Читать книгу Короленко Цезарь Петрович. Сборник воспоминаний - Марина Владимировна Маркатун - Страница 5

⠀ ⠀Владимир Юрьевич Завьялов, д. м. н.,

⠀⠀⠀⠀⠀врач-психотерапевт, создатель

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀дианализа

Психиатров боятся не зря. Психиатр может испортить судьбу человека, а может помочь исправить. Бывает и так, и так. Лучше не встречаться с психиатром в суде. В суде психиатр гордится тем, что никогда не лечил душевно больных, а только определял степень их болезни и состояния вменяемости/невменяемости. Лучше встретиться с психиатром в отделении неврозов – там лечат не только таблетками, но и разговорами. Но лучше всего встретиться с психиатром на кафедре психиатрии задолго до начала лекции или диагностического разбора, по-старому – консилиума. Я хочу рассказать о некоторых беседах с моим учителем профессором Короленко Цезарем Петровичем на кафедре психиатрии Новосибирского государственного медицинского института (в дальнейшем – «академии» и «университета»), которой он руководил несколько десятилетий.

Я познакомился с Ц. П. Короленко в 1970 году на заседании психиатрического студенческого кружка. На 4 курсе медицинского института у меня была проблема выбора специальности в медицине. Никакие специальности, которые я попробовал на студенческих кружках меня не вдохновляли, а наоборот – психологически угнетали, особенно хирургия с её безжалостным «проникновением внутрь» (пресловутый «хирургический доступ»). Кто-то подсказал: «Сходи на научный кружок по психиатрии, там интересно!» Я пошёл. Действительно, было очень интересно, и я остался в этой профессии на всю жизнь.

Мне повезло, со студенческих лет я учился психиатрии, клинической психологии и психотерапии не по книгам, а именно на совместных беседах с Цезарем Петровичем. Книги я, конечно, тоже читал, особенно «самиздатовские» переводы классиков психотерапии. У Цезаря Петровича была лучшая в городе личная библиотека классики психиатрии, психотерапии, психологии, современной философии и современной художественной литературы, правда на иностранных языках: немецком, английском, польском, чешском, сербскохорватском и других. На русском языке он литературу не собирал. Все работы на русском языке – это были книги, подаренные авторами, а их было не мало. Он был в хорошем смысле книжником – любил книги, читал ежедневно огромное количество страниц на разных языках, а утром, за стаканом кофе в своём кабинете погружался в разговоры, в которых обильно цитировал прочитанное.

Писать о Цезаре Петровиче Короленко без диалогов с ним, попросту нет смысла. Просто возьмите все его монографии и прочитайте. Это очень большой и сложный гипертекст. Вряд ли Вы в нём досконально разберётесь. Цезарь Петрович Короленко писал мучительно-кропотливо, с болью отрывая от себя каждую новую мысль. Ему мешали цитаты, которые он помнил наизусть. Он писал сложно, поскольку хотел выразить очень много, всё, что знал, а знал он невероятно много. Это был океан знаний, с которым он еле-еле справлялся. Этот океан знаний, его без конца топил, погружал в водовороты противоречий и нестыковок. Я это почувствовал ещё студентом, когда пришёл к нему на научный студенческий кружок. Это был клинический разбор в 1972 году, когда я учился у него на кафедре психиатрии в субординатуре. Это было давно, но я всё хорошо помню.

Психоз счастья-страха Карла Леонгарда

Обычно после большого разговора со всеми студентами кружка, а их было не мене 30, в конце оставалось человек 6—7, в основном это были студентки, влюблённые в Ц.П., но было ещё пара-тройка студентов-мужчин, мечтавших овладеть профессией психиатра. Тогда, в 1971 году быть психиатром, было более, чем престижно. На дворе – остатки оттепели конца 60-х, ещё не закончились дискуссии «физиков-лириков», ещё мало кто осознал глубокие идеи фильма «9 дней одного года» про физиков-ядерщиков в Новосибирском институте ядерной физики (ИЯФ), а тут, на кафедре психиатрии НГМУ (Новосибирский государственный медицинский институт), который находился на месте бывших конюшен, как тогда говорили, остановочного пункта императора Николая 2-го для переброски войск для Русско-Японской войны, в Новониколаевске на улице Владимирской-2 в тёплой дружеской обстановке велись разговоры о Европейской ментальности. Вот сочинения профессора Карла Леонгарда, немца из ГДР, об эндогенных психозах. Это совсем не шизофрения и не МПД, это что-то совсем особенное, даже совсем не смесь (не дай Бог – синтез) Шизофрении и Маниакально-депрессивного психоза. Это что-то совсем иное, гораздо лучшее, более интеллигентное, более современное, чем борьба и взаимодействие двух совершенно разных болезней. Тут надо всей силой своего воображения мечтать о каком-то новом качестве психического ответа человека на Современность (это я так понял тогда). Современность надвигалась «неумолимым домкратом» (что с меня взять тогда, ведь я читал, конечно, «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова, но никак не мог даже приблизиться к сочинениям Карла Леонгарда). Психоз страха-счастья Леонгарда был для меня запредельной мудростью приспособления человеческого организма со средой. Вот диалог с Ц. П., который был, но не был никогда мною записан, а воспроизводится по моей памяти сейчас.

В.Ю.: Цезарь Петрович, Вы говорили, что Крепелин твёрдо разделил все психозы на Маниакально-депрессивный психоз и Раннее слабоумие, позднее названное Блейлером «шизофренией», а у Леонгарда получается какой-то промежуточный тип – «циркулярный психоз». Как это правильно понять?

Ц.П.: Психиатрия – наука описательная. Мы, психиатры, не зная происхождения психозов и истоков психопатологии вообще, просто описываем то, что видим в клинике, то, что есть. Карл Леонгард очень внимательный и вдумчивый врач-психиатр, он тщательно исследует своих пациентов и точно описывает их статус. Сначала надо точно описать то, что Вы видите, слышите и чувствуете, а уж потом, отрываясь от живого контакта с больным человеком, придумывать интерпретации того, о чём вы слышали, но теперь уже думаете. Человек сначала слышит, потом думает.

В.Ю.: Ну, вот я сегодня на разборе услышал, что ваша пациентка шесть месяцев назад испугалась преследования за критику начальника на работе, была в состоянии параноидной депрессии несколько месяцев, не лечилась и не обращалась к психиатрам, жила, затаившись от всех, а потом вдруг ночью «услышала» голос этого начальника, который стал признаваться ей в любви! После этого она стала ненормально счастливой. Как это вообще возможно? Это что, форма самоисцеления?

Ц.П.: Вероятно. Но это уже ваша интерпретация. Вы ведь хотите, чтобы она преодолела свою паранойю страха? Вы ждали от неё какого-то мощного изменения в сознании, преодоления страха! Мы же все хотим преодолевать свои страхи. И вот Вы услышали от этой пациентки, что она с помощью другого психоза пересилила свой первоначальный психоз страха! Парафрения преодолела паранойю! Мы стали свидетелями редкого духовного феномена – энантиодромии, что буквально означает бег навстречу. Юнг позаимствовал это понятие из философии Гераклита, для которого оно означает постоянное перерождение противоположностей. В данном случае страх преследования волшебным образом превращается в любовное томление и ожидание долгожданной встречи.

В.Ю.: Это и есть механизм психологической защиты?

Ц.П.: Да, Вы правы. Это и есть механизм психологической защиты: чтобы защититься от страха нападения, необходимо влюбиться и влюбить в себя агрессора. З. Фрейд превосходно описал этот механизм психологической защиты в своей работе «Тотем и табу», читайте, студенты!

В.Ю.: Обязательно прочтём! А библейский мотив преображения Савла в апостола Петра, это тоже энантиодромия!

Ц.П.: Вы что, уже прочли Евангелие? Какое? От Матфея? От Марка? От Иоанна?

В.Ю.: Нет, нет, я прочёл это из критики. Вы же знаете, что мы – атеисты и наш главный предмет «Научный атеизм». Я просто читал «Историю религии», а там много чего интересного пишут о Библии!

Ц.П.: Да. Карл Юнг приводит в пример именно историю Савла, который всем сердцем ненавидел Иисуса Христа, всячески с ним боролся, как воинствующий фарисей, но в один миг преобразился, когда услышал голос Иисуса с небес…

В.Ю.: Всё-таки тоже с ума сошёл? Хотя, пардон, тогда ещё не было ни психиатрии, ни психиатров, ни сумасшествия, и никто с ума не сходил, а только бредил, по-хорошему, о встречи с самим Богом или его Посланником Иисусом!

Ц.П.: Возможно, такие случаи есть древние «реликтовые» психозы, возвращение психики на самые ранние этапы своего развития и адаптации. Мы об этом можем только гадать сегодня.

Через несколько лет, когда я уже стал профессиональным психиатром-психотерапевтом, заведовал отделением неврозов в психиатрической больнице МСЧ-25, мы с Цезарем Петровичем неожиданно вновь вернулись к этому разговору. На очередной городской психиатрической конференции, на которой добровольно-принудительно собирались все психиатры города Новосибирска и области (более 250 врачей), докладывали об одном интересном случае онейроидной кататонии, которую с трудом дифференцировали с ещё боле редким «онейрическим состоянием». Пациентка, молодая женщина сначала обнаружила у себя рак, а после его подтверждения, впала в состояние онейрических фантазий и пребывала в них боле 6 месяцев. Она никуда не выходила из квартиры, толи спала, толи грезила, толи галлюцинировала со слов окружающих, ни с кем не разговаривала, загадочно улыбалась и кому-то невидимому утвердительно качала головой время от времени. Её родственники очень переживали за неё, но долго не решались отправить её в психиатрическую больницу. Онкологи поставили ей диагноз «лимфогрануломатоз 3 стадии», но лечить не решались из-за категорического отказа пациентки лечиться. Они спокойно наблюдали, делали анализы и выжидали. У пациентки, как я понял, была спленомегалия – увеличение селезёнки и сильно увеличенные лимфоузлы в средостении, небольшое похудение и – «психоз счастья», который всё и определял в её жизненной ситуации. Психиатры боялись её лечить, поскольку диагноз «рака» затмевал по своей прогностической силе диагноз «онейроид». Стали коллективно размышлять – большой консилиум городских психиатров. Встал и я. Объяснил кратко, что онейроидный психоз, очень похожий на редкое онейрическое, типа «сновидного состояния», при котором пациентка постоянно продуцировала картины необыкновенного счастья в «ином мире», но не в мире смерти, а в ином, благополучном земном мире, где она пребывала в состоянии биологического, психологического и духовного благополучия (благополучие – это определение понятия «здоровья» ВОЗ, без момента «социального благополучия» – в картинах счастья пациентки никакой социальности не было) есть её психобиологическая защита от рака. Так и сказал: Психоз, очень нежный, благоприятный и красиво-художественно защищает её сознание от страха перед смертельной опасностью – раком. Лечить такую психопатологию надо очень сдержанно, осторожно и вдумчиво, как эндогенный психоз страха-счастья Карла Леонгарда – лучше не лечить, а дружески и ласково сопровождать, чем дело кончится. Тут поднялся «крик и гам». Настоящие психиатры кинулись меня критиковать за «психологизацию» психопатологии. Особенно усердствовал доцент Борис Николаевич Пивень (потом профессор, заведующей кафедрой психиатрии в мед. институте г. Барнаул), мой первый официальный учитель психиатрии: «Вы забыли критерии Ясперса о том, что такое психопатология – в ней нет никаких психологически понятных мотивов поведения!» Ну, да, нет. Их надо осознать с помощью мышления. Как сказано было Цезарем Петровичем – «слушай, а потом думай!» В конце этой дискуссии мы шли с Цезарем Петровичем от Владимировской улицы к Главпочтамту, где у него был именной почтовый ящик, в котором каждый день появлялись длинные иностранные конверты с письмами и извещениями. Мы продолжали дискуссию.