оприходовал. Ведь падла, наверное, все вылизал, пока дала. Опять эта шлюха появляется, про девчонку уже ни слова, на Наташке орет, женюсь. Ну, честно, как будто, не все дома. Наташка девка видная, не каждый день такую встретишь. Прямо, как княгиня Монако, только молоденькая, ей чуть за двадцать. Шикарная девица, конечно, недаром Санька голову от нее потерял. Я эту Наташку с детства помню, отец у нее известный в области человек. Девчонка хорошая была, добрая, все брошенных собачек, кошечек подбирала. Какие-то они одинокие с братом были, родня отца с ними знаться не хотела, из-за их матери, та – профурсетка, не поймешь, где таскалась. Наташку соблазнил один мудак, правда, потом женился и увез с собой. Миша, я даже согласна была бы, чтобы Санька на ней женился, черт с ним, что шлюха, шлюхи обычно верные бывают. Но Наташка двинулась умом, даже заговаривается. Я поняла, ее насиловали по-страшному, потом и дочку потеряла. У нее голову сорвало капитально. Ты представляешь, она своего мужа замочила. Не просто так, все спланировала и организовала. Не осталось в ней уже ничего человеческого. Правильно она сказала, что я – мертвая. Миша, ты прости, зачем-то я тебе это рассказываю.

– Ничего, говори, Катя, тебе легче будет.

– Миша, мне по ночам снятся глаза этой девчонки, Иры, как безнадежно она говорила: «Он меня не любит». Она сама на аборт попросилась. Я к больнице за ней подъехала, глянула на нее. Чувство, что я ее убила. Даже сейчас оправиться не могу. Грех на мне. Все думаю, может погубили девчонке жизнь, а что мне было делать? Свой козленок важнее. Как же женщинам не везет в жизни!

– И тебе? – Михаил погладил Екатерину по голове.

– Мне? Мне повезло. Я встретила тебя. Лучшего мужчину в моей жизни.

– Катя, может быть, ты избаловала парня?

– Может быть. Я для него ничего не жалею. Даже в махинации влезла, чтобы через таксопарк «Волгу» провести, она мне не так дорого досталась. Откуда у меня деньги на новую машину? Эту, новую, провели, как списанную. Не такая я уж и честная. Все у него есть, конечно. В тоже время, я смотрю, Миша, парень он простой, не заносчивый. Помогает всем при возможности. У него лучшие друзья, мастер на заводе, да токарь, – она засмеялась – Ты представляешь, у него подружки есть. Умрешь, не встанешь. Одна девка настоящая русская, сисястая, жопастая, вторая – спирохета. В жопу дунешь, голова отлетит. Он с ними вроде просто дружит, захочет – не просто. Они и его друзьям дают. Прямо коммуна. Я эту шоблу-ё..лу разогнала. Они обе не местные, я их выпроводила из города, – Екатерина помолчала – Прости меня, Миша. Я люблю тебя, но сына люблю больше.

– Ладно, Катя, поступай, как тебе надо. Я буду ждать.

– Теперь он уехал от меня в деревню работать. Как он там будет?

– Катя, перестань, что с ним случится? Сама говоришь деревня рядом. Живут же там люди, мы сами с тобой деревенские. Ох, Катюха, – Михаил сильнее прижал ее к себе – Что ж ты со мной делаешь? Пойдем в дом, замерзнешь совсем.

1980

Александр Куминов вышел из автобуса. Он собрался домой, в город, для этого ему нужно было сделать пересадку в райцентре. Он уже два года жил и работал в деревне, обычно он приезжал на работу на своей «Волге», но в прошлый приезд домой, оставил машину в автомастерской у знакомых слесарей, чтобы посмотрели, при необходимости, подремонтировали. От деревни до райцентра было километров двадцать, но автобус по пути сворачивал то в одну деревню, то в другую, и Куминов разминулся с городским автобусом, следующего придется ждать три часа. Он купил в киоске «Литературную газету», чтобы скоротать время, сел на скамейку читать. Неожиданно рядом услышал, чуть ли не стон:

– Саня, Санечка.

– Да ты что! Владлена! – Куминов поднял голову – Вот не ожидал. Что ты здесь делаешь? Присаживайся.

***

Владочка была родом из райцентра, в городе училась на бухгалтера. Ей повезло, что еще перед окончанием училища она встретила городского парня, студента и спортсмена Владлена Грочкова, вышла за него замуж, поэтому ей не пришлось возвращаться домой, она получила распределение в городе по месту жительства мужа. Работников загса тогда позабавило, что у молодоженов были одинаковые имена. Грочков был сильно влюблен во Владочку и женился на ней, хотя они были знакомы всего три месяца. Он водил ее с собой на все студенческие попойки, где на его беду и встретили Куминова. Владочка была очарована Санькой с первого взгляда. Теперь она находила любой предлог, чтобы встретиться с ним. Естественно, сначала Куминов не собирался воспользоваться женой своего бывшего одноклассника, но получилось, как всегда. Если женщина хочет, что ему жалко, что ли. Куминов познакомил Владочку с Любочкой, которая была их с Алешкой подружкой. Любочка приходилась какой-то уж очень дальней родственницей Ростову и часто проводила с ними время. Владочка тогда не подозревала, как это они дружат. Грочков играл в областной команде по волейболу и часто отлучался из дома. Когда подозрения закрались в его голову, он внезапно со сборов примчался сразу к Куминову, где все четверо друзей наслаждались обществом друг друга. Вместо скандала Владик разрыдался, Любочка вызвалась его утешить. Владочка оскорбилась, что муж, в ее присутствии, уединяется с другой. Судьба их брака была решена. Через какое-то время, не обращая внимания на Владочку, Санька занялся Любочкой. Владочка пробовала возразить, но Санька ей сказал: «Ладно тебе, не все равно, что ли, иди к Алешке, ему скучно. Не переживай, потом поменяемся». Владочка при всем том, всегда мечтала, что Санька начнет относиться к ней по-другому, признается в любви, скажет, как она ему дорога, что он хочет на ней жениться. Она представляла, как он из загса выносит ее на руках, она в роскошном белом платье, они садятся в обкомовскую «волгу», нет, лучше в «чайку», а Любочка плачет от злости. Ей хотелось прекратить эти дурацкие «дружеские» отношения, когда ее и Любочку используют по очереди, но она не решалась это разорвать, хоть так она будет рядом с Санькой. В конце концов, где бы он таскался, он всегда возвращался к ней. Когда-нибудь поймет, что Владочка – это та женщина, без которой нельзя прожить. То, что приходится спать с его другом, ну, они же современные люди.

***

– Я здесь живу, – сказала Владочка – Ты разве не помнишь, это мой родной поселок.

– Припоминаю, это где море вырыли.

– Какое море? Саня, я так рада тебя видеть.

– Уж я-то, как рад. Кончил от счастья, – насмешливо сказал Куминов.

Владочка казалось, еще больше похудела, хотя вроде, дальше некуда. Даже пальто подчеркивало ее изможденную худобу, оно висело на Владочкиных плечиках, как на вешалке, под ним не угадывалось ничего, кроме косточек.

– Саня, я замуж вышла.

– Поздравляю, кого это так угораздило? Это тот моряк, с голодухи видать на кости бросился.

– Саня, зачем ты так.

– Извини, детка. Что-то не то сморозил. А я теперь почти твой земляк. В этом районе в школе работаю. Надо же, встретились. Что такая грустная, мужняя жена?

– Все вышло не так, как я хотела, – она перешла на шепот – Я хотела за тебя замуж.

– Владочка, не смеши ты мои яйца, – засмеялся Куминов – Что за бред? У нас что, были предпосылки к этому? Это тебя мужик твой так изъездил?

– Врачи сказали, это нарушение обмена веществ. Бывает после родов, обычно женщины полнеют, я вот – наоборот.

– У тебя ребенок? Поздравляю.

– Мальчик. Мы месяц назад из роддома выписались. Маме сейчас оставила, вышла погулять.

– Молодец, главное, вовремя, пока ветра нет.

– Саня, ты меня совсем не любил?

– Владочка, ты что, не помнишь? Я тебя периодически любил, даже, когда ты из-под Алешки вылезала. Мне казалось, тебе нравилось, как я тебя любил, – Куминов улыбаясь, смотрел на Владочку. У нее потекли слезы – Владлена, ты же знаешь, меня бесит, когда женщины плачут, я не люблю успокаивать. У тебя просто послеродовые проблемы, детка. Хочешь, провожу немного, пока до автобуса время есть, – он прошелся с ней по улице.

– Там мой дом.

– Вот и иди домой, Владлена. Тебя семья ждет. Давай, дай бог, больше не увидимся. Я не уважаю встречи выпускников.

Куминову было смешно. Надо же, ждала, когда замуж позовет. Какой завидный жених, все замуж за него хотят.

***

Вконец запутавшийся в своих любовных отношениях, Санька решил развеяться. Он вспомнил про свою подружку и направился к Владочке.

– Проходи. Если сам пришел, я тебе что-то скажу, – Владочка была серьезная и грустная.

«Неужели еще одна беременность?» – подумал Санька.

– Саня, я встретила другого человека.

«Странно, можно подумать, я у нее был единственным»

– Он моряк дальнего плавания.

– Почему не космонавт?

– Саня, я серьезно. Я нашла работу в нашем поселке, буду теперь жить там.

– У вас в поселке, море прорыли? – уточнил Санька, в дом зашла Любочка – И ты здесь?

– Меня из общежития выселили, я же из института уволилась. Придется домой возвращаться, тетя Галя не пустит, там Алешка женатый. Я не хочу домой, я на БАМ поеду.

– Вот где от души оторвешься, – сказал ей Санька – Ладно, девчонки, раз вы обе здесь, сообразим напоследок, айн маленький групповушка.

Все объяснялось просто. Екатерина Александровна позвонила Владочке на работу.

– Тебе в твоем поселке работу приготовили, даже больше будешь получать. Увольняйся и дергай из города. Или я тебя собственными руками вышвырну.

С Любочкой пришлось действовать по-другому. Вследствие своих умственных способностей, та бы не поняла сказанного. Любочку подозвал декан, у которого она была лаборанткой, со слезами в голосе, сказал:

– Любовь, моей жене сказали о наших отношениях, она меня даже побила. Прости, Любовь, но я тебя увольняю.

***

Куминов приехал домой уже вечером. Екатерина Александровна была дома. Она подошла, поцеловала сына в щеку. Она очень по нему скучала, хотя виделись они довольно часто, сама мысль, что он сейчас живет не с ней, была невыносима.

– Ты сегодня припозднился.

– На автобусах, мам. Завтра схожу, машину заберу.

– Я котлеток принесла, из нашей столовой, девчонки вкусные делают. Сейчас в духовке разогрею.

Санька умылся, переоделся, в блаженстве, что он дома, улегся на диване. Екатерина Александровна зашла в комнату. Она стояла и любовалась, какой же у нее красивый мальчик!

– Санечка, мальчик мой, пойдем, покушаешь.

– Сейчас, мама. Как же хорошо!

– Бедный мой ребенок, живешь там, как в ссылке.

– Да, нормально все, мам, – засмеялся Санька – Там тоже все ништяк. Только дома лучше.

Они ужинали на кухне.

– Представь, мама, сегодня в поселке встретил Владочку, она там живет. Вроде часто туда мотаюсь, но за два года ни разу не встречал, хотя поселок небольшой. Такая смешная, еще больше похудела, как из Бухенвальда. Говорит, что замужем, родила мальчишку недавно.

– У тебя что-то дрогнуло?

– Мама, не смеши. Сейчас кажется все таким забавным. Она сказала, что меня любила. На моих глазах другим подставлялась, такие вот проявления любви, – он посмотрел на мать – Я тебе не говорил. Иру, я тоже один раз встретил. Это было в прошлом году, в апреле, кажется, ну да, лужи уже были, снег сошел. С коляской шла, какая-то жалкая. Я ее сначала не узнал, коляска застряла, я помог вытащить, смотрю – она. Она сразу: «Сашенька», зажмурилась, слезки побежали. Я спросил: «Твой?», она головой кивает, – Куминов помолчал – Я хотел ей сказать, как она удачно аборт сделала, рожать может. В последний момент заткнулся. Меня бесит, крутился вокруг какой-то жалкой девчонки и моим соперником был полный дебил. Ничего, жизнь все расставила по своим местам, Каждому свое, кто, что заслужил, – он взглянул на мать, она молчала и пристально смотрела на него – Ладно, не будем. Опять драться полезешь.

Екатерину Александровну коробили его высказывания. Она не стала ему говорить, что тоже видела Ирину, ни того, что с ней произошло. Ей было неприятно, что сын вел себя, как подлец, но также, ей не хотелось, чтобы он мучился угрызениями совести. Все-таки, это был ее любимый мальчик, ей не хотелось делать ему больно.

***

Это тоже было в прошлом году, но в начале осени. Куминова встретила Ирину с матерью недалеко от обкома, возле здания суда. Ирина была в строгом темном шерстяном платье. Волосы собраны в хвост и стянуты черной лентой. Она не выглядела жалкой, наоборот, держалась с большим достоинством. Ее мать, увидев Куминову, не смогла пересилить себя, чтобы поздороваться, отвернулась и гордо пошла вперед, семеня на коротких ножках. Ирина задержалась и поздоровалась с Екатериной Александровной:

– Как ты? – спросила ее Куминова

– Сойдет, – ответила ей Ирина.

– Я могу помочь?

– Нет, вряд ли. Спасибо за предложение.

В обкоме говорили об этой страшной истории, потому что она произошла в семье Ильинской, Анна Сергеевна тоже была не последним человеком в городе. Екатерина Александровна, при случае, расспросила главного прокурора. Он рассказал ей в общих чертах и добавил:

– Вы знаете, Екатерина Александровна, наши следаки хотели статью, как непреднамеренное, в состоянии аффекта, пожалели мальчишку, только восемнадцать исполнилось. Но девочка, его жена, настаивала, что это преднамеренное убийство, что он заранее все спланировал. Она и на суде повторила свои показания.

Куминова вспомнила Володарскую, как та хладнокровно организовала убийство своего мужа. Ира оказалась тоже мстительной девочкой. Не приведи бог, чтобы ее сыну мстить не надумала.

***

Екатерина Александровна легла в постель с газетой, но ей не читалось и не спалось. В комнату вошел сын.

– Можно?

– Странно, ты дома?

– Сегодня не хочу никуда идти. Завтра. Машину заберу, потом где-нибудь развеюсь, в понедельник утречком уеду, – он присел к ней на кровать –  Мама, ты на меня так посмотрела, ты права, я понял, что ты хотела мне сказать. Можно, я тебе исповедуюсь? Я нарочно придумываю всякую чушь про Иру. Сначала внушал себе, что она разводит меня с этой беременностью, что специально рассказывает всем о наших отношениях. Потом внушал себе, что она просто маленькая дурочка, достойна только своего верного придурка. Я старался думать о ней плохо, чтобы перестать думать о ней вообще. Придумывал себе оправдания, чтобы не сознаваться, что виноват перед ней. Сонька права была, я подонок. Я нарочно влюблял ее в себя, очень уж хотелось, чтобы такая девочка была моей. Я оскорбил ее, мама, взял, как котенка за шкирку и выкинул за дверь. Даже прощения не попросил, козел. Мало ты мне по морде настучала, надо было еще. Мне было с ней чертовски хорошо. Я пребывал в блаженстве, слушая ее болтовню. Я балдел, когда я проводил время с ней и ее маленькой сестрой. Знаешь, мама, Иришка – необычная, непосредственная, как ребенок, в тоже время, странно мудрые суждения выдавала. В классе она была самая умная, на раз, два, все задачки решала, полурока пройдет, она уже контрольные сделает за себя и своего полудурка. Странно, она почти ничего не учила, но все знала. Я ей восхищался. Когда она была моей, мне казалось, я умираю от счастья. Я не испытывал подобное ни с кем, даже с Наташей. С Наташей в постели было все заоблачно, но это были просто физические ощущения. Эта девчонка была моей, я сам от нее отказался, да еще каким образом! Ни черта я тогда не понял, – Санька замолчал, потом опять заговорил – Знаешь, я, иногда, скучаю по ней. Я понимаю, вряд ли можно что-то вернуть, я сильно обидел ее. Можно, конечно, попытаться, отбить ее у этого придурка. Но у нее есть ребенок, это уже другое. Я не готов к этому. Ира – это одно. Зачем мне нужен ребенок этого дурака?

– Ира осталась в прошлом, Саня, – Екатерина Александровна села в кровати, протянула к сыну руку, взъерошила его волосы – Хорошо, что выговорился, это нужно. Никогда больше не унижай себя нелестными высказываниями о той, в которую был влюблен. Ты вспоминаешь ее, потому что, виноват перед ней, с этим надо жить. Бывает, в жизни совершаешь ужасные поступки, за которые не нужно искать прощения, это остается с тобой. Эта девочка спасла нас с тобой, Саня. Ты причинил ей боль, она не отомстила. Хотя, ты знаешь, последствия были бы ой-ей-ей какие. Надеюсь, впредь ты будешь думать головой, а не головкой.

***

Ирине, оставшиеся два с половиной месяца учебы показались целой вечностью. Она заходила в здание школы, как на расстрел. Она ненавидела эти стены, эти парты, эти морды. Здесь ее унизили, над ней посмеялись, она считала дни, когда не нужно будет здесь появляться. Хотя, в общем-то, все закончилось, судачили о ней недолго, никто над ней не хихикал, никто не вспоминал. Данилов опять бродил, как привязанный. Ирина его уже не отгоняла, она помнила, что в дни всеобщего осуждения, только он был рядом, он отстаивал Ирину и ее честь, порой и с кулаками. Он иногда ей намекал:

– Ирка, может мы того? Тебя уже все равно распечатали.

– Некогда мне, к экзаменам готовиться надо, – Ирина даже на него не обижалась.

– После выпускного дашь?

– Ладно, – смеясь, отмахнулась от него Ирина.

На выпускном вечере, после вручения аттестатов, Ирина решила уйти домой, а мать сказала:

– Останься, Ириша, потанцуешь. Все-таки последний день в школе, может, потом пожалеешь, что не осталась, – сама ушла домой.

За столом Никита сидел рядом с ней, и все время ее смешил. Она почти ничего не ела, только хихикала. Включили магнитофон, в отсутствии Серафимы Григорьевны, никто уже не запрещал «иностранщину». «Smokie» пели «What Can I Do».

– Ирка, пойдем танцевать, – сказал Никита.

– Ты же не умеешь.

– Можно подумать, ты умеешь.

Никита был прав, кроме топотушек на месте, Ирина ничего не усвоила. Где ей было танцевать и с кем, если большую часть танцевальных вечеров она просидела на скамейке, Никита никому не позволял приближаться к ней. Ирина посмотрела на Никиту и сказала:

– Пойдем, хоть один раз спляшу в этой школе.

Никита усиленно прижимал ее к себе, она отпихивалась.

– Никита, мне так неудобно. Я тебе сейчас все ноги оттопчу.

После танца, разгоряченный близостью Ирины, Никита, подскочил к микрофону и закричал:

– Песня! Для самой лучшей девушки в мире. Ирка, для тебя. Для меня нет тебя прекрасней… – Никита совсем не умел петь, он завывал, кричал, но все с умилением слушали, с завистью поглядывая на Ирину.

Ирине тоже было радостно. Она думала: «Какой же он хороший. Единственный, кто меня по-настоящему любит. Я ему нужна, не так, как некоторым, которые побаловались и забыли».

Никита шел с Ириной по ночному парку. Никита схватил ее за руки, прижал к себе, стал беспорядочно тыкаться губами в ухо и шею. Ирине было щекотно, она хихикала и пыталась увернуться.

– Ирка, ну ты же обещала.

«Почему бы и нет» – подумала Ирина – «Что здесь такого? В конце концов, он достоин награды».

– Что, прямо здесь? На скамейке?

– Давай, на скамейке. – Никита подтащил ее к скамейке и стал лезть под платье. – Черт, в твоих трусах запутался. Сними сама, не привычная что ли? Перед учителем же снимала.

– Он меня всегда сам раздевал – сказала Ирина, она не обиделась на Никиту, привыкла к его придурочным высказываниям.

Никита уложил Ирину на скамейку, она послушно раздвинула ноги. Ей не было противно, вообще никак не было. Ну, поелозили, чего-то вроде вставляли. Особых ощущений никаких.

Ирина поступила в институт. По всем признакам, она уже не сомневалась, что снова беременная.

– Класс! – сказал Никита – нас и до восемнадцати распишут.

Когда Ирина сказала матери, та взбеленилась:

– Ты что, совсем дура? Я же просила тебя не размениваться. Кому дала? Дураку! У тебя голова на плечах есть? Или что, один раз мужику дала и понеслась душа в рай? Тогда хоть кричала, что любишь. Сейчас, что? Тоже любовь, к дураку?

– Мама, Никита хороший. Это единственный человек, который меня любит по-настоящему. Он меня на руках носить будет, в обиду никогда не даст.

– Боже ты мой, в чем же я провинилась! Когда ты поумнеешь! Все придумываешь за других. То бабнику верила и надеялась, теперь этот дурачок самый надежный. Зачем ты ему дала?

– Мама, я ему была благодарна. Он же для меня столько сделал.

– Ты что, как проститутка, за услуги ноги раздвигаешь.

Ирина изменилась в лице. Ровным голосом она сказала:

– Я ухожу жить к Даниловым.

У Даниловых Ирине жилось неплохо. Никитин отец перенес инсульт, он после него почти оправился, разговаривал, владел руками, только ходил не очень хорошо, ноги заплетались. Раньше мать с Никитой не знали, куда от него прятаться, сейчас у него сил хватало только материться. Мать Никиты была поистине с ангельским характером. Ирину восприняла, как подарок судьбы. Она на нее, как на бога молилась, ухаживала за ней, ничего не давала делать. Ирина училась, из-за беременности ее освободили от осенних работ по уборке урожая, так что, своя беременность ей даже нравилась. Никиту пристроили учеником к сантехникам, он не стремился работать, платили ему, чисто символически, около двадцатки. Ирина с Никитой расписались, свадьбу делать не стали. Даниловы и так очень скромно жили. Всех доходов – пенсия отца и мизерные Иринина стипендия, да Никитина зарплата. Домой Ирина периодически заходила, но мать все еще на нее была в обиде, Снежана тоже обиделась, что Ириша от них ушла и перестала уделять ей внимание. Женитьба и беременность Ирины сослужили Никите хорошую службу, за избиение школьного сторожа ему назначили условное наказание. Наступил январь, Ирина на «отлично» сдала первую сессию, она была на седьмом месяце, в институте договорилась, что разрешат, если что, летнюю сессию сдать экстерном. С Никитой ей было весело, она только посмеивалась над его глупыми высказываниями. Она не обращала внимания на то, как угрюмо порой он смотрел на нее. Ирина даже не догадывалась, какие мысли крутились в его голове. Все чаще вспоминалось ему то унижение и бессилие, которое он испытывал, когда понял, что не в состоянии справиться с самоуверенным красавцем, как Ирка рассказывала Никите о любви к учителю, как он был готов удавиться, когда узнал, что она спит с Куминовым. Сейчас, хоть и с пузом, все равно, красивая, наверное, весь институт за ней бегает, а Никита уже не может быть рядом и караулить ее. Сколько там таких Куминовых. Чтобы Никите дать, так фиг допросишься, все время отлынивает, тысяча отговорок. Однажды ночью он начал раздвигать ноги, спящей Ирине, она проснулась.

– Никита, господи, живот же больно.

– Потерпишь. У тебя то живот, то голова.

Живот действительно мешал, Никита больно его сдавливал, Ирина попробовала его отодвинуть, черт с ним, если ему хочется, но пристроился бы удобней. Свет за окном освещал ее лицо, Никита видел, как она морщится. «Сука, не нравится, брыкается, учителю, падла, с радостью давала». Никита с силой ударил ее по лицу. От неожиданности и от боли, Ирина охнула и стала всеми силами отпинываться от него, пытаясь его сбросить. Он продолжал ее бить. Наконец ей удалось выбраться из кровати, она одернула ночную рубашку, побежала к выходу. Он сбил ее с ног и пинал, не разбирая, куда попадает. Боль была нечеловеческая, Ирина закричала. Она корчилась на полу, пытаясь прикрыть живот руками. Выскочила мать, включила свет, бросилась к сыну, оттащила его от Ирины. Ирина пыталась подняться, но смогла только встать на колени. Даже теперь, когда он ее прекратил бить, боль только нарастала, как будто все внутри разламывалось. Она ползла к двери, оставляя за собой кровавый след. Она кричала от боли, ни о чем другом она не могла думать, эта сумасшедшая боль затмила все. Никита, при свете, увидел Ирину в крови, истерично кинулся к ней, обнимая за ноги.

– Ирочка, Ирочка!

– Беги, скорую вызывай, – отрывая от Ирины, говорила ему мать.

Водитель «скорой помощи», который тоже поднялся, чтобы помочь нести носилки, не сдержался, врезал Никите по морде. В больнице Ирина родила девочку, на удивление, ребенок остался жить, хотя беременности не было полных семи месяцев. В больнице Ирина попросила медицинское заключение о побоях.

– Заявление подавать будешь? – спросили у нее.

– Скорее всего, да, – ответила Ирина.

Она написала свекрови записку, чтобы та пока ничего не говорила ее матери. Когда сошли синяки с лица, она сама написала матери, что упала и родила раньше времени. С девочкой ее перевели в специальное отделение для недоношенных детей, где Ирина провела с ней больше месяца. Никита приходил, вымаливал прощение, навзрыд плакал, его мать тоже умоляла простить. Ирина не могла решить, что же ей делать. Надо возвращаться домой, больше ей идти некуда. Там мать будет упрекать, дескать, предупреждала, сама же фыркнула, убежала жить к чужим людям. Комнаты в их квартире, конечно, не маленькие, но их всего две. Мама, Снежана, еще и Ирина со слабым ребенком впридачу. Может этот придурок и вправду исправится, но, как с ним жить, как забыть такое. Так и не зная, правильно ли она поступает, Ирина вернулась к Данилову. С Никитой она не разговаривала. Он ползал у нее в ногах, рыдал, просил прощения. Но она все не могла себя пересилить, чтобы начать с ним общаться.

Через какое-то время в начале апреля Ирина поехала с дочкой, которую назвали Машей, но Ирине больше нравилось называть ее Маруся, в детскую консультацию. Посмотрев ребенка, педиатр сказала:

– Что-то у нее никаких рефлексов нет, она ни на что не реагирует.

– Она реагирует на свет, звуки всякие издает, – возразила Ирина – Может, немножко в развитии запаздывает, вот голову еще не держит, но она же недоношенная.

– Мамаша, по всем признакам, она у вас ненормальная.

«Это ты ненормальная, дура» – хотела сказать Ирина. Она, расстроенная, катила коляску по тротуару. Был очень солнечный весенний день, солнце светило отовсюду, переливалось в лужах, в окнах домов. Но Ирине было не до любования ярким днем. Почему так получилось? У нее ведь такая хорошая Маруся, на нее похожа. Эта дура врачиха, сама ничего не понимает. Может маму попросить, чтобы она со знакомыми переговорила, в Ленинграде врачам Марусю показать. Ирина перешла через дорогу по пешеходному переходу, в задумчивости, взяла немного в сторону, и коляска колесом зацепилась за бордюр. «Черт побери! Все не слава богу!». Кто-то подошел, поднял коляску, перенес через бордюр и поставил на тротуар. Ирина подняла голову. Милое, родное лицо.

– Саша, – только и вымолвила Ирина. Сверкнувший луч, отразившись от окна дома, попал ей прямо в глаз, она зажмурилась. Ожог был такой сильный, что потекли слезы. Ирина уже не видела Куминова, она только услышала:

– Твой? – и кивнула головой.

Она слышала, как он хмыкнул и ушел. Ирина какое-то время еще стояла, зажмурившись, постепенно проморгалась, стала вытирать слезы. Даже здесь не повезло, хоть бы посмотрела на него, она так давно его не видела. Она сильно по нему скучала. Ей хотелось просто прижаться к нему и стоять так, охватив его руками, долго-долго, вдыхать его запах, слышать стук его сердца. Ирина по-настоящему заплакала. Дома свекровь переполошилась, увидев Ирину с красными глазами.

– Деточка, что случилось?

– Эта дура врачиха сказала, что Маруся ненормальная.

– Господи! – заплакала свекровь.

– Мне «Рябой» сказал, что тебя с учителем видел, – влетел в квартиру Никита – Что, сука, вспомнила? Решила опять с ним перепихнуться?

Ирине не хотелось оправдываться, но надо же было, как-то погасить скандал.

– Он просто помог мне вытащить коляску, он даже меня не узнал.

Никита ударил Ирину по голове, от второго удара ей удалось увернуться. Увидев, что он замешкался, она быстро схватила его за воротник куртки, что было силы, ударила его головой о стену. Никита потерял сознание.

– Падла, – сказала Ирина, перешагнула через него и пошла в комнату, собирать вещи.

– Ирочка, Ирочка, – зарыдала свекровь – Не уходи. Он же без тебя с ума сойдет.

– Он и со мной неумный. Я что, должна ждать, когда он меня убьет? Нет, уж, у меня нет вашего терпения, я не понимаю, почему я, вообще, должна это терпеть. Это же, как надо себя не уважать, чтобы так жить.

Свекровь упала на колени и обхватила ее ноги.

– Я умоляю, Ирочка.

– Да, что ты будешь делать! – Ирина от злости швырнула вещи.

Когда Никита пришел в себя, он вел себя тихо, несколько дней в квартире была гнетущая тишина, даже свекор реже матерился. Как-то Ирина пришла из магазина и обратила внимание на стоявший возле кладовки топор.

– Дрова собрались рубить?

– Отец пообещал Кузьмину дать, тот просил, – сказала свекровь.

Ничего не предвещало плохого, сидели спокойно, ужинали. Вдруг Никита опять завелся:

– Ты где сегодня долго была?

– В очереди она стояла, Никитушка, – сказала свекровь, Ирина напряглась.

– Мамка, тебя никто не спрашивает. Говори, курва, опять со своим физиком шлялась?

– Да, чтоб ты сдох! – не выдержала Ирина и встала – Пропадите вы пропадом со своим придурастым сыночком. Я что, на помойке родилась, чтобы так со мной обращались! – Ирина пошла к двери, она понимала, что с дочерью ей не уйти и одеться у нее не будет времени. «Да хрен с ним, раздетая к мамке убегу». Она повернулась – Тетя Тася, Марусю потом заберу.

Ирина видела, что Никита бросился за ней, по пути схватил топор. Он бы догнал ее, но за ним кинулась свекровь и вцепилась в него.

– Никитушка, сыночек! Дети, опомнитесь!

Никита повернулся с перекошенным от злобы лицом, к матери, и опустил топор. Ирине в лицо ударили брызги, она даже не поняла сначала, что это. Ирина услышала жуткий вопль, свекор рухнул в дверях кухни. Ее охватил панический ужас, она стремглав вылетела из квартиры. Она бежала по лестнице, стучала во все двери на этажах, истошно кричала «Помогите!». Несколько соседей сразу стали звонить в милицию и «скорую помощь», кто-то запустил Ирину в квартиру. Голова ее была забрызгана кровью. Ее трясло мелкой дрожью. Ей протянули стакан воды.

– Пей, девочка, пей. Надо попить.

Соседские мужики ворвались в квартиру и уже мутузили Никиту. Его отбили подоспевшие милиционеры. Приехала «скорая помощь». Ирина вернулась в квартиру.

– У меня там дочь, – еле выговорила она.

Никиту увезли в милицию, свекра уложили на носилки, чтобы увезти в больницу, возле тела свекрови ходили какие-то люди, фотографировали, что-то измеряли.

– Давайте, вам укол поставим, – предложил ей фельдшер скорой помощи.

– Нет, – Ирина помотала головой – Я кормлю, – в маленькой комнате, она попробовала сцедить молоко, у нее ничего не получалось. Ирина вышла из спальни, подошла, как ей показалось, к старшему из милиционеров – Мне надо дочку кормить. У меня мама в соседнем доме. Можно к ней?

– Пусть идет, – сказал кто-то – Здесь и так все ясно. Завтра в отделении допросим.

– Я приду, – сказала Ирина, дрожь все не унималась.

В коридоре везде была кровь. Она кое-как вытерла лицо, одела что-то на себя, завернула в одеяло Марусю и пошла с ней к выходу. У нее кружилась голова, когда она протискивалась мимо тела свекрови.

– Адрес оставьте. Мы дверь опечатаем. Если потребуется, завтра к участковому обратитесь, с ним зайдете.

Ирину проводили до родительского дома. Она кивком поблагодарила, сил говорить уже не было. Мать открыла дверь и охнула от ужаса.

– Ирочка!

– Мама, это не моя кровь. Он убил тетю Тасю. Мама, придумай, как накормить Марусю. У меня куда-то делось молоко, – тихим, почти безучастным голосом сказала Ирина. Мать взяла у нее из рук ребенка – Я умоюсь, ладно?

Ирина уже из последних сил смыла с себя кровь, добрела до дивана и отключилась. На допросе у следователя она все рассказала. Следователь записал, подал ей протокол и ручку.

– Вот здесь распишитесь.

– Что вы написали? – спросила она, читая протокол – Здесь нет многого из того, что я вам рассказывала. Почему вы не написали, что он заранее приготовил топор, что он смотрел на свою мать, перед тем, как ее убить? Он прекрасно понимал, что это она.

– Ирина Владимировна, у вашего мужа условная судимость, такие подробности только усугубят его судьбу. Пусть это будет убийство в состоянии аффекта.

– Что вы сказали? – Ирина поднялась со стула и наклонилась в сторону следователя. – Аффекта? В чем же был этот аффект? Ведь то, что он привлекался, уже говорит о его агрессивности. Я родила раньше срока, потому что он избил меня. Я прошу и это занести в протокол. У меня есть медицинское заключение, я его предоставлю.

– Сколько вам лет, Ирина Владимировна?

– Восемнадцать, и что? Я не понимаю, это следствие или поиск путей, смягчения наказания убийце. Вы хотите, чтобы я его пожалела? Меня отец в жизни пальцем не трогал. Этот урод свою неполноценность вымещал на мне. Вы не можете знать, как это больно, когда вас пинают по животу, в котором находится ребенок. Этот урод свою мать топором зарубил. Вы знаете, какая она была? Святая женщина. Такой доброты больше нигде не встретишь. Он отчетливо видел, что перед ним была мать, а не я, если вы хотите сказать, что он хотел убить меня в состоянии аффекта, что я какая-то уж слишком нехорошая, что надо этого хотеть. Я была перед ним. А он развернулся к матери, посмотрел на нее и ударил топором. Я перед кем угодно в этом поклянусь, на любом, самом страшном суде. Если вы предвзято относитесь ко мне и жалеете этого ублюдка, я сейчас же иду к прокурору.

– Я понял, Ирина Владимировна. Подождите, можете посидеть в коридоре. Я перепишу протокол, вы зайдете и его подпишете.

– Еще, когда я смогу попасть в квартиру и сделать там уборку?

– В течение недели, мы проведем следственный эксперимент и вам сообщим.

Ирина сидела на диване, машинально массировала Марусины ножки и смотрела в одну точку.

– Ириша, надо Марусину кроватку перевезти, – сказала ей мать.

– Не надо, мама, – Ирина помотала головой – Милиция все там закончила, разрешили вернуться в квартиру. Ты лучше помоги найти людей, не особо брезгливых, чтобы отмыть там все, а то уже воняет. Тетю Тасю на следующей неделе, сказали, отдадут, похоронить надо.

– Как ты там будешь жить?

– Нормально, мама. Я там прописана, зачем квартиру терять? Не хочу вас со Снежаной Марусей мучить. Она же не всегда молчит, то мычит, то воет жутко. Снежку это пугает.

– Когда Данилова выпишут, что будешь делать?

– Когда выпишут, тогда и посмотрим. Самое главное, чтобы не научился разговаривать. Еще расскажет, что это он топор в коридоре оставил. Мамочка, прошу тебя, устрой меня на работу, надо на заочное перевестись. Я не хочу сидеть на твоей шее, сделай, пожалуйста, – Ирина посмотрела на мать – Мамочка, не переживай, самое страшное уже было.

– Ира, Ира, что же ты с собой наделала. За что все это? За что тебя так жизнь наказывает, моя маленькая девочка? Эта тварь тебя сгубила, кобель распутный!

– Ты о ком? – не поняла Ирина.

– О возлюбленном твоем. Чтоб он сдох! Чтоб у него х..р отвалился.

– Мама, ты зачем его приплела? Не переживай, мамочка, я выживу. Ты только помоги мне еще немножко. С работой, квартирой. Дальше я сама.

На суде Ирина повторила свои показания и настаивала, что Никита намеренно убил мать, она должна быть следующей, просто успела убежать. Никита в исступлении кричал:

– Пусть дадут хоть двадцать лет. Я и через двадцать лет тебя убью. Буду отрубать от тебя по кусочку, и скармливать собакам.

По залу пронеслись вздохи ужаса, народные заседатели были в шоке. Ирина сидела с каменным выражением лица, думала: «Давай, давай, ори. Молодец! Может больше впаяют». Перед оглашением решения суда объявили перерыв. Ирина с матерью вышли на улицу, тогда-то они и встретили Куминову.

– Смотреть на нее не могу, – сказала Анна Сергеевна – Ты тоже, побежала к ней за помощью, нет, чтобы к родной матери.

– Прости меня, мама. Я тебе столько боли принесла. Мне очень стыдно. Я даже не понимаю, почему у меня все так через жопу получается. Какие-то дикие истории у меня случаются. Я постараюсь жить по-другому.

Никиту приговорили к высшей мере наказания. Когда Ирина выходила из здания суда, к ней подошла Софья Грачевская.

– Мы в школе, когда узнали, все были в шоке. Ирина, мы денег немного собрали. Ты приходи в школу, поможем, когда надо.

– Софья Викторовна, – сказала Ирина – Я в вашу школу под расстрелом не зайду. Я вас всех видеть не могу, лично вас тоже. Денег мне ваших не надо.

– Спасибо большое, – перехватила деньги Анна Сергеевна – Тасе памятник поставим.

После суда выписали свекра из больницы, он и после второго инсульта оправился. Он также мог потихоньку ходить, правда теперь, хорошо действовала только одна рука, говорить у него пока получалось плохо. Ирина сама на такси приехала за ним в больницу, помогла дойти домой.

– Что, мужик? Теперь у нас такая вот укороченная семья будет. Давай, мы с тобой правила установим. Ты следишь за Марусей, пока я на работе. Водичкой напоишь, личико вытрешь. Я тебе буду готовить, стирать. Ты только жопу вытирай здоровой рукой, а то в говне весь измажешься, оттирай тебя потом.

По щеке свекра потекла слеза.

– Не реви. Раньше думать надо было. Воспитали ублюдка. Может это ты ему мозги выбил? Это хорошо, что ты почти не разговариваешь, может звиздеть меньше будешь. Я тебе бумагу с ручкой положу. Ты печатными буквами что-нибудь изображай, потом мы с тобой разберемся, что ты хотел.

Анна Сергеевна не могла смотреть на жизнь дочери. Жалость разрывала ее сердце. Но Ирина всегда была спокойна, она хорошо держалась. Иногда от усталости, одна дома, она плакала. Причитала, жалела себя, и снова брала себя в руки. Чтобы ей было легче, она пела. Пела, когда занималась с Марусей, когда готовила еду, стирала и гладила белье, пела даже свекру перед сном. Конечно, она больше пела для Маруси, но ребенку было все равно, она ни на что не реагировала. Свекру нравилось, как Ирина поет, хоть он в душе ненавидел невестку и свою беспомощную зависимость от нее. Ирина хотела только одного, чтобы у Маруси наступило хоть какое-то облегчение. Девочка становилась старше и тяжелее. В городе никто не брался обследовать девочку и дать какой-нибудь точный прогноз. От Ирины отмахивались, не хотелось возиться с ее ребенком, без всякого оследования было ясно, что он безнадежен. Ирине предлагали только помощь в устройстве в специальный дом малютки. Но Ирина не верила, что нет никакой надежды. Вот были бы деньги, чтобы обследовать Марусю в Москве или Ленинграде.

***

У Куминова уже два года не было других отношений с женщинами, кроме, как заурядного секса. Он не собирался заводить других отношений, хватит с него любви. Для секса у него было три пассии, одна в райцентре и две в городе. Одна из них была проституткой. Куминов с дружками, как-то заказали себе тетенек за деньги. Одна тетенька произвела на него особое впечатление. Это была красивая, полноватая женщина, вся какая-то мягкая и приятная на ощупь. Эдакая мадам Рекамье с картины Давида. Мужичок, который их привозил, был почему-то этой пухленькой недоволен, даже пытался ударить ее. Куминов набил ему морду, потом они выпили на мировую, все обсудили, решили, что красотка всегда в выходные будет забронирована за Куминовым, мужичок клянется следить, чтобы ее никто не обижал, и Саньке, как постоянному клиенту, будет скощуха в полцены. Вторая подружка завелась у Куминова случайно. Она была двоюродной сестрой Ангелины Либерман, звали ее Аделина, то бишь, тоже Лина. Почему в этой семье была такая тяга к имени Лина, к слову сказать, родную Ангелинину сестру звали Эвелина, было непонятно. Может быть, у них была какая-то знаменитая прабабушка по имени Лина и всех девочек называли в ее честь, чтобы не путаться, полные имена давались разные. Куминов познакомился с Аделиной на одном из дней рождения у Либерманов. Эта была своеобразная девочка, небольшого роста, худенькая, с длинной неровной челкой, остальные волосы были выстрижены клочками. Одета была в порванную майку, полинялые ветхие джинсы и короткую джинсовую куртку, на ногах мужские ботинки. Сережку она носила только в одном ухе. Всем своим видом она показывала принадлежность к какому-то неформальному течению, какому именно, Аделина сама не знала. Своим скучающим и пренебрежительным видом она показывала свое отвращение к обычным обывателям. На свою сестру она смотрела с полным презрением. Чтобы оправдать свое присутствие, она сказала, что мать заставила прийти, что, дескать, родниться надо. Мероприятие продолжалось допоздна, Куминов предложил Аделине ее проводить. По дороге она спросила:

– Может, чего сообразим?

– Паспорт сначала покажи, – сказал ей Куминов.

– Мне двадцать. Мамой клянусь.

Они зашли в какой-то подъезд. Лина сняла джинсы вместе с трусами и кинула на батарею.

– Мешать будут, – пояснила она.

Куминова больше одолевал смех, чем желание. Девочке видно было подставиться, что высморкаться.

– Сзади не хочешь? – спросил он.

Лина помотала головой. Куминов приподнял ее, прислонил спиной к стене для упора, даже спросил:

– Тебе удобно?

Аделине очень понравилось это его обращение, не то, что остальные, сунул, подергался и все. Куминов не торопился, он наблюдал за ней и сознательно делал то, что от чего больше менялось ее лицо. Лина даже и не ожидала, что случайный секс в подъезде окажется таким классным. Ей нравилось, что он такой сильный, хоть она и упиралась спиной в стену, но, практически, он ее держал на руках. Чтобы не кричать, она вцепилась зубами в плечо Куминова, он морщился: «Господи, она меня покалечит». Потом она ему сказала:

– Слушай, это просто улет! – Куминов равнодушно посмотрел на нее, она продолжала – Давай, как-нибудь еще. Я согласна свиданькаться, когда ты захочешь. Я, конечно, терпеть не могу людей из ваших кругов, но то, что было, это класс!

– Хорошо, я не против. Буду в город приезжать, если что, встретимся.

Они периодически виделись. Лина даже перестала заниматься сексом с другими, зачем размениваться, если тебя имеет такой самец. Хоть он из такой семейки, Аделина органически отторгала все, что связано с партией, комсомолом и тому подобным, но удовольствие, что она с ним получала, не было сравнимо ни с чем. Черт с ним, на время их встреч, можно забывать, что это сын местного партийного вожака. У Аделины не было никакой определенной цели в жизни. Ни работа, ни замужество ее не интересовали. Она любила выделяться среди других, среди этого однообразного стада, ей нравилось, когда на нее показывали пальцем, когда плевались при ее нестандартном виде. Злоба других доставляла ей истинное удовольствие. Она постоянно отиралась в компании таких же нестандартных личностей. Их компанию периодически гоняли пролетарские парни, но Лину никогда не трогали, знали, что она родственница Женьки Либермана. Тот, конечно, уже не «Ангел», но силы от этого у него не убавилось. Поэтому Лина всегда заступалась за своих товарищей, бесстрашно лезла в драку. Завидев ее, кто-нибудь из нападавших, говорил:

– Опять эта дура. Ну, их к черту, пошли. Если ее ненароком заденешь, считай – кирдык.

Лине нравилось, что Куминов относился к ней с равнодушием. Что ему было наплевать на ее внешний вид, на ее закидоны. Еще у него можно было полистать какие-нибудь журнальчики, послушать музыку, которую в стране не достанешь. Куминов, действительно, не испытывал к ней никаких чувств, но она была ему не противна, так, сойдет для разнообразия.

Куминов забрал машину из автомастерской. Недалеко отъехав, он увидел Лину и остановился. Она подбежала к его машине.

– Саня, здорово, что увиделись. Сегодня не получится. Мы с ребятами в Питер. Обещали, «Аукцион» будет. Может, попадем.

«Ну, надо же в Питер» – подумал Санька – «Подчеркнуть надо, что не Ленинград».

– Что ж, детка, придется другую поиметь. Поцелуй дядю в щечку.

– Дядя перебьется. Я вот тебе не изменяю.

– Не будешь же ты меня ревновать к моим собственным рукам. Ладно, детка, не знаю, приеду ли на следующей неделе, но, когда здесь буду, я тебя найду.

***

Отец Женьки Либермана, по молодости женился на русской, и этим настроил против себя всю свою семью. Лет через несколько они все-таки свели его с порядочной еврейской женщиной, но Либерман старший из семьи так и не ушел. Так Женька и запомнил детство, отец то живет с ними, то не живет, мать плачет, жалуется всем подряд и выпивает, с горя, с подружками. Потом отец, вообще, уехал из города в Москву, там он работал в Доме Моды, скорее всего портным, хотя, когда приезжал, представлялся модным модельером. Мать радовалась его приездам, собирала всех знакомых и устраивала грандиозное застолье, где все слушали, что Либерман «на короткой ноге со Славой Зайцевым». Женька не выносил все эти посиделки, убегал из дома. Пока был меньше, его оставляли ночевать родители кого-нибудь из друзей. Подрос, стал околачиваться с дворовыми пацанами. Вскоре в доме, где он жил, появился недавно освободившийся мужичок, он вел себя смирно, всем видом показывал, что завязал, исправно ходил на работу. Стал этот мужичок сколачивать вокруг себя пацанов, привлекая их рассказами об уголовной романтике. Так потихоньку и сколотил банду малолеток, установил им строгую дисциплину, и что-то в виде своеобразного кодекса чести. Слушались его пацанята, безоговорочно. Кличку он себе придумал, как в фильме «Адъютант его превосходительства» – батька Ангел. Больше всего ему хотелось привлечь к себе Женьку Либермана, тот был от природы сильным мальчишкой, еще в двенадцать лет железки на узел завязывал. Женька любил возле него крутиться, но воровать отказывался. «Батька Ангел» нашел ему другое применение, решил в банде боевую дружину сделать, с Женькой во главе. Но Женька из-за своих новых друзей не забывал и одноклассников. Особенно нравился ему Санька Куминов. Женька считал его настоящим пацаном, хоть все и говорили, что маменькин сынок. Санька всегда за всех заступался и безоговорочно лез в любую драку. Дружба продолжалась и, когда Женька после восьмого класса ушел в ПТУ и, когда Санька переехал жить в другой дом. Куминову конечно не нравились Женькины сотоварищи, но тот всегда возражал. «Ты что, Санек, это правильные парни и законы у нас честнее, чем в стране». После смерти «батьки Ангела», дружки выбрали новым «Ангелом» Женьку. Женька немного изменил законы, теперь это называлось, «очистим наши дворы от неправильных пацанов», и они патрулировали улицы. На деле это было поколачиванием всех, кто не нравился, и драками «стенка на стенку» с такими же группами из других районов.

***

Куминов приехал к Ростовым. Наташа с Алешкой, с загадочно-радостным выражением лиц, быстренько накрыли на стол. Алешка достал бутылку водки.

– Нет, водку не буду, – сказал Санька – Во-первых, за рулем, во-вторых мне рано утром ехать нужно. Мой класс дежурный, надо пораньше в школе быть.

– Санек, ты прямо горишь на учительской работе.

– Ага, даже дым из жопы идет. Чтобы нормально существовать в стаде, как говорит одна моя знакомая, надо соблюдать правила, – усмехнулся Куминов – Меня это не сильно напрягает. Это просто часть моей работы. Я больше по инерции, надо – делаю. Не знаю, сколько эта моя ссылка продлится. Задрали меня эти школы, эти ученики.

– Ты у нас, как декабрист-просветитель. Знаешь? – сказал Алешка, лишь только Наташа вышла – У нас с Наташей будет ребенок.

– Поздравляю. Ты вроде говорил, что врачи не рекомендовали.

– Да ну их, – махнул рукой Алешка – Их слушать, вообще, не жить. Сколько было случаев, врачи не советуют, люди решаются и живут прекрасно. Чтобы они нам мозги не пудрили, мы решили, что Наташа пока в больницу не пойдет. Будут опять отговаривать. Это так здорово, у нас будет ребенок, мы будем его любить. Ты не представляешь, как я счастлив с Наташей. Как мне хорошо. Хочется порой открыть окно и заорать, чтобы все слышали, какой я счастливый.

«Какое-то не очень умное решение. Впрочем, это их дело» – подумал Куминов. Он размышлял, пригласить «мадам Рекамье» или уехать вечером через райцентр? Там у Саньки была еще одна женщина. Сколько ей было лет, точно Санька не знал, может где-то под сорок. Он ее встретил в поселковом ресторанчике, пошел провожать ее домой и остался до утра. Одинокие женщины для того и ходят в ресторан, чтобы увести оттуда кого-нибудь хоть на ночку. Она была обыкновенная, не худая, не толстая, не красавица, не уродина. Молча ему отдавалась, молча его кормила. Для приличия, он тоже не приходил к ней с пустыми руками. Он о ней почти ничего не знал. Ему было все равно. Ему было спокойно от того, что с теперешними тремя его женщинами не нужно было ни о чем говорить. Это были чужие, ненужные ему женщины, он почти не ласкал никого из них, просто брал, как должное. Не одну из них он так ни разу не поцеловал. Только с Линой иногда мог поболтать. Лина была молодая, довольно своеобразная, со своим мнением. Его это веселило. Девочка – протест. Куминов не относился серьезно ни к лозунгам, ни к идеям коммунизма. Некоторые вещи его коробили. Порой он не понимал, кто устанавливал эти рамки жизни, как жить, что есть, как одеваться, какую музыку слушать. Но в целом он относился к существующему порядку вещей нормально. Ему не было плохо в этой жизни, он не считал себя заточенным в клетке. Так нужно, соблюдать некоторые правила поведения, ничего страшного. Он был согласен, что где-то живут и лучше, но все равно, не был ни революционером, ни контрреволюционером.

***

Ростовы родили себе сына уже поздно, когда обоим было почти под сорок. Было у них три дочери, они все время мечтали о сыне. Долгожданный сынок появился, когда дочки уже подросли. Когда Алешке было пятнадцать лет, случилось несчастье. Поехал его отец к родне в Ярославль, там на рыбалке, с мужиками выпили, никто спьяну не заметил, как Ростов, согнувшись, прилег в траве. Когда решили его разбудить, он уже стал холодеть. Дочки к тому времени разъехались кто куда, замуж повыходили. Остались Алешка с матерью вдвоем. Когда Алешка школу закончил, мать на пенсию вышла. На денежки, какие скопила, домик маленький купила в деревне недалеко, стала в земле возиться.

Однажды на пороге появилась улыбающаяся девушка с чемоданом и бросилась Алешкиной матери на шею.

– Ой, я так рада, наконец-то я вас увидела. Я внучка бабы Веры, в университет поступать приехала.

Ростова долго вспоминала, кто такая баба Вера. Написала письма родственникам, через пару месяцев выяснила, что баба Вера троюродная сестра ее мужа. За это время Любочка, так звали новую родственницу, прижилась в их квартире. Она была ладненькая, крепенькая, целыми днями то хохотала над каждым пустяком, то песни распевала. Деревенская девчонка как-то быстренько освободила Алешкину мать от хозяйственных дел. Копалась вместе с ней в огороде, делала заготовки на зиму. Ростова уже начинала любить неожиданную родственницу. Вот только с поступлением Любочке не повезло, она сдала на двойки все экзамены. Алешка пробовал ей помочь подготовиться, да махнул рукой. Что тут сделаешь, если она кроме букваря и арифметики ничего в школе не усвоила. Но у Любочки так поднималась грудь при горестных вздохах, что присутствовавший на экзаменах декан, проглотив слюну, пожалел бедную девочку и предложил ей работу лаборанткой. Так Любочка осталась в городе жить у Ростовых.

Как-то зимой, вернулась Ростова из деревни, куда ездила проведать свою избушку. Открыла дверь и услышала, как босые ноги быстренько протопали по полу. Тут же зашла в комнату и все поняла. Под тахтой валялись Алешкины трусы, да и сам Алешка глупо улыбался. Отхлестав Алешку его же трусами, Ростова пошла в спальню.

– Ах ты, сучка бесстыжая, шалава! Я тебя пригрела, а ты мне бордель развела, – Ростова хотела Любочку за космы оттаскать, но рука не поднялась – Давай, девка, ищи себе другое жилье, здесь бл… ство мне не нужно.

Любочка переехала в общежитие, но надолго не исчезла. Через несколько дней она стояла на пороге, с радостной улыбкой.

– Здравствуйте, тетя Галя, в гости пустите?

Ростова тяжело вздохнула. Что вот с ней сделаешь, такой хоть ссы в глаза, все божья роса.

– Смотри только у меня, чтобы с Алешкой не вошкалась.

– Вы что, тетя Галя, я же к вам в гости, может помочь чем, мы ж родня.

Так и продолжала Любочка тереться возле Алешки и дружка его Саньки Куминова, Кто там с кем дружил, Ростова старалась не думать, больше не заставала их за непотребным делом, и ладно. Потом еще Владочка появилась, теперь и она все время с ними валандалась. Любочка то хоть справная девка, все при ней, эта – страх смотреть, тощая, бледная, аж синяя. Как ее парни любят, того и гляди помрет. Хотя может наоборот, говорят же, худючая, да зло… учая. Когда у Алешки появилась любимая девушка, Ростова обрадовалась. Девушка ей нравилась, встречались хорошо, жениться собирались, но что-то произошло, расстались. Снова началась эта срамотень, Алешка, Санька и эти две лахудры. С мальчишек что возьмешь, если девки сами дают.

***

Куминов в деревне жил на постое у женщины. Она была явно старше его матери, но на пенсию еще не вышла, работала в теплице. Отношения у них были хорошие. Петровна сама не любила разглагольствовать, Саньке нравилось, что она не приставала к нему с расспросами о жизни, что да как. Он ей старался помочь, не столько по мере сил, сколько по мере умения. Он был довольно силен физически, но некоторых хозяйственных деревенских дел попросту не умел делать. Петровна к нему не приставала, над ним не посмеивалась. Не умеет, да не умеет, она тоже в его формулах ничего не соображает. А парень хороший, простой, не заносчивый, денег за постой дает, продукты привозит, от стряпни ее не морщится. Петровна может просто картошки сварить, он навернет и глазом не моргнет. Единственное, что ж каждый день намываться, не баба же. Вещи не стирает, видать, домой отвозит. Еще подозрительно ей было, почему он с бабами не водится. Самый такой возраст, холостой, не в порядке что-то, что ли. Когда пошли слухи, что часто его машину видели в райцентре возле одного дома, она немного успокоилась. Рядом с Петровной жили Трифоновы. Дом у них был большой, зажиточный. Трифонов был работящий хозяйственный молчаливый мужик, зато жена у него больно крикливая. Когда скотину выходила кормить, вся улица слышала. У них было трое детей. Два сына и дочь. Старший Николай уже взрослый, женатый, жил с семьей отдельно. Младший Вовка был еще школьник, в седьмом классе. Вовка обожал Куминова. Он мечтал стать военным, когда увидел с каким упорством Куминов занимается, еще и приемы всякие отрабатывает, стал ему подражать, возле него крутиться. Куминов не отгонял от себя Вовку, обучал его этим самым приемам. Когда Вовка узнал, что Куминов всерьез занимался самбо и участвовал в разных соревнованиях, тот стал его кумиром. Дочь у Трифоновых была средней. Куминов ее ни разу не видел. Хотя она училась в райцентре в училище и периодически приезжала домой, он ни разу с ней не пересекался. Он слышал, что в деревне ее называли малахольной, даже мать нелестно отзывалась о ней, Николай поддакивал ей. Но отец обожал дочку и Вовка всегда лез в драку, если кто плохо скажет о сестре.

– Даша у нас очень хорошая, – говорил Вовка Куминову – Просто она умеет мечтать. Все только о сене для коров, да о зарплате, она говорит про другое. Когда она еще дома жила, мы с ней часто играли. Мы играли в пиратов, мы целый пиратский корабль соорудили. Она была Арабелла, я – капитан Блад, которого несправедливо обидели. Еще на ручье мы страну мастерили, целое глиняное царство, там у нас жили лесные человечки. Про нее говорят ерунду, потому что, она на деревенскую не похожа. Она, будто с неба прилетела. Мамка на нее ругается, потому что она отправит Дашу птицу кормить, Даша замечтается, всю птицу выпустит, на кухне оставит – молоко или тесто прокараулит. Папка Дашу жалеет, он говорит, девочка должна быть такой, не то, что вы – коровы. Я за Дашу любого побью, пусть он даже сильнее меня будет.

– Ты прав, Вовик. Мужчина должен защищать слабых, – сказал Куминов, сам подумал, кто бы говорил. Орал на бедную девочку, так, что она решила, что он ее ударит. Куминов вспомнил, как Ирина прикрывала голову руками. До чего дошел, придурок. До сих пор стыдно.

Петровне привезли машину угля. Куминов вызвался перекидать его в большие деревянные лари, которые в деревне назывались «углярками». Дело нехитрое, вместо физзарядки. Со двора, он заметил, как какая-то худенькая девочка, торопясь, взбиралась по дороге, таща за собой чемодан. Улица, на которой находились дома Петровны и Трифоновых, поднималась на взгорье. Девочка вдруг запнулась обо что-то и растянулась на дороге. Куминов хотел выбежать ей на помощь, но она тут же поднялась сама, чумазая от грязи. Куминов отвернулся, чтобы не показать, что он видел ее падение. Он знал, как девочки стыдятся, когда попадают в нелепые ситуации перед лицами противоположного пола. Наверное, это и есть соседская дочка. Вовка говорил, что Даша сдает госэкзамены и скоро насовсем вернется домой.

Так оно и было. Даша окончила училище в райцентре, где училась на библиотекаря. Она очень была рада, что вернулась домой. Ей не нравилось жить в общежитии, хотя ее там никто не обижал. Девчонки считали, что хоть у Даши и не все дома, в сущности, она неплохая. Всегда делает, что попросишь. На «шухере» посидит, когда ребята к девчонкам приходят, поесть приготовит, в комнате приберет. Особенно нравилась она девчонкам из ее группы. Если на паре, что спросят, то Даша часа два преподавателям будет уши тереть, остальным можно быть спокойными. Мальчишкам они ее в обиду не давали, никто к Даше не приставал, никто над ней в глаза не смеялся. Но дома было лучше, там были папа, мама, братья. Главное, был Вовка, с ним можно было сочинять разные истории, играть в придуманные королевства и приключения. В общежитии надоело, у девчонок только и разговоров, что о мальчишках и о всяких их неприличных достоинствах. Никто из ее знакомых не встречался с парнем так, как надо, возвышенно и красиво. Когда Даша топала в горку к своему дому, она увидела в соседнем дворе мужчину, он размахивал лопатой, перебрасывал что-то. Даша на него загляделась. Он был высокий, широкоплечий, волосы у него были красиво подстрижены. Даша в деревне не встречала таких. Она поняла, что это и есть жилец Петровны, Вовкин учитель и кумир. Вовка Даше только про него и говорил, чуть ли, не захлебываясь от восторга. Даша его раньше не видела, как-то так получалось, что, когда она приезжала в деревню, он уезжал. Ей показалось, что он поворачивается в ее сторону, Даша заторопилась уйти, но на дороге только недавно растаял снег, было грязно и очень скользко. Даша плашмя упала прямо в эту грязь. Она не больно ударилась, ей было обидно, что перед этим красивым незнакомцем так опозорилась. Даша поднялась, слезы подступали к глазам. Но этот мужчина не смотрел в ее сторону и продолжал работать. «Слава богу, не видел» – подумала Даша и пошла дальше.

– Господи, боже мой! – встретила ее мать – Да, что ж ты такая! Двух шагов нормально сделать не можешь.

***

Уроков во вторую смену у Куминова не было, он поехал к приятелям в студенческое общежитие, где и угодил на пирушку. Когда все было выпито, Куминов предложил:

– Я съезжу в лавку за добавкой, – ему казалось, он выпил немного, он не чувствовал себя пьяным. Подъезжая к гастроному, он увидел Ирину, выходящую из магазина. – Вот и моя суженая. Поедем в гости, – он взял ее за руку.

– Саша, я не могу. Мне надо домой, – Ирина пыталась выдернуть руку.

Но Санька тянул ее к машине, она подумала, что нелепо вырываться и привлекать к себе внимание прохожих. Она, нехотя, села в машину.

– Саша, ты же пьяный. Почему ты за рулем?

– Я – пьяный? Ни в коем случае. У меня все под контролем, – Куминов привез ее к своему дому – Пойдем. Маму можно не бояться, мы же теперь родственники. Проходите, раздевайтесь. Будьте, как дома. Хотя теперь вы и дома, – он по-клоунски расшаркивался перед ней.

– Саша, перестань, пожалуйста. Насчет женитьбы, в этом нет необходимости. Можешь забыть об этом.

– Почему же?

– Мы потом поговорим, когда ты будешь трезвым. Мне нужно идти.

– Куда это мы? – он схватил ее за плечи – Я хочу воспользоваться своим правом мужа и разложить тебя здесь, прямо сейчас, на этом полу.

Ирине стало страшно. Она уперлась руками в его грудь, пыталась оттолкнуть его от себя.

– Нет! – закричала она – Я не хочу. Отпусти меня.

– А я хочу, – он задрал ей юбку и полез рукой между ног.

Ирина пыталась вырваться. Рукой он нащупал, что у нее между ног, что-то подложено. Санька оттолкнул ее от себя.

– Это что? Где же наша беременность? Ты решила со мной пошутить? Ты знаешь, кто ты?

– Саша! – закричала она.

От ее крика он опомнился. Ирина стояла, сжавшись и прикрывая голову руками.

– Ты что? Ты думала, я тебя ударю? Я не бью женщин, даже когда они этого заслуживают. Даже таких лживых, как ты.

– Саша, замолчи, пожалуйста, я и так ухожу. Пожалуйста, не говори ничего.

– Ты знаешь, что ты натворила? – Он ее не слушал, продолжал орать на нее – Из-за тебя расстался с Наташей, самой лучшей женщиной на свете. Я бросил любимую женщину! Ради кого? Ради вот этой, недалекой и лживой девчонки. Убирайся, видеть тебя не хочу, – Куминов вытолкал Ирину за дверь.

В холодильнике он нашел водку и выпил всю бутылку. Пришедшая с работы Куминова увидела пьяного сына, спящего на полу. В коридоре стояла какая-то хозяйственная сумка с яблоками.

***

Деревня, в которой жил Куминов, хоть и звалась деревня, была довольно обустроенным местом. Здесь находился овощной совхоз-миллионер, снабжавший продукцией все города области. Почти все жители работали в теплицах и на полях, получали за это неплохую зарплату. Если не считать закоулков, все улицы были асфальтированы, проведено водоснабжение. Здесь была, хорошо оснащенная школа и детский сад, большой дом культуры, даже свой музей и, конечно же, большая библиотека. Даша на следующий день после возвращения домой, устроилась на работу, она была очень ответственная девушка и считала неприличным бездельничать. Для этого она и оканчивала училище, чтобы заниматься любимым делом и помогать родителям. Куминов проходил мимо библиотеки, решил зайти, взять, какую-нибудь, хоть чем-то себя занять. В библиотеке за столом, отгороженном от зала стойкой, сидела девушка. При появлении Куминова она встала и подошла к стойке. Она была тоненькая, с пушистыми волосами, которые непослушно выбивались из-под заколки. У нее были ясные глазки, носик маленькой коробочкой, все вместе имело какой-то нежный, грустный и беззащитный вид. «По всей видимости, это и есть Вовкина сестра» – подумал Куминов. Он подошел ближе. Даша смутилась. Вовка все время рассказывал, какой учитель сильный и спортивный, он оказался еще и красивым. Она даже не знала с кем его можно сравнить. Он смотрел равнодушно и даже, как Даше показалось, презрительно. Говорил он негромким ровным голосом.

– Здравствуй, сестра моего друга Вовки Трифонова. Нас некому друг другу представить, так что, я сам. Александр.

– Даша. Дарья. Как вас по отчеству?

– Давай без отчества и без «вы». Ты не моя ученица. Я надеюсь, что-нибудь предложишь для чтения.

– Возьмите Тургенева.

– Я не хочу Тургенева, – Куминов усмехнулся.

– Зря вы так. Все почему-то считают, что все, что преподают в школе, недостойно перечитывания. Хотя при изучении литературы даже не вчитываются в произведения, мельком просматривают, лишь бы ответить урок. Тем самым, лишают себя истинного удовольствия обретения смысла и мудрости, которые заложены в эти произведения авторами, недаром же эти авторы являются общепризнанными классиками мировой литературы.

«Во, завелась» – подумал Куминов и перебил ее.

– Я с тобой полностью согласен, Даша. Но сейчас хочу без реализма. Фантастику, например.

– Хорошо, – разочарованно сказала Даша – Вот, пожалуйста, сборник Стругацких.

– Спасибо. Это можно перечитать. Не обижайся, Даша, я со всем почтением к Ивану Сергеевичу. Но сейчас вот никак не хочется, не то настроение. А к Стругацким зря с таким пренебрежением. «Трудно быть богом» читала? Если нет, рекомендую. Эта история нисколько не фантастичней «Одиссеи капитана Блада».

Даша с обидой посмотрела на него. «Вовка – трепло» – подумала она. Куминов вышел из библиотеки позабавленный. «Девушка, явно с избытком начиталась книг».

На весенние каникулы Куминов, попросил дни в счет отпуска и уехал из деревни. В городе он встретился с Аделиной.

– Поедешь ко мне?

– Да, как раз вчера красные покинули боевые позиции.

– Лина, только у меня мама дома.

– Дак, че, тогда зачем? Давай, как обычно, в машине.

– Не хочу наспех.

– Ладно. Мамка ругаться будет?

– Не будет. Только и ты, пожалуйста, будь сдержанней. Я понимаю, что мама из враждебного тебе лагеря, но тем не менее.

– Саня, блин. Я же врубаюсь. Если ж что, ты ж меня не поимеешь, мне бы хотелось, как раз наоборот. Буду вести себя с товарищем коммунистом предельно вежливо.

Куминова даже растерялась, увидев Санькину спутницу. Какая-то молоденькая девица, с непонятно, как выстриженными волосами и еще с седой прядью посередине. Длинная узкая черная юбка в заклепках, коротенькая курточка из кожзаменителя и мужские ботинки. На шее почему-то головной ободок для волос.

– Здравствуйте, тетенька, – сказала Лина и шмыгнула носом. – Меня зовут Лина, я Санина подружка, пришла к нему слушать музыку.

Куминова посмотрела на сына, тот давился от смеха.

– Здравствуй, деточка. Сколько ж тебе лет?

– Уже двадцать один. Я просто из породы мышей, а так – взрослая. В американских соединенных штатах мне уже разрешат водку пить, или чего они там хлещут? Виски?

– Ты где учишься?

– Почему это так важно? Я уже выучилась. В ПТУ, на крановщицу. Но по специальности не работаю. Высоко лезть и падать долго.

– Пойдем, пойдем, – Куминов взял Лину за плечи и завел к себе в комнату.

«Нет, ну он точно извращенец» – думала Екатерина Александровна – «На обычных баб видимо, в принципе, не стоит. Надо обязательно, что-то экстремальное».

– Что будем слушать? Битлаков занудных? – спросила Лина Куминова.

– «Nazareth» устроит?

– Включай, – Лина кивнула – Кстати, песенку слышала с вражеских голосов, называется «Iron Maiden». Те, кто ее поет, тоже так называются. Найдешь, послушай. А то ты все какую-то скукотень слушаешь, – и без всякого перехода сказала – Приступим? С минета начнем или им закончим?

Куминов с ней всегда больше смеялся. Порой он от смеха даже не мог с ней, что-то делать. Просмеявшись, он сказал:

– Закончим. Скидывай свое барахло.

Потом она его спросила:

– Покурить можно?

– Вообще-то я не курю. Если хочешь, иди к окошку, только прикройся. Окна на улицу выходят, нечего людей пугать.

– А косячок?

Санька пристально посмотрел на нее красноречивым взглядом.

– Ладно, шутю. – вздохнула Лина – Тебе самому не противно так жить?

– Нет. Мне нормально. У меня все есть, меня все устраивает. То, что я сейчас в ссылке, сам виноват. Мог бы, когда в университете работал, хоть какой-то научной работой заняться, не фигней страдать, по школам бы сейчас не мотался. Согласен, не все интересно, приходится жить по правилам, порой маразм зашкаливает, но, в общем, все приемлемо.

– Сильные у нас с тобой идеологические несостыковки, Саня. Что поделать, приходится забывать про наши противоречия. Как тут быть, если ты только всунешь, я так торчу, что косяка не надо. Ладно, не буду курить, – Лина забралась на кровать, она сидела, согнув ноги в коленях, и ковырялась в пальцах ног – Мамка сказала, опять к Либерманам надо сходить. Так неохота.

– Тоже идеологические противоречия?

– Вроде того. Ангелина такая сука, терпеть ее не могу.

– Она же твоя сестра.

– Ну и что? Если сука, значит сука. Мне с ней общаться вообще противно. Сплетница ужасная. Ей вот все надо. Она специально к человеку в душу лезет, в друзья к нему набивается, потом начинает по всем углам чихвостить. Что-нибудь узнает, услышит, потом еще и сама придумает. Как с ней Жека живет, с этой толстожопой?

– Потому и живет, что жопа нравится.

– Не, я понимаю, конечно, что он ее бить не будет, ну хотя бы подзатыльник дал, чтобы голова отлетела. Ведь если человеку хорошо, ей сразу плохо. У нас родня есть, тетя Маша с дядей Володей. Они дружные такие, хоть и старые, им, наверное, лет по сорок. Они и в магазин вместе ходят, вместе в очереди стоят. Дома он ее так на стульчик посадит, чтобы она облокотилась удобно, платьишко ей поправит. Так эта стерва, ненавидит их лютой ненавистью. По ее словам, у них у обоих нехватушки, поэтому они возле друг дружки вьются. Сейчас все про девчонку одну говорит, успокоиться никак не может. У этой девчонки мать какой-то у них в тресте начальник, то ли главный инженер, то ли главный диспетчер, неважно. Она дочку на работу к ним устроила. Что-то там неблагополучное, муж, кажется, в тюрьму попал. Вот Линка к этой дочке в подружки решила набиться, чтобы лучше узнать, что да как. Девка, видать не дура, и Линку отшила. Теперь Линка везде девчонку эту грязью поливает. Такое ощущение, будто она этим говном и всякой грязью питается. Своих забот, что ли мало? Нет, все-таки Жеке ее надо поколотить, хоть маленько, чтобы о своей жизни задумалась. Сань, – снова сказала она без всякой паузы – Может, продолжим?

– Руки вымой.

– Ладно, раз ты такой брезгливый, пойду, – Лина понюхала свои пальцы – Только мне надеть, что-нибудь надо. Че теперь, мамке твоей объяснять, что музыку лучше голышом слушать.

Куминов бросил ей свою футболку. Потом он отвез Лину домой, завалился пораньше спать. Встал в половине шестого утра, стараясь не шуметь, ушел в кухню, варить кофе на завтрак. В кухню вошла мать.

– Я тебя разбудил?

– Нет, я решила проводить тебя. Саня, что это вчера было? Что за девочка-панк?

– Не обращай внимания, забудь. Ты, извини, что я вчера при тебе ее притащил, не хотелось по кустам шляться. Встретил, давно не виделись, решил развлечься. Мама, несмотря на ее внешний вид, она ничем от других не отличается. Все такое же, как у всех.

– Почему тебя влечет к чему-то нестандартному?

– Она меня веселит, – сын пожал плечами. – Если честно, я к ней совершенно равнодушен.

– Саня, если он при тебе умрет, ты на похороны останешься? – поездка сына к умирающему отцу не давала ей покоя.

– Не хотелось бы. Как бы я себе не внушал, что это мой отец, у меня ничего не дрожит. Как будто совершенно посторонний человек. Раз захотел меня увидеть, что же, последняя воля, съезжу.

***

Женька иногда сокращал путь домой и шел по парку мимо пруда. По этим тропинкам, в глубине парка, мало кто ходил. Здесь уже ничего не было, ни скамеек, ни, тем более, качелей с каруселями. Он часто встречал девушку, катающуюся по этим тропинкам на велосипеде. Она ему уже стала приветливо улыбаться, как старому знакомому. Когда она проезжала мимо него, он смотрел ей вслед, какая же у нее классная задница, обтянутая тренировочными штанами. Что вот она тут раскатывается? Хочет, наверное? Ясно, что Женька ей приглянулся, вот и катается мимо, соблазняет. Женька все додумывал и додумывал за нее, пока вконец не распалил себя. Как-то в один из денечков, когда она, улыбаясь, проезжала мимо, он стащил ее с велосипеда и уволок в кусты. Девушка оцепенела. Она ничего не говорила, не вырывалась, не колотила его, только сильно сжимала ноги, не давая стянуть с нее штаны.

– Тебе так больше нравится, да? – говорил ей Женька, принимая это за желание больше распалить его.

В конце концов, ему удалось снять с нее штаны и раздвинуть ей ноги. Девушка тихо завыла. Женька никак не ожидал, она была девственницей. Женька растерялся, он вообще ничего не понял. Что тогда это было? Могла хотя бы сказать, что не хочет.

– В ментовку пойдешь? – спросил ее Женька.

– Я утоплюсь, – глухо ответила она.

– Топись, – Женька собрался уходить, за спиной услышал плеск воды.

Он вернулся. Лежали одни штаны, девушки нигде не было. Только на воде угасали легкие круги, потом стали всплывать пузырьки.

– Э, ты дура, что ли? – закричал Женька и бросился в воду. Он ее вовремя выловил, она была жива, только немного нахлебалась. Выдавив из нее воду, Женька спросил – Ты что, совсем дурочка?

– Что мне теперь делать, – заплакала девушка – Кто меня теперь замуж возьмет?

– Я возьму. Тебя как зовут?

– Лина.

– Евгений. Очень приятно.

Несмотря на необычные обстоятельства их женитьбы, брак оказался вполне удачным. Лину всегда воспитывали, как будущую жену, она старалась из всех сил угодить мужу. Женька закончил ПТУ, пошел работать на завод токарем, довольно быстро повышая квалификацию и получая разряды. Когда им было по двадцать лет, у них родилась дочь. Все бы было хорошо, если бы идиллию не портили Женькины «ангельские» обязанности.

***

Куминов проезжал мимо вокзала, увидел, бредущего по тротуару, Олега Володарского с походной сумкой через плечо. Он ему посигналил и, через несколько метров, остановился.

– Привет. Что ты, не свет, не заря, бродишь?

– В Москву собрался ехать, поезд в семь, – ответил Олег.

– Садись, подвезу.

– Так вокзал через дорогу.

– До Москвы подвезу.

Олег недоверчиво посмотрел на Куминова.

– Садись, говорю. В Москву я еду. Сумку на заднее сиденье брось.

– Санек, это удача, – Олег сел в машину. – Так бы на поезде целый день пилил. Ты зачем в Москву?

– Отец, у меня там, при смерти уже. Его жена маме звонила, сильно просил увидеть меня напоследок. Взял в счет отпуска, еду выполнять последнюю волю.

– Ты, сейчас, где работаешь?

– Все так же, в школе. Только в деревенской, из городской за аморалку выгнали.

– Ты живешь в деревне? – удивленно спросил Олег.

– Я живу в образцово-показательной деревне. Как в фильме «Кубанские казаки», только в современном варианте. Город рядом. Я часто дома бываю, на выходные обязательно.

– Значит, есть, где разгуляться?

– Я в своей деревне не пакощу, в соседнюю наведываюсь. Ты зачем в столицу?

– Я второй год в экспедицию езжу. В Москве сборы. На работе беру без содержания и, на сезон, в поле.

– Что копаем?

– Городища половецкие. Платят, конечно, так себе, но все больше, чем в моем архиве. У меня зарплата девяносто рублей, кормиться не на что. Семья большая, – Олег помолчал, потом его, как прорвало. Он сам не понял, зачем стал исповедоваться Куминову. Ведь он его недолюбливал, еще недавно злорадствовал, что Наташка его кинула. – Еду, больше из-за того, чтобы не видеть Светку и вообще все. Она же еще девчонку родила, следом за второй. Теперь у меня их три. Мы из-за второй-то поругались. Я настаивал, чтобы аборт сделала, она ни в какую. Объясняешь, чучеле, ни черта не понимает. Я ей говорю, у меня зарплата маленькая, ты учиться не захотела, работать тоже, Светочка есть, хватит пока. Она рыдает, ребенок подарок судьбы, ты не имеешь права. Про последнюю узнал, когда живот уже вырос. Честно, у меня истерика была. Она твердит, дети даются свыше. Мы договаривались, что спираль поставит, как нож в спину. Я с ней теперь не сплю, чтобы подарков больше не было.

– Она не обижается? – Куминов обратил внимание, что по имени Олег называет только старшую из дочерей.

– Не знаю. Молчит. Мы с ней в разных комнатах спим. Она заходит, только, чтобы кого-нибудь из киндеров сунуть. Я стараюсь Светочку хватать. Она уже большая, с ней интересно. Мы с ней книжки читаем, сказки рассказываем. Эта же дура в детский сад не отдает. Она, видите ли, предпочитает домашнее воспитание. Сидит ребенок взаперти, ей даже играть не с кем. Я ее только развлекаю, как могу. Денег не хватает с ребенком лишний раз в парк сходить. Хорошо, что Свете на будущий год в школу. Еще эта обезьяна придумала ребенка привлекать, помогать с младшими. Я ей говорю, ты их без спроса наплодила, вот сама и разе… вайся, как хочешь, девочку оставь в покое, совсем детства лишила. Дома, как в Гондурасе, не пожрешь даже толком. Вот только целыми днями разговоры, кто, как посрал. На фиг я на ней женился, где глаза были! Хотя я даже предположить не мог, что так будет. Понимаешь, Санек, ведь дело не в том, что она страшненькая, она же дура набитая! Раньше о чем-то чирикать могла. Сейчас только сидит вся обосранная со счастливым видом. Я, говорит, познала счастье материнства. Что делать, не знаю, – Олег опять замолчал, Куминов ему ничего не говорил, молча вел машину. Через какое-то время Олег опять заговорил – Я ее ненавижу. Ненавижу, что из-за нее я причинил столько горя Наташе. Я виноват в том, что с ней произошло, моей маленькой любимой сестренкой. Я знаю все про вас с ней, Саня. Ты на нее не обижайся. Эх, если бы я мог, если бы мне сказали, принеси себя в жертву и прошлое изменится, я бы на все пошел, – Он молчал несколько минут, ждал, что Куминов задаст какой-нибудь вопрос. – Этот подонок продавал ее за наркоту, – лицо Куминова сразу ожесточилось, он продолжал молчать. – Она ведь никого не знала, кроме него, он отдал ее толпе. Однажды, ее куда-то увезли и не выпускали сколько-то дней. Когда она вернулась, увидела уколотого Опанасенко, дочка голодная, мокрая, уже не плакала. Окна настежь открыты, в квартире ветер гуляет. Наташа унесла ее в больницу, но было уже поздно.

Куминов дальше не мог ехать. Он съехал на обочину и остановился. Он молча сидел, потом спросил:

– Ты знал раньше?

– Нет. То есть, в подробностях не знал. Она мне телеграмму присылала: «Помоги мне, забери». Я не поехал, Светочка только родилась, подумал, какие-то у Наташи семейные неурядицы, в конце концов, сама приедет, если что. Она приехала уже другим человеком. Наташа очень любила Белочку. Когда ее хоронили, Наташа упала за ней в могилу, на гроб. Ее потом в психушку положили. Нет, у нее с мозгами все в порядке, диагноз кажется – неврастения. Она таблетки постоянно пьет, чтобы приступов не было.

Куминов замечал, что Наташа перед сном всегда пила какие-то таблетки. Он тогда решил, что это противозачаточные.

– Я погубил свою сестру. Было бы из-за кого. Мартышки вонючей. Наташа ведь даже не хотела уезжать с Германом, я ее уговорил. Что ей было делать? Я оставил ее одну.

Куминов вспомнил слова матери: «У каждого своя дорога в ад». Он понял, что означали слова Габриэллы, что Наташа ненавидит всех мужиков, вряд ли для него было исключение. Что же тогда она хотела сказать ему на прощание? Он ее взгляд принял за сожаление. О чем она могла сожалеть, глядя на него?

– Теперь я понимаю, она не боялась этого Германа, хотела ему отомстить.

– У нее это получилось. Я не знаю, как точно. Германа нашли повешенным в лесу. Меня вызывали уже, где-то через полгода. Сначала менты посмотрели, что чувак весь исколотый, оформили, как суицид, дескать, от ломки сам повесился, им больно надо, дело заводить, вдруг глухое. Он не местный, никто не искал, закопали, как неопознанного. Родители его искали, ну вот, через несколько месяцев вызывали меня, фотографию этого висельника показывали, спрашивали, не ваш ли зять. Я сказал, что не могу понять и ничего не могу сказать определенно. Наташа где-то в Грузии. Она мне писала, я ответил. Просил, если что, приехать. Светочка уже выросла, может, не будет напоминать ей Белочку.

– У тебя еще две маленьких.

– А, – махнул рукой Олег – Эти Звонцовские. Светочка с Белочкой были похожи.

У Куминова в голове не укладывалось, как такое может быть. Как в наше время над человеком издевались, и ниоткуда не пришла помощь. Вокруг были люди, ели, пили, смеялись, жили своей жизнью, а рядом с ними растоптали маленькую девочку. Ей было всего семнадцать, когда она уехала с Германом. Бедная Наташа, несчастная девочка. Если бы он раньше об этом знал, он сам убил бы Германа. Не просто бы убил, нашел бы кому его отдать, чтобы с ним сделали то же самое, чтобы он выл от ужаса и сам умолял прикончить его. Сейчас бы вытащил его из могилы, оживил и снова прикончил. Они с Олегом вышли из машины, Олег курил, Куминов, молча, стоял рядом. Они поехали дальше, почти не разговаривая по дороге. Ближе к Москве, Олег сказал Куминову:

– Завези меня на какой-нибудь вокзал. Я на электричке в Подольск уеду. Женщина там живет. Я с ней сошелся в прошлогодней экспедиции.

***

Академику Володарскому было за шестьдесят, когда он женился в последний раз. Избранницей его стала молодая аспирантка. Она, с разницей в два года, родила ему двух детей, Олега и Наташу. Вскоре после рождения детей, академик заболел, решил бросить службу и переехать в этот областной город. Когда-то он воевал неподалеку от этих мест, здесь лежал в госпитале. Ему тогда было здесь хорошо, тихо и уютно, и была любовь с молодой медсестрой. Решил академик, что именно в этом городе надо искать успокоения. Академик купил себе самый большой дом, который смог найти, и прожил здесь с семьей еще пятнадцать лет. Город не был богат на академиков, и Володарского власти окружили вниманием и почетом, когда он умер, устроили торжественные похороны за счет города. Жена его через некоторое время куда-то подевалась, оставив детей-подростков одних. Мать сначала приезжала, привозила детям деньги, потом просто стала присылать их по почте. Олег полностью взял на себя заботу о сестре, Наташа слушалась его безоговорочно, старший брат был для нее царь и бог, она его обожала и восхищалась. То, что они жили без родителей, никого не пугало, они казались серьезными детьми и глупостей не делали, да и Олег был уже почти совершеннолетний. Денег, присылаемых матерью, было достаточно. Олег после окончания школы, не стал задумываться о работе и поступил в университет. Так и жили потихоньку, им было вдвоем хорошо.

Наташа дружила со всеми одноклассниками, и ей было очень жалко одну девочку, Свету Звонцову. Света была тощенькая и очень некрасивая, с длинным острым носиком, торчащим между отвислыми щечками. В классе ее звали «недоделанный Буратино». Она была отличницей-зубрилой, но от одноклассников получала лишь насмешки и унижения. Бедная Света в класс порой боялась заходить. Одна Наташа за нее заступалась, даже поколотила некоторых одноклассников. Сдачи ей никто не посмел дать, во-первых, Наташа всем нравилась, во-вторых помнили, что у Наташи есть старший брат. Света отплатила Наташе искренней привязанностью, став буквально ее тенью. Добрую Наташу это не возмущало, наоборот, она со Светой подружилась. К девятому классу они были уже, не разлей вода. Они часто ходили в гости друг к другу. Олег не удостаивал своим вниманием Свету. «Зверушка страшненькая» – думал он – «Что ж, пусть у Наташи будет страшненькая подружка, ведь у каждой красивой девочки должна быть некрасивая подруга». В Светином доме, Наташа познакомилась с Габриэллой. Габриэлле было ей где-то около тридцати лет, жила она на одной площадке с Звонцовыми, с сыном Янеком. К ней периодически захаживали мужчины, но соседи не обращали на это внимания. Мужчины бывали не так часто, вели себя пристойно и вежливо. Габриэлла приглядела Наташу, сначала потому, что поняла, девочка денежная и запросто ей можно перепродавать шмотки. Габриэлла стала приглашать Наташу домой, как бы просто поболтать. Наташу прельщало то, что у нее теперь в подружках взрослая и такая «фирменная» женщина. Еще, когда Наташа бывала у Габриэллы, чаще стал задерживаться один из Габриэллиных кавалеров. Звали его Герман. Он тоже был весь такой фирменный-префирменный, вся одежда в лейблах. С Наташи он не сводил взгляд, уставившись на нее пристально и томно.

– Наташа, как на тебя Герман запал, – нашептывала ей Габриэлла – Он только о тебе и говорит.

Наташу, конечно, волновало, что такой взрослый мужчина уделяет ей столько внимания. Хотя Герман был не старше Габриэллы, но для Наташи все, кто был постарше ее самой, уже казались взрослыми. Однажды Габриэлла предложила Наташе вина, потом уговорила остаться у себя. Немного захмелевшая Наташа согласилась, тем более, дома все равно никого не было, Олег, со своим курсом, в деревне убирал то ли картошку, то ли капусту. Уложив, Наташу на кровать, Габриэлла подмигнула Герману «Действуй!». Герман сунул Габриэлле несколько американских бумажек и зашел в спальню к Наташе. Когда Наташа поняла, что беременная, она спросила у Габриэллы: «А где Герман?»

– Наташенька, у него ответственное задание. Его так внезапно отправили, он даже не успел с тобой попрощаться. Но он сказал, что любит тебя и будет помнить о тебе перед лицом любой опасности. Если он не вернется, значит, задание провалено.

Наташа призналась во всем, Олегу. Тот со всей ответственностью, заявил:

– Нам с тобой никто не нужен. У тебя есть я, ребенка твоего мы вырастим.

Когда беременность уже нельзя было скрыть, Наташу перевели в вечернюю школу, чтобы она могла получить среднее образование. Олег, долго промучившись, решил узнать, что это за «блатхата» и где этот козел, который соблазнил его сестру. Сам он всего побаивался, но решил сначала разведать, потом уж, в крайнем случае, обратиться за помощью к Куминову. Куминов был его однокурсником, правда, с другого факультета. Олег его недолюбливал, его раздражало суперменство Куминова. Весь из себя такой спортивный, веселый, общительный, все его любят, все к нему липнут. Себе он не признавался, что завидует Куминову, который был его полной противоположностью. Олег был по натуре замкнутым, немного боязливым. Еще однажды произошел досадный случай. Олега окружили старшекурсники, стали вымогать у него деньги. Они надавали ему подзатыльников, бедный Олег не знал, куда деться от унижения и ненависти. Куминов подошел молча и так врезал одному из старшекурсников, что тот свалился и не смог подняться.

– Ты что, щенок, оборзел? – крикнул кто-то.

– Это вы оборзели. Какого черта, к пацану привязались? Герои, вашу мать, толпой на одного. Что, школьники, денежки с молодняка трясти?

– Ладно, пойдем, – переговаривались обидчики Олега – Мы еще разберемся.

– Почему потом? – спросил Куминов – Можно сейчас разобраться. Зачем откладывать?

Кто-то сделал шаг навстречу Куминову.

– Пошли, – дернули за руку неугомонного – Это же Куминов. Он недавно на спартакиаде по самбо победил.

– Своего заберите, – крикнул им Куминов. – Санька, – он протянул руку Олегу – Ты кто?

– Олег. Я с исторического.

– Да пофиг, на каком ты учишься. Ты если что, обращайся. Здесь тоже любят дедовщину разводить.

Олег должен был быть благодарен Саньке за помощь, но этот случай только усилил его антипатию к Куминову. Надо же заступился за него, как за девицу, увидев его унижение. Не побоялся, что противников больше. Какой бесстрашный и благородный! Козел! Даже со временем, когда они немного сдружились, Олега не покидало чувство раздражения. Но в случае, когда идет речь о чести сестры, можно воспользоваться помощью Куминова, у того друзей полно, и спортсменов, и бандитов. Олег пришел к квартире Габриэллы, позвонил в дверь. Ему открыла Габриэлла в очень коротком халатике.

– Я знаю, ты Наташин брат, проходи. Садись на диван, сейчас, я только покрывало поправлю, – Габриэлла наклонилась над диваном, халат задрался почти до пояса, обнажив крупную задницу, в кружевных просвечивающих трусах. Олег забыл, зачем пришел. Что поделать, если тебе только исполнилось девятнадцать лет, и тебе показывают такое.

Через несколько дней, поучив Олега уму-разуму, Габриэлла зачем-то стала приглашать соседку Светку Звонцову. Может они, что-то не то пили и ели, но Олег вдруг увидел эту Шапокляк другими глазами. Пусть некрасивая, но такая светлая, чистая, ее хочется защищать и совершать ради нее подвиги. То, что он первоначально пришел сюда с целью защитить Наташу, Олег забыл. Теперь у него на первом месте была Света. Наташа родила чудесную девочку и назвала ее Белла. Наташа была одна, у нее был только этот ребенок. Наташа ее обожала, она зацеловывала ей ручки и ножки, пела песенки. Еще ей нравилось называть свою Белочку Лалочкой. Она придумала две присказки: «Белла, Белла, Белочка, маленькая девочка» и «Лала, Лала, Лалочка, Лалочка – русалочка». Наташу очень удивила внезапно вспыхнувшая страсть Олега и к кому? К Светке Звонцовой! Этой не поймешь, какой козявочке, букашечке. Ее красавец брат. В глазах Наташи Олег был просто совершенством. Наташе было обидно, почему Светка забрала у нее Олега, ею, такой необыкновенной, красавицей и умницей попользовались один раз и забыли. Светка теперь постоянно пропадала у Володарских. Школа уже была для нее не важна, у нее был Олег, за ним она ходила, как привязанная. Они даже пригласили Наташу на праздник, который устроили в честь того, что Света стала женщиной.

Когда Белочке исполнилось полгода, объявился Герман. Он пришел домой к Володарским, опять рассыпался перед Наташей в комплиментах, объяснялся ей в любви, потом услышал детский плач.

– Это кто?

– Это наша дочь, – счастливо объяснила Наташа – Разве Габи тебе не говорила?

– Наша? Откуда ж я знаю, что Габи не дала тебя еще кому-нибудь попользоваться.

– Пошел вон, – тихо сказала Наташа.

– Ладно тебе. Расскажи что-нибудь, может я и поверю. Думай, что моя. Только я же к тебе не за этим пришел. Я соскучился. Давай вспомним, как это было.

– Пошел вон, – повторила Наташа – Убирайся! Не смей больше приходить.

Наташа долго рыдала, она хотела пожаловаться Олегу, но он опять притащился со своей Буратиной, ему было не до Наташи. Габриэлла все рассказала Герману, у того что-то екнуло внутри. Честно говоря, Герману Наташа очень нравилась, он подумывал связать с ней свою жизнь. Все бы обзавидывались, что с ним рядом такая телка. То, что есть ребенок, тоже нормально. Это даже, как-то солидно. Можно увезти их домой в Запорожье, мама будет рада внучке, если что, будет нянчиться. А Герман со своей красоткой будет дефилировать, всем на зависть. Он пошел к Наташе просить прощения, она прогнала. Герман не сдавался, он приходил каждый день, носил цветы, стоял под окнами.

– Олег, прогони его, пожалуйста.

– Ладно тебе, Натаха. Он же все-таки Белкин отец, ребенку тоже семья нужна. Смотри, как за тобой бегает. Мужик взрослый, будет у тебя все в ажуре. У нас такое счастье. Светочка беременна. Я думаю, теперь нас распишут.

Наташа сдалась. Они с Германом и Беллой уехали в Запорожье.

***

Куминов приехал к дому, где жил отец, ближе к вечеру. Он позвонил в квартиру, дверь открыла женщина с измученным видом. Она поняла кто это, видела его мать два года назад, сын похож на нее. Она отошла в сторону, пропуская его в квартиру.

– Александр, – представился Куминов.

– Он там, в комнате, – сказала женщина, показывая рукой.

Санька не стал разглядывать квартиру, его это не интересовало. Вся страна так живет.

– Валера, твой сын пришел, – сказала женщина, ей был неприятен приезд старшего сына Бердюгина, тем более, они о нем всю жизнь не говорили, не вспоминали. Что поделать, нельзя брать грех на душу, у мужа уже еле душа держится, пусть будет, как скажет.

Бердюгин лежал на кровати, рядом журнальный столик, на котором лежали лекарства и разные средства ухода. Санька взял стул, поставил его рядом с кроватью отца.

– Здравствуй, папа, – в его голосе не было обычной иронии.

Бердюгин хотел что-то сказать, но не мог. Он не понимал, почему жизнь вывернулась наизнанку. Он ушел от нищей студентки, колхозной девчонки из многодетной семьи. Уехал ни куда-нибудь, а в столицу, где у него было все, работа в ЦК комсомола, важный и обеспеченный тесть. Он уехал от нищеты в престижную жизнь. Теперь он умирает в этой замызганной квартирке, а его бывшая жена, эта жалкая девчонка… Бердюгин вспомнил, какой шок он испытал, когда она зашла в его квартиру. Красивая, надменная, в дорогой одежде. Она смогла его устроить в клинику, в которую он даже не мечтал попасть. Что-то он не понял в этой жизни, чего-то о ней не узнал. Бердюгин смотрел на своего роскошного сына, который вызывающе контрастировал с их бедной квартиркой. Пауза затянулась, Санька глубоко вздохнул, надо было что-то сказать. Его опередил отец.

– Люда, мы вдвоем посидим, – голос его был слабоват, но звучал уверенно. Его жена с недовольным видом вышла из комнаты. – Я должен попросить у тебя прощения.

– Это не обязательно. Если для тебя так важно, то прощаю. Точнее, я никогда не держал на тебя зла. Тебя просто не было и все. Так что, не думай. Мама тоже тебя простила.

– Она сильно ревела, когда я собирал вещи. Она меня очень разозлила, зареванная, жалкая, вся скукожившаяся. Глупая колхозная девчонка, она мне мешала. Я не знал ее. Я просто женился, потому что влюбился. Потом разлюбил. Одно дело, девушку любить, которая тебе все время отдает, другое, когда пузо выросло, комнатка крохотная, по ночам часто встает, спать не дает. Ребенок родился, вообще, молоком пахнет, пеленки висят.

Куминов внимательно смотрел на него.

– Ты меня осуждаешь?

– Нет. Мне это знакомо. То, что в данный момент тебе мешает, выглядит жалким. Для меня тоже любовь к женщине, просто интересный процесс. Я не знаю, как можно любить женщину, если она болеет, плачет, если она становится некрасивой и не понимает тебя. Это раздражает. У нас с тобой много общего. Единственное отличие в том, что та девчонка, которая тебе казалась жалкой, моя мама. Мама – это богиня. Это единственная женщина, которую я могу пожалеть, вытереть ей слезы, сделать все, что она скажет. Но я на тебя не обижаюсь. В моей жизни просто тебя не было. Не обижаются же на прохожих, идут мимо, пусть идут. Так вышло, что я родился в результате совокупления мамы с тобой. Я не верю в голос крови. Ты себя не казни, мама давно тебя забыла, что было, то прошло. У тебя другая семья, они с тобой все жизнь прожили, они тебя любят, по тебе страдают. Пусть они будут с тобой сейчас рядом, если ты считаешь, что эти часы последние, – Санька поднялся со стула, подошел ближе, положил отцу руку на плечо – Все, выбрось из головы. Пока.

Перед уходом Куминов отдал жене отца двести пятьдесят рублей.

– Мы не приедем на похороны. Держитесь. Мои соболезнования.

– Ты за этим ехал столько километров?

– Заметьте, я приехал. Я выполнил последнюю просьбу этого человека.

***

Куминов собирался уходить из школы, его уроки на сегодня закончились. Секретарша успела поймать его в коридоре:

– Александр Валерьевич, вас ждут в приемной.

– Неужели не вы, моя красавица.

– Александр Валерьевич, ну вы опять. Я же замужем. Он представился, Валерий Игнатьевич Бердюгин.

«Ох, не фига себе. Папа!». Куминов зашел в приемную, увидел высокого сутулого пожилого человека и кивком показал ему на дверь. «Почему такой старый, вроде немного старше мамы должен быть». Они вышли из приемной.

– Здравствуй, сын.

– Давай только без пафоса.

– Ты мне не рад?

– Слушай, мужик, я вообще-то тебя в первый раз увидел, то, что было в младенчестве, я не помню.

Бердюгин давно жил с другой семьей, у него были другие дети. Жизнь его не задалась. Тесть был высоко, но не ту сторону занял в конфликтах с Хрущевым, его сняли с работы, лишили служебной квартиры и дачи. Бердюгина тоже попросили с должности, которую он занимал в ЦК комсомола. Он пошел работать в НИИ научным сотрудником, работником был слабым, карьеры не сделал, держали больше из-за того, чтобы было кого на картошку посылать. Так и сидел на мизерной зарплате, жили в маленькой квартирке на окраине Москвы. Недавно Бердюгин узнал, что у него серьезная болезнь, стал в церковь ходить, перед смертью потеря партбилета не страшна. Вспомнил про первую жену, решил повиниться, чтобы на тот свет с грузом на душе не идти. Узнал, что сын работает простым учителем, жена вроде как в обкоме партии, но в провинциальных обкомах тоже, поди, без шика. Мучился из-за того, что сделал несчастными две семьи. Решил попробовать хоть чем-то помочь. И вот, смотрит на молодого насмешливого красавца в добротном костюме «тройка», в заграничном пальто нараспашку. «На Катьку похож, от меня ничего нет, если только рост. Может, Катька не от меня родила».

– Я умру скоро.

– Сочувствую, – безразлично сказал Санька.

– Я в церковь теперь хожу, Саня.

– Думаешь, боженька все грехи отпустит? Или ты это перед судом божьим предстать собрался? Да воздастся вам за деяния ваши.

– Тебе мать про меня плохо говорила?

– Нет, ну ты орел! Ты еще и жертва? Ладно, слезы пускать не будем. Помирай спокойно, не переживай, на тебя зла никто не держит, точнее, про тебя никто и помнил. Меня сделал и на том спасибо.

– Не так я себе встречу представлял.

– Знаешь, Валерий, как там тебя, Игнатьевич, все, пообщались. Помрешь, денежки на похороны вышлем. Сейчас, извини, спешу.

– Остановка же в другой стороне.

– Я на машине, ставлю дальше от школы. Неловко «Волгу» ставить рядом с директорским «Запорожцем».

Куминов сел в машину, развернулся и, проезжая мимо, как столб стоявшего, Бердюгина, притормозил, опустил стекло и сказал:

– Нормально все, поверь. Езжай домой. Счастливо тебе, поживи еще годиков несколько, – он закрыл окно и уехал.

***

Жизнь текла своим чередом. Куминов работал, после работы занимался на спортивной площадке, вечера коротал с Петровной, молча распивая чай. Петровна, уставшая за рабочий день, тоже молчала, так и сидели, думая каждый о своем. Бывало, вечером Куминов садился в машину, ехал в поселок, где его встречала и уводила в постель почти незнакомая ему женщина. Или уезжал в город домой, пообщаться с матерью, переодеться, постирать одежду. Когда было желание, ехал на свидание с Линой, или заказывал «мадам Рекамье». Ходил на тренировки к «сэнсэю», после официального создания федерации карате, заниматься можно было без оглядки. Иногда забредал в какой-нибудь бар, посидеть немного, вдохнуть городской жизни. Соседскую девочку Дашу, Куминов видел редко. Она нравилась ему своей необычностью, своим хрупким и даже эфирным видом. Будто она была из царства эльфов и должна была порхать по цветкам рядом с Дюймовочкой и ее принцем-эльфом. Ничем она не походила на деревенскую девочку.

Куминов зашел в библиотеку, вернуть книгу. В библиотеке почти никого не было, кроме Даши и трех посетителей, бродящих между стеллажами.

– Опять фантастику? – спросила Даша.

– Откуда такое пренебрежение? Я тебе рекомендовал одну из повестей, прочла?

– Нет. Но я еще раз перечитала Тургенева. Вчера я снова читала «Накануне», какая сильная вещь.

– Не знаю. По мне, так «Накануне» самый слабый и прямолинейный тургеневский роман.

– Как можно было не заметить основной важности происходящего? Весь роман пронизан доказывающей мыслью, что объединяющая «любовь-жертва» превыше разъединяющей «любви-наслаждения». Великая цель, стоящая перед человеком выше всяких глупых любовных страданий. Именно стремление человека к высоким целям объединяет его с другим человеком, и внушает тому, чувство единения и счастья общего порыва. Это намного выше низменной пошлой похотливой страсти.

«Дурдом» – подумал Куминов – «Недаром ее вся семья придурковатой считает. Девочка, конечно, миленькая, необычная, но тараканов у нее в голове!». Он смотрел на нее, лицо Даши светилось, она была одухотворена своей пламенной речью.

– Дашенька, любовь между мужчиной и женщиной в первую очередь возникает именно из-за непохожести этих существ. Женщина возбуждает мужчину именно тем, что она по-другому дышит, по-другому пахнет, у нее более нежная кожа и более мягкие движения. Любимой женщиной надо обладать, а не идти с ней к великим целям, если, конечно, по пути, можно и с ней.

– Не нужно смешивать похоть и чувства.

– Ты знаешь, о чем говоришь? Также, как не читая, ты, отрицаешь, жанр фантастики, ты, не имея близких отношений с мужчиной, считаешь физическую близость низменной, превыше всего для тебя существующая только в книгах, возвышенная любовь. Даша, люди – это живые существа, им нужно совокупляться для продолжения рода. Потому что они все-таки люди, они могут это делать избирательно и испытывать чувства к определенному партнеру, – Куминов посмотрел в сторону, посетители библиотеки забросили свое копание на книжных полках, разинув рты, слушали странную беседу. Даша собиралась еще возразить, но Куминов перебил ее – Извини, мне некогда. Дай, пожалуйста, последний номер «Науки и жизнь», полистаю.

Куминов ушел. Даша продолжала стоять, как вкопанная, в немом восторге. С ней никогда никто не дискутировал, хорошо, если пальцем у виска не крутили. Какой он умный! Даша была с ним не согласна, но он умел говорить и обосновывать свою точку зрения. Он такой красивый, у него, наверное, нет отбоя от женщин, поэтому он и не смог испытать всю силу возвышенной любви. С ним рядом не было той, что может взять его за руку и подняться с ним к тем высотам, где духовное единение выше физического.

Куминов вернулся в деревню после отпуска. Он ездил с матерью по путевке в Венгрию, вернувшись домой, несколько раз, катался в Москву, мать ему доставала билеты на Олимпиаду, в основном на борьбу и дзюдо. Время близилось к осени, но стояли еще по-летнему теплые дни. Учебный год еще не начался, работы в школе было мало, Куминов изнывал от безделья. Он напрашивался Петровне в помощь, она больше от него отмахивалась.

– Ты бы парень, на танцы сходил.

– По танцулькам я еще не бегал.

– Хоть к девчонкам поприжимаешься. Что ты, молодой мужик, дома все сидишь? Не пьешь, не куришь, с девками не дружишь, сектант, что ли?

– Вроде того.

– Охота тебе со старой бабкой вечерами сидеть. Ступай, говорю. Надоел ты мне, мельтешишь здесь.

– Так и быть, пойду по деревне пройдусь.

Куминов вышел к центральной улице. Из клуба действительно доносилась музыка. «Что ж, зайду, полюбуюсь на их танцы». Он зашел в клуб. Под голос Яака Йолы, певшего «Подберу музыку», танцевали, прижавшись, парочки. Неприглашенные девочки сидели на стульях, в углу стайка парней что-то бурно обсуждала. Куминов равнодушно посмотрел на это действо. «Скукота» – подумал он – «Полюбовался, пора сваливать». Мелодия закончилась, началась следующая. Все стали толпиться, приглашать партнеров. Были осчастливлены приглашением и некоторые девицы, просидевшие прошлый танец на стульчиках. Куминов, уже повернувшийся к выходу, заметил Дашу. Она стояла, как неприкаянная, совершенно одна, как в вакууме. К ней не только не подходил никто из партнеров, но даже каких-нибудь девчонок-подружек рядом не было. Куминову стало ее жалко. Он подошел к Даше, взял ее за руку.

– Вы позволите?

Даша посмотрела на него восхищенно-доверчивым взглядом. Куминов умел танцевать, он не любил топтаться на месте. Он двигался в такт музыки, ведя за собой свою партнершу. Даше не обязательно было уметь танцевать, она просто послушно следовала за ним, повиснув на его руке. Санька, почти ее не ощущал, она была какая-то легкая и невесомая. Все присутствовавшие были ими заинтересованы. Кто-то перешептывался, кто-то молча наблюдал. Куминов был слишком видным, чтобы не обращать на него внимания. То, что он танцует с чокнутой Дашей, повергло многих в изумление. Но первого бала Наташи Ростовой не получилось. После танца с Куминовым, Дашу так никто и не пригласил. Она незаметно выскользнула из клуба. Ей было грустно и обидно, что к ней относятся, как к прокаженной. Грело душу, что ей удалось потанцевать с учителем. Это было невероятное ощущение. Он, совершенно непохожий на остальное мужское население деревни, выбрал для танца именно ее – Дашу. Ради этого танца, этого блаженства, которое она испытывала, находясь в его руках, можно было забыть то чувство унижения, что было от полного игнорирования ее в клубе. Повернув к своему дому, Даша столкнулась с Куминовым, который завершил свой круг почета, и направлялся к этому же переулку, с другой стороны.

– Дарьюшка, мы опять с тобой встретились.

Даша ему растерянно улыбнулась.

– Может, прогуляемся?

Даша расцвела в улыбке и закивала головой. У Куминова не возникало к ней никакого предубеждения. Он встречал много разных странноватых людей. Даша, собственно, не была уж какой-то непонятной, девочка просто жила в своем книжном мире. Это в этой деревне, она казалась чужеродным созданием.

– Саша, мне можно так вас называть?

– Конечно, это же мое имя.

– Саша, вы знаете название звезд?

– Да. Но у меня сейчас нет настроения, говорить о звездах.

– Как вы думаете? Там есть люди?

– Вряд ли, – Куминов пожал плечами. – Хотя звезд миллиарды, у многих есть планеты, при таком обилии, возможны совпадения.

– Вот бы узнать, что думают тамошние люди в этот момент? Тоже, что и мы?

– Я, например, в данный момент ни о чем не думаю. Они, наверное, тоже.

– Саша, вы же любите фантастику.

– Я читаю фантастику, и много чего еще. Это не значит, что я должен верить в эту самую фантастику. Ты, сделав вывод об уровне моей образованности, решила побеседовать со мной на доступном мне языке?

– Извините, пожалуйста, если я вас обидела.

У нее было такое грустное выражение лица, что Куминову стало стыдно за свою грубость.

– Это ты извини, детеныш. Я не собирался тебя обижать, так получилось.

– Вы считаете меня глупой? – выражение «детеныш» еще сильнее ранило Дашу.

– Нет, не считаю. У тебя просто размыты границы между реальностью и твоим придуманным миром.

– Меня здесь не любят.

– Я не думаю, что все к тебе испытывают сильные чувства. Просто тебя не воспринимают всерьез. Люди не любят связываться с тем, что им кажется непонятным.

– Меня даже мама не любит.

– Это вряд ли. Скорее всего, твоя мама просто хочет, чтобы ты была такой же, как все, также вела себя, разговаривала. Она понимает, как тяжело прожить «белой вороне».

– Саша, вы единственный человек, который со мной хорошо разговаривает и выслушивает, единственный с кем мне интересно. Кроме папы и Вовки конечно.

– Не придумывай себе идеал, Даша. Не вздумай в меня влюбиться. Я такой же, как все. Обычный и не совсем хороший человек.

– Вы не можете быть плохим.

– Почему? Потому, что я тебе понравился? Потому что я разговариваю с тобой, сегодня танцевал, ты сразу решила слепить из меня кумира. Не надо, пожалуйста. Хватит с меня маленьких и невинных девочек.

– Я не знаю, может вы и правы. Но мне хочется быть рядом с вами. С вами спокойно.

– Даша, это какая-то ерунда. Тебе сколько лет?

– Девятнадцать.

– Вот потому, что тебе только девятнадцать, ты придумываешь всякие небылицы. Я  – не твое глиняное королевство, из меня идола вылеплять не надо. Не тешь себя несбыточными надеждами.

– Вы не умеете любить женщин?

– Нет, я знаю только, куда им надо сунуть, чтобы они меня любили, – грубо ответил ей Куминов. Еще только полоумной влюбленной ему не хватало. Он посмотрел на Дашу, она стояла с вытаращенными глазами. – Иди домой. Калитку сама откроешь?

На следующий день Куминов зашел в библиотеку, чтобы извиниться перед Дашей. Даша протирала читательские столы. Увидев Куминова, она едва кивнула ему, вид у нее был совершенно расстроенный. Куминов подошел к ней.

– Я очень грубо и непорядочно вел себя вчера, извини, детеныш, – Он взял ее руку и поднес к губам.

– Да, конечно. Я перестану обижаться. Вы таким ужасным образом дали понять, что не нужно питать надежд и иллюзий. Людям свойственно тщательно охранять свое личное пространство. Вами руководило только это, что никоим образом не говорит о вашей настоящей тонкой душевной структуре.

– Мы с тобой разговариваем на разных языках, Дашенька, – вздохнул Куминов.

На Санькин взгляд, он не сделал ничего особенно. Ну, чмокнул ее ручку, для того, чтобы не дулась, высказался накануне, действительно, по-хамски. Никто бы нигде не обратил на этот жест внимание. Но Куминов не учел, что это была деревня, в библиотеке они были не одни. Кое-кто уже начал связывать в одну ниточку, что Куминов пришел в клуб, только для того, чтобы один раз станцевать с Дашей, на следующий день извинялся за свою непорядочность и целовал ей ручки. В процессе обсуждения эта тема обрастала все новыми подробностями и домыслами.

Куминов уехал в город. Домой ему по телефону позвонил его бывший научный руководитель, попросил зайти в университет, Санька сразу же поехал на встречу.

– Я перехожу в политехнический, – сказал ему доцент – Там мы с нашим «почтовым ящиком» начнем совместную разработку. Предлагаю тебе работать со мной. О твоей проблеме в курсе, с военкоматом все уладим, проект важный. Пока на ставку младшего преподавателя. Будешь в группе заниматься проектом и одновременно читать сопромат в институте. Есть такая необходимость.

– Конечно, я согласен, – «Странно, что мама меня не предупредила» – подумал Куминов.

– Значит, увольняйся в школе. Конечно, может и отрабатывать придется. Я пока на тебя заявку подам, сам понимаешь, особый отдел проверять будет. Я считаю, до начала призыва все уладим.

Екатерина Александровна не была в курсе. Решили все без нее. Просто доцент вспомнил про Куминова, он считал его толковым, да и, что греха таить, Санькины родственные связи тоже не будут лишними. Екатерина Александровна должна это оценить, что понадобится, можно будет обратиться. Куминов не верил своему счастью, неужели можно будет спокойно вернуться домой, не учить эту детвору, заниматься делом, которое будет нравиться. Окрыленный, он ехал домой. Надо бы отметить с кем-нибудь, но нет, пока не стоит. Когда уж все срастется, то тогда. Он остановился на светофоре. По пешеходному переходу шла Наташа Володарская. Он ей посигналил. Наташа повернулась в его сторону, окинула его взглядом, отвернулась и пошла дальше. В коротком плащике, с бесконечными длинными ногами в туфлях на шпильке и развевающимися волосами, она не шла – несла себя. «Ох, и хороша же!» – подумал Куминов – «Как вот такой не отдаться?»

***

Куминов привез Ирину в кинотеатр, на просмотр очередного фильма. Показывали «Братья по крови». Куминов вздыхал, но ничего не поделаешь. Девушке захотелось полюбоваться на Дина Рида с Гойко Митичем. Он подал Ирине руку, помогая ей выйти из машины, и услышал, как его окликнули:

– Санька! Привет, давно не встречались, – его позвал высокий парень в дубленке, с ним рядом стояла маленькая щупленькая беременная женщина, руки у обоих были заняты пакетами и болоньевыми сумками.

– Ирочка, подойдем, это мой однокурсник с женой. Это Ирина, – представил Куминов свою спутницу. – Это Олег, это – Светик.

Олег был бы хорош собой, но его портили невероятно тонкие губы, он еще поджимал их и, казалось, что у него вместо рта – прорезь. Зато его жена была невероятно некрасивой. Лицо в пигментных пятнах от беременности, маленькие глазки с белесыми ресницами и длинный неровный нос. Она широко улыбалась и была похожа на веселую бабу Ягу.

– У нас сегодня годовщина. Вот, в «Гастрономе» закупились. Светочку Звонцовым отвели, сами рядом у Габриэллы празднуем. Что вы в кино не видели, пошли с нами, отпразднуем. Как раз и Наташа приехала, – вообще-то Олег пригласил Куминова, когда увидел, что тот подъехал на машине. Ему совсем не хотелось с полными сумками ехать в автобусе.

Куминов уже давно не проводил время в таких компаниях, конечно, ему больше хотелось выпить и потрепаться с друзьями, чем сидеть и смотреть на бесконечных иностранных красавцев.

– Ирочка, ты согласна? – спросил он у Ирины.

«Ирочка не согласна» – подумала Ирина, но в ответ кивнула головой, не могла же она отказать.

Они приехали в квартиру Габриэллы. Ирине сразу не понравилась эта крупная и тетка в импортных шмотках. Несмотря на ее почти гренадерские размеры, у нее был какой-то заграничный шик. Она говорила с легким акцентом, все время курила тонкие сигареты с сильным непонятным запахом. Габриэлла свысока окинула взглядом Санькину спутницу. «Какое убожество» – подумала Габриэлла – «Куминов изменяет себе, кого-то из подворотен таскает». Ирине стало не по себе, когда Куминов повесил ее цигейковую шубку рядом с норковыми шубами. «Буду сейчас здесь, как бедная родственница».

– Габи, солнце мое! – Санька расцеловался с Габриэллой, ему для этого не пришлось наклоняться.

– Пойдем, я тебе кого-то покажу. Узнаешь? – Габриэлла повела Саньку в комнату, Ирина так и осталась у порога.

– Проходи в комнату, – сказал Ирине Олег – Мы сейчас на кухне все разберем. Иди, не бойся.

Санька зашел в комнату. У окна стояла стройная женщина, она обернулась и улыбнулась такой завораживающей улыбкой, что Санька на несколько секунд онемел.

– Наташа, как ты повзрослела! Ты прекрасна! – Санька от волнения даже не смог сразу подобрать слова, в горле у него пересохло. «Вот это высший класс!».

Ирина, услышав эти возгласы, не пошла в комнату, завернула в кухню, где супруги разбирали сумки.

– Я помогу? – спросила она.

– Конечно, конечно, – ответил Олег.

Света глупо улыбалась. Ирине показалось, что она тоже встревожена.

– Здравствуй, Саша, – Наташа говорила каким-то особенно нежным голосом – Конечно, тебе тяжело меня узнать, мы виделись раньше только мельком. Какая милая девушка, – увидела она зашедшую с тарелками Ирину.

– Ах, да, – спохватился Куминов – Это Ирина. Ирина – это Наташа и Габриэлла, хозяйка этого дома. Наташа – сестра Олега.

– Тебя сразу же заставили работать? – Наташа улыбнулась Ирине доброй улыбкой.

– Я сама вызвалась, – ответила Ирина, про себя добавила: «Пока вы тут любезничаете».

Ирине было очень тоскливо. Вид Наташи поверг ее в отчаяние. Про Наташу нельзя было просто сказать – красивая женщина. Она была неземная. Немного бледное лицо, нежная кожа, обескураживающая улыбка. Наташа была чуть выше Ирины ростом, стройная, изящная, но она не казалась худой. На ней было простого покроя платье, это выглядело так, будто она была в царских нарядах. Во всем ее облике было столько природного достоинства и обаяния, что Ирина поняла, что означал возглас Куминова, ей хотелось заплакать. Она просто померкла рядом с этой женщиной с другой планеты. Куминов, представив Ирину, тут же о ней забыл, он переключился на Наташу. Санька улыбался ей, ловил ее взгляд, рассыпался в комплиментах. Ирина стояла в сторонке. «Вот и все» – думала она – «Куда уж нам, с одним-то легким». К ней подошла Габриэлла с бокалом в одной руке и своей вонючей сигаретой в другой.

– Как такая малышка Саньку подцепила?

– Саша не червяк, чтобы его можно подцепить, и я не удочка.

– Скажите, пожалуйста. Какая дерзкая молодежь. Дяденька пальчиком поманил и обещал что-то показать?

– Ирина, не слушай ее, пожалуйста, – сказала, подошедшая к ним Наташа – Габи бывает вульгарной, особенно, когда выпьет, – она опять улыбнулась Ирине своей ласковой улыбкой – Выпьешь с нами?

– Нет. Мне завтра в школу, – ответила Ирина, выделяя слово «школа».

– Наташенька, ну иди же сюда, – позвал ее Куминов.

– Саша, ты мало уделяешь внимания своей девушке, – Наташа повернулась к нему.

– Я ее каждый день вижу, тебя, почти что, впервые.

У Ирины слезы навернулись на глаза, она еле сдержалась, ей очень хотелось влепить Куминову пощечину. Она посмотрела на остальных. Похоже, она не одна была посторонней на этом празднике, у Светланы вид был вообще удрученный. Она сидела в сторонке, съежившись, иногда пыталась улыбнуться своей дурацкой улыбкой, но у нее уже не получалось.

– Олег, – обратилась Светлана к мужу, который тоже не обращал на нее внимания – Я пойду, посмотрю, как там Светочка.

– Светик, перестань, твоя мама ее уже спать укладывает, зачем мешать.

«Странная годовщина» – подумала Ирина – «Зачем собрались, непонятно. Лишь бы повод был, что ли? На жену никто внимания не обращает, сидит, совсем не при делах. Хоть бы для приличия тост сказали за молодых. А эти бабы! Одна явно на Сашу глаз положила, верзила только курит, да пьет, как лошадь. Этот, прямо на моих глазах снимает другую, будто, я – пустое место, меня не существует. Часа не прошло, как нашептывал, Ирочка, солнышко».

– Саша, я пойду домой, – сказала Ирина, она чувствовала, что не может больше сдерживаться, и расплачется от обиды. Она ни с кем не стала прощаться. Ну их к черту, нам крестьянам не понять этих отношений. Она оделась и вышла за дверь.

Куминову пришлось идти за ней. Ирина слышала, как он сказал:

– Я вернусь.

Ирина спускалась по ступенькам, уже не сдерживаясь, плакала. Санька догнал ее.

– Из-за чего рыдания?

– Мне никогда не быть такой, как они. Я не могу быть такой шикарной, – вдруг, сама, не зная почему, запричитала она – Кто я по сравнению с ними, козявка какая-то.

Куминов, молча, смотрел на нее, потом спросил:

– Все? Высказалась? Хочешь, чтобы пожалел?

– Нет, – Ирина помотала головой – Не надо.

– Вытрись, будешь зареванной по улице идти, обморозишься.

Ирина варежкой вытерла слезы. Они вышли из подъезда.

– Саша, ты возвращайся к друзьям, – уже спокойно сказала она – Вон автобусная остановка, я доеду.

– Ты уверена?

– Конечно. Иди, не беспокойся.

Куминов вернулся в квартиру, Ирина пошла на остановку. В автобусе она села на заднее сиденье. Чего нагородила? Разнылась, как дура. Думала надавить на жалость? Ничего кроме раздражения у него не вызвала. Даже успокаивать не стал. Нафиг я ему нужна, там вон, какая красотка сидит. А я кто? Дурочка маленькая. Рядом с Ириной сел Данилов.

– Господи, ты-то откуда? Как ты меня выслеживаешь? За машиной следом бегаешь?

– Тебе-то что. Что ревешь? Он тебе что-то сделал?

– Может реву, потому что ничего не сделал. Обидно, понимаешь, – сказала Ирина, подражая товарищу Саахову – Никита, давай песню споем.

– Как нече делать.

– Не прожить нам в мире этом, не прожить нам в мире этом без потерь, без потерь, – потихоньку запела Ирина, через пару минут они уже орали на весь автобус:

– Листья желтые над городом кружатся, с тихим шорохом нам под ноги ложатся.

– Что ж вы так орете? – сказала им кондуктор

– Пусть поют, – ответил кто-то из пассажиров, второй куплет им уже подпевало несколько человек.

Куминов вернулся в квартиру Габриэллы.

– Ты так быстро. Где твоя девочка? – спросила Наташа.

– Она уехала домой.

– Ты не проводил ее?

– Она доберется.

«Ну и сука же ты» – подумала Наташа, сама обворожительно улыбнулась ему и мягкой кошачьей походкой прошла мимо него в кухню. Куминов пошел вслед за ней. Наташа на кухне взяла сигарету, Санька щелкнул зажигалкой.

– Ты не куришь?

– Нет. На тренировках дыхание сбивается.

– Кто эта девочка?

– Неважно.

– Да? Она очень хорошенькая. Я думала, ты в нее влюблен.

– Я тоже так думал. Теперь я знаю, что показалось.

– Почему?

– Потому что, есть ты. Расскажи мне о себе.

– Зачем?

– Не знаю. Я хочу слышать твой голос. Почему ты не приезжала?

– Как видишь, приехала.

– У тебя, кажется, была дочь. Где она? С мужем? – в полумраке Куминов не заметил, как изменился ее взгляд.

– Она умерла.

– Господи. Наташа, бедная ты моя. Прости меня.

– Важное очень далеко от нас. Мы чувствуем то, что ближе.

Куминов совершенно не понял, что она сказала. Он решил, что она выпила и немного заговаривается.

– Поедем ко мне.

– Да, конечно, – Наташа даже не поинтересовалась, дома ли мать и насколько это удобно.

Они вышли в коридор. Санька подал ей шубу.

– Народ, мы уходим, – сказала Наташа ровным голосом.

Все вышли попрощаться. Саньке показалось, что Света смотрит на него и мотает головой, будто хочет сказать: «Не уходи с ней», но решил, что ему померещилось.

Екатерина Александровна уехала к родственникам, должна была вернуться к вечеру, но ее еще не было. Санька завел Наташу в свою квартиру, у порога снял с себя и с нее верхнюю одежду, схватил на руки и унес в свою комнату. Это было потрясающе! Саньке казалось, что он никогда не испытывал ничего подобного. Его каждое желание угадывалось заранее, прикосновения ее губ, пальцев рук и даже ног, сводили с ума. Он представить себе не мог, что прикосновения в таких казалось, обычных местах могут так возбуждать и кружить голову. Наташино тело невероятно возбуждало, он дрожал, как под током, прикасаясь к ее коже. Его бесконечные желания удовлетворялись самым неожиданным способом. Ему хотелось еще и еще быть с ней. Сводил с ума ее ласковый голос, как она шептала: «Саша, да, да, продолжай. Ах, как хорошо». Разве может быть такое наяву? Это была бесконечная сказка, полная изнуряющего секса одновременно с ласками и нежностью. Куминова приехала домой ночью. Зашла в квартиру и услышала вопли и стоны, то хриплые, то чуть ли не истошные. Господи, как будто стая кошек дома поселилась. В душе сразу закралось нехорошее подозрение. Включив свет, увидела валяющиеся австрийские сапоги и норковую шубу и сразу успокоилась. Слава богу, это не малолетка. Хотя, вряд ли, от малолетки так бы верещал. Что за бабу он себе снял, что ж она с ним там делает? Санька с Наташей на руках вышел из своей комнаты, собираясь пройти в ванную. В гостиной горел свет, в кресле сидела мать.

– Звук убавь, хорошо? Я пойду, лягу, с утра все ж на работу.

– Привет, мам, – Санька поставил Наташу на пол и шепнул ей: «Иди в ванную».

Сам вернулся в спальню, чтобы накинуть на себя что-нибудь. Куминова подошла к Наташе.

– Здравствуйте, Екатерина Александровна.

– Здравствуй. Ты только, пожалуйста, не зарази ничем моего сына.

– Не беспокойтесь, Екатерина Александровна, я всегда все контролирую. В следующий раз, я вам предоставлю справку от венеролога, – ответила Наташа все с такой обворожительной улыбкой.

– Вот и молодец. Я пошла спать. Не грызи его уж так сильно, отгрызешь и другим не оставишь. Он у тебя и так вопит, как припадочный, – Куминова пошла в свою комнату.

«Б..ь партийная» – подумала Наташа – «Многим ты от меня отличаешься.». Куминова знала про Наташу. Из Запорожья приходили запросы на характеристики неоднократно задерживаемой Натальи Володарской, проживающей ранее в этом городе. Так, как Наташа была дочерью академика Володарского, вопрос этот рассматривался в узком кругу в обкоме партии. Было решено, объяснить запорожским товарищам, что не стоит чернить память заслуженного человека, много сделавшего для своей страны. Где у Саньки раньше глаза были, вот эту девчонку следовало бы охомутать. Дочь академика, красивая, воспитанная, они были бы прекрасной парой. Где он, сволочь, сейчас столько денег взял, что ее приволок? Ладно, надо же мальчишке разговеться, сколько можно возле своей соплячки отираться.

Санька уже не мог остановиться, он каждый день после работы бежал за Наташей, тащил ее к себе домой. Куминовой приходилось опять слушать кошачьи вопли, пусть и в приглушенной варианте. При встрече Екатерина Александровна и Наташа добросердечно приветствовали друг друга. Санька только о Наташе и говорил, ею восхищался. Куминову это радовало. Слава тебе, господи! Забыл, наконец, свою соплячку.

***

Ирина заметила, что Маруся пыталась схватить ее за руки, будто делала попытку подняться. Может, показалось, но вдруг начался прогресс, голову ведь научилась держать. На душе стало радостно, появилась надежда, что со временем Маруся научится всему. Понятно, что не стоит мечтать о полной полноценности, но то, что ребенок хоть что-то сможет делать самостоятельно, вполне реально. Тем более, Маруся перестала утробно мычать на одной ноте, теперь издавала разные звуки, они не были такими пугающими. Ирине даже казалось, что Маруся делает попытки ей улыбнуться. С работы Ирина спешила домой, старалась не задерживаться, редко заходила в магазины. Дома ее ждало несчастное тельце, одиноко лежащее в кроватке. В один из дней, по дороге домой, Ирина встретилась с Володарской.

– Здравствуй, подруга, – сказала Наташа.

– Здравствуй, – Ирина ей улыбнулась. Почему-то, несмотря ни на что, ей приятно было встретить Наташу.

– Поболтаем, если есть минутка? – предложила Наташа.

– Минутка есть.

Они отошли в сторонку сели на скамейку. Наташа достала из сумочки сигареты.

– Будешь?

– Нет, как-то неудобно на людях. Я так, иногда, втихушку.

– Как жизнь?

– Сойдет. Песни пою.

– Если честно?

– Хреновенько. Но живу. Работаю на стройке учетчицей, заочно учусь в строительном. Была замужем. Очень уж неудачно. Сейчас со мной бывший свекор, после инсульта, и нездоровая дочь.

– Ты на меня обижаешься?

– Не в коем разе. Ты причем? Сашка меня не любил. Я до сих пор не могу поверить, что можно так развлекаться. Это надо было видеть, как он ко мне относился, я не думала, что можно так притворяться. Обидно, конечно. – Ирина помолчала – Очень обидно. Вместо куклы у него была. Он бросал меня при твоем появлении внезапно, без всякого перехода. Сама дура, раз бросил, уже пережила, нет, надо было еще раз вляпаться, теперь уже полностью.

– Дочь Сашкина?

– Нет. От Сашки я аборт сделала. Марусю я родила в замужестве. Вышла замуж за урода, сдуру, решила, что никто меня так любить не будет, как он. Это уж точно. Так любил, чуть не убил.

– У меня тоже была дочь. Она умерла.

– Страшно это, ребенка терять. Я тебе очень сочувствую. У меня Маруся жива и, как будто ее нет. Ей полтора года, она почти ничего не умеет. Даже ест плохо, худенькая. Я ее через зонд кормлю. Сначала боялась, потом привыкла. Вообще, со мной произошли такие ужасные вещи, хрен знает, почему. Карма, как говорят, индусы.

– Главное, не узнать, что такое настоящий страх.

– Думаю, я знаю. Это был не страх, какой-то животный ужас. Перед твоими глазами, топором бьют человека, которого ты знал, который относился к тебе с жалостью. Голова неестественно наклоняется, в глазах слезы, из перебитой артерии кровь попадает на твое лицо. Что она думала в тот момент, когда поняла, что родной сын ударил ее топором? Она же не сразу умерла, были секунды, пока она была жива. Еще очень страшно, когда тебя бьют, чтобы забить до смерти, от боли все рвется внутри и ребенок там колотится, как перепуганный птенец.

– Это все твой муж? – Наташа смотрела на Ирину с тревогой.

– Если его можно так назвать. Щенок паршивый! Ревновал к Сашке, с ним справиться не мог, на мне все выместил. Он бил меня беременную, Маруська, наверняка, из-за этого такая родилась. Мать свою убил. Хотел меня, получилось, ее, – Ирина опустила голову.

– Не надо вспоминать. От этого можно умереть.

– Я выживу. Правда, что это мы о каких-то ужасах.

– Что у тебя с ребенком?

– Не знаю. Не могу добиться обследования. Самой в платную попробовать, у меня столько денег нет. Надо куда-нибудь в Москву или Ленинград. Там же и жилье где-то снять надо. С Марусей в гостиницу не пустят. Наши врачи говорят, что неполноценная, надо сдавать.

– Почему не сдаешь?

– Я ее люблю, она на меня похожа. У нее появляется динамика в последние дни. Надеюсь, что шанс еще есть. Я часто думаю, что это мне наказание за то, что сделала аборт от любимого человека.

– Его почему-то никто не наказывает. Мог бы поберечь тебя, он прекрасно знает, как это делается. У него баб было, как говна в общественном сортире.

– Черт с ним. Пусть живет, как хочет. Мне сейчас не до него. Ты как? Я так и не знаю, учишься ты или работаешь.

– Я даю мужикам за соответствующую плату, – Наташа внимательно посмотрела на нее, но выражение лица Ирины не изменилось – Тебя это не шокирует?

– Не знаю, это твое дело. Сплошь и рядом бабы дают через силу, зажмурившись. У нас на стройке тетки откровенные, не стесняются. Я чего только не понаслушалась. Если ты можешь этим заниматься, твои заморочки.

– Я не просто проститутка, больше содержанка, высокооплачиваемая.

– Сашку ты любила?

– Сдурела, что ли? – засмеялась Наташа. – Я этих козлов, которые гордятся своими отростками между ног, всех ненавижу и презираю. Они все твари, мозгов нет, один х..й, считают себя выше баб, только потому, что они сильнее. Несправедливо природа с женщинами обошлась. Мы морально сильнее, хитрее, изворотливей, приспосабливаемость выше, зависим от этих тупорылых. Мне в то время помощь нужна была. Сашка мог защитить. Он сильный, знаком чуть ли не с половиной города. Я тогда только вернулась, кого я знала в этом городе? Брат мой – это недоразумение. Сашку увидела, сразу смекнула, что это удача. Я его также презираю, как других, он ничем не отличается от своих собратьев. Я сделала тебе больно, прости меня. Но он козел. Я себя вспоминала. Такая же, как ты была, наивная, все в первый раз. Меня тоже погубили. Ты думаешь, что вышел из леса, но левая нога оказалась длиннее.

«Фигня какая-то» – подумала Ирина, но не стала это обсуждать.

– У меня, Наташа, все не так страшно, поверь мне. Хреново, но терпимо. Ты извини, я пойду, – Ирина встала.

– Может быть, еще увидимся, посидим где-нибудь.

– Ой, нет. Наташа, Маруська у меня целый день, как звереныш в клетке, в кроватке валяется. Мне же ее некуда деть. Когда я на работе или еще где по делам, она одна остается. Свекор сам больной, ну, водички ей даст, и все. Я прихожу, таскаюсь с ней, мою ее. Хорошо еще из-за того, что мало ест, гадит мало, и весит не очень много.

Ирина уже уходила, когда Наташа ее окликнула.

– Ира, – та обернулась – Хочешь, я тебе денег дам на обследование. Не побрезгуешь?

– Хочу. О какой брезгливости может идти речь?  – твердо сказала Ирина

– Оставь мне свой номер телефона. Я тебе позвоню, мы встретимся.

***

Куминов проводил Ирину до подъезда, распрощался с ней и отправился обратно. Завернув за угол, сразу же столкнулся с Никитой.

– Слышь, учитель. Че тебе от Ирки надо? Чтобы к ней не подходил.

– Рот закрой.

– Че? – Никита замахнулся,

Санька заломил его руку. Он с силой прижал Данилова к стене, одной рукой он продолжал загибать за спиной его руку, другой сдавил горло.

– Еще рыпнешься на меня, я тебя удавлю. Ты понял? – Жестким голосом сказал Санька и сильнее сдавил его горло, Он, нарочно, придушил Никиту, чтобы дать понять, с кем имеет дело. Из глаз Никиты выступили слезы, ему стало страшно. Он чувствовал себя волчонком, посягнувшим на добычу взрослого волка. Куминов отпустил его и ушел. У Никиты болели горло и рука, его душила ярость от состояния бессилия и возникшего страха. Он не ожидал, что у модненького учителя могут быть такие зверские повадки. Как же его от Ирки отогнать.

***

Куминов приехал в деревню. Петровна встретила его неласково.

– Что это ты, парень, задурил? Не ожидала от тебя.

– Не понял.

– Баб-то нормальных, здоровых не нашлось? С Дашкой Трифоновой связался?

– Что за чушь? Вы, о чем?

– Люди говорят, ты с ней гуляешь.

– Один раз прошелся вдоль улицы, и что? Мы в какое время живем? Ладно, Даша со странностями, но остальные, все здравомыслящие люди. Или наоборот? Или я чего-то не понимаю.

– Может и правда, лишнее говорят, – Петровна начала успокаиваться – Ты же ей ручки целовал?

– Один раз коснулся. Извинялся, что при ней грубо высказался. Что в этом особенного?

– Верю, верю. Прости старуху. А в деревне уже говорят всякое.

– Господи, что можно сказать? О чем?

– Не злись. Людям нравится о чем-то судачить. В библиотеку теперь много людей ходит, на Дашу смотрят.

Куминов ничего не понимал. На пустом месте, раздули черт, знает, что. Какой удар для девчонки с ее-то прибабахом. Ну, народ, ну, страна! В школе он зашел в кабинет директора.

– Я заявление принес. Хочу вернуться к научной работе.

– Сбегаете, значит, – заговорщически, усмехнулся директор – Понятно. Сазонов, недаром спрашивал, что у вас здесь насчет женского пола.

– У вас что, деревня дураков? – разозлился Куминов – Даже, если бы и были у меня отношения с этой девочкой, и что? В чем проблема?

– Ни в чем, – подумав, сказал директор.

Куминов вернулся к дому Петровны. На лавочке возле забора, опустив голову, сидела Даша. Куминов сел рядом с ней. Он даже не поздоровался.

– Саша, ты не представляешь, какая гадость! – сказала Даша – Я, как экзотическая зверюшка в клетке в зоопарке. Рассматривают, показывают пальцем и хихикают. Я не понимаю, что произошло, в чем меня хотят уличить. Что я сделала? Почему никто не замечает своих грязных тряпок, из нашего мимолетного общения придумали историю. Почему эта история обрастает только грязными подробностями? С какой стати они решили, что со мной могут быть только неприглядные вульгарные отношения.

– Я тоже не понимаю. Может все дело в том, что ты неординарная девочка, отличаешься от всех, поэтому, тебя пристально разглядывают. Еще может быть, уже всю деревню обсудили, надоело, теперь до тебя добрались.

– Что я сделала дурного, объясни хоть ты мне?

– Ничего. Помнишь Ассоль, она тоже мечтала, а вся деревня считала ее дурочкой. Только у тебя нет Артура Грэя.

– А ты?

– Я не Грэй, Даша. У меня нет корабля с алыми парусами. Я не умею дарить маленьким девочкам сказку. Я обычный приземленный человек. Потерпи, детеныш, они наговорятся и забудут. У тебя есть отец и братья, они тебя защитят.

Куминов отработал последние дни в школе. Вовке он сказал:

– Я не обижал твою сестру. Я, просто, причина, для этой толпы, чтобы поглумиться над бедной девочкой. Береги ее.

Поздно вечером в дверь постучали. В дом робко вошла Даша. Куминов вышел из комнаты.

– Что случилось?

– Вовка сказал, ты уезжаешь.

– Мне предложили другую работу. Очень хорошую работу, я даже не надеялся. Это большая удача.

– Возьми меня с собой, пожалуйста, – пролепетала Даша.

– Ты чего это удумала? – охнула Петровна – Сама себя предлагаешь. Не срамись, девка.

– Не нужно вмешиваться. Мы сами с Дашей все обсудим, – Куминов вышел с Дашей во двор, сел с ней на лавочку – Даша, все уляжется. Поверь мне. Все, когда-то заканчивается.

Даша помотала головой.

– Даша, куда я тебя возьму? В качестве кого?

– Хочешь, домработницы. Я все буду для тебя делать. Все, что скажешь. Я буду ухаживать за тобой, гладить, стирать. Я из деревни, я все умею, – Даша негромко заплакала. Она перешла на шепот – Я не хочу оставаться здесь. Все так гадко. Какой-то абсурд. Я, как Алиса в Зазеркалье, только страшном.

– Даша, пересуды умолкнут. Тем более, обсуждать нечего. Все не так страшно, как тебе кажется.

– Ты не понимаешь. Я здесь вместо деревенской дурочки. Я иду по улице, ребятня мне вслед: «Вон, дурочка идет». Когда ты уедешь, будут говорить, дурочку бросили.

– Даша, я не знаю, что тебе сказать. Уезжай в поселок, ты там жила, училась, у тебя там знакомые есть.

– Поселок маленький. В городе таких, как я, ненормальных, много. Я там затеряюсь, меня не будет видно.

– Я не знаю, чем тебе помочь.

Во двор зашел Трифонов. «Этого еще не хватало» – подумал Куминов – «Сейчас, не поймешь из-за чего, папаша за грудки меня таскать будет». Трифонов подошел и сел рядом с ними.

– Ты забери ее с собой, – сказал он, с трудом выдавливая из себя слова.

– В каком качестве? – «Папа тоже с приветом» – подумал Куминов – «Дочка, видать, в него».

– Женись на ней.

– С какой стати? Я что, ее обесчестил? – возмутился Куминов, не беря во внимание, что разговор проходил в Дашином присутствии.

– Ты не кипятись. Я прошу тебя. Пусть она там устроится, потом разведешься. Мы к тебе никаких претензий. Хочешь, бумагу составь, что Дашка ни на что претендовать не будет, как за границей делают.

– На что претендовать? У меня ничего нет. Ни квартиры, ни машины. Это все мамино. Мужик, ты в своем уме? Чужому человеку дочь предлагаешь? Ведь ничего не произошло, позлорадствуют в вашей деревне и успокоятся. Встретит кого-нибудь, влюбится, будет жить припеваючи. Чтобы не обижали, ты о ней позаботишься.

– Пойдем, Дашенька, – Трифонов встал.

– Саша, пожалуйста, – заговорила Даша – Я не смогу… – Вдруг замолчала, встала и пошла за отцом.

Она шла с таким сиротливым обреченным видом, что Куминов пожалел ее. «Ладно» – подумал он – «Сделаю для девочки доброе дело. Все равно, пока работа с „ящиком“ связана, за границу не поедешь. Распишусь, потом разведусь».

– Хорошо, – сказал он – Собирайся. Завтра попробуем договориться в сельсовете. Дарья и, ты, папаша, запомните. Я не собираюсь с ней жить.

Куминов надеялся, что в сельсовете откажут. Срок на раздумье и все такое, подобное. Но в сельсовете почему-то согласились расписать их в этот же день, в связи с отъездом жениха. Когда Куминов ставил свою подпись, он подумал: «Это самый идиотский поступок в моей жизни».

В этот же день они приехали в город. Куминов завел Дашу к себе домой.

– Проходи, осматривайся.

Даша смотрела на все с открытым ртом. У них был большой дом с массандрой, но обстановка их дома не шла ни в какое сравнение с тем, что она сейчас видела.

– Саша, твоя мама скоро придет? – спросила Даша.

– Нет, не скоро. Ее нет в городе, она уехала на какие-то партийные посиделки. То ли пленум, то ли симпозиум, – он нарезал продукты, какие нашел в холодильнике –  Дашенька, перекусим, завтра каких-нибудь продуктов купим. Я тебе на диване постелю, на моей кровати тебе слишком жестко будет.

– Мы будем спать отдельно?

– Даша, странное у тебя желание, спать с незнакомым человеком.

– Ты же мой муж.

– Дарья, прекрати! Я тебя сейчас обратно домой отвезу.

– Саша, я больше не буду. Спят же люди в одной постели просто так.

– Я не сплю с женщинами, Дарья. Не люблю. Иногда, заснешь на пару часов от усталости или по пьянке. Я спал только с одной женщиной, она была исключением. Я был непротив, что она засыпала рядом со мной.

– Ты ее любил?

– Я собирался на ней жениться.

– Почему не женился?

– Она меня бросила.

– Невероятно! – воскликнула Даша – Разве тебя можно бросить?

– Почему нет? Дарья, я тебя просил меня не идеализировать. Что ты, как дура, ей-богу! Меня это уже раздражает.

– Я не могу в тебя влюбиться?

– В меня, возможно. Но не путай меня со своими любимыми героями. Я не Блад и не Артур Грэй. Постарайся это усвоить.

Даша долго не спала. Она все ждала, что он придет к ней, поцелует, возьмет на руки и унесет в эту новую жизнь, туда, где они всегда будут рядом, где они могут слиться друг с другом. Утром Куминов спросил:

– Тебе не спалось на новом месте? Круги под глазами?

– Наверное, много чего произошло. Что-то сон не шел.

– Я в институт. Заеду на рынок и в магазин, куплю что-нибудь. Приготовишь?

– Что ты любишь?

– Еду. Любую. Мне без разницы. Сиди, смотри телевизор. Можешь в моем шкафу пошариться, найди что-нибудь почитать, хотя вряд ли, что будет по твоему вкусу.

– Ты думаешь, я только Тургенева читаю?

– Если честно, Даша, я о тебе вообще ничего не думаю.

Куминов уехал в институт, там он много потратил времени на составлении анкет, беседу в первом отделе, с ректором института и так далее, и так далее. Он чуть не забыл купить продукты, пришлось разворачиваться уже возле дома. Зато он не забыл созвониться с «мадам Рекамье». Домой он пришел уже вечером. Даша встретила его, чуть не плача.

– Саша, я сварила только кашу. Я ничего не нашла в кухне, кроме крупы.

– Ешь сама, Дарьюшка. Я перекусил в столовой. Я купил кое-что, можешь приготовить. Завтра по пути в институт, я тебя заброшу в областную библиотеку, посидишь там, заодним, насчет работы узнаешь. Документы сразу захвати.

Куминов помылся, переоделся и направился к двери.

– Даша, я приду ночью. Постараюсь тебя не разбудить.

– Почему ты уходишь? Ты обиделся, что я сварила только кашу?

– Я твою кашу съем на завтрак, хорошо? У меня назначена встреча, меня ждут.

– Ты уходишь к другой женщине?

– Что значит к другой? Не делай такой страдальческий вид, будто я тебе изменяю. Чтобы говорить «к другой», надо самой быть женщиной. Я в последний раз говорю, еще одна претензия ко мне на правах жены, я увезу тебя в твою деревню. На второй день брака, ты мне уже плешь проела.

Даша осталась одна. Ей было грустно и одиноко. В совершенно чужой большой квартире, без права собственного голоса. Даша не хотела обманывать Куминова, она ему обещала развестись. Но она очень надеялась, что он к ней переменится, увидит, какая она прекрасная. Он забудет про то, что у них фиктивный брак, все будет по-настоящему. Даша чувствует, какой он на самом деле, мягкий и нежный, у него тонкая и ранимая натура. Он просто все скрывает за этой, ему не подходящей, маской. Даша лежала в постели и размышляла. В конце концов, она пришла к мысли, что нужно дать ему то, что он ищет, физическую близость. Хотя сама мысль об этом коробила ее, но все же люди этим занимаются. Ведь, наверное, Владимир Ильич с Надеждой Константиновной в молодости не только о революции разговаривали. Самое главное, чтобы он не искал физического удовлетворения где-то на стороне, он будет все время с ней, постепенно, больше узнает Дашу. И физическая любовь перерастет в духовную. Даша слышала, как Куминов вернулся в первом часу ночи, как ходил в ванную и кухню. Потом потихоньку прошел через зал в свою комнату. Даша еще какое-то время лежала и думала, сон не шел в голову, наконец, она решилась. Куминов уже заснул, сквозь сон почувствовал, что кто-то находится в комнате. Он приоткрыл глаза. Возле кровати стояла Даша, щупленькая в ситцевой ночной рубашке с рукавами – «фонариками».

– Даша, ты почему бродишь? Заблудилась?

– Не ругайся на меня, пожалуйста, – срывающимся шепотом, заговорила Даша – Я понимаю, что я не вхожу в твои планы, но формально ты же мой муж. Я все равно должна рано или поздно с кем-то это испытать. Это не изменит нашего договора. Если я потом выйду когда-нибудь замуж, будет все нехорошо выглядеть, ну, что я до сих пор ни с кем.

– Дарьюшка, иди спать, детеныш, – Куминов потер лицо руками. – Я устал, не сейчас. У меня завтра уже рабочий день. Иди, детка, мы потом вернемся к этому разговору, обещаю, – Куминов знал, что нельзя обижать отказом женщину, предлагающую себя, даже если это придурковатая Даша – Не обижайся. Это просто не вовремя.

Даша ушла на диван. Ей было стыдно, она с трудом подавила в себе слезы. «Какая же я никчемная. Меня нельзя полюбить, во мне нельзя даже просто увидеть женщину. Как теперь ему в глаза смотреть. Твердила о высоких чувствах, сама, как последняя падшая женщина, пришла залезть к нему в кровать. Вымаливала у него близость, как милостыню». Она не спала еще долго, ей казалось, что она только заснула, как почувствовала прикосновение. Куминов потрогал ее за плечо.

– Дарья, если ты собираешься ехать со мной – вставай. Делай свои процедуры и завтракать.

Куминов был в брюках и рубашке, через шею перекинут галстук. Разбудив Дашу, он тут же повернулся и пошел в коридор к зеркалу, завязывать галстук. Даше его вид и тон показались надменными и презрительными. Она еще больше расстроилась. «Как же он теперь меня презирает!». Она накинула халатик и прошмыгнула мимо него в ванную, хотя ей очень хотелось в туалет. Даша даже представить не могла, как она может идти в туалет, когда он это видит. Она включила воду, но стало еще хуже, Даша тут же закрыла кран. Она чуть не заплакала. Куминов. для приличия постучав, приоткрыл дверь.

– Иди на горшок, обоссышься же, или еще, что похуже. Я в кухню ушел, – в кухне он сделал ей бутерброды и налил кофе. «Это недоразумение себя мне предлагает. Жена, твою мать!». Минут через десять Даша, уже одетая, зашла в кухню, присела на краешек стула. В какой-то трикотажной кофточке с люрексом и прямой черной юбке.

– Ешь, быстрей. Кофту эту снять.

– Она новая.

– Наплевать, покажешь, что у тебя еще есть. Юбка сойдет.

Дашино выражение лица изменилось. Из стыдливо-пришибленного, оно стало оскорбленным. «Действительно, что за чушь я себе придумала. Непонятно зачем все это затеяла, Папа еще туда же. Что у нас с этим человеком может быть общего? Он всегда будет меня стесняться». Даша посмотрела на сидящего с равнодушно-отрешенным видом, Куминова. Она увидела себя со стороны, убогая девочка рядом с лощеным красавцем, который проявлял к ней интерес, не иначе, как к маленькому выброшенному котенку. «Надо устроиться на работу, попросить койку в общежитии и скорей уйти от него. Чтобы окончательно не сойти с ума от постоянного унижения». Даша выпила полчашки кофе, съела бутерброд, убрала со стола. Поблагодарив Куминова, она подошла к своему чемодану. Достала однотонную синтетическую блузку, Она поняла, что эта блузка тоже ему не понравится, но ее хоть не обязательно было гладить. Куминов, и так, раздраженно поглядывал на часы.

– Эта подойдет?

– Ладно, – он махнул рукой – Одевайся быстрей.

Даша пришла к заведующей библиотекой. Та, для приличия, посмотрела ее диплом.

– Нет, товарищ Трифонова, нам не нужны работники, –  Дашино лицо выражало огорчение, граничащее с отчаянием, заведующая с сочувствием, задала еще один вопрос – Почему же по месту распределения не осталась, девочка?

– Я замуж вышла, у меня в городе муж живет.

– Я запишу для себя, Дарья Трифонова. Позванивай, может, появиться возможность взять тебя на работу.

– Хорошо. Только моя фамилия уже не Трифонова. Куминова.

– Екатерина Александровна, тебе кем-то приходиться? – заведующая заинтересованно посмотрела на нее.

– Она мама моего мужа.

– Дарья Геннадьевна, пройдем-ка в отдел кадров, – Заведующая вскочила со своего места – Уточним, что у нас там по штатному расписанию.

Для Даши сразу же, как по волшебству, нашлась ставка. Она написала заявление, оформилась. Идти ей все равно было некуда, она сидела внизу в холле библиотеки. Наступил обеденный перерыв. Сотрудники ходили мимо нее, вниз спустилась заведующая. В холл зашел Куминов и подошел к Даше. «Точно, сын Куминовой, надо же, никогда не подумаешь» – подумала заведующая.

– Как дела, детеныш? – спросил Куминов Дашу.

– На работу взяли. Сначала не было ставки, потом нашлась.

– Волшебное слово не «Екатерина Александровна», было?

Даша закивала головой.

– Пойдем, детеныш, отвезу тебя домой, пока у меня перерыв, потом снова в институт.

После работы Куминов пришел домой. Даша не встретила его у дверей, не вышла из кухни. «Бойкот. Что лучше сделать, проигнорировать или все-таки выполнить супружеский долг?» – подумал Куминов. Он зашел в кухню. Даша стояла у плиты. Вид у нее всегда был грустный, но сейчас хоть без страдальческого выражения. Бесцветная, неприкаянная, с пушистенькими волосиками. Ну, как такую можно поиметь? Куминов не любил девочек, он очень любил секс, наслаждался им, как гурман вкусной пищей, партнерша для него должна была быть без комплексов, достаточно опытная и раскрепощенная. Исключением для него была только Ирина. Но в Ирине было столько женственности, что он поступился своими принципами. Он ее воспринимал, как юную, неопытную, но все-таки женщину. Все в ней, походка, манера смотреть в упор, шевеление губ при разговоре, очертания ее тела вызывали эротические фантазии. Женщина, конечно, могла быть худой, как Лина и даже Владочка, с ее, почти смертельной, худобой. При всем этом, они были женщинами, они знали, как вести себя с мужчиной, как отдавать себя, как получать радость от близости. Даша была, как маленький серенький мышонок с грустными глазками. Такую девушку хотелось пожалеть, защитить, но никак не обладать ею. Для Куминова в этом было, что-то противоестественное.

– Ты будешь ужинать? – спросила Даша.

– Я предполагаю, что ужин у нас будет совместный. Сейчас, я только переоденусь.

– Я не хочу есть.

– Дарьюшка, не будешь есть, ветром унесет. Жаль, копилку свою уже выбросил, нет мелочи, чтобы нагружать тебе карманы для пригруза.

Даша, хоть и не хотела, но не удержалась и хихикнула.

– Накрывай на стол.

Даша приготовила тушеную картошку с мясом. Екатерина Александровна до такой степени неумело готовила, что любая еда, приготовленная другим человеком, казалась Саньке просто объедением. Тем более, весь день он почти ничего не ел, только пару пирожков, купленных по дороге. Дашина еда имела нормальный привычный вкус, не хуже, чем кормила его Петровна. Поужинав, Куминов подошел к Даше, не смог ее поцеловать, он только погладил по голове.

– Спасибо за ужин, Дашуля. Было очень вкусно.

Дашин вид все еще выражал обиду. «В темноте попробовать, что ли. С другой стороны, пошла она к черту, у нас фиктивный брак. Пообижается и перестанет». Куминов ушел в комнату, занимался своими делами. Что, в это время, делала Даша, он понятия не имел, ему было все равно. К ночи, все так же не разговаривая, они разбрелись по своим постелям. Почитав еще перед сном, он встал в туалет. Проходя обратно через зал, Куминов заметил, что Даша стоит возле окна, в комнате было темно, но Даша приоткрыла немного штору и свет ночной улицы, сполохами отражался на ее фигуре и лице. На ней была длинная, по щиколотку тонкая ночная рубашка с завязками на плечах, и плечи, не считая этих завязок, были совсем голые. Сейчас, спиной к нему, она выглядела девушкой, тонкой, воздушной, но все-таки, не ребенком. Куминов стоял и смотрел на нее. Даша, конечно, чувствовала, что он рядом, но стеснялась поворачиваться к нему. Бежать и прятаться под одеяло, было глупо. Он и так утром посмеялся над ее боязнью открыть при нем дверь туалета. Куминов подошел к ней ближе, едва касаясь, провел пальцем по шее, по плечу. Потом взял ее за плечи, наклонил голову к ее волосам и негромко сказал:

– Пойдем со мной.

По Дашиной коже пробегала дрожь от его прикосновения, это не была дрожь желания, просто нервная дрожь, которую испытывает человек, когда ему холодно. Она вполоборота повернулась к Куминову и кивнула головой. Куминов задернул штору, чтобы ее не видеть. Он, взяв ее на руки, немного подбросил в воздухе, не ожидал, что она окажется такой легкой, он готовился взять вес. В своей комнате Куминов поставил Дашу на ноги возле кровати, развязал завязки на ее плечах, Она тут же плотно прижала спадающую рубашку к своей груди. «Нет, это выше моих сил» – подумал Куминов.

– Даша, – своим обычным жестковатым тоном сказал он – Ты для чего согласилась со мной идти? Мы с тобой о литературе беседовать будем? Если тебе нравится находиться среди своих предубеждений, что все физиологическое стыдно и противоестественно, возвращайся на диван. Хочешь, я тебя отнесу? Я не собираюсь с тобой в жмурки играть, я уже вышел из этого возраста. То, ты сама мне себя предлагаешь, то брыкаешься. У меня вообще-то есть интересней варианты.

Даша смотрела на него. У Саньки в комнате не было штор, только легкая занавеска, и, хоть и в полумраке, они прекрасно видели друг друга. Он стоял перед ней в одних трусах, плотно облегающих его бедра. Даша залюбовалась его телосложением. У нее при этом не возникало ничего похожего на возбуждение, она восхищенно смотрела на него, как на творение Микеланджело. «Он идеален, как греческая статуя» – думала она – «Надо решиться, я же все обдумала. Сама приходила к нему, проявляла инициативу, нехорошо сдавать назад. Будь, что будет, так надо. Ему это необходимо, для него на первом месте физическая близость. Я буду с ним, ему не придется убегать из дома в поисках женщин. Он будет постоянно рядом и влюбится в меня». Даша убрала руки со своей груди, рубашка скользнула по ее телу. «Лучше бы она пошла на диван» – подумал Куминов, он с трудом подавил в себе смех. Дарья стояла с видом революционера, пришедшего на допрос. Лицо ее было полно решимости, по-детски пушистые волосики развевались в разные стороны. Она была в белых трусах, начинающихся от груди, соски которой были больше, чем все остальная часть. Куминов все-таки рассмеялся, стараясь, чтобы смех не выглядел таким уж оскорбительным.

– Иди ко мне, – он притянул ее к себе и прижал к своей груди.

– Я смешно выгляжу? – огорченно спросила она.

Куминов не стал отвечать, Он наклонился и поцеловал ее. Даша целовалась первый раз в жизни. Она закрыла глаза и продолжала держать сомкнутыми губы. Куминов уложил ее на постель, Даша прижималась к нему, просто для того, чтобы он не мог на нее посмотреть. Санька закрыл глаза и продолжал касаться губами ее лица, пытаясь хоть мысленно что-то представить. Дыхание у Даши все-таки сбивалось, она, сдерживая глубокие вздохи, немного сопела. «У меня на нее никогда не встанет» – думал Куминов. Неожиданно для самого, ему страстно захотелось держать сейчас в руках другую женщину. Ему казалось, он слышал прерывающийся шепот «Сашенька», почувствовал прикосновение нежных пальцев, вспомнил, как задыхаясь от восторга, ловил эти нежные руки и прижимался языком к ладоням, чтобы насладиться этими необыкновенными руками, дарившими ему такое счастье.

– Ирочка, – произнес он.

– Меня зовут Даша, – услышал он в ответ ровный голос.

Куминов сел на кровати, потер руками лицо, встал, снял с себя трусы и снова лег рядом с Дашей. Без лишних церемоний он стащил с нее ее бесконечные трусы, раздвинул ноги и лег на нее сверху, придерживаясь на руках. «Инстинкт сработает, встанет» – подумал он. Чтобы не видеть выражение ее лица, он наклонил голову, целовал ее шею, большие торчащие соски. Даша чувствовала, как между ног увеличивается его член, она все-таки была женщиной, какие-то необъяснимые ощущения охватывали ее, все это смешивалось с чувством стыда и сознанием недозволенности происходящего. Куминов приподнял ее за бедра, но сам не двигался.

– Лежи спокойно, Дашуля. Доверься мне, только не дергайся, пожалуйста, ты можешь причинить себе боль.

Он приподнялся на локтях, теперь Даша видела, что он пристально смотрит на ее грудь. Куминов целовал ее соски, потом опустил голову ниже, проводя губами под грудью. Она лежала с приподнятыми раздвинутыми ногами, и он достаточно высоко над ней приподнимался, чтобы видеть не только грудь, но и что-то еще. «Так нельзя, стыдно женщине лежать в таком виде» – подумала Даша и, решив приблизить его к себе, чтобы он на нее не смотрел, резко рванулась вперед. От ее, какого-то ненормального, крика у Куминова зазвенело в голове. Ему самому было так больно, будто с него содрали кожу. Он буквально отполз от нее.

– Я же просил, лежать спокойно, – со стоном от боли, сказал он.

Даша, скорчившись, рыдала навзрыд. «Вот это ужас! Как знал, что не надо было связываться». Кое-как отдышавшись, он пошел в ванную. Вымылся, намазал себя какой-то мазью, которую он счел подходящей для этого случая. В голове до сих пор был шум, он подумал, может, уже оглох. Это же надо было так заорать в ухо. Потом ему стало смешно. «Здорово нае… ся!». Он вернулся в комнату. Дарья продолжала рыдать.

– Иди в ванную, Даша. Потом я посмотрю, что у тебя там.

– Нет, нет, нет. Никогда! Это нельзя!

– Ладно, ладно, иди.

Даша ушла. Куминов из комнаты слышал ее плач. Надо было убрать постель, все было в крови. «Господи, как поросенка зарезали». Даша, прикрываясь, как могла, зашла в его комнату за своими вещами.

– Ты еще говорил о какой-то радости физической любви. Это было самое ужасное, что было в моей жизни.

– Не поверишь, в моей тоже. Это что было? Тебе так захорошело, что ты решила все ускорить?

– Ничего я не ускоряла. Я не хотела, чтобы ты меня видел, в таком ужасном виде. Можно же было это делать по-другому?

– Понятно, – устало сказал Куминов – Больше не буду. Иди, спи, завтра обоим на работу.

***

Екатерина Александровна пришла домой, внимательно посмотрела на сына. Он сидел в большой комнате, уставившись в одну точку.

– Саня, что-то случилось? – тут же догадалась – Володарская ушла. Понятно.

– Я ее обидел, мама.

– Наталью? Чем? – усмехнулась мать.

– Я очень хочу быть с Наташей, мама. Но Ирина беременная.

– Что ты сказал? – до нее стал доходить смысл сказанного, она со всей силы, влепила сыну пощечину – Ты что творишь! Кобель! Я же просила тебя! Что ж у тебя за недержание? Это ты, пока я была в отпуске, ее оприходовал? Конечно, эта дура и рада была тебе дать. Наверное, радостью со всей школой уже поделилась, дрянь маленькая.

– Мама, я попросил ее подождать до конца учебного года. Потом я на ней женюсь, проблем у тебя не будет.

– На ком женишься? На этой дурочке? Я тебе не позволю, о такой снохе я не мечтала. И почему ты решил, что сам факт, что мой сын обрюхатил несовершеннолетнюю, да еще и собственную ученицу, мне не повредит?

Екатерина Александровна хотела надавать сыну еще пощечин, но сдержалась. Она села в кресло. «Надо что-то придумать. Ну, сынок, ну сволочь, все мозги на конце. Когда же он поврослеет и угомонится. Или это навечно?» Санька молчал, он потирал щеку и думал о том, как Наташа посмотрела на него, когда уходила.

***

В последующие дни они жили, почти не общаясь. Он с утра завозил ее на работу, вечером забирал. Дома он занимался своими делами, она готовила, делала еще какие-то домашние дела. Иногда они заезжали на рынок за продуктами, один раз он привез Дашу к знакомой продавщице, чтобы она подобрала ей приличную юбку и пару кофточек. На большее у него не было денег. Но что-то надо было ей купить, чтобы сноха Куминовой не выглядела так сиротливо. В один из дней, встретив ее с работы, Куминов сказал Даше:

– Мне нужно заехать к другу, поедешь со мной?

– Это не будет плохо выглядеть?

– Дарья, если я тебя приглашаю, значит, будет выглядеть, как надо, – раздраженно сказал Куминов – Я всегда знаю, о чем говорю. Твоя дурость меня порой убивает.

Даша обиженно опустила голову. Не так она представляла отношения с Куминовым. Или грубит, или насмехается, или, вообще, внимания не обращает. Куминов привез ее к Ростовым. Алешка открыл им дверь.

– Привет, Санек. Я нашел техописание, той штуки, о которой ты говорил, – обратив внимание на Дашу, Алешка спохватился. – Представь свою спутницу.

– Знакомьтесь, это Даша, моя законная жена.

– Кто законный? – Алешка подумал, что ослышался.

– Жена. Мы с ней в деревне расписались.

– Проходите в кухню, чай попьем, – пригласил их Алешка.

Он сам суетился, организовывая им чаепитие. Вошла Наташа, она была на последнем месяце беременности и с трудом ходила. Войдя, сразу же присела на стул.

– Здравствуйте, Саня и …?

– Даша.

– И Даша. Как тебе в городе?

– Хорошо. На работу устроилась.

– Кем ты работаешь?

– Я библиотекарь. Меня в областную библиотеку приняли, – Даша видела снисходительное выражение лица Алексея, она не сдержалась. – Все считают, что библиотекарь, это неудачник, которому суждено до конца своих дней глотать книжную пыль. К сожалению, сама консервативная обстановка наших библиотек дает повод к таким мыслям. Библиотекарь должен быть не просто человеком, выдавшим книгу и записавший это в формуляр. Книгохранилище есть хранилище знаний и мудрости поколений, и задача человека, работающего там, донести до человека эти мысли, разбудить в нем желание приобщиться к этому неиссякаемому колодцу. Выражение «книга – источник знаний», это не пустой звук. Мы порой затираем важные слова до банальности.

Куминов смотрел на вытаращенные глаза обоих Ростовых и в душе веселился. «Знай, наших».

– Хочешь, я тебе покажу, что мы купили для маленького? – спросила Наташа Дашу, она подумала, иначе этот монолог никогда не прекратится.

– Заранее, кажется, не покупают.

– Не в наше время. Разве потом в раз достанешь. И так, по одной вещичке то там прикупим, то здесь.

Наташа с Дашей ушли в комнату. В кухню дверь была открытой, Наташа не прислушивалась, а Даша слышала разговор Куминова с Ростовым.

– Ты зачем женился? И эта залетела?

– Нет, эта целка была. На днях только попытался сломать, чуть без х..я не остался. Эта дура, сама насадилась. Не знаю, что ей там, в голову пришло, решила побрыкаться, получилось наоборот. Мне так больно в жизни не было, как будто сам девственности лишился.

– Везет тебе на нетронутых.

– Да, ладно. Эта третья за все время. Я не люблю девочек. Слишком возни много. Тут еще такая неудача. Зачем женился, сам не знаю.

– Тетя Катя как ее восприняла?

– Никак. Она не знает. Завтра приедет.

– Я тебе не завидую.

– У нас фиктивный брак. Я объясню все маме. Дашке хотелось в город, на работу она уже устроилась. Мама приедет, поможет ее куда-нибудь выселить, разведемся.

– Как это фиктивный, сам только что рассказывал.

– Подумаешь. Сейчас не те времена, что девственности лишил, за это отвечаешь. Последующие еще спасибо скажут, что не им пришлось эти железные ворота разламывать. Я, можно сказать, геройский поступок совершил, на амбразуру прыгнул, чуть своей главной запчасти не лишился.

«Какая безнравственность! Как все это грубо и пошло. Обсуждать меня, свою жену, пусть даже и фиктивную, со своим другом. Он ничем не отличается от наших деревенских сплетников. Как же я ошибалась. Хотя, какая может быть ошибка. Я сама придумала себе героя, он меня честно предупреждал, что он не такой и ничего хорошего в нем нет. Господи, действительно, было бы куда уйти. Развестись и забыть все это, как неприятный сон» – думала Даша. Даша молчала все дорогу домой, молчала дома. Не выдержала только, когда Куминов к ней обратился:

– Дашуля, ты вроде бы вещи, выстиранные, с сушилки снимала?

– Почему ты со мной так? – Даша обернулась к нему.

– Даша, что я сказал?

– Да, я деревенская, я дурочка. Это не значит, что нужно обсуждать меня с другими в такой грубой форме? Что я такого страшного сделала, что ко мне надо относиться с пренебрежением.

– Вот ты, о чем. Извини, Даша, это может со стороны грубо звучало, но никак не предназначалось для твоих ушей. Это был обычный разговор, мы не привыкли подбирать выражения. Алешка мой друг с детства, мы с ним во всем откровенны друг с другом.

– Я не подслушивала. Я просто слышала.

– Хорошо. Еще раз извини. Ладно, вещи сам найду.

Он даже извинялся небрежно. Не смутился, не удивился. Дашу тяжелым прессом сдавливало его равнодушие. Она села на диван, закрыла лицо руками, но она не плакала.

– Саша, я что, такая плохая? Меня невозможно полюбить?

– Почему нет, – Куминов пожал плечами. – Просто это не мой случай. Я думаю, в девятнадцать лет не стоит страдать о безнадежности любви. В жизни все может быть. Даша, опять мы сворачиваем на тему этой самой любви. Сколько раз тебе повторять, не нужно ждать ее от меня.

– Я знаю. Ты меня даже тогда другим именем назвал.

– Нет, Даша, я не называл тебя ее именем. Я в тот момент думал о ней.

Даша подняла на него глаза, в них блестели слезы. Куминов пошел в свою комнату.

– Тогда почему ты не с ней? – крикнула ему вслед Даша.

– Козел, потому что, – спокойно ответил Куминов.

Вечером следующего дня приехала Екатерина Александровна. Даша постаралась приготовиться к ее приезду, убрала в квартире, сделала винегрет, запекла курицу в духовке. Когда Екатерина Александровна зашла в квартиру, сын подошел к ней, поцеловал, помог раздеться.

– Мама, я так рад тебя видеть.

– Знал бы ты, как я рада, мой мальчик. Слава богу, теперь ты снова будешь жить дома. Все так хорошо складывается, – она заметила Дашу – Это кто? Ты нанял домработницу?

– Что ты, мама, – смеясь, ответил Санька – Это моя жена.

– Кто? Жена? Вот это существо? Ты что, и ее обрюхатил?

– Мама, успокойся, я тебе все объясню. Ее зовут Даша.

– Да мне насрать, как ее зовут, – взъярилась Куминова.

Даша не стала выслушивать оскорбления, она начала собирать свои вещи. «Господи, даже, не думала, что моя глупая влюбленность может обернуться таким кошмаром. Одни оскорбления со всех сторон, будто я прокаженная». Куминова уже не могла остановиться.

– Мне надоели твои бесконечные придурковатые бабы. Одна другой хлеще. Пусть немедленно убирается из моего дома, – Екатерина Александровна не обратила внимание на то, как сын изменился в лице.

– Мама, Даша, действительно, моя жена. Ты не должна о ней говорить в таком тоне.

– Что? Ты мне еще укажи, что я должна, что нет. Это ты мне скажи, что ты можешь, кроме того, что доставлять мне неприятности.

– Ты права, мама. Я ничего не могу, – ровным голосом ответил Куминов.

Екатерина Александровна ушла в свою комнату, хлопнув дверью. Даша за это время, уложила свои вещи.

– Саша, я знаю, где автовокзал, еще успею на автобус.

– Подожди меня, мы уходим вместе, Дашуля.

Он сложил в сумку кое-какие вещи, необходимые на первое время. «Ключ от квартиры пока оставлю. Потом заберу остальное» – подумал он. Екатерина Александровна слышала, как он сказал:

– Я ухожу, мама.

Входная дверь хлопнула. Екатерина Александровна переоделась, вышла из комнаты, прошла на кухню. В кухне на столе стояли приготовленные столовые приборы, на блюде курица с красивой запеченной корочкой, салатник с винегретом. Видимо, собирались накрыть на стол, при ее приезде. «Надо же, какая хозяйственная. И вправду, будто жена». Екатерина Александровна зашла в ванную. Ее, будто что-то подтолкнуло. На обычном месте не было бритвенных принадлежностей сына. С нехорошим предчувствием она вышла из ванной, взгляд упал на столик с телефоном, там лежали ключи от машины. «Да, ладно» – успокаивала она себя – «Просто на очередные б… ки ушел». Всю ночь она прислушивалась, ждала, когда откроется входная дверь. Под утро она встала, стала бродить по квартире. Сын не пришел и утром. Днем, уставшая от бессонной ночи, сказала своему водителю:

– Сын что-то у меня загулялся, боюсь, не случилось ли что, узнай, пожалуйста.

Водитель съездил в институт.

– Не переживайте, Екатерина Александровна, все в порядке. Он на работе. Вечером увидитесь.

Вечером Санька не вернулся домой. Екатерина Александровна на кухне со слезами жевала холодную курицу. «Мог бы и понять. Мать уставшая, с дороги, столько дней бред всякий выслушивала, тут еще он с очередной мормышкой, других проблем у него, что ли нет, всякую шелупонь в дом тащить. Ну, сорвалась, погорячилась. Что, решил наказать?». Куминова не хотела признаться себе, что оскорбила сына. «Где же ты мой мальчик? Я ведь так по тебе соскучилась».

Куминов сидел с Дашей на лавочке на бульваре, рядом стояли их вещи. Они молча ели мороженое. «Что же делать?» – думал Куминов – «Идти в гостиницу, денег почти не осталось, и так до зарплаты не дотянуть». В институте должны были сдать два новых девятиэтажных общежития, но не успели к началу учебного года, в старых – студентов битком набито. «Ладно, эту ночь у Ростовых переночуем, завтра определимся».

– Саша, – сказала Даша – Я уеду. Зачем ссориться с матерью? Все нелепо получилось. Я успею еще на последний автобус.

– Даша, твоего мнения я не спрашивал. Как-нибудь соображу, что делать.

«Вот, опять. Грубиян» – подумала Даша. По аллее шел Олег Володарский. Увидев Куминова, он подошел к ним, протянул Саньке руку.

– Привет, Саня. Что это ты тут с сумарями сидишь?

– Покараулить попросили. Познакомься, это Даша, моя жена.

Олег с большим изумлением посмотрел на Дашу, но представился.

– Олег. В смысле, жена?

– Тебе Света, кто? Это то же самое. Никто не верит. Даже мать выгнала из дома, за то, что без спроса женился. Ладно, пойдем мы к Ростовым, завтра определимся.

– Поехали ко мне. У Ростовых квартира маленькая, мать, жена на сносях. У меня дом большой. Поживите пока у нас. Только сам понимаешь, – Олег немного помолчал – Там такой ужас.

– Спасибо, Олег. Пойдем, плевать нам на твой ужас. Лишь бы крыша над головой. Я в институте разведаю насчет жилья, и мы съедем.

– Живите, сколько хотите. У нас на втором этаже две комнаты свободны. В бывшей маминой комнате вам нормально будет.

Олег привез их к себе домой. Света очень обрадовалась. Она хоть и говорила, что обрела свое счастье в детях, было тяжеловато, находиться постоянно дома, где никого не бывает, кроме иногда приходящей Наташи, которую Света боялась, как огня. Хотелось с кем-то поболтать, поделиться радостью о том, как растут ее девочки. С Олегом они жили, как чужие люди. Света обижалась, если он уделял внимание детям, то только старшей, двух маленьких крошек, будто не существовало, будто Олег к их появлению не причастен. Олег провел гостей по дому, чтобы показать где, что находится, и комнату, которую он им предоставляет.

– Располагайтесь и приходите ужинать.

Даша присела на краешек кровати, у нее был ошарашенный вид.

– Выдохни, – засмеялся Куминов.

Сам он, конечно, ожидал, что-то подобное, но это было нечто. В доме была настоящая грязь. Забрызганные исписанные стены, везде какой-то хлам, разбросанные игрушки и вещи. У Светы не хватало времени, чтобы стирать штаны за младшими детьми, они просто досушивались на веревках, на радиаторах вперемешку с выстиранными вещами. В доме был стойкий запах мочи и прокисшего молока. Куминов приоткрыл окно в комнате.

– Не замерзнешь?

Даша помотала головой. «Как так можно жить? Молодая женщина, неужели перед мужем ей не стыдно?»

– Даша, я предлагаю с едой потерпеть до завтра. Мне кажется, с посудой здесь то же самое, что и со всем остальным. Дашуля, я постараюсь, что-нибудь пробить насчет жилья. Пока, потерпи, пожалуйста, когда нет крыши над головой, это все-таки не худший вариант.

Кровать в комнате была невероятно скрипучая. На нее присесть было невозможно, не то, что спать вдвоем. Что ему придется спать с Дашей, Куминов понимал, здесь нет возможности уйти в другую комнату.

– Дашуля, не возражаешь, если мы будем спать на полу.

Куминов стащил матрац с постелью с кровати. Постельное белье было на вид чистое, только с каким-то пыльно-затхлым запахом. Скорее всего, его забыли на этой кровати несколько лет назад. Они улеглись на полу, Куминов повернулся к Даше спиной, но теперь перед его глазами был толстый слой пыли под кроватью. Он повернулся в другую сторону, Даша тоже лежала спиной к нему. Он положил руку на нее, надо же было куда-то эту руку деть. Даша напряглась.

– Не бойся. Я тебя не трону. Мне иначе неудобно.

– Я не боюсь, просто неожиданно.

Он лежал, перебирая пальцами по ее плечу. И почувствовал, что начинает возбуждаться. Даша тоже поняла, что что-то упирается ей в ягодицы и опять напряглась. Куминов поцеловал ее в шею. В комнате было уже темно, он почти не видел ее.

– Дашенька, – прошептал он – Иди ко мне, родная.

От его ласкового шепота, у Даши комок встал в горле, она повернулась к нему.

– Поцелуй меня – попросил он, поднимая ее ночную рубашку. Даша неумело прикоснулась губами к его лицу.

– Дашенька, ты только не ори так больше, пожалуйста. Если наш дом решил, что я кого-то убил, то здешние обитатели сами помрут со страха.

– Да ну тебя, – Даша пыталась не смеяться, но она не удержалась.

– Можешь меня бить, кусать, делай, что хочешь, только не вырывайся и не кричи.

Он помнил о ее комплексах, постарался, чтобы все было, как можно целомудренней. Зачем нужна эта борьба, он ее за один раз не перевоспитает, опять будут дерганья и брыкания, то нельзя, другое. Ему сейчас хотелось, просто поиметь кого-то. Раз мама не хочет считать Дашу его женой, то она будет ею. Даше было больно, но не так, как в первый раз, она старалась глубже дышать, чтобы избавиться от этой боли. Еще его голос успокаивал ее, ей не было уже страшно.

– Дашенька, Дашуля, – шептал он и целовал ее ушки, ее шею – Моя Дашенька, моя родная.

Он двигался медленно, она расслабилась, его движения уже не доставляли ей столько боли. Даже стала приятной мысль, что она вот так лежит под ним, и ей нравится его шепот, прикосновения его губ. Вот оно настоящее единение, настоящая близость. Куминов понимал, что глупо пытаться довести ее до состояния хоть какого-то блаженства. С этой дубиной работы не на один месяц. Он старался получить удовольствие хотя бы для себя. Это получилось так себе, надо было думать о том, чтобы не издавать каких-нибудь звуков, которые могут напугать ее.

– Спасибо, – сказал он ей и лег рядом. На этот раз хоть что-то, даже намека не было на повторение предыдущего кошмара. Бревно, конечно, черт с ней, хочется быть бревном, пусть будет, и так сойдет.

– Саша, я очень некрасивая?

– Почему ты так решила? – Куминов обнял Дашу, положил ее голову себе на грудь – В тебе нет ничего отталкивающего или уродливого. Ты хорошенькая девочка. Просто все твои манеры, твой вид больше напоминают обиженного ребенка, чем взрослую девушку.

– У меня совсем нет груди, я даже лифчик себе не могу купить, мне мама шила.

– Это не критично. Все равно что-то есть. Дашенька тебе ведь мало лет. Скорее всего, ты поздно стала развиваться, у тебя месячные, наверное, только недавно начались.

– С мужчиной нельзя об этом говорить. Это неприлично.

– Почему? Эта особенность репродуктивной системы человека. Не зря же так сложилось в процессе эволюции. А насчет мужчин? Ты считаешь, твой отец спит с твоей матерью в одной постели и не знает, что происходит с ее организмом? Как же врачи-мужчины?

– Если будет гинекологом мужчина, никогда к нему не пойду.

Куминов не стал ей отвечать, ему хотелось спать, но Даша снова спросила:

– Ира была красивая?

– Да. Она была самая красивая девочка не только в классе, но и во всей школе.

– А-а, – обрадованно протянула Даша – Это твоя школьная любовь?

– Да, это моя школьная любовь. Спи, Дарья, у нас с тобой завтра рабочий день.

На следующий день Куминов обратился в профком насчет жилья. Объяснил все желанием пожить с молодой женой без матери, чтобы, дескать, быть раскованней. Его клятвенно заверили, что комната в общежитии будет. Как только сдадут новые общежития, целое крыло на одном из этажей в женском общежитии, отдадут под малосемейное жилье для работников института. Акт приемки в стадии подписания, надо подождать хотя бы дней десять. Олег со Светой сказали, что без вопросов, можете жить, вы нас не стесняете. Даша сначала расстроилась, потом подумала, пусть будет так, в этом доме у них начались другие отношения. Даша считала обязанным кормить своего мужа, чтобы не брезговать, перемыла сама у Володарских всю посуду. Света кормила, конечно, своих девочек, но больше кашками и пюре, Олег ел, уж что придется. Теперь у них хотя бы по вечерам была сытная Дашина стряпня. В свой выходной, он у Даши был по понедельникам, она перемыла кухню, ванную и туалет, немного прибрала в доме, чтобы не запинаться обо что-нибудь. Куминов, явившись с работы, пришел в бешенство. Он затащил ее в их комнату и даже повысил на нее голос.

– Моя жена не домработница. Ты поняла меня? Мало того, что готовишь на всю эту ораву, так еще и срань всю за ними подбирать будешь.

– Саша, но теперь мы с тобой можем в ванне помыться. Не ругайся на меня, но все-таки люди нас приютили.

– Это не значит, что нужно теперь расчищать «Авгиевы конюшни».

Санька хоть и отругал Дашу, сам пришел к Ростовым и сказал:

– Алех, дай мне инструмент и, если есть из чего, прокладки нарезать. Шандец какой-то, я на втором этаже слышу, как внизу краны капают. Разберу, может, что сделаю. Живут, падла, как в помойке, и обоим хорошо.

– Может Олег не умеет краны чинить. Кто его учил? Папа – профессор? У него же не было друга с работящим отцом-умельцем.

– Слесаря бы хоть вызвал.

– Жалеешь, что из дома ушел?

– Маму жалко. Но она сама со мной, как со щенком. Да еще при девчонке. Неприятно было. Ничего, проживем. Я узнал, в политехническом техникуме нужно сопромат и электротехнику вечерникам читать. Возьму дополнительные часы. В институте ректор обещал, через пару месяцев ставку повыше дать, дед один на пенсию уходит. По проекту тоже есть система премий. В общей сложности что-нибудь, да наберется на поддержку штанов. Дашка тоже обрадовала, она предложила заведующей ввести типа тематических уроков для школьников. Они будут классами в библиотеку приходить, Дашка будет им по ушам ездить. За это еще полставки дадут. Вот таковы наши меркантильные планы. В общежитии жить, конечно, не хочется, но квартиру пока снимать не будем. Дашку как-нибудь приодеть надо, стыдно, что моя жена такая замухрышка.

– У тебя же фиктивный брак.

– Не говори. Фигня какая-то получилась. Если бы не мама со своей истерикой.

Куминов не мог бегать из дома Володарских на свидания. На женщин нужны деньги, у него их не было. Лину вести было некуда. Он пользовался тем, что у него есть. Пусть это будут пуританские отношения, но лучше так, чем никак. Даше, может, что-то и нравилось, но она по-прежнему не испытывала никакой страсти. Они честно выполняли супружеский долг. Желание, которое вызывала у Куминова Даша, было механическим. Что-то теплое рядом, ну, встал. Ему не хотелось учить ее чему-то, что-то рассказывать, и доказывать, что это можно делать. Он видел, что Даша упорно подавляла в себе все всплески появляющейся страсти. Он был к ней совершенно равнодушен, ему было наплевать. Хочется таких отношений, да и черт с ней. Потом видно будет, может, какую бабенку получится приглядеть.

***

Ирина взяла трубку, зазвонившего телефона.

– Это Екатерина Александровна. Подходи через полчаса к скверу, надо поговорить.

«Вот и хорошо» – думала Ирина, пока шла на встречу – «Правильно, что маме пожаловался. Она-то сможет помочь». Ирине отгоняла от себя мысли, что у них с Куминовым все будет хорошо, она прекрасно понимала, что это пустые мечты. К чему себя обманывать? Светился: «моя милая, я так счастлив». Буквально через минуту уже с другой, с ней будто бы и не знакомы. Сказала, что беременная, даже не прикоснулся, не утешил, осчастливил только обещанием жениться. Зачем насильно женить? Не жизнь будет, а дурдом, будет таскаться направо и налево. К тому же, мамочка, раз на разговор вызывает, уже какую-нибудь гадость придумала, жить вместе точно не даст. Надо просить ее помочь с абортом, эта тетка все может.

– Здравствуйте, Екатерина Александровна, – Ирина подошла к Куминовой. Та поджидала ее, сидя на скамейке.

– Здравствуй, Ира. Пройдемся, – они прогуливались по дорожкам – Ты кому-нибудь говорила о беременности?

– Только Саше.

– Ты же понимаешь, что вы не пара… – начала Екатерина Александровна.

– Извините, у меня к вам просьба, – перебила ее Ирина – Помогите с абортом.

– Что ты сказала? – Куминова была поражена, она ожидала совсем другого, что у девочки будет истерика, ее придется уговаривать, угрожать. Она была уверена, что девчонка специально все рассчитала.

– Мне нет восемнадцати, в больнице мне никто аборт без матери не сделает. У вас же есть какие-нибудь связи, договоритесь, чтобы никто ни о чем не спрашивал, – Ирина остановилась, Куминовой тоже пришлось затормозиться.

– Признаюсь, не ожидала.

– Он меня не любит – с тоской сказала Ирина – Я для него – игрушка-забавушка. Мне нужно учиться. Я должна закончить институт. Маме и так нелегко с нами с двумя, Снежана еще маленькая. Помогите, – Ирина смотрела прямо в глаза Куминовой.

От ее взгляда Екатерине Александровне стало не по себе. «Боже, какой страшный взгляд у ребенка. Как смертельно раненый зверь». Вспомнилась Наташа, когда она говорила. «А я уже – мертвая».

– Я позвоню тебе, когда все решу. Сане, что скажешь?

– Я скажу, что на мне не обязательно жениться и не нужно играть в благородство. Я пойду, Екатерина Александровна. Буду ждать вашего звонка.

– Я подвезу тебя.

– Нет, что вы. Я прогуляюсь.

Куминовой было уже стыдно договариваться в больнице. Взгляд врача казался ей одновременно сочувствующим и презрительным. Она говорила о каких-то обстоятельствах, о том, что с девочкой кто-то плохо обошелся, но понимала, что ей не верят, и прекрасно понимают в чем дело. Екатерина Александровна позвонила Ирине, сказала, куда подойти. Ирина пришла к указанному кабинету, вышла медсестра:

– Ты Ирина?

Ирина кивнула. Медсестра повела ее куда-то по коридору, Ирина не смотрела по сторонам, просто брела вслед за ней. Она делала все, что ей говорили, где раздеться, куда проходить. Потом ей вручили справку от педиатра об освобождении от школы на три дня, к вечеру отпустили домой. Возле больницы ее поджидало такси, из него вышла Куминова.

– Я приехала за тобой.

– Не стоит, Екатерина Александровна, – Ирина говорила негромким, но спокойным голосом – Я в порядке, потихоньку дойду. Вы не беспокойтесь, пожалуйста, я никому не скажу, что я спала с вашим сыном. Можете быть уверены.

– Это хорошо, что ты оказалась такой рассудительной девочкой.

– Нет, – Ирина снова посмотрела в ее глаза, и у Екатерины Александровны по коже пробежал неприятный холодок – Моего рассудка остались капли. Я хочу быть с Сашей, если бы он меня позвал, я пошла бы за ним куда угодно, может, даже поползла за ним. Я люблю его. Только эти последние капли меня чуть-чуть удерживают. Он не любит меня, к сожалению. Простите, Екатерина Александровна, мне трудно говорить, – она помолчала – Даже дышать трудно. Уезжайте.

Куминова села в такси. «Господи, что же такое происходит! Что мы сделали с девочкой? За что? За то, что она влюбилась? Не был бы мой сын, все бы сделала, чтобы на всю жизнь желание отбилось девчонок соблазнять. Господи, если ты есть на белом свете, сделай так, чтобы девочка нашла свое счастье, чтобы ей больше не попадались такие, как мой сыночек». Куминова приехала домой, Санька сидел в своей комнате за столом, что-то писал. Она подошла и с размаха ударила его по щеке. Санька вскочил.

– Ты, что, блин, каждый день меня колотить будешь? Или прибить решила?

Куминова ничего не стала ему говорить, ушла в свою комнату и разрыдалась. «Прости меня, девочка» – прошептала она – «Это было необходимо. Он хоть и сволочь, но я его люблю больше всего на свете». Сын заглянул в ее комнату.

– Закрой дверь! – крикнула она ему – Видеть тебя не хочу, козел безмозглый!

***

Екатерина Александровна приехала поужинать в ресторан. Она разделась в гардеробе, подошла к зеркалу.

– Екатерина Александровна, столик для вас готов, – обратился к ней метрдотель – Прошу, – он показал рукой на зал спецобслуживания.

– Хорошо, сейчас иду.

Она увидела, выходящих из основного зала ресторана, каких-то уже пьяненьких женщин. Одна из них была Ирина Ильинская.

– Екатерина Александровна. Приветствую вас. Вы по таким злачным местам ходите? – улыбаясь дурацкой пьяной улыбкой, сказала Ирина.

– Здравствуй, Ира, – холодно поприветствовала ее Куминова.

– У меня сегодня праздник. Вот с девчонками отмечаем. Бумажка пришла с радостной вестью. Приговор приведен в исполнение. Вот так. Ура! Часики вернули. Я их дедушке на руку одела. Вот тебе, папа, сын подарок сделал, живи и помни. Заботливого сына вырастил, так бы жил, как дурак, без часов.

– Он обрадовался?

– Плачет. Он всегда плачет, то ли от того, что мозгов почти нет, то ли от того, что меня прибить не может. Я уже ухожу, пора дедушке колыбельную песню петь. Пока, пока, – Ира помахала ей рукой.

Куминова зашла в зал. Она слышала, как подружки спрашивали Иру.

– Ты с самой Куминовой знакома?

– Ага. Она меня в пионеры принимала.

«Какие девки кровожадные» – думала Куминова, сидя за столиком – «Одна расстрел мужа празднует, другая, вообще, не поймешь, что со своим сама сделала. Хорошо, что вспомнила Володарскую. Вот кто поможет Саньку домой вернуть. Как бы найти ее, не привлекая постороннего внимания».

***

Наташа Володарская пришла к Куминовым. Дверь открыла Екатерина Александровна.

– Саша дома? – спросила Наташа и, бесцеремонно отодвинув Куминову, прошла в квартиру.

– Нет его.

– Я пройду?

– Ты уже прошла, – усмехнулась Екатерина Александровна.

– Я у вас останусь, мне нельзя сегодня у Габриэллы.

– То есть, это не обсуждается? Кофе будешь?

– Буду. Курить можно?

– Я дома не курю, у меня все-таки некурящий сын, но пепельницу найду.

Они сидели на кухне. Курили и пили кофе.

– Где гастролировала?

– Нигде. Ездила в гости к маме. Отдохнула хорошо, ходили с ней везде. Но пришлось линять, у мамы е… рь молодой, глаз на меня положил.

– Тебе, зачем мой сын? Что ты задумала? Только не говори, что влюбилась.

– Мне нужна его помощь.

– Давай, я тебе помогу, ты сделаешь так, чтобы он мокрощелку свою забыл.

– Твоя помощь мне не нужна, мама Катя. Саша лучше справится.

– Если ты моего сына во что-нибудь втянешь, я тебя уничтожу.

– Мама Катя, не надо меня пугать. Я ведь боюсь только одного, что этот подонок, мой муженек, позже меня сдохнет. Я хочу убедиться, что он загнулся, потом мне уж все равно, что будет.

– Ты хочешь, чтобы Саня твоего муженька убил?

– Боже упаси. Я уже все организовала. Меня нужно только несколько денечков поохранять, пока Опанасенкины друзья не приедут.

– Ты не боишься все это мне рассказывать?

– Я же сказала, мама Катя, я ничего не боюсь. Я уже все испытала в своей жизни. Ты знаешь, как бывает по-настоящему страшно? Страх такой жуткий, мерзкий, ужасен тем, что ты знаешь, что тебе ничто не поможет. Избавления не будет, случится именно то, чего ты боишься. Знаешь, какая сильная бывает боль? Когда тебя резко изнутри разрывают на куски, и эта боль из жопы тебе достает до затылка. А унижение? Тебя втаптывают в грязь, все ниже и ниже, не знают, что еще такое придумать, чтобы ты себя уже не чувствовал человеком. Ты просто кусок говна в грязи.

Куминова с тревогой смотрела на Наташу.

– Ты не думай, я знаю, что такое любовь. Любовь, это маленькая девочка, она тебе улыбается и ручонки тянет. Белла, Белла, Белочка, маленькая девочка, – запела Наташа, лицо ее стало подергиваться.

– Тихо, тихо, девочка. У тебя какие-нибудь таблетки есть?

– В шубе.

Куминова принесла ей таблетки, дала воды.

– Не бойся, я держусь. Одной будет достаточно, с двух вырублюсь, – Наташа выпила таблетку, какое-то время сидела молча. Куминова тоже не знала, что сказать, Наташа наводила на нее ужас – Я умерла два года назад, – спокойно заговорила Наташа – Это только тело, больше ничего. Сашка, пока мне нужен, будет возле меня, девчонке я его не отдам. Дальше, как хотите. Мама Катя, ты не думаешь, что он меня проигнорирует и убежит к ней?

– Наташа, о чем ты говоришь? Ему получше п… ду на ладошке поднеси, и он твой.

– Как-то вы о своем сыночке не очень.

– Наташа, что выросло, то выросло. Из песни слов не выкинешь. В любом случае, это мой любимый мальчик. Не будем про детей. Ты еще заплачешь.

– Я не умею плакать. Плачут живые, у мертвецов нет слез. Когда идешь по дороге, видишь, все идут в другую сторону.

«Боже ж ты мой!» – подумала Куминова. Санька вернулся домой и увидел Наташу. Он даже немного растерялся.

– Раз пришел, больше твою пассию развлекать не буду. Пойду спать, – сказала мать.

– Ты же обещала фотографии показать.

– Потом, Саня. На сегодня мне веселых картинок уже хватит, – Куминова ушла в свою комнату, она никак не могла уснуть, что ж с Володарской делали, если она свихнулась.

Наташа подошла сзади к Куминову и положила ему руки на спину.

– Не ожидала я такой встречи, Саша. Если скажешь, я уйду.

– Ты так внезапно исчезла.

– Я обидела тебя? Милый мой, меньше всего я этого хотела. Сашенька, мне страшно. Я боюсь Германа, – Наташа обхватила Саньку руками и прижалась к его спине. – Прости меня, я не знаю, что мне делать, – Санька развернулся к ней, Наташа подняла на него глаза – Я сбежала, потому, что Герман появился здесь, он больной, он наркоман. Он хочет меня убить. Я скрылась от него, но не могла быть долго вдали от тебя. Я так хотела быть рядом с тобой. Я хочу всегда быть с тобой.

Наклонив к себе его голову, она целовала его шею, лицо. Губами прихватывала подбородок, осторожно проводила языком. Санька почувствовал себя на эшафоте, знает, что сдохнет, поделать ничего не может. Наташа провела пальцем по его груди, опустила палец за пояс брюк, но тут же стала вести палец обратно. Куминов глубоко выдохнул, поцеловал ее и поднял на руки. «Недолго музыка играла» – подумала Наташа. Санька испытывал несказанное блаженство. Ему не нужно было сдерживать себя, все время помнить о партнерше. Он слился с Наташей в невероятном экстазе, идя навстречу всем ее пожеланиям. Она была его повелительницей, его королевой. Он яростно стонал, не в силах сдерживать свои эмоции. «Шаляпин, твою мать» – подумала Куминова – «Надо обязательно, чтобы весь дом знал, что он е… тся».

– Я люблю тебя, – шептала ему Наташа – Я хочу, чтобы ты был всегда рядом. Не бросай меня, я не хочу жить без тебя.

***

Куминов работал по вечерам, поздно приходил с работы. Он подрабатывал в политехническом техникуме, вел предметы на вечернем и заочном отделениях. Даша оставалась в доме Володарских одна. Маленькая Света ходила за ней по пятам, Даша рассказывала ей сказки и детские стихи. Света была вне себя от счастья. Мать Свете уделяла мало времени, она считала ее уже большой девочкой, у старшей Светы и так было много забот с младшими девочками. Папа читал ей книжки, но он очень много работал, Света старалась ему не мешать. Когда в их дом пришли дядя Саша и тетя Даша, жизнь изменилась к лучшему. Дядя Саша позволял на нем кататься, он одной рукой подбрасывал Свету, говорил, что она у него вместо физкультурного снаряда. Но самое главное – это тетя Даша. Она вкусно их кормила. В доме у них теперь пахло едой, не воняло, не поймешь, чем, как обычно. Тетя Даша знала много сказочных историй, и теперь, если папы не было дома, она укладывала Светочку спать. Младшим было одной год, другой два, они не проявляли к Даше особого интереса, книжки их не интересовали. Может быть, из-за холодности к ним отца, они сторонились посторонних людей и бегали за матерью. В этот вечер Даша рассказывала Свете у них в комнате сказку про Чиполлино, девочка заснула у них на кровати. «Пусть спит» – подумала Даша – «Саша придет, унесет ее в свою комнату». Даша подошла к окну. К дому по дорожке шла хорошо одетая женщина. Ее лицо показалось Даше знакомым. Она вспомнила. В доме у Куминовых на Санькином столе, на видном месте, лежала фотография женщины необычной красоты. Даша тогда решила, что это фотография какой-то зарубежной артистки, потому что в обычной жизни таких красавиц не бывает. Она еще подумала, как смешно, что такой самоуверенный человек, как Саша, держит у себя перед глазами фотографии иноземных красоток. Оказывается – это реальная женщина, если ее фотография всегда была перед ним, то она много значила для Куминова. Кто же это, его школьная любовь Ира или та, единственная женщина, на которой он собирался жениться? Дверь в комнату была приоткрыта, Даша подошла, чтобы закрыть ее, но любопытство взяло верх, и она осталась стоять у открытой двери и слышала все, что происходит на первом этаже.

– Здравствуйте, родственники! Боже мой, Олег, что это с вами? На твою Светку-вонючку припадки чистоты напали? Что-то в лесу сдохло!

– Привет, сестренка. Наташенька, не кричи, пожалуйста, просто у нас гости.

– К вам еще и гости ходят? Такие важные, что вы уборку сделали? И срать меньше стали, что-то говном уже не так пахнет. Ребята, да я за вас рада. Ну-ка, колитесь.

Олег не хотел ничего говорить, но Света, подумав, что Наташе будет это неприятно, ведь жила же она какое-то время с Куминовым, выпалила:

– У нас Саня Куминов с женой живет.

– С кем? Женой? Вот это да! Сколько ж я пропустила. Надо поздороваться.

– Наташа, не надо, – сказал Олег – Саньки нет, он еще не приехал с работы. Даша одна. Я прошу тебя, умоляю, не ходи туда. Ты можешь ее обидеть. Я не пущу тебя, – уже закричал он.

– Во, блин! Ты что, братик, влюбился? Мартышка, ты заметила, что у тебя из-под носа мужа уводят? Она что, такой же гадкий утенок, как Светка? Ты же только убогих любишь? Сашку тогда, как угораздило? Он гурман, ему только необычных баб подавай. То есть Сашка женился, они живут у вас, значит, мама Катя их турнула. Слушай, как интересно. Теперь поняла, это ваши жильцы у вас постой отрабатывают. Ну-ка, рассказывай, Олежек.

– Я не знаю подробностей, Наташа. Только вот то, что ты сама сказала. Куминов женился в деревне, привез жену сюда. Мать их выгнала из дома. Я предложил пожить у нас, пока Санька с жильем определится.

– На кого она похожа? Расскажи, раз посмотреть не даешь.

– На ангела. Она очень беззащитная и ранимая, жаль, что такому козлу, как Куминов досталась. Ему всегда достается самое лучшее.

– Вы совсем обнаглели, – закричала Света – Что, меня здесь совсем нет?

– Рот закрой, кикимора, тебе никто вякать не разрешал, – сказала Наташа – Иди за своим вонючим выводком, говно убирай.

– Что ты молчишь? – кричала Света Олегу – Ведь это и твои дети!

– Тебе сказали, пошла вон, значит, иди, – ответил он ей. – Пойдем, Наташенька, чайку выпьем, – обратился он уже к Наташе.

Даша решила, что она достаточно наслушалась и закрыла дверь. «Какой ужас» – думала Даша. Ее покоробил Олег, говорящий о Куминове. Ничего себе друг, с одной стороны сделал доброе дело, приютил их, с другой, с какой злобой, за глаза, отзываться о Дашином муже. Почему-то вдруг оказалось, что Олег испытывает к Даше какие-то чувства, она же не давала ему никакого повода. Даше это не льстило, ей было тревожно. Какой стыд, при своей жене говорить так о Даше, она что-нибудь плохое подумает, если Саша узнает, с каким презрением он будет относиться к Даше. Наташа, по-видимому, ушла, через некоторое время снизу послышались такие вопли, что и закрытая дверь не спасала.

– Почему ты позволяешь ей разговаривать со мной в таком тоне? – визжала Света – Она постоянно оскорбляет меня. Я твоя жена, мать твоих детей, она кто такая?

– Она моя любимая сестра.

– Любимая сестра! Я значит – нелюбимая жена? Зачем ты уговаривал меня выйти за тебя замуж? Ты хотел на мне жениться, ты специально старался, чтобы я забеременела.

– Ты была другой.

– Какой? У меня был другой нос, уши, руки с ногами?

– Я даже подозревать не мог, что вместо милой девочки Светы, я буду жить с придурковатой грязнулей.

– Я мать твоих детей.

– Не нужны мне твои дети. Только Светочка мой желанный ребенок. Не надо было на тебя, вообще, залезать.

– Я честная женщина, твоя сестра – потаскуха. Пусть я грязнуля, но у меня нет других мужчин, кроме тебя. У нее их были тысячи, зато после каждого моется. Тот же Куминов там побывал.

– Не смей, не смей, не смей, – Олег визжал.

Света вопила, младшие девочки орали благим матом. Испуганная Светочка соскочила с кровати и кинулась к двери. Даша не выдержала, выскочила на лестницу. Внизу Олег хлестал Свету какой-то тряпкой, она отбивалась и истошно орала.

– Олег, что ты делаешь? – закричала Даша – Вы перепугали детей.

Олег перестал хлестать Свету, но она не унималась.

– Влюбился в нее, да? Она у тебя ангел? Вот Санек узнает, он тебе одним щелчком мозги вышибет. Пусть убирается отсюда, вся благодарность за мои хлеб и соль.

– Ах ты, злобная вонючка! – Олег потащил куда-то жену.

– Не бойся, маленькая, – Даша прижала к себе Светочку. – Это у мамы с папой такая игра. Они понарошку.

Появился Олег. Он поднялся по лестнице, подошел к ним, взял Свету за руку.

– Пойдем, доченька. Все хорошо. Даша…

– Я ничего не расскажу Саше, – Даша понимала, что Олег боится Куминова.

– Спасибо. Я прошу прощения за все это.

Даша была так поражена всем произошедшим, что не вышла встречать Куминова, когда он пришел с работы. Куминов вошел в комнату, Даша сидела на кровати.

– Что произошло, детеныш?

– Олег побил Свету. Саша, ты должен сказать ему, что так нельзя делать.

– Ну их к черту. Лезть в их разборки, они, может, уже обнюхались, а я буду вмешиваться. Ничего, Дашуля. Завтра я зайду к коменданту общежития, заберу ключи. Я думаю, мы сможем переехать, может, даже завтра.

– Ура! – Дашка соскочила с кровати, бросилась Куминову на шею. Он подхватил ее под ноги, приподнял, прижал к себе и поцеловал. Даша, даже не понимая, как, впервые ответила ему на поцелуй. Куминов упал с ней на кровать, стал расстегивать блузку.

– Саша, свет надо выключить.

– Если ты меня сейчас оттолкнешь, я тебя придушу. Ты поняла?

Даша кивнула. Куминов не стал сбрасывать постель на пол. Кровать скрипела, стучала под его неистовым напором. Олег слышал эти стуки, он с ума сходил от боли и ревности. Этот супермен и здесь впереди всех. Он сейчас по-хозяйски имеет эту девочку, этого ангела, сошедшего с небес, такую тонкую и мечтательную. Ей нужно стихи читать, а не драть, как уличную кошку.

– Саша, кровать стучит, поймут же все, – прошептала возле уха Куминова, Даша.

– Ты моя жена, я делаю с тобой, что хочу, и как хочу, – ответил ей, задыхаясь, Куминов. Потом он хрипло застонал – Как хорошо! Спасибо, Дашуля.

Даша думала, как бы успеть извернуться, чтобы он, вставая, не увидел ее такую, раскоряченную.

***

Володарская не выходила из квартиры Куминовых. Она с ласковой улыбкой встречала мать и сына с работы, готовила им еду. Теперь в их жилище веяло домашним уютом. Санька решил, что в жизни все сложилось так, как надо. У него есть прекрасная сногсшибательная женщина, умная, нежная, необыкновенная в постели. Вот только иногда какую-то пургу несет. Куминов пришел в спорткомплекс.

– Сэнсэй, у тебя случайно нет связей? Одного мудака надо выследить. Либера нет пока, не знаю, кто еще поможет. Парень – наркоша, по притонам каким-нибудь ошивается.

– Ко мне на тренировки разный народ ходит, попробуем, – ответил тренер.

Дня через два он позвонил Саньке домой.

– Выходи, прокатимся.

Санька сел к нему в уазик.

– Он в теме, – сказал тренер, кивнув на водителя. Они приехали в район заводов, подъехали к какому-то бараку – Ты не ходи, – сказал тренер Куминову.

Вдвоем с водителем они приволокли какого-то мужика. Это был Герман, испуганно посматривавший на них.

– Ширнуться не успел. Он еще соображает, – кивнул на него тренер. Они запихали Германа в уазик и привезли за город, пинком вытолкнули из машины. Он поднялся.

– Вам че надо? Вы кто? Наташкины е… ри?

– Завтра, чтобы сдернул из города, – сказал Куминов и ударил его – Забудь, что знал ее, имя забудь.

– Ты че, чувак! Как же я кормилицу свою оставлю. Пусть сосет у тебя, я не жадный. Мне только отстегивайте на питание, и всем хорошо.

Санька снова его ударил. Герман отплевывался от крови.

– Е… ите ее хоть все! Че тебе от меня надо, я же разрешаю.

– Я буду тебя бить, пока ты не уяснишь, что я тебе сказал, – Санька ненавидел этого червяка все больше и больше. Он бил его, Герман уже не мог стоять на ногах.

– Санек, ты его убьешь, – спокойно сказал тренер – Думаю, он понял.

Куминов отошел от Германа, голова его кружилась, как от спиртного. Хозяин уазика присел перед Германом, потрогал его, прощупал пульс.

– Живой. Не сдохнет, скоро очухается, сам уползет. Поехали.

Приехав домой, Куминов сказал Наташе:

– Не бойся, я тебя никому не отдам. Этот ублюдок, надеюсь, понял, что ты теперь моя.

– Где ты его нашел?

– В бараках в Заводском районе. Там же, за Заводским, на пустыре его бросили.

– Он живой?

– Конечно. Я бы с удовольствием убил его, не портить же из-за дерьма свою жизнь. Наташенька, – Санька прижал ее к себе – Теперь все будет хорошо.

– Ты очень взбудоражен. Тебе надо выпить, успокоится. Иди, ложись, я сейчас, – Наташа принесла ему водки, Санька внезапно почувствовал какую-то расслабленность во всех мышцах, и сразу уснул. Наташа подошла к телефону, набрала номер – Я знаю, где он. Встретимся минут через двадцать, подъезжайте к площади перед обкомом.

– Ты, что совсем рехнулась? – сказала Куминова – По своим криминальным делишкам, из моей квартиры звонишь?

– Ой, мама Катя, тебя что, КГБ прослушивает? Тем более, я ничего такого не сказала. Радоваться должна, скоро в покое вас оставлю, ты меня видеть не будешь. Лучше хорошо далеко, чем близко никак.

– Философ недоделанный. Как же Санькина девчонка?

– Разбирайся с ней сама. Чем она тебе не нравится? Все на месте, да и не дура, видать.

– Она слишком простовата для Сани.

– Ну да, вы же из потомственных графьев. Может, она слишком хороша для Сашки?

– Наталья, он мой сын.

– Я в курсе, – Наташа стала одеваться – Не бойся, мама Катя, у него с ней ничего серьезного. Влюблен бы был, не бросил. А то, я ему еще яйца не потрогала, он уже забыл про подружку, – она помолчала – Девчонку жалко. Я сама такая была. Получается, я ей больно сделала. Что поделаешь, – она развела руками – Селявуха такая. Любимый если проснется, будет спрашивать, скажи, что я обосралась.

Утром Санька проснулся, Наташи не было. Встревоженный, он спросил у матери:

– Где Наташа?

– Я не обязана следить за твоими бабами, – с раздражением сказала Куминова, громко захлопнув за собой дверь.

«Теперь и Наташа ей чем-то не угодила» – подумал Санька.

***

Анна Сергеевна Ильинская себя уже измучила мыслями об Ирине. Перед глазами стояла одна и та же картина, Ирина провожает ее до дверей, и держит на руках дочку, голова которой, как тряпочка, бессмысленно лежит на Иринином плече. «Бедный, мой ребенок! В чем же ты провинилась, что у тебя такая страшная судьба».

Анна Сергеевна сидела в своем кабинете, по радио передавали концерт итальянской эстрады. Зазвучала песня «Римские каникулы» в исполнении «Матиа Базар». Анна Сергеевна вспомнила, как ее девочка, счастливая и влюбленная кружилась по комнате, распевая эту песню. Анна Сергеевна разрыдалась. Сотрудники притихли, они не пытались успокаивать свою, обычно жесткую, начальницу. Все в разных подробностях слышали страшную историю, случившуюся в семье ее старшей дочери. Наступило время обеда, все потихоньку вышли из кабинета, оставив ее одну. Анна Сергеевна уже рыдала в голос, уронив голову на стол. В кабинет зашла Ирина.

– Мама, что у тебя случилось?

– Господи, Ирочка, как мне тебя жалко, – Анна Сергеевна подняла голову.

– Со мной ничего не произошло. Вроде бы самое страшное уже позади. Сколько можно об этом вспоминать и плакать? Хватит себя травить, – Ирина подошла к матери, погладила ее по голове, села рядом с ней – Не плачь, мама. Перестань обо мне горевать. Я живая. У меня все нормально.

– В твои-то годы говно за инвалидами убирать. Ведь самый возраст, жизни радоваться.

– Давай представим, что я подрабатываю санитаркой и говно убирать, моя работа.

– Это все эта падла, твой гребаный Сашечка.

– Мама, он тут при чем? Не он же срет, чтобы я убирала.

– Из-за него все.

– Мама, давай, не будем плакать. Бог с ним, с Сашкой. Я пришла попросить тебя. Созвонись, пожалуйста, с дядей Юрой и тетей Томой. Пусть они нас с Маруськой в платную больницу запишут. Квартиру нам на это время подыщут, ты объясни им сразу, какая у меня Маруська, чтобы потом с хозяевами проблем не было. Я, на это время, отпуск возьму, мне начальник обещал, как только, так сразу. Конечно, Данилова надо будет кормить. Ты ему только еду носить будешь, я ему всегда, помельче, режу, он здоровой рукой сам берет. Это супом приходится его из ложки кормить. Ничего перебьется, пока меня не будет. Воду он из-под крана умеет пить.

– Боже мой, Ира, – мать смотрела на нее. «О чем мой ребенок говорит в девятнадцать лет».

– Только не начинай опять рыдать, – недовольно сказала Ирина – Что толку от слез? Все равно ничего уже не вернешь. Поможешь?

– Ира, это же большие деньги, за все платить. Больница, квартира, дорога. На чем ты поедешь? С Маруськой?

– Полечу. На самолете. Там придется на такси разъезжать.

– Ира, на все это деньги нужны, и немалые.

– Мама, мне добрые люди деньги дали для Маруськи. Не смотри на меня так, на панели я не была.

– Екатерина Александровна расщедрилась?

– Ты что, мама, откуда у нее такие деньги? Я не думаю, что у них в обкоме космическая зарплата. Считай ей, еще и Сашку содержать надо, как он привык. Учитель, поди, ненамного больше получает, чем я сейчас. Просто поверь мне, есть хорошие бескорыстные люди.

***

Ирина знала, где Куминов оставлял машину, после уроков пошла туда. Санька сидел в машине. Она не стала ждать этих церемоний с усаживанием в машину, для нее это уже было неважно. Она сама открыла дверцу и села на переднее сиденье. Он хотел отъехать, но она сказала:

– Не обязательно. Здесь поговорим.

– Какая ты молодец, даже уроки учишь, – он не знал с чего начинать, придется все-таки отношения выяснить, он надеялся, что так рассосется.

– Я беременна, – Ирина не стала говорить на посторонние темы, лучше уж сразу.

– Не пронесло, – Куминов надолго замолчал.

«Ну, хоть бы, что-нибудь вякнул» – думала Ирина – «Боже мой, как обидно! Как будто я ему навязывалась». Она взялась за ручку дверцы.

– Подожди, – наконец, сказал Санька – Я не думаю, что ты ожидала от меня всплеска радости.

Ирина смотрела в одну точку, она боялась пошевелиться, чтобы не зарыдать.

– Солнышко, ты прости меня. Я виноват, должен был о тебе позаботиться, у тебя же нет опыта в таких делах. Ты не расстраивайся, до конца учебного года ничего еще не будет видно, потом, ну, что ж, я на тебе женюсь.

Ирина кивнула и вышла из машины. Из глаз лились слезы, она пошла какими-то закоулками, лишь бы не вдоль дороги, по которой он мог проехать мимо нее.

***

На следующий день Куминов с Дашей уехали от Володарских. Они провожали их всей семьей. Маленькая Светочка плакала.

– Не плачь. Обещай мне, что будешь приезжать ко мне в гости, хорошо? – сказала ей Даша.

– Ко мне тоже, – засмеялся Куминов.

Большая Света сказала Даше:

– Ты прости меня, Даша, за то, что я наговорила. Я понимаю, ты здесь не при чем. Спасибо тебе за все.

– Что вчера произошло? – Куминов спросил Дашу, уже в такси.

– Саша, можно, я не буду рассказывать?

– Можно, – согласился Куминов.

Комната в общежитии была небольшая. Со склада им выдали шкаф, кровать и стол с двумя стульями. Друзья обещали помочь, с разным барахлом, у кого, что есть. Куминов постоял посреди комнаты, тяжело вздохнул и сказал:

– Ладно, прорвемся. Тебя оденем немного, может, квартиру будем снимать.

– Саша, у меня все есть.

– Даша, моя жена не должна выглядеть нищенкой.

Даша обиделась, она не считала себя нищенкой, ей родители покупали всегда все, что можно было достать в деревне. Конечно, никакого не может быть сравнения с сестрой Олега, та, как из заграничного журнала мод.

– Ты сильно жалеешь, что из-за меня поссорился с матерью?

– Ты тут при чем? Я с ней не ссорился, я просто ушел из дома. Не из-за тебя, а из-за нее.

– Саша, мне вообще ни о чем нельзя говорить?

– Можно, конечно. Ты извини за мое раздражение.

– Почему на кровати два матраца?

– Я попросил два постельных комплекта. Я буду спать на полу. Кровать слишком узкая для двоих.

– Я тоже могу на полу.

– Нет, Даша, ты будешь спать на кровати, она не скрипит. По отдельности спать удобней. Если приспичит, будешь сползать ко мне, обслужу

Даша даже задохнулась от оскорбления. «Ну, почему у Володарских было так хорошо. Сейчас опять одно хамство».

Наташа Володарская пришла домой к Куминовым.

– Вызывала? – с порога спросила она и сразу, без церемоний, прошла в комнату.

– Хочешь кофе? У меня к тебе важный разговор, – Куминова принесла чашки с кофе в зал – У меня с Санькой непонимание возникло, получился разлад. Нужна твоя помощь.

– Нет, – не дослушав, ответила Наташа.

– Я ничего еще не сказала.

– Я догадываюсь. Я не буду отбивать Сашку у его жены. Он мне не нужен. Я не хочу больше спать с ним. Я только не понимаю, как ты его выгнала?

– Я его не выгоняла. Я потребовала, чтобы ее здесь не было, он ушел вместе с ней.

– Ты даешь, мама Катя. Конечно, он маменькин сынок и полностью от тебя зависит, но ты тоже, соображай. Он же взрослый, его уже Александром Валерьевичем называют, он женатый человек, ты в присутствии его жены решила его унизить, в приказном порядке указывать, что делать. Что-то ты границ совсем не видишь. Если мимо проходит стадо лошадей, все равно говно отлетит.

– Очень умно. Сама хоть понимаешь, что несешь? Ладно, Наташа, проси, что хочешь. Я могу тебе заплатить.

– Денег не хватит. Мама Катя, у меня складывается впечатление, что вам с сыном делать не хрен. Он пытается сунуть всем подряд, ты следишь, чтобы никто не приблизился, породу вашу не испортил. Пусть он с ней живет, тебе какая разница? Они у нас в доме жили, я разговаривала с Олегом. Девчонка совсем бессловесная, Сашке беспрекословно подчиняется. Будешь и ты ей командовать, вместо домработницы будет. Она, знаешь, как Олегу дом отчистила, кормила всю ораву. Вы одной девчонке уже жизнь испортили.

– Ты, между прочим, сама его от Иры увела, в своих целях.

– Ой, только не надо на меня сваливать. Я его насильно в койку не тащила. Если бы он не захотел со мной, не стал бы. Опанасенко он мне и так бы нашел.

– Все не так просто. Ира была его ученицей. Это могло иметь серьезные последствия не только для Саньки, но и для меня. Столько лет вкалывала, как лошадь, и что, все коту под хвост? Потому что мой сынок головой думать не способен, когда х..р стоит?

– Во! – воскликнула Наташа – Ты Ирину попроси тебе помочь. Она себе сейчас цену знает. Еще неизвестно кто за кем бегать будет. Больше всего на свете хочу, чтобы она твоему Саньке нос утерла. Чтобы он ее увидел и сон потерял. Но я тебе советую, деревенскую безмолвную невестку оставить. Иринка тебе спуску не даст.

– Разговорилась, – недовольно сказала Екатерина Александровна – Что ты из себя корчишь? Кстати, видела Ирку пьяную. Расстрел мужа с подружками отмечала.

– Молодец! – усмехнулась Наташа – Я ее понимаю. Даже кончаешь, когда понимаешь, что нет на свете той твари, которая сгубила твоего ребенка. Он же Ирку чуть до смерти не забил, дочка у нее, скорее всего, по его вине такая. Я ей шесть тысяч дала.

– Сколько?

– Глухая, что ли? Мне Торгадзе на комплект с брюлликами дал, я ей отдала. Девчонку обследовать. Скорее всего, девчонка безнадежная. Ей ведь скоро уже два. Пусть Ира сама удостоверится, если есть шанс, его использует. Когда помогаешь ветру дуть правильно, жизнь оправдывается.

– Она же тебе не сможет вернуть деньги.

– Зачем они мне? Мертвым по фигу украшения, тем более, у меня пальцев на руках и ногах столько нет, чтобы все их нацепить. Знаешь, мама Катя, у Иры все документы на руках есть, чтобы дочь в спецбольницу определить. Она ее не отдает. Она сказала мне, что это наказание за то, что сделала аборт от любимого человека. Так что, мама Катя, сноха из деревни, это не самая худшая расплата за грехи.

«Вот сука» – подумала Куминова, проводив Наташу – «Тоже мне, моралист».

***

После признания Ирины, Санька приехал домой. Он безучастно сидел на стуле, уставясь в одну точку. «Вот и все, доигрался. Как же так не везет! Зачем, вообще, связывался с девчонкой? Что нашло? Ведь была уже Наташа, самое прекрасное существо в мире». Если можно было бы, разрыдался от бессилия. К нему подошла Наташа.

– Сашенька, что у тебя случилось? – она положила руку на его плечо.

Куминов схватил ее руку и прижался к ней губами. «Боже ты мой! Как трогательно» – про себя усмехнулась Наташа.

– Я так люблю тебя. Я не знаю, как сказать, чтобы не сделать тебе больно. Ты никогда не простишь меня.

– Я должна уйти?

– Наташа, Ира беременная. Я не могу ее просто так оставить, у мамы будут неприятности. Наташа, подождем немного, я на ней женюсь, потом разведусь. Буду платить алименты ребенку. Я не могу иначе, она несовершеннолетняя.

«Когда ты на нее залезал, ты этого не знал? Козел похотливый!» – думала Наташа. Она стояла и презрительно смотрела на него. Пора от них уходить, загостилась, вот и повод нашелся. Вещи свои она уже заранее к Габриэлле перенесла. Санька поднялся и шагнул к ней, ее равнодушие он принял за отчаяние. Наташа молча развернулась, взяла свое пальто и ушла. Она в дверях повернулась, хотела сказать ему: «Береги ее» – потом передумала, было бы кому говорить. Санька по-своему расценил ее прощальный взгляд, у него сердце разрывалось от сострадания к ней.

***

Анна Сергеевна пришла в квартиру Даниловых, кормить Ирининого свекра. Ирина с дочерью были дома.

– Вернулись?

– Да, мама, часа два назад. Только что помылась. Много еды принесла? Тоже есть хочу.

– Как дела, Ирочка?

– Делали всякие энцефалограммы, эхограммы. Сказали: «Ирина Владимировна, у вашего ребенка не больше десяти процентов живого мозга». Дали еще бумаг с рекомендациями по помещению в специальный дом инвалидов.

– Ириша, может оно и лучше? Себя мучаешь.

– Пока не буду. Когда уж совсем невмоготу станет.

– Господи, дед еще этот.

– Что дед? Пусть будет. Без него бы мне с Маруськой тяжелее было. А так весело. Мы с ним ругаемся. Я ему что-нибудь говорю, он мычит, здоровой рукой на меня машет и плачет. Начнет срать под себя, тогда сдам куда-нибудь. Правда, дед? – крикнула она ему в комнату – Я, когда его в ванну запихиваю, он так смешно свои морхлые яйца прикрывает, стесняется.

– Ира, – сказала мать – Во что ты свою жизнь превращаешь?

– Жизнь, как жизнь, – пожала плечами Ирина – Я могу в любой момент все это прекратить, пока пусть будет так, как есть. Я виновата. Я должна искупить свою вину, это мое послушание.

– Ты, что в религию ударилась?

– Нет, мама, я стопроцентная комсомолка. Это я так, образно.

– За что ты себя винишь?

– За глупость. Я избавилась от ребенка, отца которого, люблю до сих пор, родила от недоумка. Я причинила много боли тебе, бросила Снежану.

– Ира, дети всегда причиняют боль родителям, а Снежана моя дочь, не твоя, ты не обязана находиться с ней до конца дней. Любовь к этому ублюдку, ты сама себе придумала. Сколько можно, он мизинца твоего не стоит. Если бы не он, с тобой бы всего этого кошмара не произошло.

– Мама, он не заставлял меня выходить за Никиту замуж. Он даже не заставлял меня делать аборт, он согласен был на мне жениться. Это мне надо было не придумывать, любит, не любит. Выходить замуж надо за человека, которого любишь ты, не ждать любви от него. Никита вон, как меня любил, чуть не убил. Сейчас я смотрю на это все по-другому. Наташе этой, ради которой он меня бросил, он не нужен был, потом бы все равно ко мне вернулся. Пострадал бы и забыл, у него любая любовь быстро проходит. Я бы сейчас жила в обкомовской семье на всем готовом и был бы у нас здоровый красивый ребенок. Я даже не знаю, кто это мог быть, мальчик или девочка.

– Ты совсем его оправдала.

– Мама, Куминов – подонок, он поступил со мной жестоко. Поматросил и бросил. Но проблемы у меня из-за моей глупости, а не из-за его подлости. Ладно, мамуля, давай не будем к этому больше возвращаться.

***

Ирина была в состоянии ужаса. Все, что было до этого, показалось ей мелочью, по крайней мере, Куминов оставался вежлив. Сейчас, столько оскорблений, криков о любви к другой женщине. Она поднялась на лестничную площадку, ей хотелось выброситься из окна. Но подъездные окна в этом доме были высоко, она не знала, как туда забраться. Ирина вышла из подъезда и побрела по улицам. Она шла и шла, не глядя по сторонам. Ничего вокруг не было, одна пустота. Жизнь кончилась. Какие теперь могут быть иллюзии. Ее мечта, ее принц, который ее обожал, носил на руках, превратился в жестокого и непонятного человека. Ирина подошла к своему дому ближе к полуночи, ноги уже не держали от усталости. Она зашла в квартиру. В коридор выскочила мать.

– Ирка, ты, что творишь? – яростным шепотом спросила она – Ты, вообще, соображаешь?

– Мама, – пролепетала Ирина и опустившись на пол, заплакала.

– Доченька моя, что случилось? – мать присела рядом с ней, стала ощупывать и вглядываться в нее – Девочка моя, Ирочка, скажи, что с тобой?

– Мамочка, прости меня. Я дрянь. Я так виновата перед тобой. Я так любила, – всхлипывая, причитала Ирина, не в силах сказать связную фразу. – Я так любила. Я плохая, мама. Я сделала аборт. Я была с ним. Он прогнал меня. Он ненавидит меня. Прости, мамочка. Я жить не хочу.

– Успокойся, моя родная, – мать прижала Ирину к себе, «Что ж они сделали с моей девочкой, сволочи!» – Не надо из-за этого плакать. Ты же по любви отдалась. Любая бы на твоем месте уступила бы этому мерзавцу. Придумала, жить не хочу. Мы со Снежаной тебя любим. Мы твоя семья. Ну, встретила на своем пути козла. Так в жизни бывает, доченька. Козлы часто встречаются. Не плачь. Все в жизни проходит. И это пройдет.

– Мама, я очень плохая. – Ирина посмотрела на мать – Я не сопротивлялась. Я сама хотела этого. Мне это нравилось. Это ужасно.

– Но почему же, – сказала мать, гладя ее по голове – Хоть, что-то хорошего было. Полстраны баб не знает, как это бывает. Пойдем, умоемся. Не плачь больше, успокойся, а то мы с тобой так и Снежану разбудим. Завтра в школу не ходи, приди в себя.

Ильинской так и хотелось пойти в обком, поднять скандал, хорошо ж воспитала сыночка-урода. Но пожалела Ирину, дочери и так досталось, не хватало еще, чтобы совсем заклевали.

***

Наташа Ростова родила девочку. Но роды усугубили ее прежнюю травму, она не могла вставать и ее из роддома перевели в нейрохирургию. Куминов пришел к Ростову. Алешка сидел, обложившись кипой журналов и книг, что-то из них выписывал.

– Ты тоже, как Володарский, курсовыми подрабатываешь?

– Нет. Это, я составляю себе памятки ухода за новорожденным. Завтра дочку выписывают. Пока Наташа в больнице, будем с мамой сами.

– А ее родители?

– Ой, – Алешка махнул рукой – Мать у нее, вообще, дура. Постоянно истерики, обмороки, то голова у нее болит, то сердце останавливается.

– Как Наташа себя чувствует?

– Нормально. Ей блокаду делали. Она теперь встает, на ногах держится. Домой просится, – Алешка довольно засмеялся.

– Саня, мальчик, скажи хоть ты им, дуракам, – не выдержала Алешкина мать – После такой аварии страшной еле на ноги поставили. Рожать нельзя было, не послушались, даже на учет поздно встала, раньше может, под наблюдением бы была, все это время. Сейчас при родах обезножила, сместилось что-то, нет, опять лечиться путем не хочет. Это что вам, шутки?

– Мама, все будет нормально, – возразил ей Алешка – У человека только ребенок родился, что ей там в больнице по нему страдать? Дома будем лечиться, если надо.

– Сами еще дураки, плодят кого-то, – Алешкина мать плюнула.

– Алех, может и правда, слишком легкомысленно вы относитесь к Наташиному здоровью, – сказал Куминов – Врачи не зря же говорят, они не для того так долго учатся, чтобы фигню всякую нести.

– Саня, ладно, мама – паникер, а ты? Наташа чувствует сама, что она может делать, что нет.

– Дело ваше, – отмахнулся от него Куминов.

***

Куминов сидел у Ростова уплетал пирожки с чаем. Санька обожал домашнюю еду. Екатерина Александровна его этим не баловала. Обычно они ели то, что она приносила из столовой. За поглощением пирожков, Санька поведал Алешке свои впечатления о школе, о том, какая там есть необыкновенная привлекательная девочка, вполне сформировавшаяся, с идеальными формами.

– Кстати, о девочках, – вспомнил Куминов – Встретил тут на днях твою Наташу.

– Я же просил о ней не говорить, – разозлился Алешка, помолчав, спросил – Как она выглядит?

– Чудесно. Обо мне говорили – смеялась, про тебя вспомнили – заплакала, – Санька взглянул на погрустневшего Алешку – Братела, ты чего, тоже всплакнуть собрался? Что ж тогда расстались, если рыдаете до сих пор друг по другу.

– Я просил ее не ходить в поход, я запрещал ей, – с отчаянием закричал Алешка.

– Что было в походе?

– Не знаю и знать не хочу. Я не разрешал ей и все, она пошла.

– Нет, он говорит, что я больной. Я вообще не врубаюсь, в чем тут дело? Ну, пошла в поход, полазила по горкам, ну, пришла. Бросать теперь ее из этого, потом страдать и плакать?

– Заткнись, я больше не хочу на эту тему разговаривать.

– Да, пожалуйста, – пожал плечами Куминов – Не одна Любочка у вас видать в семье с приветом.

– Пошел ты!

– Ладно, соскучишься, приходи. Я пару пирожков захвачу для мамы.

***

У Екатерины Александровны был день рождения. На работе она целый день выслушивала поздравления, но так и не дождалась возгласа секретарши: «Екатерина Александровна, ваш сын звонит». Она пришла домой, дома ей тоже были звонки, но не от Саньки, От Миши она не ждала звонка, накануне он ей прислал открытку с лаконичной надписью: «Катя, поздравляю тебя, Михаил». Екатерина Александровна сидела за столом одна, перед бутылкой коньяка и нарезанными фруктами.

– Что, Катька, за твои сорок семь.

И тут она услышала, как открылась входная дверь. С выпрыгивающим из груди сердцем, Екатерина Александровна, соскочила со стула. В комнату вошел сын.

– Здравствуй, мамочка. С днем рождения тебя, – он ей протянул коробку французских духов.

– Саня, зачем же так тратиться. Тебе же, сейчас нелегко.

– Нормально, мам. Я не бедствую.

У Екатерины Александровны потекли слезы. Санька прижал мать к себе, он гладил ее по голове.

– Такая большая девочка, плачешь, как маленькая. Праздновать будем? – он принес еще рюмку, налил коньяк. – За тебя, самая моя любимая женщина.

Потом он включил музыку. Он медленно водил мать под песню Хулио Иглесиаса.

– Санечка, ты вернешься?

– Только с Дашей, мама.

– Я не хочу, чтобы она здесь жила.

– Значит, не вернусь. Это не обсуждается.

– Зачем ты женился?

– Это был фиктивный брак, мама, чтобы увести девочку из деревни, где все ее считали местной дурочкой, и устроить на работу в городе. Ты же не захотела меня слушать. Теперь у нас нормальная советская семья. Мы живем полноценной супружеской жизнью. Вместе спим, едим, ходим по магазинам.

«Это я своей истерикой, подтолкнула его к ней. Господи, что же я наделала» – подумала Екатерина Александровна и спросила:

– Она действительно дурочка?

– Она хорошая девочка. Просто была белой вороной среди всего этого люда. Очень начитанная, если затравку какую дашь, как по писанному, часами говорить будет. Девочка неизбалованная, без претензий. Девочка, как девочка.

– Тебя она устраивает?

– Она меня не раздражает. Хотя она для меня до сих пор меньше всего женщина.

– Тебе тяжело?

– Быт, конечно, так себе, с деньгами все нормально. Даша около сотни получает. У меня по ставке, плюс за работу над проектом, плюс лекции на вечернем в институте и техникуме, нормально набегает. Тем более, в нашу комнатушку все равно ничего не покупаем, так что, денег на все хватает. Дашку приодел, теперь хоть не стыдно с ней рядом ходить. Главное, ты же знаешь, в нашей стране не то, на что купить, где и как достать.

– Я скучаю по тебе.

– Я тоже, мама. Я буду приходить. В новый год, я буду с тобой. Дашку отправлю к родителям в деревню, сам к тебе встречать приду.

– Она согласится?

– Скажу и поедет. Она послушная.

– Тебе, что-нибудь нужно?

– Нет. Да, если можно, мы будем иногда приходить, когда тебя не будет, помыться по-человечески. В общежитии душ один на триста человек. Мы к Ростовым ходили, сейчас ребенок у них, не хочется под ногами путаться. Я теперь с Владиком Грочковым насчет помывки договариваюсь.

– Хорошо, приходите. Я допоздна на работе. Саня, я просила Наташу соблазнить тебя.

– Что же сказала Наташа?

– Она отказалась.

– Жаль. Я бы соблазнился.

Екатерина Александровна не поняла, шутит он или серьезно.

– Ты хочешь сказать, что ты бы бросил свою теперешнюю жену?

– Если бы Наташа согласилась стать моей женой, то да, я бы оставил Дашу. Если просто переспать, переспал бы, Дашку не бросил.

– Ты знаешь, Наташа не такая, как она тебе казалась.

– Мама, – Санька перебил ее – Я знаю про Наташу все. Это ничего не меняет. Я с большим уважением отношусь к этой женщине.

– Она убила своего мужа.

– У тебя странная осведомленность, мама. Выходит, вы тут подружками с ней были. Ее мужа повесили, я не думаю, что у Наташи хватило бы сил засунуть его в петлю. По всей видимости, я ей нужен был, чтобы найти его здесь. Хотя, если бы просто попросила, без разыгрывания спектаклей, я бы все равно ей помог. Зато побыл с ней хоть немного.

– Тогда я тоже просила ее об услуге. Я не хотела, чтобы ты встречался с Ирой.

– Прекрасно, – сказал Санька и налил коньяк по рюмкам – Хватит о прошлом. Мне доцент предложил, что, если наш проект окажется удачным и военные его одобрят, я могу его защитить, как кандидатскую.

– Ты рад новой работе?

– Конечно. Только вот преподавать приходится. Я бы лучше, что-нибудь другое читал, не сопромат. Надеюсь, со временем отберу у кого-нибудь, курс посерьезней. Я пока еще молодняк в институте, надо освоиться. Работы нахватал столько, что не помню, когда в спортзале был. К сэнсэю уже не попасть, думаю, надо прозондировать насчет спортзала в институте, там хоть иногда заниматься.

– А твоя жена? Ты с ней долго собираешься жить?

– Не знаю. Я знаю только, что я ее оставлю, когда сам сочту это нужным. Не по чьей другой просьбе, ни Наташиной, ни твоей. Эта тема закрыта. Сможешь переносить ее в своей квартире, при этом не третировать, мы вернемся.

– Почему тебя это волнует? Ты же ее не любишь?

– Мама, она моя жена. Главное здесь слово «моя». Мое трогать нельзя.

– Она, наверное, влюблена в тебя, как кошка.

– Если бы. Скорее, как Ассоль. В капитана Грэя, которого знать не знает, да и не хочет узнавать. Ладно, мамочка, я пойду к своей половинке. Я обещаю к тебе приходить, ты обещаешь не плакать. Хорошо?

Екатерина Александровна кивнула ему головой и улыбнулась. Ей было очень хорошо, впервые за три месяца она не видела сына. Куминов шел домой и думал о матери, ее признаниях. Ему неприятно было, что она так бесцеремонно вмешивалась в его жизнь, но он не осуждал ее. У нее свое представление о том, что важнее для ее ребенка.

Олег встретил Куминова возле института.

– Тут такое дело, Саня. Светочка очень по вам скучает. Не могли бы вы к нам прийти?

– Хорошо. Только у нас с Дашкой выходные в разные дни. Если только в воскресенье к вечеру. Я Дарью заберу после работы, сразу к вам.

– Лады. Но в воскресенье Наташа может прийти.

– Я вообще-то рад буду ее видеть. Что ты на меня так смотришь? Я не собираюсь ее при Дашке окучивать.

В воскресенье Куминов зашел за Дашей в библиотеку, и они поехали к Володарским. Светочка завизжала от радости. Она по очереди висла на обоих, пыталась, что-то рассказать, но мысли опережали слова, ничего понятного из ее рассказа не получалось. Олег обратил внимание, как Даша изменилась внешне, на ней было легкое струящееся платье, непослушные волосы также развевались, но сейчас они были подстрижены, это уже был упорядоченный беспорядок. Не исчезло только ее обычное милое грустное выражение лица. «Ангел! Настоящий ангел» – думал Олег – «И этим ангелом владеет этот циничный козел. Он даже не понимает, каким сокровищем обладает, для него женщина, просто приложение к дырке между ног». Олег вспомнил этот неприятный ужасный стук кровати, доносящийся из их комнаты, что же он там с ней делал, животное. После ухода Куминовых из их дома, они со Светой, не сговариваясь, стали поддерживать какую-то видимость порядка. Теперь в их доме не было того ужасного запаха, и, хотя, по-прежнему были разбросаны вещи и оставались грязными стены и мебель, все это уже не напоминало городскую свалку.

– Как вам живется в общежитии? – спросила Света старшая.

– Прекрасно, – улыбнулась Даша, Куминов промолчал – Нам приходится мало разговаривать, если нужно, только шепотом. Самим, ненароком, приходится слышать все секреты соседей, впору ходить с заткнутыми ушами, чтобы не причаститься к чужим тайнам. Саше легче, его постоянно нет дома, он много работает.

«Знаем этого труженика» – подумал Володарский – «Нет, чтобы это сокровище на руках носить, сидеть рядом с ней и слушать звук ее прелестного голосочка, он таскается где-то». Входная дверь без стука открылась, в комнату вошла Наташа. Куминов встал, подошел к ней, наклонил голову и поцеловал ее руку. Даша смотрела на это с некоторым испугом. Вблизи Наташа была еще прекрасней. Они так органично смотрелись вместе, оба самоуверенные, красивые. Даша печально опустила голову. Почему она родилась такой некрасивой, хоть Саша ее и успокаивал, но она же видит себя со стороны и может сравнивать себя с другими.

– Наташенька, как я рад тебя видеть. Ты словно солнце озаряешь все своим присутствием. Я бы с великой радостью упал к твоим ногам, ухватился за них и волочился за тобой, куда бы ты ни пошла.

– Все развлекаешься? – у Наташи уже не было причин перед ним притворяться.

– Хорошо, скажу по-другому. Наташка, я балдею, какая ты классная! Я, правда, очень рад тебя видеть.

– Смотри, не кончи от счастья.

– Я умею продлять удовольствие, если ты помнишь.

– То, что я помню, лучше бы не продлял.

– Обижаешь, – насмешливо сказал Куминов – Последний повод для гордости отбираешь. После обмена любезностями позволь представить тебе мою жену. Это – Даша. Дарьюшка, это Наташа, самая восхитительная женщина во Вселенной.

– Здравствуй, – сказала Наташа Даше и рассмеялась – Что ты обиделась? Своего клоуна не знаешь?

– Он не клоун, – тихо сказала Даша.

– Понятно, тут все серьезно, – Наташа посмотрела на Дашу.

«Девчонка, как девчонка. Даже миленькая. Маме Кате ничем не угодишь. Странно, как Куминов на нее запал. Такие девочки, в принципе, не в его вкусе. Зато ясно, почему мой братец на нее глаз положил. Эдакий несчастный ягненочек, эфирное существо».

– Жизнь наладилась? – спросила Наташа Куминова.

– Я никогда плохо не жил, – ответил он – Не считая того, что скучал по тебе.

– Не сдох же.

– Не дождешься. Какая ты злая, моя прелесть. Раньше ты меня не обижала.

– Смотри, не заплачь.

«Странное у них общение» – подумала Даша.

– У тебя прелестная жена, Саша.

– Сам знаю. Х..ню не держим.

Пятнами обиды покрылось не только Дашино лицо, но и Олега. «Вот, сука!» – подумала Наташа – «Нисколько не изменился. Какой был самоуверенный хам, такой и остался. Зашибись, наверное, девочке с ним».

– Ты со всеми женщинами так общаешься?

– Прости, Наташа, я неприлично выразился.

– Перед своей женой не хочешь извиниться?

– Я ее не обижал.

Даша встала. Все это было унизительно, лучше ничего не видеть и не слышать.

– Пойдем, Светочка, я тебе сказку расскажу.

– Про Чиполлино, да? Или по Питера Пэна? – спрашивала Светочка, забегая перед Дашей вперед и дергая ее за руку.

Олегу стало очень жалко Дашу, он встал, чтобы пойти за ней и извиниться вместо Куминова.

– Сядь! – жестким тоном сказал ему Куминов. От неожиданности Олег сел обратно. – Если подойдешь к моей жене, я тебе сказку расскажу.

– Ты ревнуешь? – изумленно спросила Наташа.

– Нет. Но она моя жена. Моя собственность. Нравится ему глазки ей строить, пусть строит на здоровье, приближаться нельзя. Ты пытаешься мне возразить? – спросил он у Олега – Я не слепой, – сказал он, выделяя слово «мне». – Наташа, извини.

– Какая драма! – сказала Наташа – Ты всегда с ней так обращаешься?

– Я с ней хорошо обращаюсь. Я стараюсь быть приличным мужем. Оно тебе надо? Я тебя давно не видел. Я соскучился, Наташка, – они разговаривали, будто Олега со Светой не было в комнате.

– Не мечтай.

– Зря, так хотелось.

– У тебя жена есть.

– Богиня! – вскричал Куминов – Даже если бы я был султаном, и у меня был целый гарем, при твоем виде я тотчас возжелал бы тебя.

Наташа засмеялась. Но в ее смехе звучали истерические нотки. Куминов вскочил, подал ей воды.

– У тебя таблетки с собой?

– Нет, сегодня забыла взять. Ты откуда знаешь про таблетки?

– Неважно.

– Да, действительно. Ты меня жалеешь?

– Дело не в жалости. Если бы ты захотела, я бы был с тобой.

– Я не хочу. Ты мне противен.

– За что ты меня ненавидишь?

– Даже мертвым бывает страшно, когда они видят свое отражение в зеркале.

– Наташа, твои высказывания, что-нибудь значат, или ты так просто, что попало, мелешь?

– Тебе не все равно? Я мужиков ненавижу в принципе, я бы им их отростки в обязательном порядке отрывала.

– Помнится, ты не относилась с пренебрежением к этому самому отростку.

– Тебе это казалось. Ты хоть моешься. Бывают экземпляры похуже. Что-то душновато. Я пойду.

– Мы проводим тебя.

– Не нужно, я вызову такси. Я поеду, выпью таблетки, лягу спать. Все будет нормально, – Наташа обратила внимание, что он все-таки сказал «мы», а не «я». Олег подскочил к сестре. – Отойди. Ты еще хуже его.

– Дашуля, мы уходим, – крикнул Куминов. Даша вышла из комнаты.

– Не уходи, живите снова у нас, – Светочка шла за ней и канючила.

– Приходи лучше ты к нам в гости, детка, – сказал ей Куминов – Нам нужно идти. Уже поздно. Дашуля, одевайся, – он повернулся к Володарским – Пока. Провожать не надо. Не беспокойтесь.

Куминов с Дашей вышли из дома на улицу. Наташа стояла уже там, ждала такси.

– Тебе легче? – спросил ее Куминов.

– Да, на свежем воздухе полегчало.

– Наташа, может мы с Дашей все-таки тебя проводим?

– Нет, не беспокойтесь. Я на такси. Кстати, где ты машину поставил?

– У мамы в гараже. Мы с Дашей на автобусах катаемся. Да, детеныш?

Даша просияла и радостно закивала головой. «Много ли, дуре, для счастья надо» – подумала Наташа – «Только что, чуть ноги не вытирал, сказал ласковым голосом, мы все забыли».

***

Наташа пришла к Габриэлле.

– Слава богу, все кончилось. Ублюдок в лесу висит, у Куминова девчонка беременная. Хороший повод нашелся, чтобы его еще и виноватым оставить. Сидит сейчас, страдает, сопли распустил.

– Зря. Надо было тебе брать его, когда был тепленький. Готовый муж.

– Ты сбрендила? Какой с него толк, учитель с нищенской зарплатой, без мамы – полное никто. Характер еще тот. Мужик он здоровый, у такого не забалуешь. Меня от него тошнит. Эта история с его девчонкой, как дежавю. Мама Катя почему-то ее ненавидит, она никогда не даст им вместе жить. Жалко девчонку, неизбалованная вниманием, как я была. Обидно, что ей такая же погань встретилась, как мне когда-то.

– Что будешь делать?

– Попробую мужика найти с деньгами. Уж если жить, то на полную катушку. И буду ждать, когда Лалочка по маме соскучится.

– Наташа, перестань, сколько можно, время-то идет. Можно и забыть.

– Время идет одновременно с теми, кто стоит на месте. Я поняла, почему тебя бог не наказал за меня. Он хочет, чтобы ты почувствовала было то же самое. Пусть твой Янек постарше станет, чтобы тебе больнее было его потерять.

– Ты что, несешь? – закричала Габриэлла – Сумасшедшая!

– Почему сумасшедшая? У меня справка есть, что я уже вылечилась. Просто я мертвая. Меня зачем-то убили два года назад. Странно, почему меня? В этом нет справедливости. Убили мою девочку, вместе с ней – меня. Лала, Лала, Лалочка, Лалочка русалочка, – покачиваясь, запела Наташа

«Это невыносимо. Когда ж ты исчезнешь?» – с отчаянием думала Габриэлла.

***

Наташа жила на даче своего любовника, начальника облторга Торгадзе. Выйдя из такси, она зашла в дом, ее уже била мелкая дрожь. Она не могла успокоиться, разные мысли одолевали ее. Она думала о брате, он раздражал ее. Полное ничтожество, под стать своей чучундре. Надо же, влюбился в чужую жену, не попытался даже заступиться за нее. Куминову достаточно было просто рявкнуть, Олеженька сразу притух. Куминов хоть гандон, но мужик. Не любит свою девчонку, но преобразил же, она совершенно непохожа на деревенскую. Наверное, всю свою зарплату на нее тратит. Любит, не любит, но отстоит и защитит всегда. Потому что считает себя ответственным за нее. А братец? Только сопли жевать. Сестренка была любимой только на словах, пальцем не пошевелил, чтобы спасти. Придумал себе любовь к макаке и опустился вместе с ней до говна в буквальном смысле. Теперь страдает, что Света его обидела, детей нарожала, кормить заставила. Где справедливость? Этот гадкий обосранный Светкин выводок жив, ее Белочка, ее чудесная необыкновенная смышленая девочка, умерла. Наташа лихорадочно искала таблетки, она не могла вспомнить, куда она их положила, искала по карманам всей своей одежды. Направилась искать в кухне. Дрожь усиливалась, мысли путались. Она сама не заметила, что зачем-то повернула вентиль на газовом баллоне.

***

Наташа замечала, что с Германом творилось что-то нехорошее. Потом поняла, что происходит. Он кололся уже в ее присутствии и успокаивался блаженно, потом уже просто бессмысленно закатывая глаза. Однажды пришли трое, он им должен был денег, но Герман только трясся и вымаливал еще дозу. Вдруг один заметил Наташу и кивнул в ее сторону.

– Берите, только дайте ширнуться.

Он сделал себе укол, не обращайся внимания на Наташины вопли и мольбы о помощи. В следующий раз они увезли ее с собой в какой-то дом. Наташа не помнила, сколько их было. С ней никто не церемонился, обходились нарочито жестоко. Ей хотелось умереть, но она помнила, что там, в квартире с наркоманом Германом, осталась ее Белочка, Наташа во что бы ни стало должна вернуться к ней. Они оставили ее в покое, когда увидели, что это был кровоточащий кусок мяса. Внутри у нее болело так, что она не могла пошевелиться, ей казалось, что ее разорвали на куски, даже возле рта были раны. Наташа еще отлеживалась несколько часов, потом ей разрешили помыться, интерес к ней был потерян, садистская страсть была удовлетворена, ее даже вернули домой. Когда Наташа увидела Белочку, она не могла понять, жив ли был ее ребенок. Забыв о своей боли, она бежала с ребенком в больницу, долго не могла понять, когда ей объясняли, что уже поздно. Такого страшного вопля никто в больнице раньше не слышал. На похоронах Белочки, Наташа, обколотая успокоительными, стояла возле вырытой могилы, смотрела, как в эту ямку опускают маленький гробик. Вдруг она стала останавливать эту процедуру, хватая всех за руки.

– Пожалуйста, не надо. Это же моя Белочка. Ей там будет плохо. Пожалуйста, оставьте ее мне. Это же моя доченька, моя девочка.

– Наташа, прекрати. Она умерла, – Герман схватил ее и встряхнул.

Наташа вырвалась из его рук и провалилась в эту небольшую ямку, прямо на опущенный гробик. Мать Германа часто закрестилась. После похорон, Наташу положили в психиатрическую больницу. Она не понимала, зачем теперь жить. Ее растоптали, уничтожили, Белочки нет на этом свете. Наташа не нужна никому, ни матери, ни брату. Потом, она решила, что будет несправедливо, если она умрет, а Герман будет жить. Если он не сдохнет от передозировки, она должна сделать так, чтобы он отправился на тот свет. Вернувшись, домой, она застала опять каких-то бандитов в квартире с Германом. Они решали, что же с ним делать. Увидев, Наташу, предложили, что пусть она и отрабатывает долги Германа, на панели. На этот раз с ними был кто-то постарше их по бандитскому чину. Посмотрев на красивую девочку, он сказал:

– Я ее себе заберу. Никому больше не трогать. Я сам за нее расплачусь.

Наташа была с ним какое-то время, потом он ее отпустил в свободное плавание. Наташа выторговала у него обещание, что ее не будут больше трогать, она сама будет платить за наркотики для Германа. Наташа сделала вывод, что все мужики в сущности одинаковые, легко найти механизм, чтобы управлять ими. Она выбирала себе только состоятельных или нужных клиентов. Через год, она снова пришла к этому бандиту и попросила об услуге, обещала расплатиться, как пожелает, но желательно деньгами, теперь они у нее уже были. Он согласился и свел Наташу с подходящими людьми. Он понимал ее, любой бы желал смерти подонку, продававшему ее в своих интересах. В то день, Германа они подобрали, когда он уже оклемался от побоев Куминова и шел в направлении города, привезли в лес. Герман визжал, ползал перед ней, умолял простить, клялся, что он никогда больше не подойдет к ней.

– Вы ему руки не завязывайте, – сказала Наташа двум ее сопровождавшим – Понятно будет, что повесили. Надо, чтобы, будто сам.

Герман протяжно выл. На нижний сук дерева закрепили веревку, подтащили к нему Германа, накинули петлю и дернули в обратную сторону. Наташа смотрела, как он перестал дергаться, и голова его повисла набок в петле.

– Пойдем, – сказали ей – Хорошо, снег начинается, следы заметет. Может не скоро найдут.

В машине Наташа сидела молча.

– Страшно? – спросил один из киллеров – Я-то в Афгане не такое видел. Жалеешь уже?

– Жалею, – сказала Наташа – Мучился мало.

***

Наташу уже сильно трясло, начала дергаться голова. Собрав последние силы, она высыпала на стол кухни содержимое сумки, может там, эти чертовы таблетки. Ей было очень плохо, она не обращала внимания на приторный запах, от него только сильнее кружилась голова. Из сумки вылетела пачка сигарет. «Может, закурить, хоть немного отлегнет». Она щелкнула зажигалкой. Взрыв услышали в одном из обитаемых домов, метрах в трестах отсюда. Жильцы выбежали на улицу и увидели, что горит дача Торгадзе. Стали звонить в пожарную и Торгадзе. Он приехал со всей своей семьей, женой и двумя дочерьми. Пожарные уже тушили дом, кто-то из пожарных вынес Наташу, она не подавала признаков жизни, скорее всего, она погибла сразу. Торгадзе, мужчина лет пятидесяти, бросился к телу, встал перед ней на колени и зарыдал. Его жена отвернула от зрелища дочерей и повела их в машину.

Дома Даша все-таки не удержалась и спросила Куминова:

– Ты ее очень любил?

– Далась тебе эта любовь! Нет, я Наташу не любил.

– Ты говорил, что хотел на ней жениться.

– Я и сейчас бы женился, если бы она согласилась.

– Я тебя не понимаю, – сказала Даша, голос дрожал от обиды.

– Мне с ней хорошо. Она – будто это я. Мы с ней одинаковые, нам бы хорошо было вместе, по крайней мере, мне. Ты меня не поймешь, представь, что вместо меня был бы такой же одухотворенный, верящий во всякую книжную чушь, как ты. Вам даже не надо было бы разговаривать, просто с жеста понимали бы друг друга. Это ты, твое продолжение. Наташа – удивительная женщина, она имеет надо мной власть. Не бойся, детеныш, я ей не нужен.

– Света плохо о ней говорила.

– Бывает, люди говорят о других плохо. Света, возможно, имела в виду, что Наташа живет на содержании мужчин.

– Саша, разве так можно? В нашей стране! Я понимаю, что такое было в царской России.

– Только Сонечку Мармеладову мне в пример приводить не надо, – перебил ее Куминов.

– Ты, зная, что она такая, хотел на ней жениться?

– Какая? Знаешь такое выражение: «Не судите, да не судимы будете». Наташа ничем не грязнее любой женщины, а такой неблагодарной дуры, как Светка, даже чище. Они ведь лучшими подружками были, Светка в школе была объектом для издевательств, ее только Наташа пригрела, заставила других прекратить травлю. А когда Наташе было плохо, Светка про нее не вспомнила, они свили гнездышко, где жила Наташа и выкинули ее на помойку. Никто из них даже не поинтересовался, как ей живется, ни братец, ни бывшая подружка.

– Если она тебя сейчас позовет?

– Я буду с ней, и сделаю все, чтобы она хоть немного излечилась от причиненной боли.

– А я?

– Ты будешь продолжать жить своей жизнью. Ты же Володарскому приглянулась, еще бы кто-нибудь нашелся.

– Саша, ты не думай, я не давала повода.

– Не переживай, детеныш, я знаю. Олег увидел, что ты можешь пол мыть и убирать за собой, по сравнению со Светкой, сразу стала для него ангелом. Дашуля, давай, что-нибудь съедим, насколько помню, нас там не кормили.

На следующий день после обеда Куминова позвали на кафедру к телефону. Звонила мать. Санька был немного удивлен. Он теперь регулярно приходил к ней, как обещал, встретил с ней новый год.

– Рад тебя слышать, мама. Что-то случилось?

– Саня, вчера у начальника облторга Торгадзе сгорела дача, там нашли тело женщины.

– Мама, мне нужно это знать? – удивленно уточнил Куминов.

– Саня, с Торгадзе жила Наташа. Он поселил ее у себя на даче и жил на две семьи. Саня, скажи что-нибудь, не молчи.

– Да, мама, я здесь на связи, – сказал он, потом произнес – Я не могу поверить. Может быть это не она?

– А кто еще?

– Олег знает?

– Скорее всего. Кто-то официально ее должен опознать. Торгадзе же не родственник.

– У нее начинался припадок вчера. Господи, я же предлагал ей, что мы с Дашкой ее проводим. Черт возьми, почему не настоял!

– Вы вчера виделись?

– Да, мы с Дашкой приезжали вчера к Володарским, Наташа была там. Олег просил приехать, старшая девочка тоскует, она сильно к Дарье привязалась. Прости, мама, у меня пара. Спасибо, что позвонила. После работы съезжу к Володарским.

Вечером Даша ему сказала:

– Ты сегодня так поздно. Ужин остыл, надо будет разогреть.

– Я был у Володарских. Правда, недолго, но сама знаешь, сколько туда добираться. У Олега истерика, я его не стал успокаивать, пусть рыдает, узнал только, когда похороны.

– Саша, ты, о чем?

– Наташа погибла. Вчера вечером. Официально, несчастный случай, взрыв газового баллона. Я думаю, это не просто так. Наташа вчера была не в себе, у нее начинался нервный припадок. Она ведь очень больна. Эх, Дашка, почему мы не поехали ее провожать? Ведь видел же, что с ней творится. Похороны через два дня. Криминала не нашли, не будут задерживать.

– Я пойду с тобой.

– Нет, Дашуля, не нужно. Зима, на холоде долго стоять замерзнешь.

– Я разогрею еду.

– Если ты не ужинала, ешь, я не хочу. Я лучше в спортзал скатаюсь.

На похороны пришло мало людей, не было даже Габриэллы. Были Звонцовы, люди с работы Олега, кое-кто из бывших Наташиных одноклассников. Естественно, не было Торгадзе. Шумиха, связанная с рыданиями над телом любовницы, уже доставила ему много неприятностей. Никто, ничего не говорил. Олега трясло мелкой дрожью, по щекам его текли слезы. Рядом стояла Света, ухватившая его за рукав дубленки. Она периодически шмыгала носом, но скорее от холода. Гроб был закрытый.

– Прощайтесь, – сказал работник кладбища.

Олег разрыдался, его прислонил к себе кто-то из коллег, Света подошла к гробу, тут же отошла обратно. Куминов подошел, положил руку на крышку и еле слышно сказал:

– Прощай.

Когда уже почти засыпали могилу, подошел еще кто-то. Куминов обернулся. Это была Наташа, но вдвое старше. Красивая, холеная, в соболиной шубе. Света с ней подобострастно поздоровалась, Володарская старшая даже не удостоила ее взглядом.

– Мама, – с рыданиями бросился к ней Олег, она отстранила сына.

– Ты мне испачкаешь шубу.

Она встала возле могилы и молча наблюдала за действиями рабочих. Они оформили могилу, воткнули крестик с данными, разложили бумажные цветочки. Собравшиеся стали уходить.

– Мама, на поминки надо ехать, – сказал Олег.

– Поезжайте, меня не будет. Я вернусь в Москву.

Все ушли. Остались только Володарская и Куминов. Он стоял, поодаль, за ее спиной. Володарская обернулась.

– Уйди, – негромко попросила она.

Куминов повернулся и медленно пошел прочь. Обернулся и увидел, что женщина в своей роскошной шубе упала на колени в грязный, перемешанный с землей, снег.

– Доченька моя! – завопила она – Да, что же это! Где же это бог на свете!

Куминов ушел с кладбища. Состояние, конечно, было еще то. Он не понимал, что это, боль утраты, жалость, возмущение несправедливостью произошедшего? Он не видел мертвую Наташу, не мог поверить, что похоронили именно ее. По дороге домой, он купил бутылку водки. Куминов поставил на стол бутылку и стакан, достал что-то из холодильника на закуску, поставил.

– Надо помянуть? – спросила Даша

– Тебе не обязательно, ты же не пьешь водку.

– Ты считаешь, что я не должна быть причастна….

– Дарья, – с ожесточением прервал ее Куминов – Оставь меня в покое.

Даша взяла пальто с вешалки и вышла из комнаты. Куминов выпил бутылку, опьянения не наступало. В голове была все та же пустота. Он посмотрел по сторонам комнаты. «Где же моя жена?» Он, не одеваясь, пошел ее искать. Выйдя из общежития, он увидел Дашу, сидящую на лавочке, съезжавшуюся и замерзшую. Куминов подошел к ней.

– Даша, ты, точно с приветом. Я же не сказал тебе, идти замерзать, – он обнял ее за плечи и привел домой. – Посмотри, какие у тебя ручки холодные.

Он поднес ко рту ее руки, по очереди стал согревать дыханием. Даша за эти мгновения нежности, готова была мерзнуть до бесконечности. В состоянии расслабленности, Куминов начал пьянеть. Он стал целовать Дашины пальцы, захватывать их ртом. Куминов чувствовал, как Дашино дыхание изменилось. Он взял ее лицо в ладони, наклонился, чтобы поцеловать.