Читать книгу Рассказы о Марусе. Ленинградское детство 60–70-х - Марина Важова - Страница 9

Первое сентября, долгожданная школа, пожилая учительница Марьиванна с крошечным бардовым бантиком рта и тонкими, удивлёнными бровями, тридцать незнакомых мальчиков и девочек – всё это разом прервалось, не успев втянуть Марусю в новую школьную жизнь. Уже в начале следующей недели она должна была ехать в санаторий, в Ушково. Путёвку предложили прямо накануне заезда. Горящую, сказала бабушка, и они два дня провели в поликлинике, сдавая анализы и обходя врачей.

В этой суматохе Маруся почти не видела маму. У дяди Саши в Ленинграде оказалась сестра, и они ночевали там, иногда забегая вечерами. Потом Маруся уехала в санаторий, а когда через два месяца вернулась, мама и дядя Саша уже поселились в подвале на шестнадцатой линии, куда мама устроилась работать дворником.

Пока Маруся была в санатории, мама приезжала к ней всего один раз, и то ненадолго. Только расстроила Марусю, та проплакала до вечера и поняла, что никак не может жить без мамы. Раньше, когда мама уезжала в свою геофизпартию, Маруся поначалу тоже сильно плакала. Но мама была далеко, и постепенно боль от разлуки притуплялась, повседневная жизнь заслоняла любимый образ, и они с бабушкой просто ждали писем, и только под конец волновались, считая дни до её приезда. Теперь, когда мама окончательно вернулась и была где-то рядом, но не с Марусей, разлука отзывалась постоянной ноющей болью. Ну, хорошо, пусть дядя Саша, она даже готова называть его папой, раз мама так хочет, лишь бы жить вместе. Ведь у них теперь есть жильё.

Но оказалось, всё не так просто. Дворникам полагалась комната, но её давали обычно в подвалах. Марусе об этом рассказала бабушка и добавила, что детям жить в подвале нельзя, особенно ей, Марусе с её ревматизмом. Но хоть в гости можно ходить? В гости можно, но только по выходным. И бабушка дала почитать рассказ Короленко «Дети подземелья». Это никак не повлияло на Марусину решимость быть рядом с мамой, она постоянно канючила, и вскоре ей разрешили поехать к маме и даже переночевать. Но только чтоб в воскресенье вечером вернулась!

Подвал Марусю поначалу напугал. Во-первых, запах. Пахло сыростью, гнилью и землёй. Как на кладбище. Во-вторых, длинный коридор с влажными облезлыми стенами, гуляющими половицами и рукавами труб над головой, проходя под которыми взрослым приходилось нагибаться. В коридоре вечно была перегоревшая лампочка, и к туалету пробирались наощупь.

Но самым неприятным было окно комнаты. Узкое, расположенное в самом верху, оно совсем не давало света, приходилось постоянно жечь электричество или сидеть в потёмках. К тому же окно было вровень с тротуаром, и Маруся видела только мелькание чужих ног. В сильные снегопады окошко полностью заваливало снегом, и перво-наперво шли его расчищать, а потом уже сам тротуар. Комната была малюсенькой, в ней помещалась только кровать, узкий шкафчик, он же буфет, и тумба, служившая столом.

Марусе на ночь рядом с кроватью ставили раскладушку, а ей так хотелось спать с мамой! Но она сразу поняла, что дядя Саша ей своего места не уступит, и просить не стоит. Лежала без сна, ворочалась, чувствуя, что и они не спят, караулят её. Ну что ты там вздыхаешь, как кум Тыква? – нарочито беззаботно спрашивала мама. Дядя Саша глухо ворчал, и до Маруси доносилось: вот встала бы в пять часов, да снег покидала…

Она и встала вместе с ними, живо оделась и потребовала лопату. Ей нашли какой-то скребок на длинной ручке, и Маруся рьяно взялась колоть лёд на поребриках, но быстро устала и принялась лепить снежную бабу. А потом, когда мама отвозила её домой на сороковом трамвае, заснула, да так крепко, что её пришлось нести до лифта.

В следующие выходные она опять вскочила со звонком будильника и обрадовалась, обнаружив в углу комнаты небольшую лопатку, сделанную дядей Сашей специально для неё. Они вышли вместе и, пока мама готовила на керогазе суп, дядя Саша учил Марусю сгребать снег так, чтобы чистить до самого асфальта, не надрываясь. Лицо дяди Саши оживилось, глаза весело сверкали из-под кустистых бровей и были такими добрыми, что Марусе и впрямь захотелось назвать его папой. Он похлопывал Марусю по плечу и всё повторял: «Чё нам ревматизмы? Мы их в-жик, в-жик и нету!» Когда появилась мама, они уже шли в две лопаты, и снег только отлетал на мостовую. А мама, как маленькая, принялась кидаться снежками, а они на пару устроили ей ответный обстрел.

В тот раз возвращаться домой не хотелось, но Маруся мечтала поделиться впечатлениями с домашними. Так что рассталась с мамой спокойно, без слёз. Вечером, когда сели ужинать, Маруся принялась рассказывать: про личную лопату, которую ей сделал дядя Саша, про то, как она помогала и как в снежки играли. Тётя Женя нахваливала Марусю и всё подкладывала ей добавку, Оля тут же захотела бежать на улицу, играть в снежки. Только бабушка слушала с явным неодобрением, даже не доела и ушла в свою комнату, где долго сидела, не зажигая света.

Потом тётя Женя зашла к ней, и до Маруси доносились обрывки разговора, из которого она поняла: бабушка боится, что Марусю от них заберут. А когда бабушка вышла с заплаканными глазами, Маруся подошла к ней, прижалась лицом к переднику, пахнущему пирожками с капустой, и тихо заскулила: «Бабуш, я с тобой, с тобой…». Бабушка погладила её по голове, а потом до самой ночи рассказывала про блокаду, про сына Лёвушку и про маму, которая выжила, благодаря своему весёлому и деятельному характеру.

И тогда Маруся узнала, что бабушка вовсе не мамина мама, а только тёти Женина, что мама ей племянница, но бабушка растила её как дочь, потому что мамина мама умерла ещё до войны от туберкулёза, отца убило бомбой, а сёстры погибли от голода. Так они с бабушкой сидели, не зажигая света, сумерничали, и Маруся думала: вот у мамы теперь есть дядя Саша, у тёти Жени – Оля, а с кем останется бабушка, если она уедет к маме? Нет, её нельзя бросать, Маруся ей нужна.